– Что бы ты в этом случае сделал? – спросил его дед.
Священник был взволнован: будучи человеком проницательным и зная уже много лет имение Доринкорт, богатых и бедных, честных и трудолюбивых, нечестных и ленивых его жителей, он понимал, какой богатый источник добра и зла таился в душе этого ребенка, которого старый граф мог вконец испортить, давая ему уже теперь власть исполнять каждую свою прихоть.
– Ну, что же ты сделал бы? – настаивал дед.
Маленький лорд доверчиво, как хорошему другу, положил руку на колено старику и сказал:
– Если б я был очень богат и был бы старше, я оставил бы ферму за Хиггинсом и дал бы его детям все, что им нужно. Но ведь я только маленький мальчик. – Он подумал немного, лицо его просияло, и он воскликнул: – Ведь вы, дедушка, можете это сделать, не правда ли?
– Хм! – промычал граф. – Ты думаешь?
– Я думаю, что вы можете всякому дать, что хотите. Кто такой Ньюик?
– Мой управляющий, – отвечал граф. – Некоторые из моих арендаторов его очень не любят.
– Вы собираетесь писать ему? – спросил мальчик. – Принести вам перо и чернила? Я сниму игру со стола.
Он ни минуты не сомневался, что граф запретит Ньюику обижать бедняка.
– Ты умеешь писать? – спросил граф.
– Умею, но не очень хорошо.
– Сними все со стола и принеси перо, чернила и лист бумаги из моего бюро.
Маленький лорд быстро исполнил приказание, и через несколько минут бумага, большая чернильница и перо были на столике.
– Готово! – весело сказал мальчик. – Теперь можете писать.
– Писать будешь ты сам, – отвечал граф.
– Я?! – воскликнул, краснея, маленький лорд. – Сумею ли я написать как следует? Я очень неправильно пишу, если нет словаря и никто не подсказывает.
– Пиши как знаешь, – отвечал граф. – Хиггинс не обидится, если будут ошибки. Я не филантроп, как ты. Обмакни перо в чернила.
Маленький лорд уселся за стол и приготовился.
– Что же писать?
– Можешь написать, чтобы Хиггинса оставили пока в покое, и подпишись: «Фаунтлерой».
Маленький лорд стал медленно и серьезно выводить буквы на бумаге. Он вложил всю душу в это занятие. Окончив письмо, он с некоторым беспокойством подал его деду.
– Как вы думаете, хорошо? – спросил он.
Граф посмотрел письмо, слегка улыбнулся и заметил:
– Хиггинс найдет, что вполне удовлетворительно, – и подал письмо священнику.
Вот что прочел мистер Мордэн:
«Дорогой мистер Ньюик, оставьте, пожалуйста, пока Хиггинса в покое, чем обяжете меня.
Остаюсь с истинным почтением Фаунтлерой».
– Мистер Гоббс всегда так подписывал свои письма, – пояснил маленький лорд, – и я только решил, что лучше прибавить «пожалуйста», так вежливее. Правильно я написал?
– Не совсем, – ответил граф. – В словаре многие слова пишутся иначе.
– Я этого-то и боялся, – сказал мальчик. – Мне следовало бы спросить. Когда в слове больше двух слогов, я всегда ошибаюсь. Дайте я перепишу.
И он стал переписывать письмо очень тщательно, спрашивая у графа, как писать почти каждое слово.
– Правописание – очень трудная вещь. Часто оказывается, что слово пишется совсем не так, как я думал. Иногда даже пропадает всякая охота писать.
Когда мистер Мордэн уходил, он взял письмо с собой. Священник вынес из этого свидания самое приятное впечатление – чувство, которое он никогда не испытывал раньше, покидая замок.
Маленький лорд проводил гостя до дверей и воротился к деду.
– Могу я теперь идти к маме? – спросил он. – Она ждет меня.
– Для тебя кое-что есть в конюшне. Посмотри сначала, – сказал дед. – Позвони.
– Я вам очень благодарен, – проговорил, краснея, мальчик, – Но я лучше завтра посмотрю. Дорогая будет меня ждать.
– Хорошо, – согласился граф. – Я велю заложить карету. – И затем сухо прибавил: – Я хотел показать тебе пони.
– Пони? – У мальчика перехватило дыхание. – Чей пони?
– Твой…
– Мой?.. Мой?.. Как все игрушки наверху?
– Да, – отвечал дед. – Хочешь его посмотреть? Велеть его привести?
– Я никогда не думал, что у меня будет пони! Никогда! Как дорогая будет довольна! Вы мне так много дарите!
– Что ж, хочешь видеть лошадку? – спросил граф.
Маленький лорд вздохнул:
– Очень хочется, но теперь некогда…
– Ты обязательно должен съездить к матери сегодня! Разве нельзя отложить?
– Нет, – отвечал мальчик, – она ждет меня все утро, и я все утро о ней думал.
– Хм! – промычал граф. – Ну хорошо, позвони!
Старик поехал вместе с внуком и, проезжая под сенью больших деревьев главной аллеи, все время молчал. Зато Седрик не умолкал и расспрашивал деда про пони: какой он масти, как его зовут, сколько ему лет, какого он роста, что больше всего любит есть и когда он сможет его увидеть на следующий день.
– О, дорогая будет так рада! – говорил он. – Она вам будет очень благодарна за то, что вы так добры ко мне. Она знает, что я очень люблю пони, но мы с ней не думали, чтобы я когда-нибудь мог иметь собственную лошадку. У одного мальчика с Пятой авеню была своя лошадка, он каждое утро ездил на ней верхом, а мы проходили мимо его дома, чтобы посмотреть, как он катается.
Седрик откинулся на сиденье и несколько минут смотрел с восторгом на деда.
– Я думаю, – сказал он наконец, – что вы самый лучший человек во всем мире! Вы все время делаете добро и думаете о других. Дорогая говорит, что это настоящая доброта, когда не думаешь о себе, а всегда о других. Вы именно так поступаете, не правда ли?
Граф был так поражен этой характеристикой своей личности, что не знал, что сказать, так ему было странно, что ребенок каждое его эгоистическое намерение приписывает великодушию.
– Скольких людей вы осчастливили! – продолжал Седрик. – Майкла и Бриджит с их детьми, торговку и Дика, Хиггинса, его жену и детей, и мистера Гоббса, и мистера Мордэна, потому что, конечно, он был очень рад, что вы исполнили его просьбу. А дорогую и меня как вы обрадовали, подарив мне пони и еще столько всего! Я считал по пальцам и насчитал двадцать семь человек! Вы сделали счастливыми двадцать семь человек!
– И это я всех осчастливил? Я? – спросил граф.
– Конечно, вы! Знаете, люди иногда очень ошибаются насчет графов, когда их близко не знают. Вот, например, мистер Гоббс. Я напишу ему письмо и скажу об этом.
– И что же он говорил о графах?
– Дело в том, что он ни одного графа лично не знал, а только читал о них в книгах. Он думал – вы не обижайтесь! – что они все страшные деспоты, и говорил, что не пустил бы графа на порог своей лавки. Но если бы он вас знал, я уверен, он был бы другого мнения. Я ему напишу про вас…
– Что ты ему напишешь?
– Напишу, – сказал мальчик, все больше оживляясь, – что вы самый добрый человек в мире, что вы всегда заботитесь о других, что вы всех делаете счастливыми и что я хочу, когда вырасту, быть похожим на вас.
– На меня, – повторил граф, и краска стыда покрыла морщинистое лицо старика. Он отвернулся и стал смотреть в окно.
– Да, на вас, – повторил маленький лорд, – если только смогу. Но я буду стараться…
Карета катилась по длинной аллее, выезжая из зеленой тени на участки, залитые золотым солнечным светом. Седрик вновь увидел синие колокольчики и высокие папоротники, колеблемые ветром, оленей, провожающих глазами карету, и удирающих кроликов, он слышал хлопанье крыльев и пересвист птиц, и все это ему показалось еще прекраснее, чем накануне. Его сердце было переполнено радостью и счастьем.
Старик же граф, хотя тоже смотрел в окно, но видел совсем другое. Перед ним быстро пронеслась вся его долгая жизнь, в которой не было ни благородных дел, ни добрых намерений. Он растратил свою молодость, и силу, и здоровье на развлечения, убивал время в праздности. Подошла старость, и вот он одинок, без друзей, без родных. Все его боятся или ненавидят, никому нет дела до того, жив он еще или уже умер.
До сих пор злой, тщеславный, самолюбивый старик ни разу не оглянулся на безотрадную свою жизнь. До этой минуты граф не давал себе труда задуматься, какого мнения о нем другие. И только наивная вера ребенка в то, что он лучше, чем есть на самом деле, пробудила в нем совесть. Желание внука быть похожим на него показалось ему до того невероятным, что он невольно спросил себя: «Да тот ли я человек, с кого следует брать пример?»
Маленький лорд, видя, что дед нахмурился и молча смотрит в окно, думал, что у графа болит нога, и замолчал, чтобы не беспокоить его.
Они миновали ворота, проехали еще немного и остановились. Карета привезла их в Корт-Лодж. Седрик выпрыгнул на землю, как только лакей отворил дверцу.
Граф очнулся от невеселых размышлений.
– Неужели уже приехали? – спросил он.
– Да, – отвечал Седрик, – дайте мне вашу палку и облокотитесь на меня: я помогу вам выйти.
– Я не собираюсь выходить, – отрывисто проговорил граф.
– Как?.. Вы не хотите увидеть мою маму? – удивленно воскликнул маленький лорд.
– Она извинит меня, – сухо продолжал граф. – Скажи ей, что тебе так хотелось к ней, что даже пони не мог тебя остановить…
– Ей будет очень жаль, – отвечал мальчик, – она очень хочет вас видеть.
– Не думаю. Я пришлю за тобой карету. Пошел! – крикнул граф кучеру.
Томас захлопнул дверцу. Маленький лорд постоял с минуту в изумлении, потом опрометью бросился через двор к дому. Карета медленно отъезжала; граф высунулся из окна и смотрел на быстро бегущего мальчика и на дом между деревьями. Дверь там была широко раскрыта; мальчик вбежал по ступеням – молодая женщина в трауре бросилась к нему навстречу; он кинулся ей в объятия, повис на шее и покрыл поцелуями молодое красивое лицо.
7. В церкви
В следующее воскресенье почти все местные жители собрались в церкви. Его преподобие не помнил, чтобы когда-нибудь церковь была так полна: пришли даже те, кто крайне редко удостаивал своим присутствием его проповеди. Пришли даже из чужого прихода. Здесь были фермеры – крепкие загорелые парни с полудюжиной ребятишек и румяными толстушками женами, надевшими лучшие свои шляпки и цветастые платки; доктор с женой и четырьмя дочерьми, аптекарь, портниха и ее приятельница модистка – словом, вся округа.
В последнее время рассказывали множество историй о странной судьбе маленького лорда Фаунтлероя. Хозяйка мелочной лавочки знала мельчайшие подробности про него. Любопытные приходили в лавочку будто купить что-нибудь на копейку, но, по правде сказать, только для того, чтобы послушать про маленького лорда. Хозяйка знала, как обставлены его комнаты, какие дорогие игрушки ему купили, какого пони с маленьким кабриолетом и маленьким грумом для него приготовили. Она знала, что лакеи говорили про ребенка по приезде его вечером и как женская прислуга была возмущена тем, что молодую мать разлучили с сыном. Она рассказывала, в каком трепете были лакеи, когда граф приказал, чтобы мальчик вошел один к нему в библиотеку. «Неизвестно, – говорили они, – что вздумается графу, от него ведь всегда можно ожидать самого худшего». «И что бы вы думали? – продолжала хозяйка. – Ребенок-то ведь ничего не боится, заговорил с дедом, как будто век его знал. И граф так был удивлен, что слушал мальчика молча и все глядел на него из-под своих нависших бровей. Но Томас думает, что в душе он остался доволен – потому что трудно найти более красивого паренька, а говорит он как взрослый».
А потом случилась эта история с Хиггинсом. Его преподобие рассказывал у себя дома, горничная слышала и передала в кухне, а оттуда слух распространился по всей деревне. Когда Хиггинс появился на рынке, его окружили и засыпали вопросами; расспрашивали и управляющего, и тот даже показывал некоторым письмо, подписанное: «Фаунтлерой».
Вот почему все население, от мала до велика, отправилось в церковь – в надежде увидеть будущего владельца богатого имения.
Старый граф обыкновенно не ездил в церковь, но в этот раз решил отправиться, чтобы показаться с маленьким лордом на отгороженной семейной скамье в церкви.
Много было любопытных по дороге в церковь, за оградой и на паперти; все друг друга спрашивали: будет ли старый граф. В это время одна старушка вдруг вскрикнула: «Смотрите, это, верно, молоденькая мать маленького лорда!» Все обернулись и увидели стройную молодую женщину в трауре, идущую по тропинке. Она шла, откинув вуаль, все могли видеть ее прелестное лицо и вьющиеся светлые волосы. Она не обращала внимания на толпу, думала о сыне, о том, как он, сидя очень прямо и гордо верхом на пони, подъехал к ее дверям и как он был счастлив, что у него есть теперь лошадка. Но она не могла не заметить вскоре, что все смотрят на нее. Старуха, первая увидавшая молодую женщину, присела перед ней, за ней другая со словами: «Да благословит вас Господь!» Мужчины один за другим сняли шапки. Миссис Эррол поняла, что в ней приветствуют мать маленького лорда, и смутилась. Она поклонилась и, улыбаясь, сказала: «Благодарю вас». Ей, всю жизнь прожившей в шумном и людном американском городе, было непривычно, что незнакомые люди с таким почтением приветствуют ее. Сначала это ее поразило, но потом глубоко тронуло.
Она только что успела войти в церковь, как ожидаемая из замка карета, запряженная красивыми лошадьми, с богатой упряжью и высоким ливрейным лакеем показалась на повороте.
– Едут! Едут! – пробежало по толпе.
Карета подкатила к паперти. Томас спрыгнул с запяток и отворил дверцу. Маленький мальчик в черной бархатной куртке выскочил из кареты. Все глаза с любопытством смотрели на него.
– Вылитый отец! – говорили те, кто помнил капитана. – Точно сам капитан воскрес!
Мальчик стоял около кареты, поджидая деда. Как только граф вышел с помощью Томаса, маленький лорд подал ему руку и подставил плечо, как большой. Всем стало ясно, что, хотя граф другим внушал непреодолимый страх, маленький лорд не только его не боялся, но обращался к нему с любовью.
– Обопритесь на меня хорошенько, – говорил мальчик. – Смотрите, как все рады вас видеть, как все вас знают!
– Сними шапку, Фаунтлерой, – сказал граф. – Тебе кланяются.
– Мне? – воскликнул удивленный мальчик, поспешно снимая шапку и пытаясь поклониться всем сразу.
– Да благословит вас Господь! – сказала ему та же старуха, которая приветствовала его мать. – Храни вас Бог!
– Благодарю вас, мэм, – вежливо отвечал маленький лорд.
Он прошел с дедом через всю церковь до клироса, где было отгорожено место с красной занавесью и скамьей, обитой бархатом, для семьи Доринкорт. Седрик начал осматриваться и очень обрадовался, увидя на другом конце церкви мать, которая издали улыбнулась ему. Потом его внимание привлекло странное изваяние на стене рядом со скамьей – две коленопреклоненные фигуры в старинных одеждах, грубо высеченные из камня, поддерживали два молитвенника, также из камня. Внизу на дощечке была вырезана надпись, из которой он смог прочесть только то, что «здесь покоятся тела Григория-Артура, первого графа Доринкорта, и жены его Алоизы Хильдегард».
– Могу ли я спросить вас? – сказал шепотом маленький лорд, сгорая от любопытства.
– О чем?
– Кто здесь похоронен?
– Твои предки; они жили несколько сот лет тому назад.
– Я пишу точно так же неправильно[7], как они, – заметил маленький лорд, глядя на изваяние.
Он стал перелистывать молитвенник, чтобы можно было следить за службой. Когда заиграл орган, он встал, посмотрел на мать и улыбнулся ей. Он любил музыку и часто пел с нею вместе. Теперь он присоединил свой чистый, звонкий детский голосок к пению прихожан и совершенно погрузился в это занятие. Граф задумался, глядя на внука, и не спускал с него глаз.