Он часто рассказывал Гоббсу о ней и о Бене, который с тех пор, как отправился на Запад, написал Дику два раза. Бену не посчастливилось, и он переезжал с места на место. Наконец он поступил в Калифорнии к скотоводу и жил там в то время, когда Дик познакомился с мистером Гоббсом.
– Минна, – однажды сказал Дик, – взяла всё, что он имел. Я очень жалею его.
Они вместе сидели у порога, мистер Гоббс набивал трубку.
– Ему не надо было жениться, – серьёзно заметил он, вставая, чтобы достать спичку. – Мне самому никогда не хотелось обзаводиться хозяйкой.
Гоббс вынул спичку из коробочки и вдруг наклонился над прилавком.
– Как? Да тут, кажется, письмо! Раньше я его не заметил. Вероятно, почтальон положил его, когда я смотрел в другую сторону, или же газета соскользнула и прикрыла его.
Гоббс поднял конверт и внимательно осмотрел его.
– Это от Цедрика! – воскликнул бакалейщик. – Наверно от него.
Он совершенно забыл о трубке, в большом волнении подошёл к стулу и, вынув из кармана перочинный ножик, разрезал конверт.
– Что-то пишет он сегодня? – сказал Гоббс, открыл письмо и прочитал:
«Замок Доринкоурт
Мой дорогой мистер Гоббс!
Я пишу вам впопыхах, потому что мне надо рассказать вам странную вещь. И я знаю, что вы очень удивитесь, мой дорогой друх, когда я всё вам расскажу. Всё это ошипка. Я совсем не лорд и не буду графом.
Приехала дама. Она была женой моего дяди Бевиса, который умер. У неё есть маленький мальчик, и он – лорд Фаунтлерой, потому что в Англии старший сын графа бывает графом, если все умерли, то есть если умерли его отец и дедушка. Мой дедушка не умер, но умер мой дядя Бевис, а потому его сынок – лорд Фаунтлерой. А я не лорд, потому что мой папа был младшим сыном. Теперь моё имя опять Цедрик Эрроль, как в то время, когда я был в Нью-Йорке, и всё будет принадлежать другому мальчику.
Сначала я думал, что должен ему отдать моего пони и шарабан. Но дедушка говорит, что отдавать не надо. Дедушка очень опечалился, и, кажется, ему не нравится эта дама. Но, может быть, это только потому, что он думает, будто Дорогой и мне будет неприятно, что я не лорд? И правда, мне больше хотелось бы быть графом, чем прежде, потому что это красивый замок и я всех полюбил. Кроме того, когда человек богат, он может сделать многое. Теперь же я небогат. Я буду учиться работать, чтобы потом заботиться о Дорогой. Я спрашивал Вилькинса об уходе за лошадьми; может быть, я сделаюсь грумом или кучером.
Эта дама привезла в замок своего мальчика, и дедушка и мистер Гавишем разговаривали с ней. Кажется, она сердилась, потому что очень громко кричала, и дедушка тоже рассердился. А вот раньше я никогда не видел, чтобы он сердился. Мне жаль, что они все так волнуются. Я всё хотел рассказать вам и Дику, чтобы вы знали об этом.
Ваш старый друг
Цедрик Эрроль (не лорд Фаунтлерой)».
Мистер Гоббс так и упал на стул. Письмо соскользнуло на его колено, а перочинный ножик полетел на пол вместе с конвертом.
– Ну, – воскликнул он, – меня заставили плясать!
Он был так изумлён, что даже его всегдашнее восклицание немножко изменилось. Обыкновенно он говорил «заставьте меня плясать», а на этот раз сказал «меня заставили плясать».
– Но всё это к лучшему. Правда? – предположил Дик.
– К лучшему?! – возмутился мистер Гоббс. – Мне кажется, это шутки английских аристократов. Они хотят отнять у него всё, потому что он – американец. С самой революции они ненавидят нас. Поверьте, они отберут у него его богатство! Говорил я вам, что за него нельзя быть спокойным. Вот и случилось! Похоже на то, что их правительство хочет отнять у него его собственность.
Гоббс сильно разволновался. Сначала он не радовался, что жизнь его молодого друга изменилась, но позже примирился с этим, а со времени первого письма Цедрика стал даже немножко гордиться великолепием, посреди которого жил его приятель. Может быть, он был дурного мнения о графах, но отлично знал, что даже в Америке деньги – вещь приятная, и ему казалось, что, если богатство и величие пропадут вместе с титулом, это будет тяжело.
– Они стараются обокрасть его, – сказал он. – Вот что они делают. И люди с деньгами обязаны помочь ему.
До позднего часа он не отпустил от себя Дика и долго-долго толковал с ним. Когда же молодой чистильщик сапог пошёл домой, он довёл его до угла улицы, а по дороге обратно остановился против пустого дома, долго смотрел на надпись «отдаётся внаём» и с волнением пыхтел своей трубкой.
Глава XII
Соперники
Очень скоро после памятного обеда в замке англичане, читающие газеты, узнали о странной истории, которая случилась в Доринкоурте. Когда её рассказывали со всеми мелкими подробностями, она выходила очень интересной. В Англию привезли маленького американца, и он стал лордом Фаунтлероем. По словам многих, он был так красив и мил, что заставил всех полюбить себя. Дедушка граф гордился своим наследником, но до сих пор не простил молодой хорошенькой матери, что она вышла замуж за капитана Цедрика Эрроля.
Дальше шли рассказы о женитьбе Бевиса, покойного лорда Фаунтлероя, и его странной жене, о существовании которой никто не подозревал, пока она не появилась вместе со своим сыном и не сказала, что он – настоящий лорд Фаунтлерой, который должен воспользоваться всеми своими правами. Об этом много говорили, писали, и странная история волновала слушателей и читателей. Потом пошли слухи, что граф Доринкоурт очень недоволен новым оборотом дела и собирается подать жалобу в суд и начать процесс.
В графстве, в котором находилась деревня Эрльборо, ещё никогда не бывало такого волнения. В ярмарочные дни люди собирались кучками и спрашивали друг друга, что будет дальше. Жёны фермеров приглашали к себе подруг на чай, желая поболтать с ними о том, что они слышали, что они думали и так далее. Рассказывали, как сердился граф, как он не хотел признать нового лорда Фаунтлероя, как он возненавидел жену своего сына Бевиса. Но, понятно, больше всех могла рассказать обо всём миссис Дибл. И к ней постоянно шли за справками.
– Всё это, конечно, ужасно, – говорила она. – Но, если вы спросите моё мнение, сударыня, я скажу, что он наказан справедливо. Зачем он так поступил с этой милой миссис Эрроль, разлучив её с сыночком? Ведь он полюбил его, привязался к нему, гордится им и теперь чуть с ума не сходит от того, что случилось. И, надо сказать, новая леди – совсем не леди. У неё дерзкое лицо, чёрные глаза, и мистер Томас говорит, что ни один джентльмен, носящий ливрею, не унизит себя до того, чтобы слушаться её приказаний; как только она войдёт в дом, он, по его словам, сейчас же уедет из замка. А мальчика даже и сравнить нельзя с первым. Один Господь знает, что выйдет из всего этого и чем всё это кончится! Когда Джейн принесла мне это известие, я была так поражена, так поражена, что совсем ослабела: пёрышко могло бы меня сломить!
В замке повсюду царило возбуждение: в библиотеке, в которой сидели и разговаривали граф и мистер Гавишем, в людской, где Томас, буфетчик и другие слуги и служанки сплетничали и кричали весь день, в конюшне, где Вилькинс исполнял своё обычное дело в самом подавленном состоянии духа и чистил гнедого пони ещё лучше, чем всегда, печально говоря кучеру, что никогда ни один молодой джентльмен не выучивался так скоро ездить верхом и не бывал смелее Цедрика.
Посреди этого волнения было только одно существо, совершенно спокойное и не смущённое, а именно маленький лорд, о котором говорили, что он совсем не лорд. Правда, когда ему в первый раз сказали о новом положении дел, он немного встревожился, но вовсе не из гордости или честолюбия.
Слушая графа, который рассказывал ему о том, что случилось, он сидел на стуле, по своему обыкновению держась за колено. Когда же дед замолчал, мальчик взглянул на него печально, но спокойно.
– У меня очень странное чувство, – сказал он, – очень странное.
Граф молча посмотрел на Цедди. В нём тоже шевелилось странное чувство, такое, какого он ещё не испытывал. Ему стало ещё тяжелее при виде невесёлого выражения на этом обыкновенно счастливом личике.
– Скажите: у Дорогой отнимут её дом и колясочку? – спросил Цедрик нетвёрдым голоском.
– Нет, – решительно сказал граф. – У неё ничего не могут отнять.
– Да? – Цедрик с видимым облегчением вздохнул.
Он поднял глаза на деда; в них снова появилось тревожное выражение, и они казались такими большими, а взгляд таким мягким.
– А этот… другой мальчик, – с дрожью сказал он, – теперь будет вашим любимчиком, вашим сыночком, как… как был я?
– Нет! – ответил граф. Он с таким ожесточением, так громко крикнул это слово, что Цедрик подскочил.
– Нет! – с изумлением вскрикнул он. – А я думал…
Он быстро поднялся со стула.
– Я буду вашим любимцем, даже если не сделаюсь графом? – спросил он. – Таким же, как прежде?
И его раскрасневшееся личико приняло выражение восторга.
С каким чувством граф смотрел на него! Как его брови наморщились и как странно засветились под ними глаза!
– Мой маленький, – сказал он, и, поверьте мне, его голос задрожал и как-то странно охрип, хотя он говорил ещё решительнее и повелительнее, чем прежде. – Да, ты будешь моим любимцем всю жизнь, и мне иногда кажется, что у меня никогда не было других детей.
Цедрик покраснел до корней волос от удовольствия. Он глубоко запустил руки в карманы и прямо взглянул в глаза старого графа.
– Да? – сказал он. – Ну, тогда мне всё равно, что я не буду графом. Буду или не буду, мне всё равно. Я думал, видите ли, что тот, кто сделается графом, будет и вашим любимцем, и, значит, вы уже перестанете любить меня. Вот почему у меня было такое странное чувство.
Граф положил руку на его плечо.
– У тебя ничего не отнимут из того, что я буду в состоянии удержать, – сказал он, с трудом переводя дух. – Я не верю, чтобы у тебя могли что-нибудь отнять. Ты создан, чтобы занять моё место, и, может быть, ты займёшь его. Но, что бы ни случилось, я тебе дам всё, что смогу.
Казалось, он говорил не с ребёнком, а с самим собой, такая решительность сказывалась в его лице и голосе.
До сих пор он ещё не знал, как глубоко привязался к этому мальчику, как сильно гордился им. Ещё никогда не видел он так ясно всех его хороших качеств, духовной красоты и силы, как в эту ужасную минуту. Отказаться от того, во что он вложил всё сердце, казалось ему невозможным, более чем невозможным. У него был упрямый характер, и он решил, что не уступит без борьбы.
Через несколько дней после свидания с мистером Гавишемом женщина, называвшая себя леди Фаунтлерой, вместе со своим сыном явилась в замок. Её не приняли. Граф не пожелал её видеть, как сказал ей слуга, прибавив, что её делом займётся адвокат. С ней разговаривал Томас, и позже в людской он описывал её слугам. По его словам, он уже давно служил в различных семьях и потому тотчас же мог отличить настоящую леди. А это была совсем невоспитанная, грубая женщина.
– Вот та, которая живёт в Коурт-Лодже, – прибавил Томас, – американка она или не американка, – настоящая воспитанная дама; каждый, у кого есть глаза, скажет это. Я сказал об этом Генри, когда мы в первый раз приехали к ней.
Гостья ушла, и её красивое лицо казалось при этом не то испуганным, не то злобным.
Во время своих разговоров с нею мистер Гавишем заметил, что, несмотря на всю свою вспыльчивость, грубость и дерзость, она была совсем не так ловка и смела, как ей бы хотелось. По временам новое положение смущало её. Было ясно, что она не ожидала встретить сопротивление.
– Она, – сказал адвокат, обращаясь к миссис Эрроль, – совсем невоспитанная, необразованная женщина и не привыкла встречаться с людьми нашего круга. Она не знает, что ей делать, и после своего визита в замок совсем струсила. Граф её не принял, но я посоветовал ему отправиться со мной в гостиницу, в которой она живёт. Завидев его в комнате, она побледнела как смерть, потом пришла в бешенство, стала угрожать ему и в то же время требовать признания своих прав.
Действительно, когда граф вошёл в её комнату и остановился, он казался каким-то древним великаном. Старик смотрел на неё из-под нависших бровей, не произнося ни слова. Он только обводил её взглядом с головы до ног, точно она была отталкивающей любопытной новинкой. Он дал ей выговориться, высказать все свои притязания, а когда истощился весь запас её слов и требований, заметил:
– Вы говорите, что вы жена моего старшего сына. Если это правда и если ваши бумаги правильны, закон на вашей стороне. В таком случае ваш сын – лорд Фаунтлерой. Будьте уверены, что всё дело разберут по ниточке. Если ваши требования справедливы, вы получите деньги. Однако я не желаю видеть ни вас, ни вашего сына. К несчастью, после моей смерти вы проживёте в замке достаточно времени. Конечно, вы совершенно такая особа, на которой мог жениться мой сын Бевис.
Затем он повернулся к ней спиной и вышел из комнаты.
Через несколько дней после этих событий миссис Эрроль сидела в своей маленькой комнатке и писала. Вдруг к ней вбежала неопытная молоденькая горничная с очень взволнованным лицом. Её глаза от удивления стали совсем круглыми, и она с сочувствием взглянула на свою госпожу.
– Приехал сам граф, – сказала она дрожащим голосом.
Войдя в гостиную, миссис Эрроль увидела, что на тигровой шкуре стоит величавый старик с красивым суровым лицом, орлиным носом и длинными седыми усами.
– Вероятно, миссис Эрроль? – спросил он.
– Да, я миссис Эрроль, – ответила она.
– А я граф Доринкоурт.
Несколько мгновений он смотрел в её глаза. Они так походили на большие, ласковые детские глазки, которые он привык видеть каждый день, что странное чувство шевельнулось в нём.
– Мальчик очень походит на вас, – отрывисто заметил он.
– Мне это говорили, мой лорд, – ответила она. – Но мне приятно думать, что он также походит на своего отца.
Леди Лорридель сказала правду: голос миссис Эрроль звучал очень нежно, и у неё были простые, спокойные манеры. Очевидно, неожиданное посещение графа совсем не смутило её.
– Да, – сказал старый лорд, – он также похож на моего сына. – Он поднял руку к своим густым белым усам и резко подёргал их. – Вам известно, – прибавил старик, – зачем я приехал сюда?
– Я видела мистера Гавишема, – начала миссис Эрроль, – и он рассказал мне о притязаниях этой дамы.
– Я приехал сказать вам, – перебил её граф, – что постараюсь провести расследование и опровергнуть её права. Я приехал, так как хочу объявить вам, что мальчика будут защищать изо всех сил. Закон…
Теперь нежный голос перебил его:
– Ему ничто не должно принадлежать не по праву, даже если закон окажется на его стороне.
– К несчастью, закон ничего не может дать ему не по праву, – сказал граф. – Иначе я добился бы этого. Эта дерзкая женщина и её сын…
– Может быть, она любит его так же, как я Цедрика, мой лорд, – сказала миссис Эрроль. – И если она была женой вашего старшего сына, её сын – лорд Фаунтлерой, а мой Цедди – нет.
Она боялась его не больше, чем Цедрик, и смотрела на него так, как смотрел бы Цедди. И граф, всю жизнь бывший тираном, в глубине души остался доволен. С ним так редко спорили, что он находил в её противоречии ему забавную новизну.
– Мне кажется, – несколько насмешливо сказал граф, – вы очень хотели бы, чтобы он совсем не был графом Доринкоуртом?
Её молодое лицо вспыхнуло.
– Быть графом Доринкоуртом – прекрасно, – сказала она. – Я это знаю, но мне больше хотелось бы, чтобы он сделался тем, кем всегда был его отец: храбрым, справедливым, искренним и верным человеком.
– И сделался полной противоположностью своему дедушке? Да? – насмешливо спросил старый граф.
– Я не имела удовольствия знать его дедушку, – ответила миссис Эрроль, – но знаю, что мой мальчик верит… – На мгновение она замолчала, спокойно глядя в его лицо, потом прибавила: – Я знаю, что Цедрик любит вас.
– А он любил бы меня, если бы вы ему сказали, почему я не принял вас в замке? – сухо спросил граф.
– Нет, – ответила миссис Эрроль, – я думаю, нет. Поэтому-то я и не хотела, чтобы он узнал правду.
– Ну, – заметил лорд, – мало найдётся женщин, которые не сказали бы ему всего.
Он принялся ходить взад и вперёд по комнате, подёргивая себя за усы.
– Да, он любит меня, – прервал граф собственные размышления, – и я привязался к нему. Не могу сказать, чтобы я раньше был к кому-нибудь привязан… Я люблю его. Он с самого начала понравился мне. Я стар, жизнь меня утомила. Увидев его, я почувствовал, что у меня есть кто-то, для кого стоит жить. Я горжусь им. Мне так было приятно думать, что он когда-нибудь займёт моё место и сделается главой рода.
Он остановился перед миссис Эрроль.
– Я так несчастен, так несчастен.
Это было по всему видно. Даже гордость не могла заставить его голос звучать твёрдо, а руки не дрожать. На мгновение в его суровых впалых глазах блеснули слёзы.
– Может быть, я приехал к вам именно потому, что я так несчастен, – сказал старик, глядя на неё горящим взглядом. – Я ненавидел вас. Я вам завидовал и ревновал к вам, но это ужасное дело изменило всё. После того как я увидел отвратительную женщину, которая называет себя вдовой моего сына Бевиса, я почувствовал, что мне будет приятно посмотреть на вас. Я был упрямым глупцом и дурно поступал с вами. Вы очень походите на него, а он – цель моей жизни. Я несчастен и приехал к вам просто потому, что вы похожи на него, потому, что он любит вас, а я люблю его. Пожалуйста, будьте со мной как можно добрее, ради… ради мальчика.
– Я ТАК НЕСЧАСТЕН, ТАК НЕСЧАСТЕН
Всё это он сказал своим резким, почти грубым тоном, но он казался сломленным, разбитым, и это тронуло миссис Эрроль до глубины сердца. Она встала и подвинула к нему кресло.
– Лучше сядьте, – сказала она нежным, мягким, сочувствующим тоном. – У вас было столько неприятностей, что вы, вероятно, устали, а вам нужна вся ваша жизненная сила.
Нежные слова, нежные простые заботы были для него такой же новостью, как и её небоязнь противоречить ему. Она опять напомнила графу Цедди, и он послушался её. Может быть, печаль и неудача послужили ему на пользу. Если бы он не почувствовал себя несчастным, он продолжал бы не любить её, но теперь видел в ней утешение. Решительно всё показалось бы милым в сравнении с новой леди Фаунтлерой, а у этой американочки было такое прелестное лицо, нежный голос, столько достоинства в разговоре и манерах! Очень скоро благодаря ей он стал менее мрачен и разговорился.
– Что бы ни случилось, – сказал граф, – мальчик будет обеспечен. О нём позаботятся и теперь, и в будущем.
Перед отъездом он оглядел комнату.
– Вам нравится дом? – спросил он.
– Очень, – ответила она.
– Это весёлая комната. Могу я опять приехать сюда поговорить с вами?
– Приезжайте, когда вам угодно и как хотите часто, мой лорд, – ответила она.
Он сел в карету и уехал. Томас и Генри чуть не онемели от изумления.
Глава XIII
Дик является на выручку
Как только английские газеты стали обсуждать историю маленького лорда Фаунтлероя и затруднения графа Доринкоурта, о том же заговорили и в Америке. Всё это было слишком интересно и вызвало множество толков. Рассказ передавался с совершенно различными подробностями, поэтому было забавным покупать все газеты и сравнивать их между собой.
Мистер Гоббс прочёл столько статеек, но они окончательно сбили его с толку. В одной говорилось, что его юный друг Цедрик – маленький грудной ребёнок, в другой – что он молодой человек, студент Оксфордского университета, побивающий всех в различных играх и пишущий замечательные поэмы. Одна газета рассказывала, что он помолвлен с молодой девушкой, замечательной красавицей, дочерью герцога, другая – что он только что женился. Но нигде не говорилось, что он – мальчик семи лет с красивыми ножками и курчавой головой. Одна газета уверяла, будто он совсем не родственник графа Доринкоурта, а просто маленький обманщик, продававший газеты на улицах Нью-Йорка, и что его мать заставила адвоката, приехавшего в Америку за наследником графа, принять его за маленького лорда. Дальше шло описание нового лорда Фаунтлероя и его матери. Иногда уверяли, что она – цыганка, иногда её называли актрисой, иногда – красавицей испанкой. Но все журналы и газеты считали графа Доринкоурта её смертельным врагом, который не хотел добровольно признать её сына своим наследником. Все ждали, что начнётся длинное следствие, а потом – необыкновенно интересный процесс.
Мистер Гоббс читал газеты так усердно, что в конце концов всё смешивалось в его голове. По вечерам они с Диком обсуждали прочитанное. Они узнали, каким важным лицом был граф Доринкоурт, как много денег получал он, каким громадным количеством имений владел, как величав и красив был его замок. И чем больше они читали, тем больше волновались.
– Нужно что-нибудь сделать, – говорил мистер Гоббс. – Жаль терять всё это!
Но они не могли сделать ничего полезного, только написали Цедрику письма, высказали в них свои любовь и сочувствие и передали написанное друг другу для прочтения.
Вот что мистер Гоббс прочитал в письме Дика:
«Дорогой друг! Я получил ваше письмо, и мистер Гоббс также. Нам очень грустно за вас, и мы советуем держаться вашего места, насколько хватит сил, и никому не уступать его. Но, главное, знайте: я не забыл всего того, что вы сделали для меня. Если у вас не будет ничего лучшего, возвращайтесь к нам и сделайтесь моим компаньоном. Дело идёт хорошо, и я постараюсь, чтобы с вами не случилось ничего дурного. Если какой-нибудь рослый малый вздумает обидеть вас, я сам разделаюсь с ним. Ему придётся узнать, кто такой профессор Дик Типтон. Итак, на сегодня довольно.
Дик».
Вот что Дик прочитал в письме мистера Гоббса:
«Дорогой сэр! Я получил ваше письмо, и мне кажется, ваши дела идут неважно. Я полагаю, что всё это подстроено нарочно и что следует, как говорится, смотреть в оба. Пишу вам, чтобы сказать две вещи. Я хочу рассмотреть всё. Будьте спокойны; я поговорю с адвокатом и сделаю что можно. Если же случится самое худшее и графов окажется столько, что мы не сумеем совладать с ними, для вас, когда вы станете постарше, есть место компаньона в бакалейной лавке; там же вы найдёте дом и друга в искренне вашем Силасе Гоббсе».
– Ну, – сказал мистер Гоббс, – если он не будет графом, то всё же не пропадёт с нами.
– Да, – ответил Дик, – я позабочусь о нём. Уж можно сказать, что я по-настоящему люблю мальчишку.
На следующее утро Дик сильно удивил одного господина, который пришёл к нему почистить свои башмаки. Это был молодой адвокат, только что начавший собственное дело, бедный до крайности, но весёлый, энергичный, с большим умом и добрым характером. Недалеко от места, где работал Дик, стояла его маленькая, жалкая адвокатская контора, и каждый день молодой чистильщик сапог чернил и чистил его обувь. Надо сказать, что эти бедные башмаки часто бывали совсем промокшими, однако адвокат не унывал и всегда находил для Дика дружеское слово или шутку.
В то утро, когда адвокат подошёл к чистильщику сапог, он держал в руке иллюстрированную газету, в которой всегда помещались самые свежие и интригующие новости. К тому времени, когда и второй башмак был начищен, адвокат прочитал газету и передал её Дику.
– Возьмите, Дик, – сказал он, – просмотрите газетку, когда пойдёте к Дельмонико завтракать. Тут есть вид английского замка и портрет невестки одного графа. Красивая женщина. Хотя, по-видимому, она не высокого происхождения. Нужно же вам как-то познакомиться с жизнью знати, Дик. Ну вот и начните с его сиятельства графа Доринкоурта и с леди Фаунтлерой. Э! Да что с вами?
Те иллюстрации, о которых говорил адвокат, красовались на первой странице, и Дик смотрел на одну из них, выпучив глаза и открыв рот. Его лицо побледнело.
– Да что с вами, Дик? – спросил молодой человек. – Отчего вы онемели?
Действительно, у Дика был такой вид, точно с ним случилось что-то ужасное. Он ткнул пальцем в рисунок, под которым стояла надпись:
«Леди Фаунтлерой».
Это был портрет красивой молодой женщины с большими тёмными глазами. Длинные чёрные волосы обвивали её голову.
– Она! – воскликнул Дик. – Да я знаю её лучше, чем вас!
Молодой адвокат рассмеялся.
– А где вы её встречали, Дик? – спросил он. – В Ньюпорте? Или в Париже, может быть?[12]
Дик даже не улыбнулся. Он стал собирать свои щётки, суконки, точно не желая больше чистить обувь.
– Всё равно – я её знаю. И сегодня больше я не буду работать, – сказал он.
Не прошло и пяти минут, как Дик уже мчался по улицам в угловой магазин мистера Гоббса. Когда чистильщик сапог вбежал в бакалейную лавку с газетой в руке, мистер Гоббс, увидев, как тот бледен и взволнован, еле поверил своим глазам. Мальчик так задыхался, что, положив перед Гоббсом газету, едва смог заговорить.
– Эй, – вскрикнул мистер Гоббс, – что это вы достали?
– Посмотрите… – пролепетал Дик срывающимся голосом. – Посмотрите на портрет этой дамы. Вот на это посмотрите! Она не аристократка, – прибавил он с насмешкой. – Она не жена лорда. Убейте меня, если это не Минна. Минна! Я повсюду узнал бы её! Да и Бен также. Спросите его.
Мистер Гоббс словно подкошенный упал на стул.
– Я так и знал, что всё это подстроено! – воскликнул он. – Я так и знал! Они сделали это, потому что он американец.
– Сделали? – сердито крикнул Дик. – Она это сделала! Она вечно придумывала разные штуки. И я скажу вам то, что пришло мне в голову, как только я увидел её портрет. В одной из газет, которые мы читали, говорилось, что у её сына на подбородке рубец. Ну, теперь подумайте об этом портрете и о шраме! Поверьте, её сын не больше лорд, чем я. Это мальчишка Бена, в которого она попала, когда бросила в меня тарелку!
Профессор Дик Типтон всегда был смышлёным мальчиком, а жизнь на улице и необходимость работать сделали его ещё умнее. Он научился всё видеть и быстро соображать. Надо сознаться, что он бесконечно наслаждался борьбой с Минной и весь горел от нетерпения восстановить справедливость. Если бы маленький лорд Фаунтлерой мог в то утро заглянуть в бакалейную лавку, его, конечно, тоже позабавило бы происходившее в ней, даже если бы все эти планы и разговоры касались не его, а другого мальчика.
Мистер Гоббс был ошеломлён и чувствовал на себе огромную ответственность. Дик весь кипел от негодования. Он написал письмо Бену, вырезал рисунок и тоже положил его в конверт. Мистер Гоббс написал Цедрику и графу. Они оба с жаром занимались написанием писем, как вдруг в голове Дика родилась новая мысль.
– Вот что, – сказал он, – тот господин, который подарил мне газету, – адвокат. Спросим его, что лучше всего сделать. Адвокаты знают всё.
Это предложение и необыкновенная изобретательность Дика понравились мистеру Гоббсу.
– Отлично, – ответил он. – Нам нужен адвокат.
Он поручил приказчику присмотреть за лавкой, с трудом натянул на себя сюртук и вместе с Диком пошёл в нижнюю часть города. Вскоре, к великому изумлению адвоката, фамилия которого была Гаррисон, они явились в его контору с необыкновенным рассказом.
Может быть, если бы Гаррисон не был очень молодым и предприимчивым и не имел много свободного времени, он не так внимательно слушал бы их историю, потому что всё в ней казалось необыкновенным и странным. Но ему хотелось расширить свою клиентуру, а кроме того, он знал Дика, который вдобавок говорил таким убедительным тоном.
В заключение мистер Гоббс спросил:
– Скажите нам, сколько стоит час вашего времени, и хорошенько рассмотрите это дело. Заплачу вам я, Силас Гоббс, владелец бакалейной лавки на углу улицы Бленк.
– Ну, – сказал мистер Гаррисон, – если всё окажется так, как говорит Дик, выйдет серьёзное дело, почти такое же важное для меня, как и для лорда Фаунтлероя. Во всяком случае, справки никому не принесут никакого вреда. Очевидно, относительно ребёнка есть какие-то сомнения. Эта женщина сбивчиво говорила о его возрасте и вызвала подозрения. Прежде всего надо написать брату Дика и адвокату графа Доринкоурта.
Действительно, ещё не успело зайти солнце, как два письма полетели в разные стороны: одно через нью-йоркскую гавань попало на почтовый пароход, который направлялся в Европу, другое – на поезд, отвозящий письма и пассажиров в Калифорнию. На первом письме стоял адрес мистера Гавишема, на втором – Бенджамена Типтона.
Когда в этот вечер бакалейную лавку закрыли, мистер Гоббс и Дик ещё долго сидели в задних комнатах, разговаривая до полуночи.
