* * *
– Что! еще хлеба? – сказал сердито Джон Дженкинс. – Ты постоянно спрашиваешь денег на хлеб. Черт возьми! Ты, кажется, хочешь разорить меня своими прихотями? – и произнеся эти слова, он вытащил из кармана бутылку виски, трубку и сверток табаку. Выпив все до последней капли, он пустил пустую бутылку в голову своего старшего сына, мальчика лет двенадцати. Бутылка угодила ребенку прямо в голову и он упал мертвым на пол. Мистрисс Дженкинс, в которой читатель с трудом узнает сразу веселую и красивую Мери Джонс, взяла на руки мертвое тело своего сына, бережно положила несчастного мальчика у насоса с водою на заднем дворе и, грустно понурив голову, вернулась домой. В другое время, в более светлые дни, она, быть может, разрыдалась бы от этого. Но источник слез уже иссяк у неё.
– Отец, твое поведение предосудительно! – сказал маленький Гаррисон Дженкинс, младший его сын. – Куда, ты думаешь, пойдешь ты после смерти?
– А! – сказал с бешенством Джон Дженкинс: – вот что выходит, когда детям даешь воспитание в либеральном духе; вот результат воскресных школ. Прочь, змея!
Кружка, брошенная отцовскою рукою, уложила еще и маленького Гаррисона. Между тем, четверо младших детей в трепетном ожидании собрались вокруг стола. Громко смеясь, совершенно изменившийся и сделавшийся зверем, Джон Дженкинс вынул четыре трубки и, набив их табаком, подал каждому из детей по трубке, и велел им курить. Это лучше, чем хлеб! – злорадно смеясь, сказал бездельник.