Неудачные попытки постучаться в дверь обессиленной рукой приходится оставить, поэтому применяю в ход туфли с высокой платформой, которые неспешным отбойным молотком врезаются в, уже помятую, дверь. Через несколько минут этот козел соизволил выйти.
– Чего? – сонным голосом спрашивает он.
– Мне нужны таблетки, – произношу сдавленным голосом.
– Какие из нескольких тысяч возможных названий?
– Ты знаешь.
Он пристально посмотрел на меня и, кажется, распознал.
– Ах да, это же ты. Ты… – начал он пощелкивать пальцами.
– Эс.
– Точно. Странная мадам, называющая себя разными именами.
– Полегче, ковбой.
– Ладно, ладно. Сейчас притащу твои «лекарства», вот только цена поднялась на пару сотен.
– Какого…Не суть, неси быстрее.
Он скрылся в недрах своей пещеры и начал громко рыскать по всей ее площади. Когда он вернулся и вручил таблетки, я расплатилась, разом заглотила около стандартного блистера и запила остатками пива, что оставались в маленькой бутылке, лежащей в сумке.
– Не налегай, это тебе не желтые витаминки, – безразлично предупредил он.
– Я знаю, что делаю, лучше тебя самого, так что не устраивай мне ликбез по подпольной фармакологии.
Он лишь манерно вскинул руки ладошками вперед на уровень плеч, а потом закрыл передо мной дверь.
Поступательный прилив сил окропил меня дождем благодати, дав ясность ума и волю к свободе действий. Мне стало так хорошо, что первые несколько минут я простояла на одном месте с закрытыми глазами, наслаждаясь моментом, фантазируя о том, как было бы чудесно запереть это мгновение во временном кармане и возвращаться к нему всегда, когда появится нужда.
Но стоять долго около этого места небезопасно, так как в любой момент могут заглянуть добропорядочные граждане, ратующие за соблюдение законов.
Возвращаться домой нет особого желания, но пока не пройдет эффект стимулятора, первое время, лучше пересидеть в каком-нибудь месте, чем слоняться по улицам, целуясь со столбами и привлекая внимание.
Своим перевалочным пунктом я обозначила неприметный бар неподалеку, который, насколько я знаю, не посещает практически никто.
Казалось бы, скверный запах, просроченные слабоалкогольные напитки, завышенные цены на еду, хамское поведение персонала и быдловатый контингент – при соединении, все эти структуры создают новый химический элемент по дегенерации большей части общества, что потом берет гордое название бар.
Особых отличий между ними практически нет, но именно тот, в который я направляюсь, чересчур непопулярен от слова совсем. Скорее всего, сказывается его репутация, как бара без каких-либо происходящих там событий. Вообще. Говоря, там настолько скучно, что люди в этом месте впервые почувствовали обратное действие алкоголя – тоску и уныние.
Впрочем, шумная компания мне совершенно ни к чему. Порой, хочется подрыгать костями в клубе, усилив действие таблеток, но в таком случае я смогу остановиться лишь к концу этого года. А меня сегодня будет ждать Соу. Не расстраивать же мальчика.
Я правда назвала его мальчиком? Он действительно выглядит моложе меня, однако его вид говорит о том, что ненамного, и что недавно он пережил, как минимум, кризис среднего возраста: хмурые брови покрываю тучами тяжелый взгляд серых глаз, что изредка скрываются под длинными, черными, как гудрон, волосами; выразительные черты худого лица в виде аккуратного контура губ, выступающих скул и широкой челюсти, которые несут на себе неухоженную бороду, больше похожую на свернувшегося ежа; хорошая форма тела, никак не сопоставимая с его образом жизни.
Все это поверхностное определение его внешности. Будь у меня еще слова, подходящие под описание этого человека, я бы обязательно ими воспользовалась.
С этим у меня всегда возникали проблемы. В голове ты можешь досконально перебрать каждый волос, морщинку или пору, дать им кодовые названия, измерить площадь поверхности, обозначить изменения в цвете и положении, а потом рассчитать по формуле степень сексуальности. Но, возвращаясь из своих чертог, ты обходишься односложным высказыванием – красивый.
Еще он виднеется мне привлекательным максималистом, который беспрестанно курит, ловко вставляет ругательства для окраса речи, надменно смотрит на всех, кто глупее его и, скорее всего, имеет несколько незаурядных талантов. Этакий трущобный поэт, никогда не публиковавший свои стихи. Сноб, не попавший в слои богемы. Властитель грез и мечтаний и, одновременно, изгой собственного мира фантазий. Сам себе заклятый враг и закадычный друг.
Красиво сказала. Скорее всего, эти мысли попадут в мой дневник, так что не буду лишний раз смачивать трусики девочек-подростков своим убийственно-эротичным слогом. К тому же, я уже пришла, поэтому на время пора прекратить поток мечтаний.
Забегаловка встречает меня безвкусным внутренним убранством, холодным воздухом из кондиционера и музыкой прошлого века. Не знаю, в каком сейчас живете вы, но раньше были популярны группы вроде «Битлз», «Пинк Флойд», «Лед Зеппелин» и другие из списка тех, что сейчас слушают только старики. Видимо, я была стара еще со своего совершеннолетия, потому что мне они до сих пор нравятся.
Лысый бармен так оживляется, при виде нового посетителя, что сразу же подзывает меня к себе. Усаживаюсь за стойку, прошу сделать музыку погромче и заказываю коктейль. На данный момент настроение отличное. Очень бы хотелось сохранить его до конца дня.
– Можно присесть? – спросил, сразу же подсевший ко мне, дедуля, украв это настроение.
– Вас через дорогу перевести или мелочи покинуть? – язвлю.
– О, что Вы, дорогая! Я впечатлен вашим музыкальным вкусом, и посему, хочу угостить вас любыми напитками, которые только пожелаете. Взамен прошу пару вещей – Ваше внимание и улыбку.
Он поднял мою кисть и слегка притронулся к ней сухими губами, а потом начал медленно опускать свою ладонь на мое бедро.
– Эй! – воскликнула я, отдернув руку. ― На молоденьких потянуло, извращенец?
– Извините, не хотел обидеть столько очаровательную диву. Я, дурак, понадеялся, что еще способен произвести впечатление на даму.
– Производи его в доме престарелых на бабушек с синдромом Альцгеймера, а мне дай спокойно насладиться компанией себя самой и этого ароматного коктейля, – говорю, уже скрепя зубами от раздражения.
– На что Вы намекаете?
– На то, чтобы ты отсел от меня.
– Нет, когда сказали про бабушек и эту болезнь.
– Я должна пояснить смысл шутки? Ладно. Она заключается в том, что они все равно не запомнили бы твоего обвисшего лица, так что ты с невероятным успехом мог бы проворачивать подобные попытки обрести новое знакомство по несколько раз на дню, постепенно совершенствуя свои результаты.
Он резко изменился в лице, медленно встал со стула, повернулся ко мне спиной и, не оборачиваясь, произнес:
– Я проворачиваю эти попытки каждый день на своей жене. Как видите, два года таких вот ежедневных знакомств с человеком, с которым ты прожил почти всю жизнь, подкосили бы выдержку любого человека. Я не знаю, зачем я вернулся к ней. Наверно потому, что мечтал о воссоединении семьи. А по итогу превратился в сиделку для старой женщины, витающей в облаках, которую бросил раздолбай сын.
Как трогательно, сейчас слезу пущу. На самом деле, подобные истории уже давно не цепляют меня за душу, просто потому, что в своей жизни я пережила нечто гораздо более масштабную трагедию, входящую в разряд вещей, способных угробить напрочь психику, здоровье, стремление в высокому, радость от достижений, социальную взаимосвязь, желание жить и так далее.
Трагедия, которая сделает тебя черствее любого сухаря, невосприимчивого к любой похвале, комплиментам, словам поддержки, проявлению любви и заботы. Ты перестаешь осознавать значение этих слов, начинаешь негодовать от непрерывного упоминания их в твоем присутствии, слушаешь, обессиленно пытаясь вникнуть в саму суть, дав определение своей непроницаемости.
Масла в огонь подливает коллапс моих нейромедиаторов, что только многократно усиливают чувство ноющей пустоты, неудовлетворенности, скованности и паршивого настроения.
Я – скала, непробиваемая посторонними эмоциями, которая может получать удовольствие только от воздействий лекарств на организм. Я – разбитая копилка, в которой уже давно не было денег. Я – пони в парке развлечений, с печалью в глазах катающая детей. Во мне выгорело все, что поддавалось воспламенению. И переродиться, словно Фениксу, этому не суждено.
Пока я окуналась в очередные душевные терзания, старик бесследно исчез. Вот так нужно отшивать мужчин. Бросила дерзкую шутку и задумчиво сидишь с гордым видом, ожидая его ухода.
Закончившийся коктейль восполнился вновь по щелчку пальцев, и я снова продолжаю наслаждаться одиночеством. Спустя некоторое время в бар заходит кто-то еще. Удивительно, какой сегодня наплыв.
На всякий случай не стала оборачиваться, дабы не привлекать лишнего внимания. Но очередной сукин сын, видимо, решил показать мне курсы углубленного пикапа.
– Добрый день, – сказал он в спину.
Я проигнорировала его попытку вовлечь меня в еще один сомнительный диалог.
– Кхм, девушка, я к Вам обращаюсь.
Я резко развернулась, с целью отогнать от себя назойливого кавалера, но, как только я поняла кто стоит передо мной, слова встали твердым комом в горле, лишив меня возможности вымолвить хоть что-нибудь.
Огромная детина в черно-синей мешковатой форме, чье пузо пережимал тугой ремень с металлической бляхой с изображением солнца, погоны ломились от количества звезд, как чистый ночной небосвод, а один широких, массивных кулаков с мозолями нетерпеливо потирал фаллоимитирующую дубинку.
Кажется, пора изучать зоновский сленг, ведь ожидать можно всего, что угодно.
– На Вас поступила жалоба, – доложил он скучающим тоном.
– Жалоба? – спросила я слегка дрожащим голосом. ― И какого рода?
– Значиться так. Статья 2, пункт 28 ВКС: «Оскорбление чувств невиновных граждан с последующим переходом на личность».
– Что простите?
– Вот только ненужно недопонимание включать. Тот пожилой мужчина, что недавно вышел из этого заведения, доложил мне о том, что подвергся злостной критике в его сторону.
– Критике? Он меня лапал!
– А мне было сказано обратное. Цитирую: «Оклеветала меня, пожилого человека, и полила грязью мою бывшую супругу, выжившую из ума».
– Оклеветала? Я ответила ему тем, чего этот похотливый немолодой человек заслуживал за свою резкость в действиях.
– Это мы уже в отделении будем разбирать – кто, кого, зачем и почему.
– Во-первых, я до сих пор не увидела документов, удостоверяющих личность…
Он мгновенно сунул руку в карман и выдернул ее у меня перед лицом уже с корочкой, которая носила его имя, звание и часть, но которую я не успела изучить, так как он быстро спрятал ее обратно. Это очень плохой знак.
– Не усложняйте себе жизнь. Сейчас быстренько проедем куда нужно, составим протокольчик, и, может быть, ограничимся небольшим штрафом на первый раз.
Интересно, их всех учат разговаривать специальным блаженно-убогим голосом, чтобы вызвать у человека как можно больше отвращения и недоверия?
В таких случаях лучше не сопротивляться. Все-таки факт словесной перепалки с дедом имел место быть, так что попытаться переубедить свина в форме сейчас – значит на латыни вступить в светский спор о культуре девятнадцатого века с аборигеном, говорящим только на своем диалекте.
Я угрюмо качнула головой, и мы пошли до его машины. Он усадил меня на заднее место тостера с решетками, которое отгораживалось от передней кабины стеной и маленьким окошком. Напротив меня беззаботно чилил потасканного вида мужичок и что-то бубнил себе под нос. Осознав, что теперь он здесь не один, стал копошиться у себя в недрах куртки, вытаскивая оттуда пластиковую бутылку.
– Выпьем? – спрашивает сиплым голосом.
– Что выпьем? – недоуменно смотрю я на бутылку.
– Водки, конечно! Чего же еще?
– Эм, пожалуй, я откажусь от разделения с тобой бактериями.
– Ась? Да ты не ссы, чистый спирт! Бактерий-шмактерий там и не водится, ну!
Он протягивает мне бутылку трясущимися руками и начинает ждать моей реакции.
Да в задницу. Скорее всего, это моя последняя возможность испить чудодейственного напитка. А если повезет, то прямо от него и умру, избавив от бумажной волокиты синьора Помидора.
Я выхватила бутылку, свинтила крышку и начала жадно глотать, обжигающую горло, адскую смесь.
– Тихо, принцесса, мне-то оставь!
Выпив около трети содержимого, я отдала бутылку, начав сильно откашливаться и вытирать, выступающие от горечи, слезы.
– Дает по мозгам, ага? – спрашивает.
Мне неожиданно стало плохо. В глазах зарябило, голову стали бомбардировать атомными боеголовками, тело начало пошатывать, возникли приступы нервозности, тошноты, обильного потоотделения и, скорее всего, диареи. Кто бы мог подумать, что это, почти детское шампанское, могло нанести сокрушительный удар по моему здоровью.
Вот черт, действие таблеток не прошло, а высокий градус с их помесью всегда приводит к дурным последствиям. Как же я могла об этом забыть? Это все стресс, замкнутое пространство и отсутствие свободы действий. Да, определенно.
Новая волна непрерывных ударов прошлась по моему мозгу. У меня началась паническая атака.
Дверь и обшивка в машине завибрировали так, словно готовы были прямо сейчас на меня рухнуть. В темных углах затаились навязчивые, искаженные образы из сновидений, готовые наброситься и поглотить. Гул в ушах рождал маленький смерч где-то поблизости. Смерч, который через несколько минут настигнет и раскрутит меня так сильно, что мои части тела разлетятся по всему свету.
Размытое пятно напротив сидит с непонимающим видом, и смотрит в лицо испугу, страху и ужасу, принявшему материальный облик и продирающий меня до костей холодным дыханием смерти.
7
Да, он все еще стоял рядом с моей дверью.
– Так и быть, давай сюда коробку и рассказывай все, что знаешь, коротко и ясно, – говорю с набега.
– Только коробка. Рассказывать я не имею права, – отвечает тип.
– Великолепно. Значит, мне даже пытаться не стоит тебя о чем-то расспросить?
Он промолчал.
– Тогда вали отсюда, – сказал я и вошел в квартиру.
Посмотрев в глазок, я увидел, как он развернулся и начал медленно удаляться от моей двери. Воистину, персонаж, достойный книг Агаты Кристи.
Поставив коробку на стол, я стал внимательно сканировать ее на предмет опасности. Обычная картонная коробка. Никаких знаков и изображений. Отсутствие рычагов, пружин и шестерен. Яд, нанесенный на края крышки? Черная мамба, кусающая в глаз? Боксерская перчатка на механизме?
Резко снимаю крышку и бросаюсь на пол, словно пытаюсь увернуться от снаряда. Ничего. Большое значение я придаю обычной коробке.
Диктофон? Какого хера? Это ебанько не могло передать его без гроба и мистицизма? Чему я вообще удивляюсь? Пора уже как должное принимать любые повороты событий.
Немного подумав, включаю запись:
«Если ты это слушаешь, значит, тебе удалось наладить контакт с человеком, которого тебе должны были послать. Это я. Ты. Как бы ты сейчас себя не называл. Неважно. Да, у тебя снова была амнезия, поэтому на сей раз, я делаю эту запись на случай, если это опять произойдет. Послание простое, короткое и сухое, как лишение девственности:
Каждый раз, достигая определенного фрагмента жизни, ты теряешь память. Мы ее теряем. И каждый раз ходим по кругу, начиная заново вести цепочку событий, ведущей к одному результату. Твоя задача – вспомнить одно очень важное происшествие и постараться не забыть, прервав порочный цикл. На сей раз. Больше я сказать не могу, так как риск очередной потери памяти имеет место быть. Мне так сообщил достоверный источник. Ищи подсказки, следуй советам, задавай вопросы и не облажайся. Это все.
Ах, да. Еще кое-что. Пошел нахуй! «Звук смеха». Всегда мечтал это сделать».
Нет слов. Это совершенно точно мой голос. Те же паузы и интонации. Но как это возможно? Я что, блин, теперь Гай Пирс, которому нужно делать на теле татушки с информацией, чтобы не забыть ее?
Сижу в полном исступлении, глядя куда-то сквозь пространство, и пытаюсь собраться с мыслями.
Мне это определенно не нравится. Нет, мне это пиздец как не нравится. Если это не первый случай, значит я уже думал об этих вещах и пришел к какому-то заключению.
Пришел, вспомнил, забыл и по новой. Возможно, каждое мое движение – это повторение предыдущего, ведущего к неизбежному финалу, как бы я не старался.
Есть ли смысл двигаться дальше? Ведь, скорее всего, как бы это произошло в клише-фильме, я пойду прокладывать дорогу навстречу своим воспоминаниям, а осознав в конце пути, что ничего не изменилось, предчувствуя очередной рестарт игры, я снова сделаю запись следующему мне, который будет делать тоже самое. И так снова и снова.
Вечное возвращение, как у Ницше.
Но просто сидеть сычом дома и беззаботно ходить по барам до конца жизни у меня уже вряд ли получится. О таком я не смогу перестать думать даже во сне.
Может, в этом и кроется секрет? В том, что я должен бездействовать? Кто-то, включая меня самого, ждет от меня того, что я должен двинуться с мертвой точки и докопаться до сути, а я нарочно не буду ничего предпринимать.
Сделаю все наоборот. Просто возьму, и ничего не буду делать. И что тогда произойдет? Да ничего, вот именно. Полмира живет по этому принципу, зарываясь в безделье. И что-то от таких людей я слышал мало интересных историй об их жизни.
Но предприняв попытку в решении головоломки, я с большой долей вероятности потерплю фиаско. А если нет? Откуда мне знать сколько раз это уже происходило? Может, всего третий и в этот раз мне повезет?
Как же все сложно. Это начало длинного водоворота событий, который постепенно будет засасывать своей силой глубже и глубже. Цепочка событий началась, кружа и завиваясь, как серпантин.
Скурив на балконе пять сигарет и осушив две кружки кофе, я решил прогуляться.
Спрятав руки в карманы плаща, в очередной раз выбираюсь на этот проклятый мороз. Без понятия, зачем это делаю. Может, пытаюсь обрести минуты спокойствия и одиночества, да только в такой дубак, не может расслабиться ни одна мышца, нет возможности раскрыть полет фантазиии, немного порефлексировать о материалистическом сотворении мира и о прочих вещах, которые принято делать в "высших слоях общества", чье существование проходит в замкнутых адовых кругах совсем не по Данте: нищета, безыдейность, отсутствие вдохновения, потерянная мотивация, апатия к обыденности, презирание всех и, в особенности, себя, разгульный образ жизни, прожигание таланта, впустую потраченное время на ненужные вещи, разочарование в людях и, в том числе, в себе, отсутствие смысла в совершаемых действиях, до боли задолбавшая прокрастиниция, которая, по мнению некоторых умников, должна рано или поздно раскрыть свой потенциал.
На самом-то деле я веду скучные разговоры с нефтяными магнатами, делаю ставки на собачьих бегах, потчеваю черную игру, лежа в бассейне из шампанского, играю в крикет и прятки со слугами в замке, рассекаю на допотопном потрепанном форде по пустыням, охочусь на диких комаров, участвую в балах и других частных приемах, заканчиваю пятую книгу, играю ногами на пианино, провожу время с приемным ребенком из Нигерии, совершаю пируэты на кукурузнике, коллекционирую анальные шарики, дрессирую кошек воровать драгоценности у соседей, прыгаю на батуте из проституток, срываю банк в покере, синтезирую новый химический элемент, заканчиваю десятое высшее образование, даю публичные поэтические вечера, жертвую миллионы в фонд борьбы с пожертвованиями ради известности, совершаю кругосветные путешествия на банном тазике, пишу портреты своего перчика, веду лекции по атомной энергетике, строю дом для слона, побеждаю в марафоне, уделываю всех на шахматном турнире среди недалеких, летаю на луну, чтобы добыть немного камня для кальяна, хожу по маникюрным салонам, обмазываюсь шоколадом и пищевой пленкой, чтобы держать себя подтянутым, встречаюсь с Николь Кидман и многое другое, что обычно я делаю в свободное время.
Но к чему эти лишние подробности? Я решил вернуться в отчий дом, к своей матери. Путь был относительно продолжительный, поэтому я ударился в воспоминания.
Мама. Святой человек. Всю жизнь охраняла меня от напастей сурового мира, защищала от гнета отца и дразнивших меня детей в младшей школе, но всегда глубоко разочаровывалась в моих неудачах. Любых. Изо всех сил я пытался доказать ей, что могу быть умнее, сильнее, лучше остальных, но с каждым годом моего взросления я приносил все больше неоправданных ожиданий. В конечном итоге меня съело незримое чувство неоплаченного долга и стыда, и мне ничего не оставалось, кроме как покинуть дом, как мне тогда казалось, навсегда, чтобы больше не видеть грустного лица матери и веющего от нее многозначительного молчания, которое звучало сильнее грома.
Я не звонил и не писал, она тоже. Кажется, она потеряла меня еще в детстве, а потом видела во мне взрослеющего призрака, снующего по дому и, из раза в раз, приносящего одни проблемы. Что я ей скажу, когда увижу? Захочет ли она меня слушать? Приближаясь к месту назначения, мне становится все тяжелее от этих вопросов.
Но вот я снова здесь, стою на бетонном пороге, начавшим осыпаться с годами, и будто бы жду, когда меня пригласят самого. Решаюсь нажать на дверной звонок. Шагов не слышно. Звоню еще несколько раз, но безрезультатно.
Это бессмысленно, нужно убираться отсюда. Кивнув, я развернулся спиной к двери, в надежде поскорее удалиться, но она начала медленно открываться.
Мою спину пробила холодная дрожь. Как в фильмах ужасов, с той разницей, что я ждал уродливого скримера, надеялся, что там за дверью появится монстр, заберет мою душу и сделает своим рабом. Я ожидал кого угодно, но только не маму.
Но это была она.
Лучше бы я не возвращался. Развернувшись, я увидел перед собой глубоко старую женщину с обвисшим, впалым лицом, редкими седыми волосами и блаженным выражением лица, стоящую в сером халате, поверх белой сорочки и в розовых тапочках с кроличьими ушами.
Она долго смотрела на меня отсутствующим взглядом, говорящим о том, что она явно не представляет, кто наведался к ней домой.
– Мама, – начал я.
– Кто Вы? И почему трезвоните в мою дверь? – спросила она.
– Мама, это я, твой сын. Знаю, мы давно не виделись, но я не сильно изменился, чтобы ты не смогла меня узнать.
– Мой сын погиб в Афганистане, обманщик! Как ты смеешь порочить его честь?
Она резко захлопнула дверь, не дожидаясь моего ответа. Я несколько секунд провел в полном недоумении, но вскоре взял себя в руки и позвонил снова.
Когда она вышла, я решил подойти поближе, что бы она могла лучше меня разглядеть.
– Мама, у тебя должны быть мои старые фотографии в альбомах. Можешь сравнить их со мной, – предложил я.
– Вы из газовой инспекции? На этой неделе уже проводилась проверка безопасности труб, – сказала она, кивнув.
Дрожь снова обрушилась на меня десятибалльным штормом. Я не мог поверить в происходящее. Не хотел в это верить.
Не дождавшись ответа, она, фыркнув, закрыла дверь у меня перед носом и исчезла навсегда. В этот раз она покинула меня.
Я стоял в полном оцепенении несколько минут. Меня переполняла злость, ненависть, презрение к куску мусора, нацепившего имя Соу.
Не знаю, что на меня нашло, но я резко вылетел с бетонного крыльца и, как ошпаренный, помчался вдоль дороги, не задумываясь о том, куда она может привести.
Я бежал и бежал со всей скоростью, что у меня была, теряя воздух в легких, потея, запинаясь о дорожные бугры, чуть не падая на асфальт лицом, навстречу падавшим листьям, пасмурному небу и сильному ветру, от которого у меня слезились глаза.
Мой кросс прервало какое-то сооружение, вроде завода или черт знает, чего еще. Я резко остановился перед запаянной металлической стеной, едва не пробив ее головой насквозь, и начал молотить по ней руками со всей мощи.
Кулаки врезались в стену, оставляя огромные кровавые следы и небольшие вмятины, а я кричал, едва не срывая голос. После того, как я начал ощущать боль, я остановился. Обессиленный, с ободранными в мясо костяшками я сел на землю, упершись спиной в стену.
Я не должен был уходить, убегать от семьи, ответственности, самого себя, но мне было на все наплевать. Мной двигал беспробудный гедонизм, больная страсть к саморазрушению, сильнейшая, до боли в зубах, социопатия и, одновременно, желание превзойти всех и во всем хотя бы в чем-то одном, не имея в себе и толики положительных черт, способностей, здравого понимания своих возможностей и малейшего представления их использования.
Я ее бросил. А теперь она даже не знает, что я это сделал, потому что не знает меня. Она меня забыла. Как я забыл что-то. И каждый из нас равнодушно смотрит на утерянную нами часть самого себя.
Я собрал горсть кленовых листов и вытер руки.
Ничтожество.
На нервах и с отвратительным настроением я решил зайти в ближайшее кафе и промочить горло.
Вваливаюсь внутрь и сразу же натыкаюсь на огромный плакат сезонных предложений очередного ядерного сета из говна и палок.
Официантка в повседневной одежде и багровом фартуке с названием заведения приветствует меня, улыбаясь. Народу не так много, но большинство из них уже изрядно подвыпившие.
Действительно, что ещё делать утром, как не напиваться до беспамятства? Падаю на диван, стоящий в углу зала, чтобы видеть как можно меньшее количество людей.
– Добрый день, желаете позавтракать? – спрашивает, подкатившаяся, словно на роликах, официантка. – С восьми до двенадцати у нас действует пятнадцати процентная скидка на все виды салатов, сэндвичей и легких закусок. Свежемолотый кофе вместе с яичным омлетом …
– Светлого пива, – сухо отрезал я.
– Какой сорт предпочитаете?
– Самый крепкий.
– У нас есть три вида крепкого пива: "Чешское зеленое"…
– Его.
– Желаете что-нибудь из снеков?
– Нет.
– Чесночные гренки с сыром, подающиеся с соусом сальса…
– Ёбаный по голове, я же просто попросил пива и больше ничего! Сколько ещё ты будешь ебать мне мозг своим перечислением, заученной через силу, беспонтовой жратвы для офисных клерков и хипстеров? Мне похуй на сучьи блинчики с маслом, овощной салат, борщ, плов, котлеты с пюре и так далее. Также похуй на итальянские макароны, созданные из свежего урожая ржи. Похуй на, идущий к ним, шашлычным кетчуп, с использованием натуральных томатов. Похуй на мраморный говяжий стейк, из здорового бычка, в панировке, приправленным щепоткой измельченного золота. ПО-ХУ-Ю! – проорал я с яростными глазами, покрасневшими от напряжения.
Закончив свое высказывание жалоб без предложений, я услышал гробовую тишину всего кафе, посетители которого, как один, уставились на меня вопросительным взглядом. Немного попырив тупыми мордами на нестандартную ситуацию, они начали снова заниматься своими делами, как ни в чем не бывало.
Бедная официантка похоже настолько испугалась от неожиданного потока бескультурья с моей стороны, что, зарыдав, убежала на кухню.
Ну и кто теперь принесет мне пиво? Проклятие. Не увидев в поле зрения других официантов и бармена, я положил руки на стол и опустил на них голову.
Спустя пару минут меня кто-то толкает в плечо:
– Слышь, долбаёб! – донесся до меня грубый, пьяный голос.
Я поднимаю голову и вижу едва стоящего на ногах верзилу в белой майке-алкоголичке, покрытой желтыми пятнами, который, видимо, решил расспросить о местных достопримечательностях.
– Ты за базар отвечай свой! – сказал овощ.
– Что надо? – спокойно спрашиваю.
– А ну, встал и извинился перед девчонкой! Быыыстро, блядь!
– Перед какой?
– Перед ТОЙ, ёпт!
– Официанткой?
– ДА!
– Нет, я так не думаю. Выслушивать пожелания разного тона и сдержанно на них отвечать – ее работа. Каждый несет свой крест.
– Крест? Ты Бога не впутывай, уёбок!
– А то что? Молния меня поразит?
– Э, ПОШЛИ выйдем!
Только этого не хватало. Всегда поражался подобным олигофренам с однозначным коэффициентом интеллекта, которые умудряются доживать до своих лет. Как они не забывают дышать, находят выход из дома, работают, в конце концов, чтобы заправлять свой организм этиловым спиртом? Загадка человечества.
– Чё молчишь, хуй? – спрашивает овощ и снова толкает меня в плечо.
Ну, дегрот, ты напросился. Не я это начал.
Я поворачиваю голову в профиль к нему, сжимаю правый кулак и молниеносно бью ему в солнечное сплетение, почувствовав, приливающую к костяшкам, боль. Согнувшись, он начинает жадно ловить воздух, в то время как я беру его за волосы на затылке и трескаю лицом о стол, как орех. Обмякнув, он сползает на пол, оставив разбитым носом красную дорожку, и начинает поскуливать.
Остальные присутствующие фарфоровые куклы снова обращают внимание на мою персону. Убедившись, что синий Халк, корчащийся на земле, рядом со мной не умер, они равнодушно отводят лица-маски.
Подбегает официантка с сырыми глазами, и, увидев сцену правосудия, в ужасе снова начинает реветь и убегает обратно.
Где мое пиво? Что за водевиль здесь происходит?
Я подхожу к стойке и зову бармена. Никто не откликается. Зову снова и через мгновение, приоткрыв дверь кухни, выглядывает официантка и жалобно спрашивает, протирая глаза:
– Что тебе нужно?
– Пиво. Только и всего. Больше никаких драк и ругательств. Просто выполните, наконец, мой заказ, пожалуйста, – вежливо прошу.
Девушка медленно приближается к стойке, берет чистый бокал дрожащими руками и наливает мне напиток.
– Ты что, одна здесь работаешь? – спрашиваю.
– Да. И владелец тоже я, – сказала она, шмыгнув носом.
– Стоило бы позаботиться о новом персонале, как думаешь? Одной нелегко управлять всем заведением. Да и охраны нет, чтобы выпроваживать таких, как я, или тот парень, что валяется у моего стола.
– Я недавно открылась. Посчитала, что это лучшее вложение денег, но это место оказалось дырой, которая несет одни убытки. Из постоянных клиентов только небольшая бригада строителей, что приходят на обед и запойные люди, вроде того, что ты ударил.
– Прости за сумбур и те обидные слова. Я сегодня не в духе. Думаю, у тебя тоже бывают такие дни, когда хочется выкричать всю свою злобу на мир и самого себя, в надежде от нее избавиться, а рядом оказывается ни в чем невиновный человек.
– Понимаю. С этим ужасным кафе я каждый день едва сдерживаю себя от того, чтобы не пролить горячий суп на штаны какому-нибудь очередному недовольному посетителю.
– Да, паршивые у тебя дела, Фиц.
– Что за Фиц?
– Твое имя. Сокращенно от официантки.
– У меня есть имя.
– У всех есть, но они ужасно скучные, не так ли?
– Бывают. Но что с этим поделать?
– Бороться с безвкусием. Я езжу по всей стране и дарую людям новые, свободные имена, которые ты точно не забудешь после того, как тебе его произнесли.