Читемо: Поэзия убийства
TextОн обернулся к барсице. Пальцем ткнул в себя, затем в сторону монахов. Показав на нее, махнул в направлении противоположного угла, предлагая обойти. Потом показал большим пальцем вниз, к земле.
Что именно это означало, я не понял.
***
Монахи и демоны исчезли. Дем вытолкал коляску сквозь заросли, по узкой тропинке, заваленной мусором. Я молчал, пока мы ехали через дворы, но не удержался, когда мы выбрались на улицу.
– Дем?
– Да?
Он взъерошил мне волосы, пытаясь успокоить.
– Кто это был? Они из Эйоланда?
– Только Лика. Одна из жителей города. Помнишь, я рассказывал тебе про статуи, символизирующие разные виды новой расы, которую создал Флэт для войны с империей? Лика принадлежит к одному из таких видов. Этот вид называют Камо.
– А Алекс? Откуда он?
– Не знаю. Когда-то он наверняка был обычным жителем одного из миров. Теперь он превратился в нечто, способное путешествовать между пространствами. Он кто-то вроде детектива и одновременно массового убийцы. Его много раз пытались уничтожить, но еще никому этого не удалось. Он занимается поиском истин, которые часто выдумывает сам. Однако свято в них уверен. Его нельзя разубедить и остановить его поиск.
– А почему он назвал тебя ангелом?
– Ангелами обычно называют тех, кто умеет проходить в другие миры.
– То есть Алекс и Лика тоже ангелы?
– Мм… нет. Кстати, ты видишь их?
Я завертел головой. Леопард Алекс шел на противоположной стороне улицы, чуть впереди. Редкие прохожие, которые попадались ему навстречу, либо вовсе не обращали на него никакого внимания, либо удостаивали единственным любопытным взглядом.
Москва есть Москва. Здесь можно быть даже динозавром – никто не удивится.
В свою очередь, Алекс улыбался всем встречным, кланялся, снимал воображаемую шляпу, разводил в стороны руки. Разве что не жонглировал и не доставал из воздуха кроликов. Демон то ли и вправду наслаждался и дурачился, то ли просто маскировался таким образом.
А вот Лику я разглядел не сразу. Она совершенно сливалась с фоном зданий, хотя вроде бы и не старалась. Городской хищник, тихий и незаметный.
Я раскрыл было рот, чтобы спросить, какую войну имел в виду Алекс, но тут заметил монахов. Черные сутаны плыли в сотне метров позади Лики.
Мне показалось, что это другие монахи. В смысле, вовсе не те, которые догнали нас на пустыре.
– Дем!
Он тоже оглянулся. Лика махнула нам лапой и ткнула большим пальцем назад, через плечо, указывая, что тоже видит преследователей. Потом слегка развела ладони в стороны, покачала головой, и махнула рукой вперед. Дескать, пока сделать ничего не могу, но и преследователи не могут, а потому надо идти дальше.
Красноречивая особа. Аж до дрожи в коленках.
Но, очень хорошая и добрая.
Мы свернули на дворовую территорию бизнес-центра, где близнецами тянулись к закопчённому небу стеклянные башни. Людей вокруг прибавилось. Быстро пройдя сквозь выхолощенное пространство искусственных дворов, мы очутились на Павелецкой площади, в движущейся и галдящей человеческой массе.
Разговаривать здесь было невозможно, хотя я разрывался от вопросов. Поэтому я старательно выглядывал черные сутаны монахов, Алекса и Лику. Они казались мне повсюду, но стоило вглядеться, как они исчезали.
Через пару минут мы вышли к дыре подземного перехода. Торопливо спустились по грязному пандусу, пересекли под землей площадь и поднялись на другую сторону. Я изо всех сил помогал Дему, налегая на колеса.
Перед входом на кольцевую линию метро Дем остановился, развернув коляску и оглядывая толпу. Словно из ниоткуда, как черти из коробочки, в нескольких шагах от нас возникли Алекс и Лика. Оба комично придерживали свои хвосты, явно чтобы их никто не отдавил в толпе. Образы демонов растаяли. Сейчас они походили скорее на добрых персонажей детских фильмов, случайно попавших на нашу планету. Даже глаза Алекса выглядели живыми.
Алекс помахал нам и показал вверх большой палец. Затем, указав на себя с Ликой, ткнул указательным пальцем вниз.
Я взглянул на Дема.
– Думаю, они присмотрят некоторое время за этим входом.
Мы помахали в ответ и нырнули в распахнутую пасть мира подземных поездов.
***
Московское метро – ад для колясника. Если ты один, сюда трудно попасть и невозможно выбраться. Впрочем, даже вдвоем сделать это не так-то просто.
Поэтому я боюсь и не люблю метро.
Однако преследующих нас монахов я почему-то боюсь еще больше.
Возникла запоздалая мысль позвонить папе. В суматохе и панике бегства я совсем об этом не подумал. Наверняка можно где-нибудь устроиться в уголке, позвонить ему и сказать, где мы. Он приедет, заберет нас и защитит от монахов.
Он ведь сам служитель церкви.
Интересно, что сделали с монахами Алекс и Лика, там, на пустыре? Просто отогнали и напугали?
Пока мы спускаемся по эскалатору, я изо всех сил держусь за поручни коляски, а Дем так же изо всех сил держит саму коляску. Люди вокруг посматривают на нас с опаской. Несмотря на то, что я маленький и легкий, в комплекте с коляской мы почти как взрослый человек. И очень неустойчивый.
Если эскалатор затормозит, Дем не сможет меня удержать, и я полечу вниз, давя окружающих.
Меня вновь начинает колотить от страха.
Наконец, спуск заканчивается. Пока Дем толкает меня по перрону, я торопливо вытаскиваю телефон. Однако, как назло, сотовая связь здесь не ловит.
Услышав голос Дема, но не расслышав слов, я оглянулся. И разглядел, как у поезда напротив стоят две черные фигуры, оглядывая зал. Пока еще они не смотрят в нашу сторону, но их взгляды скользят по пространству зала, словно они могут видеть сквозь стены и мраморные колонны. Вот-вот их головы повернутся к нам, выхватив из толпы, обличив и приковав к месту страхом, как загнанных кроликов.
С воем на наш путь тоже прибыл поезд. Не мешкая, Дем коляской растолкал пассажиров, пробиваясь к дверям и стараясь скрыться от взоров преследователей. Некоторые люди начали ругаться, но в основном уступали дорогу, не меняя на лицах пустого равнодушного выражения.
Словно мы и монахи здесь – единственные по-настоящему живые существа. А толпа вокруг нарисована серой массой, без деталей и душ.
Заметили нас монахи или нет? Я верчу головой во все стороны. Это старый вагон, и проходы между вагонами не сквозные. Сквозь окна я пытаюсь рассмотреть и пассажиров, и перрон, у которого мы все еще продолжаем стоять.
– Осторожно, двери закрываются.
Голос, дающий объявление, скрипуч и мертв, несмазан. Будто тоже нарисован.
Раздалось шипение, двери начали сходиться… и разошлись вновь. Замерев на пару секунд, их створки жадно сошлись обратно, и поезд помчался в завывающий голодный тоннель.
Вагоны оказались достаточно свободны, чтобы в соседнем я смог рассмотреть монахов. И чтобы они смогли рассмотреть нас.
Поймав их взгляды, невозмутимые, цепкие, и от того еще более страшные, я судорожно начал тыкать кнопки телефона. Пожалуйста, пожалуйста!
Но связи не было.
Поезд замедлил ход, вырвавшись из тьмы и заезжая на следующую станцию. Монахи, поглядывая на нас, встали у дверей, готовясь выйти на платформу и перейти в наш вагон. Но как только двери поезда распахнулись, Дем вихрем вытолкнул меня из вагона прочь, и помчал вдоль путей, к светящемуся табло часов, которые невозмутимо отщелкивали красные секунды.
Пассажиры, что двигались нам навстречу, с проклятиями рассыпались в стороны. Колеса то и дело цеплялись за чью-то одежду. Какой-то пожилой дядька в синем пиджаке замахнулся тростью, но мы уже промчались мимо, едва не отдавив ему ноги.
Внезапно Дем затормозил у низкой служебной двери. Обычно всегда запертая, предназначенная только и только для работников метрополитена, но скрывающая свое нутро от взора пассажиров, сейчас она легко распахнулась. Словно ждала нас, жадно и долго.
Дем впихнул меня в распахнутый проем прежде, чем я успел подумать – зачем? Нас уже поймали, и сейчас случится нечто страшное, непоправимое, возможно последнее в нашей жизни.
Колеса инвалидной коляски перепрыгнули через деревянный порог. Коляска брыкнулась, и едва не сбросила меня на пол. Колеса прошли впритирку к раме, обдирая краску.
Мое сердце бешено колотилось. Запрокинув голову, сквозь проем я разглядел бежавших за нами людей в черных сутанах.
Дем навалился на дверь. Низкая и тонкая, старая и ссохшаяся, она не должна была весить ничего, однако Дем толкал ее так, будто она весила тонну.
Столь охотно открывшаяся, она никак не желала закрываться обратно.
Скрипнула резина подошв. Демьен захрипел от натуги, когда проклятая дверь все-таки подалась.
Нам конец, подумал я под разгоняющееся биение сердца. Мне казалось, оно сейчас вырвется из груди и запрыгает по полу от ужаса, перед коляской с окровавленным мной.
Мной, умершим от страха.
Белый мертвый свет станции метро, падающий в проем двери, потускнел. А затем исчез.
Маслянистый сочный звук, с которым дверь вошла обратно в раму, и последующее шипение воздуха, напомнили мне звук, с которым закрывается шлюз бомбоубежища в фантастических фильмах.
Наступила тьма и тишина.
Оба понятия возвелись в абсолют мгновенно, скомкав окружающее нас с Демом пространство, смяв его, подчинив, и заполнив.
Тьма оказалась липкой и влажной, словно плесневелое одеяло.
Тишина же была невыносимой. Как будто вокруг откачали весь воздух.
Когда мне на плечо опустилась рука, я не выдержал и закричал. Громко, как только мог.
Но из моего перехваченного липкой темнотой рта раздался лишь писк.
– Это я, Дем, – лихорадочный шепот моего друга, казалось, считывался моей кожей. Ибо звуков я не ощущал.
– Не бойся, Рекс. Все хорошо.
Он обнял меня, и стал гладить по голове.
И я все таки разрыдался.
***
– Мы в коридоре, – сказал Дем, когда я, наконец, успокоился. – Сейчас мы выберемся отсюда. До дверей выхода совсем недалеко.
– А где… Они?
– Остались в метро.
– Но почему они не смогли пройти за нами? Или ты закрыл дверь на засов?
– Нет, не на засов.
И, помолчав, добавил.
– Мы больше не на станции, Рекс.
– Как это? А где тогда?
– Тише, не кричи. Все хорошо. Мы в Нигде. В серой зоне, между миров.
– Дем, ты ведь шутишь, правда?
Вместо ответа Дем пошарил в заднем кармане коляске.
Я услышал щелчок кнопки, и луч фонаря неохотно разрезал тьму.
Так тупой нож пытается разрезать замороженное масло.
Тьма раздалась лениво, готовая сомкнуться обратно, пожрав желтую полоску света.
Я разглядел узкий и низкий коридор, стены в потеках красного и зеленого, и ржавую металлическую дверь в конце, сплюснутую тяжестью тьмы.
Дем толкнул коляску, и дверь двинулась мне навстречу. Луч фонаря сузился, и стены исчезли. Лишь дверь в слабом свете нарастала, будто оплавленный тьмою маяк.
Дверь приближалась неохотно, с осязаемой кожей ненавистью, буквально сочащейся в прикрытые бахромой ржавчины щели. Она ненавидела нас за наше присутствие здесь, в коридоре, и ненавидела заранее, за наш проход сквозь нее.
Против воли я забился в коляске, пытаясь своими неживыми ногами оттолкнуться от влажного воздуха – лишь бы не приближаться к ней.
Но у меня ничего не вышло.
Дем ускорил шаг. Я услышал его голос – спокойный, мелодичный, рассекающий пространство коридора и рассеивающий тьму. Язык и слова оказались мне незнакомы, но я угадал сам смысл.
Дем произносил молитву.
И дверь прыгнула к нам, словно прекратив сопротивляться.
А спустя секунду открылась, бесшумно и медленно. Так, как открывается беззубый и безгубый рот, обнажая ненасытное нутро.
И тут же заглатывая нас целиком.
***
Моя коляска стояла среди книжных стеллажей, уходящих, кажется, в саму вечность.
Пол, на вид бетонный и серый, будто бы излучал мягкий желтый свет. Потолка я разглядеть не мог – он терялся в серости мрака, чуть выше книжных шкафов.
Пахло пылью и плесенью.
Шкафы были забиты книгами. Они стояли кривыми рядами, с промежутками между переплетов, лежали на полках стопками, даже валялись на полу.
Некоторые из них слегка светились. А некоторые – даже шевелились.
Наверное, еще вчера я бы сошел с ума от открывшегося передо мною зрелища, где книги не были вещью. Все они были живыми: сейчас живыми, или живыми когда-то – а теперь уже мертвыми.
Вокруг меня лежали не книги – трупы книг. А живые книги шевелились на полках. И я физически ощущал их взгляды на себе. Именно на себе, не на Деме. Дема они предпочитали не замечать. А вот я для них выглядел отнюдь не читателем. Скорее, удобной безногой жертвой.
– Не бойся, – произнес Дем, и я оглянулся на него.
Он стоял позади, придерживая коляску. Он будто стал выше и тоньше. Серая ранее одежда, такая привычная на нем, стала почти черной. Куртка удлинилась, и теперь была перехвачена узким поясом. Лицо наоборот, посветлело.
– Не бойся, – повторил он. – Они не тронут тебя.
– А тебя? – вырвалось у меня.
Дем улыбнулся. Той самой улыбкой, которая превращала его узкое треугольное лицо в лик ангела. Присев рядом с коляской, он обнял меня.
– Меня они тоже не тронут. Куда им.
– Это и есть та самая библиотека?
– Да.
– Выглядит как-то не очень, – признался я. – И уж точно не хочется брать с полок книги и листать их. Здесь и вправду можно найти нечто полезное?
– Здесь можно найти все. Истории любых миров, времен и пространств. Любых живых и неживых существ. Любое знание, которое существует, существовало или будет существовать. Это не просто библиотека, Рекс. Ты видишь перед собой концентрацию чистой информации, которая упакована в универсальный для всех обитателей миров вид – книги. Видимый стороннему наблюдателю хаос служит отражением того хаоса, который присущ любому большому массиву информации. Вместе с тем, если ты знаешь, что именно ищешь, то легко найдешь.
Я еще раз оглядел стеллажи.
– Не представляю, как здесь искать.
– Это потому, что ты пришел сюда без цели что-либо найти. Если бы ты ставил целью найти, например, истинную историю аргонавтов или сборник заклинаний Мерлина, то чувствовал бы, куда тебе нужно идти.
– А здесь есть книги заклинаний?
– Ага. Есть даже специальный зал с книгами магических искусств.
– И они работают? В смысле, заклинания?
– Конечно, работают. А иначе, зачем нужна Библиотека?
– Но каких же тогда размеров здание, в котором мы находимся?
– Это не здание, Рекс. Библиотека – это мир. Его населяет множество разных существ, и в него попадает множество путников, таких как мы. Есть и свои определенные правила. И даже свой правитель.
– Библиотекарша? Ой, вспомнил – ты говорил, Библиотекарь. Пилат, кажется.
– Пойдем, – Дем толкнул коляску вдоль стеллажей.
– А куда?
– За книгой, разумеется.
– В зал магических искусств?
– Ага.
– Да ты шутишь?
– Вовсе нет. Нужная нам книга находится именно там.
– А что это за книга?
Ответить Дем не успел. В коридоре перед нами возникло Нечто.
Высокая фигура в алой одежде, худая, с длинными когтями на искривленных пальцах, она уставилась на меня блюдцами желтых глаз.
Разум во взгляде отсутствовал. В нем читался лишь инстинкт. Инстинкт волка, глядящего на привязанного к дереву козленка.
Очень и очень голодного волка.
А потом я вдруг понял, что на фигуре нет одежды. И алая она из-за содранной с нее кожи.
Наверняка я сошел бы с ума. Ведь я всего лишь ребенок.
Мне кажется, я сошел бы с ума, но почувствовав на своем плече ладонь Демьена, я вдруг успокоился. Мне стало тепло, и я осознал – нас здесь не тронет никто. Ни алая фигура, ни книги, ни Библиотекарь, ни кто бы то ни было еще.
Сквозь ту уверенность, которая вливалась в меня сейчас от ладони моего друга, появилась и другая – мир Библиотеки не очень-то отличается от нашего. Он живет точно так же, просто имеет немного другой облик. Улицы – проходы между стеллажами. Книжные залы – кварталы. Здесь свои города и свои жители городов, большие и маленькие. Свои хищники и свои жертвы. Писаные и неписаные законы и правила.
Наш мир, с людьми, метро и автомобилями, не добрее и не гуманнее мира этого.
Десять минут назад нас хотели убить там, за дверью. В свете холодных ламп метро, те люди, в сутанах, глядели на нас точно так же, как сейчас смотрит на меня алая фигура.
В их взглядах я не видел голода. Но видел ненависть и желание причинить боль, заставить меня страдать. И на самом деле это было страшнее, чем голод, стоявший передо мной.
Алая фигура подняла голову и встретилась глазами с Демом. Голод в ее зрачках вдруг исчез, растворился, будто действительно был материальным.
Вместо голода появилась …задумчивость?
– Здравствуй, брат, – произнес Дем.
Алая фигура не произнесла ни звука.
– Составишь нам компанию?
Фигура широко раскрыла рот, обнажив ряд острых зубов. Ее челюсти растянулись. Из горла донесся булькающий хрип.
– Вот и хорошо. Тогда пойдем.
Он толкнул мою коляску вдоль прохода, прямо на алую фигуру. Та повернулась, пропуская нас.
Когда мы проезжали мимо, я почувствовал запах мяса и крови. Существо буквально сочилось кровью и сукровицей.
А еще, оно не касалось ступнями пола. Оно словно парило над ним.
Когда мы оставили его позади, я вывернул голову, оглядываясь назад.
Оно следовало за нами, паря над полом.
– Дем?
– Да?
– Ты вправду понимаешь, что оно говорит?
– Большую часть.
– Но кто оно?
– Их называют алыми призраками. Когда-то очень давно, примерно две тысячи лет назад, они были жителями мира Эйоланда.
– Того самого?
– Того самого. И участвовали в той войне, про которую я тебе рассказывал. Только воевали они не стороне своих, расы тери, а на стороне врагов – расы суи. Их называли Легионом. А командовал ими Пилат Изуба, тот, которого сейчас называют Библиотекарем. В конце войны Пилат был схвачен, и над ним произвели жестокий ритуал, вследствие которого и возникла Библиотека. Его солдаты и его палач попали сюда же, но разум в полной мере смог сохранить только Пилат. Впрочем, мне кажется, что разум они потеряли не безвозвратно, и иногда ведут себя довольно осмысленно.
– То есть, они были предателями?
– Не совсем. Скорее, Троянским конем. Это была очень жестокая война, Рекс. Ваши войны, на Земле, в сравнении с ней, это так, игры слегка подросших детей.
Я хотел было спросить, почему он говорит «ваши», но сзади раздался голос алого призрака, хрипящий и взлаивающий.
– Что он говорит, Дем?
– Говорит, что напрямую в зал с книгами магических заклинаний мы не пройдем. Смежный с ним зал выгорел, и пока не восстановился. С нашей стороны подпространства мы по-другому подойти не сможем. Нам нужно подняться на несколько уровней выше, обойти выгоревшую часть, а потом спуститься.
– Здесь бывают пожары?
– Я слышу о таком впервые.
Я почувствовал, как он повернулся и что-то спросил у алого призрака. Тот ответил тем же взлаивающим хрипом.
– Он говорит, что зал DY поджег мертвый енот.
Я не удержался и рассмеялся. Уж больно нелепо это прозвучало.
Услышав мой смех, книги на стеллажах заворочались и зашептались.
– Кажется, здесь возможно все.
Дем ответил чуть помедлив. В его голосе тоже сквозила улыбка, но в свои слова, мне кажется, он вложил совсем другой смысл.
– Да, в этом мире возможно все.
***
Вокруг лестничной шахты змеем обвивался пандус, шириной в две коляски.
Как будто в Библиотеке разъезжало достаточно инвалидов, чтобы им нужно было разминуться.
Мы не встретили ни одного.
Свет здесь почти отсутствовал, и мы поднимались в полутьме, наматывая бесконечные круги, прежде чем сквозь витую решетку, открывшуюся на удивление бесшумно, меня выкатили в очередной книжный зал.
Следовавший за нами алый призрак беззвучно замер рядом с коляской, и я вздрогнул от густой волны запаха подпортившегося мяса, исходившего от него.
Меня едва не стошнило.
И одновременно, против собственной воли, я сглотнул голодную слюну.
Мне вдруг остро, до боли в животе, захотелось есть.
Пытаясь отделаться от неожиданной волны голода, я вгляделся в проходы между стеллажами.
Здесь оказалось светло, как светло в комнате с большим окном на улицу. Воздух был прозрачным, чистым и холодным. Холодным настолько, что у меня защипало уши.
Стеллажи были по большей части пусты. Лишь изредка на полках виднелись неподвижные книги. Бездвижие воздуха ощущалось столь абсолютно, что отрицало само его наличие.
Мне показалось, что я нахожусь в хрупком стеклянном кубе, из идеального в своей прозрачности материала, и стоит нам двинуться дальше, как куб рассыплется на осколки, вместе с окружающей нас реальностью.
Пытаясь прогнать наваждение, я задышал сильнее, хотя и опасаясь, что острые осколки, стекла или воздуха, разрежут мне легкие.
Но дышалось легко. Настолько легко, словно воздух был не просто воздухом, а Воздухом. Праотцом, моделью той газовой оболочки, в которой я существовал всю недолгую жизнь.
– Верхние уровни Библиотеки, – тихо произнес Дем.
От его голоса наваждение голода исчезло.
– А какие книги хранятся здесь? – спросил я, потирая замерзающие уши.
– Истории. Не исторические, а именно истории. О тех, чьи поступки и действия изменили миры. Или о городах и местах, которые проросли из одного мира в другой. Это книги, которые, пока их читаешь, меняют твое тело и твой рассудок. Прочитав их, можно перестать быть самим собой.
Я поёжился.
– Наверное, это очень страшные книги. Если они меняют рассудок и тело. И еще, волшебные. Иначе как они могут поменять того, кто их читает?
– Нет, они не волшебные. Но, ты прав, они страшные. Любые книги любых миров способны изменить рассудок. Многие книги способны и на большее. То, что лежит здесь, способно на все. Читающий их меняет сам себя. Слова со страниц разлагают его идеи. Мы те, о чем мы думаем.
– Я думал, мы те, что едим, – попытался пошутить я.
– О да, – впервые за все мое знакомство с Демом я услышал в его голосе усмешку. – Здесь, в Библиотеке, мы однозначно те, что едим. Голод и еда, его утоляющая, основа этого мира, его закон. Здесь ты тот, что и кого ты ешь. И однажды вкусив, другим ты уже не станешь. Но впереди голода всегда стоит мысль, идея. И если еда здесь меняет нас духовно, то идеи со страниц книг трансформируют физически.
Я не успел спросить, что он имеет в виду. Хрупкое стекло неподвижного воздуха лопнуло, рассеченное дробью шагов. Возникшие из ниоткуда, секунду назад, шаги материализовали две фигуры в черных сутанах.
Вывернув из-за стеллажа, монахи, преследовавшие нас в метро, остановились напротив. Оба шумно дышали, переводя дыхание от быстрого бега. Один из них держал в руке пистолет, хищный и одноглазо-черный, внимательно разглядывающий нас взглядом своего бездонного зрачка. Второй монах явно привычным движением откинул подол сутаны и вынул из кобуры на бедре такой же пистолет, с тем же бездонным глазом.
Два черных зрачка уставились на нас. Черные тени монахов образовали вокруг металлических глаз лицо, нахмуренное от жестокости.
Наваждение длилось лишь очередную секунду, и распалось, оставив после себя двух обычных монахов с пистолетами в руках.
– Вот вы где, – констатировал один из них, и двинул стволом. – Пошли, быстро!
Дем не сдвинулся.
– Да что ты с ними возишься, – выплюнул второй, и приподнял пистолет, готовясь выстрелить.
В кого именно он собирался выстрелить, в меня или Дема, я не успел понять. За спинами монахов возник алый призрак и, не останавливаясь в своем движении, вспорол обоим горла.
Длинные когти прошли сквозь мясо и хрящи легко и плавно. Брызнула кровь, головы монахов почти оторвались от тел, оседающих на пол. Жизнь покинула их столь быстро, что пальцы даже не успели нажать на спусковой крючок.
И тут же, в сумраке между стеллажами, заклубилась тьма, соткавшая из себя получеловека-полуволка, худого и черного, с выпирающими сквозь шерсть ребрами.
Мои ладони вцепились в кресло, но прежде чем Демьен развернул мою коляску, спасая меня от кошмарного зрелища, я успел увидеть, как острая волчья пасть погрузилась в нутро одной из жертв.
Я не видел, что там произошло дальше. Дем толкал мою коляску так быстро, как только мог.
Но я достаточно слышал.
В этих холодных комнатах нечему было заглушить звуки раздираемой и заглатываемой плоти.
Демьен толкал коляску, а меня выворачивало, мучительно и остро, будто пожирали меня, а не кого-то там, позади, за спиной. Выворачивало прямо на мои неподвижные ноги, на бешено вращающиеся колеса, на подлокотники кресла, на проносящийся мимо пол.
Повернув и остановившись перед очередной дверью, Дем присел рядом, взяв меня за руку.
Все, что я мог извлечь из своего желудка к тому времени, уже кончилось. Джинсы промокли. Я почти ничего не видел из-за слез.
Дем снял меня с коляски и усадил на пол. Помог стянуть джинсы, и, не колеблясь, выбросил их в проход. В сумке позади коляски нашлись белые шорты, по которым порхали зеленые и оранжевые бабочки.
Более неуместного рисунка для Библиотеки было сложно придумать.
Я надел их сам, пока Дем оттирал коляску влажными салфетками, выбрасывая затем их к джинсам.
– Дем… Ты говорил, они остались там, в метро. Как же тогда они нас нашли? И как попали сюда?
– Думаю, они знали про Библиотеку. Возможно, даже бывали здесь, как и я. И нашли другую дверь, там, в метро. А может, попали сюда просто случайно. Я не знаю. В Библиотеке свои законы взаимосвязей. Точнее, ничто и нигде не взаимосвязано так, как здесь.
– А та черная фигура, которая… похожа на волка. Кто она?
– Иуда здешнего мира. Предатель, трус, убийца, мучитель и палач. За содеянное он лишен своего имени. Оно изъято из Библиотеки, и потому его никто не помнит. Это его наказание – питаться мертвыми, и всегда оставаться голодным.
– А кто его наказал? Библиотекарь?
– Нет. У его судьи нет имени. Его наказала сама реальность.
– И что, наказание будет длиться вечность?
– Только до тех пор, пока он не осознает, за что наказан. Возможно, когда-нибудь это произойдет. Возможно – нет. Я не знаю. Прошло две тысячи лет, а он не понял этого до сих пор.
Я оглянулся.
– А куда исчез алый призрак?
– Думаю, отбирает у волка добычу.
Я поежился.
– Скажи, Дем, здесь все едят друг друга?
Дем долго не отвечал, продолжая отмывать мою коляску. Потом встал и помог мне на нее сесть.
Коляска была ледяной и мокрой.
– А разве в вашем мире не так? – наконец, тихо спросил Дем.
Я не нашел, что ему ответить.
***
Дверь перед нами была самой невыразительной из всех, которые я видел за сегодняшний долгий день.
Она была узкой, серой, плоской и сдвижной. Слева, на уровне моих глаз, из стены выделялась кнопка.
Это была дверь лифта.
Дем подошел к ней и, подумав, нажал.
Загудел электродвигатель. Заскрежетали тросы, да так сильно, будто они поднимали (или спускали?) не тесную кабинку, а забитую свинцом грузовую платформу.
Ждать пришлось долго. Лифт шел медленно, через силу. Один раз раздался звонкий хлопок, и вслед за ним послышался свист и скрежет, словно один из тросов оборвался и полетел вниз, цепляясь за стенки шахты.
– Может, поищем пандус? – неуверенно спросил я.
Дем лишь покачал головой.
– Его здесь нет. Как нет и другого пути. Если бы был – я бы его чувствовал, как чувствую нужную нам книгу. Она лежит внизу, и ждет нас. И другого пути к ней нет.
Скрип шкива, протяжный и ввинчивающийся в мозг, приближался. Наконец, остановился напротив. Кабина лифта медлила добрых полминуты, прежде чем открыть свои двери.
До этого мне казалось, что я уже устал бояться, навсегда утратил это чувство. И что теперь стану взирать на ужасы Библиотеки бездушно, как взирает механизм.
Я ошибся.
И от развернувшейся перед нами картины мое сердце снова едва не вырвалось из груди.
Лишь в одном я оказался прав – кричать и плакать я действительно уже не мог.
Будто из слабого безногого ребенка я превратился в еще более слабого безногого старика, со ссохшимися глазами и атрофированными голосовыми связками.
Из тринадцатилетнего в столетнего.
Лифт был тесен и мал, как тесен лифт в старых домах. Тесен так, что в него едва входит коляска и сопровождающий.
Посередине, на куске провода висел труп полузверя, одетого в камуфляжную армейскую форму. Его лапы не доходили до пола, и он покачивался из стороны в сторону. Провод поскрипывал в такт. В такт по грязному полу туда-сюда елозил обвисший хвост, испачканный испражнениями повешенного.
– Я… Не пойду туда, – просипел я, не узнавая свой голос.
Словно и вправду превратился в старика.
Дем не ответил. Он шагнул к лифту, на миг заслонив от меня повешенного, и внимательно осмотрел крюк, к которому тот был подвешен. Потом посмотрел на меня.
Поглядел печально и устало.
– Вряд ли я смогу снять его отсюда. Он прикручен проволокой, и ее концы проходят сквозь крышу.
– Дем, я не могу…
Он подошел и присел на колени, напротив. Обхватив мою голову, он притянул ее к своей.
– Можешь, Рекс. Ты очень смелый, я знаю. Поверь, ты можешь.
– Я не смогу… – замотал головой я, всхлипывая, но не чувствуя вкуса слез.
Он отстранился. Печаль и усталость из его глаз исчезли. Они были добрыми, ласковыми и уверенными.
– Рекс, вокруг нас тысячи обитаемых миров. Не десятки и не сотни – тысячи. Там, за дверями, есть и твой мир. Мир, в котором ты будешь счастлив. Не тот, откуда ты пришел, и не тот, в котором ты сейчас. А тот, в котором действительно есть место для тебя. Мир, который ты сможешь наполнить. Но чтобы до него добраться, тебе нужно пройти еще не через одни двери, и не через одно испытание. Они кажутся трудными, сложными и невыполнимыми. Но когда ты доберешься до двери нужной, то все, что осталось позади, покажется тебе мимолетным видением.
Я даже смог улыбнуться.
– Обещаешь?
– Конечно, – улыбнулся он в ответ. – Сам?
Я понял, о чем он спросил, и, не ответив, толкнул колеса в сторону раскрытой двери.
Когда я въехал в лифт, мое плечо уперлось в бедро повешенного. Я развернул коляску, чувствуя, как его тело трется о мою спину, чувствуя сквозь куртку его мех.
Провод, на котором он висел, заскрипел сильнее.
Как только я развернулся, в лифт протиснулся Дем.
И сразу, не дожидаясь нажатия кнопки, дверь захлопнулась. Быстро и резко, с металлическим лязгом плиты, мурующей могилу.
Наверху заскрежетало. Но лифт не шелохнулся. Зажатый между нашими телами повешенный тоже.
Время и пространство замерли.
Что-то произошло, понял я.
– Дем? Дем?
Я почувствовал, как он медленно повернулся и посмотрел.
Но, не на меня.
Он смотрел на повешенного.
А тот засипел, раз, другой, протяжно и медленно, и сквозь сип я различил его смех.
Смех старого трупа, вечность болтающегося в тесной коробке лифта.
– Здравствуй, Ангел, – наконец, просипел труп.
***
– Здравствуй, Ангел, – просипел труп.
– Кто ты? – спросил Демьен.
– Посланник, – ухмыльнулся труп.
Я услышал, как в его животе забурлили газы.
– Чей?
– Сам знаешь, чей.
– Ты лжешь. Он тебя не посылал.
Труп захихикал.
– Молодец. Догадливый.
– Тогда говори. У нас нет времени.
– Время… Ты прав, ангел. Здесь нет времени. Оно здесь не существует. Я его… отменил.
Он снова захихикал.