*****
У Лоллия ужасно болела голова. Казалось, назойливый дятел поселился в его черепной коробке и долбил, долбил затылок, нудно пробивая себе путь на свободу.
Явившийся с ежедневным докладом Эбур не сообщил господину ничего утешительного. Уехавший вчера дядюшка не вернулся. Петроний не передавал никаких известий. Желая хоть немного утешить господина, чье лицо приобрело совсем уж страдальческое выражение, управляющий заметил, что для переживаний еще слишком рано. Что как только дядюшка вернется он наверняка ответит на все вопросы и развеет любые сомнения.
Нельзя сказать, что эти рассуждения утешили Лоллия, но, не имея сил для спора, он не стал возражать. Вместо этого слабым голосом распорядился позвать врача, и тут же зажмурив глаза, откинулся на подушки.
Конечно, причиной этого болезненного состояния мог быть вчерашний обед. К концу Лоллий вовсе прекратил разбавлять вино и отправился в спальню в сопровождении двоих слуг, которые заботливо поддерживали его под плечи. По крайней мере, спешно вызванный для спасения господина, Тимон поставил именно такой диагноз. Заявив, что подобное лечится подобным, он заставил Лоллия выпить целую чашку сетинского77, в которую перед тем всыпал какой-то бурый порошок, принесенный с собой. Головная боль через некоторое время после этого и правда немного отступила, однако, Лоллий все равно был уверен, что причина его жалкого состояния не похмелье, а не дававшие ему покоя мысли.
*****
Статилий Тавр сидел в той же позе, за тем же столом и с тем же выражением лица, что и вчера. Лишь по одежде можно было заключить, что префект все-таки покидал свое место: сегодня Тавр был одет в тунику, выглядевшую так, словно ее соткали на домашнем станке. Возможно, подобным выбором одежды Тавр хотел подчеркнуть неформальный характер своих утренних встреч, а возможно, просто не успел еще облачиться в тогу, время которой наступит позже.
– Ты пришел сообщить мне имя убийцы? – благожелательно спросил он, когда Петроний занял место напротив.
Поскольку невозможно было представить, чтобы римский префект до такой степени не был осведомлен о реальном положении дел, толковать его слова, вероятно, следовало как скрытый упрек. Петроний пожал плечами.
– Нет. Но у меня появился вопрос, на который можешь ответить только ты.
– Жаль. Очень жаль, – Тавр коротко, по-стариковски вздохнул. – Я слышал о третьем убийстве. Говорят, в этот раз какая-то куртизанка. Пятно на почтенном доме, пятно на достойной семье. Все эти сплетни, которые летают по городу как навозные мухи, смущая покой граждан. Это вызывает сожаление.
– Мой друг Луций Лоллий Лонгин в полной мере разделяет твои чувства. А я надеюсь на твою помощь.
– Конечно, конечно, – Тавр покачал головой. – Я слышал краем уха, что тебе удалось разговорить нашего пленника.
Собственно, у Петрония не было никаких причин скрывать от префекта содержание разговора с Аяксом. Хотя бы по той простой причине, что Тавру оно и без того было почти наверняка известно.
– Понимаю. Значит Арарик, – задумчиво проговорил префект, когда Петроний закончил. По реакции Тавра никак невозможно было понять, знал он уже о личности убитого рудиария, либо впервые услышал об этом только сейчас. – Я не помню молодого Арарика. Но я знал его отца. Ловкий человек. Многие делали состояния во времена проскрипций, но не многим хватило ума вовремя остановиться. Так что ты хотел спросить?
– Заговор Эгнация. Я знаю, что расследование вел Сатурнин, но сейчас он в Германии. И я подумал, что это дело не могло пройти мимо префекта.
– Конечно, – согласился Тавр. – Хотя на самом деле, тогда я не был префектом. Но я был в Городе и участвовал в расследовании как частное лицо. И о заговоре я знаю уж, никак не меньше Сенция Сатурнина, – ревниво уточнил он. – Об этом деле было много пустых разговоров в свое время, но за ними ничего нет.
– Что ты имеешь в виду?
Тавр поморщился и суетливо потер руки.
– Некоторые говорили, будто Сенций придумал заговор, чтобы свести старые счеты. Это неправда. Да, у Сенция были счеты к Эгнацию. Не у него одного, по правде говоря. Но ему не нужно было ничего придумывать. Да, он воспользовался горячностью Эгнация. Может быть спровоцировал того на необдуманные действия, когда отказался утвердить результаты выборов и признать его консулом. Но как представить себе на священном посту человека, который повадками больше напоминал гладиатора, чем сенатора! Человека, который погряз в пороках! Человека, чьи имущественные дела были не в лучшем состоянии, чем его совесть! И как бы там ни было, заговор существовал.
Тавр на некоторое время замолчал, собираясь с мыслями. Опустив голову, он передвинул с места на место какие-то таблички. Зачем-то покрутил в руках папирусный свиток, который от частого чтения приобрел сероватый цвет. Отложил его в сторону и, не поднимая глаз, снова заговорил:
– То письмо Цезаря78. Помнишь, четыре года назад тебя интересовало, уцелела ли остальная переписка. Она уцелела. – Префект поднял голову, его голос постепенно стал обретать силу. – Они решили сделать письма Цезаря своим оружием. Я не знаю как, не знаю, откуда, не знаю, почему эти письма попали к Эгнацию. Но они были у него. Все эти бездельники, авантюристы, должники и неудачники бунтовали народ на сходках и требовали. Требовали денег, требовали должностей, требовали погашения долгов. О, видят боги, подобное стремится к подобному! Эгнаций был их вожаком. Он пригрозил опубликовать письма. Даже четыре года назад это могло потрясти основы государства, а тогда Город и так был на грани взрыва.
– Во имя блага государства, вы обошлись без формальностей.
Вообще-то в этот раз Петроний не хотел уязвить префекта. Но иногда вы получаете тем лучший результат, чем меньше к нему стремитесь. Тавр раздраженно отпихнул лежащие перед собой таблички и рявкнул:
– Чушь! Оснований у меня было довольно. Эти болтуны наговорили более чем достаточно. И про больного Цезаря, и про героев Мартовских ид, и про планы поднять бунт. У нас были списки людей, которых они собирались устранить. Список должностей, которые они собирались поделить между собой. Нас останавливало только то, что мы не знали, где они хранят переписку. Не хотелось рисковать. Спасибо, нашлись добрые люди.
Петроний поднял руки в примирительном жесте.
– Об этом я и хотел тебя спросить. Об этих людях.
Тавр фыркнул, откинулся назад, упершись спиной в стену и некоторое время, прищурившись, смотрел на Петрония. Наконец, утвердившись, очевидно, в каком-то своем мнении, удовлетворенно качнул головой.
– Твой гладиатор ошибся. Опасно делать выводы, построенные на пустых умозаключениях. Старший Лоллий ни при чем. Доносчиков было двое. Они пришли почти одновременно. Один к Сенцию, другой ко мне. Сенций арестовал заговорщиков, а я изъял переписку. Дело получилось шумным. Сенций хотел крови. Дело шло к новым спискам. Если бы милосердный Цезарь не вернулся тогда в Рим, осиротели бы многие семьи. А так, лишь Эгнаций и еще несколько человек приняли смерть, достойную их жизни.
– Тавр, я ценю твои воспоминания, – невежливо перебил всадник, но префект махнул на него рукой и Петроний замолчал.
– Мог бы и потерпеть. У молодежи теперь нет почтения к старости, – пробурчал Тавр, но тут, же сменил тон. – Ладно. Ко мне пришел Корвин. Ты его знаешь.
– Корвин?
К этому Петроний был не готов. Невозможно было поверить, что Корвин принимал активное участие в событиях, которые происходили в те времена, когда сам Петроний был еще ребенком.
Префект пожал плечами.
– Тебя это удивляет?
– Это было шестнадцать лет назад!
Тавр покачал головой.
– Конечно. Вы считаете Корвина своим ровесником, потому что он по уши в долгах, ведет рассеянную жизнь и тратит время на бессмысленную погоню за развлечениями. Потому что он бездельник, как большинство молодых людей в наше время. На самом деле он старше тебя лет на десять. Тогда он был юнцом, но вокруг Эгнация увивалось много таких. Юнцов, которые не желали ждать, юнцов, которые хотели получить все и сразу на том только основании, что они этого хотят. Юнцов, никогда не знавших в своей жизни отказа.
– Корвин, – Петроний не заметил, что повторил это имя вслух.
Чуткое ухо префекта уловило не только произнесенное им слово, но и не высказанную им мысль.
– Я вижу, ты уже делаешь какие-то выводы. Не торопись. Ты ведь не знаешь, кто был вторым.
Даже железному префекту Рима, победителю далматов и испанцев не были чужды простые человеческие чувства. Поэтому Петроний терпеливо молчал, ожидая, пока Тавр, в полной мере насладится злорадством.
– Вообще-то, если быть точным, то Корвин был вторым. У меня нет полной уверенности, но я думаю дело бы так: он узнал о том, что Сенцию поступил донос и поспешил ко мне, надеясь с помощью престарелого родственника спасти свою шкуру, – Тавр развел руками. – В любом случае, сведения, которые он сообщил, были полезны, а я не хотел лишних жертв. В сущности, нам нужны были только Эгнаций и письма. Поэтому мы не стали разбираться в том, кто был первым – Корвин или Арарик.
Тавр произнес это имя таким будничным, безмятежным тоном, что Петроний даже не сразу сообразил о ком идет речь. Потребовалось несколько минут, прежде чем до него дошел смысл сказанного.
– Ты имеешь в виду…
– Арарика-младшего, конечно. Он ведь был особенно близок к Эгнацию. Кажется, даже собирался жениться на его дочке, дружил с его сыном, – спокойно подтвердил префект.
– Братом, – машинально уточнил Петроний.
– Правда? – удивился Тавр. – Мне казалось сыном… Не стану спорить. Прошло столько лет…
– Тавр, это невозможно. Зачем он бежал? Почему прятался все эти годы?
Префект пригладил жидкие волосы. Затем размышляя вслух, заговорил:
– Честно говоря, тогда у нас не было времени, чтобы с этим разбираться. Мы не знали, что Арарик жив. Сенций думал, что он покончил с собой из-за угрызений совести, я подозревал, что его убил кто-то из друзей Эгнация, обставив все как самоубийство. Может он боялся мести, – сказав это, префект тут же перебил сам себя. – Нет. Получается какая-то глупость. Ему некого было бояться. Ты говоришь, он стал гладиатором…
– Не сам. – Петроний отрицательно махнул рукой. Когда он направлялся к префекту, у него не было намерения рассказывать о том, какую роль в судьбе Арарика сыграл Гай Варий Сирпик. Сейчас, однако, Петроний был слишком ошеломлен открывшимися ему сведениями, чтобы заботиться о репутации внука вольноотпущенника. – Его продал в школу Сирпик. Но, если бы Арарик захотел.… Шестнадцать лет он предпочитал скрывать свое имя. У него должна была быть для этого серьезная причина.
– Продажа в гладиаторы римского гражданина серьезное преступление, – Тавр нахмурился. – Очень серьезное.
– Мне рассказал об этом ланиста из Равенны. Нет причин сомневаться в его словах.
– Пожалуй, – согласился префект и с досадой добавил. – Тогда тем более получается какая-то ерунда.
– Поэтому я и спрашиваю: не мог ли ты ошибиться? Может быть, доносчиком был кто-то другой.
– Глупости. Не вижу причин, почему Сенций стал бы мне врать. И потом, хоть мы и постарались скрыть имена доносчиков, но о роли Арарика каким-то образом стало известно. Во всяком случае, сын Эгнация, или брат, как ты говоришь, пытался его убить. Арарику повезло, что мои германцы перехватили Эгнация-младшего на пороге собственного дома.
*****
Иосиф явился в дом у Дубовых ворот засветло, чтобы переговорить с лукавым сирийцем, пока хозяин спит. Однако, эта предосторожность оказалась излишней. Юний не появлялся в своей квартире со вчерашнего дня, и сириец заработал еще пару монет безо всяких хлопот. Нельзя сказать, что сообщенные Фрасоном сведения представляли собой нечто из ряда вон выходящее. Однако их оказалось достаточно, чтобы Иосиф переменил свои планы и вместо Квиринала отправился на Патрицианскую улицу.
То, что Иосиф собирался сделать, по обычаям его народа граничило с непростительным святотатством. Иудей пока не слишком хорошо разбирался в римских нравах, но не сомневался, что нравы эти, пусть и менее суровые, нежели законы его соплеменников, вряд ли снисходительны к тому, кто собирается тревожить домочадцев покойного во время подготовки к похоронам. Тот факт, что он собирался сделать это ради наказания убийцы, никак не мог служить достаточным оправданием его поступку.
Это было одной из причин, по которой Иосиф не пошел в дом, а занял наблюдательный пост во дворе, оседлав скамейку, расположенную почти напротив ведущей на верхние этажи лестницы. Вторую причину звали Юний Рустик и она, почти безо всяких сомнений, поджидала Иосифа внутри.
Несмотря на то, что разные люди то и дело поднимались в квартиру и выходили из нее, ждать подходящего случая ему пришлось довольно долго. Прошло не менее часа, прежде чем терпение иудея было, наконец вознаграждено. Дверь распахнулась и заплаканная Фаида то и дело, оглядываясь, стала спускаться вниз.
Увидев знакомое лицо, Иосиф не стал спешить. Наоборот, отвернулся от лестницы, уставившись на противоположную стену. Предосторожность оказалась излишней. Скользнув равнодушным взглядом, по фигуре сидящего во дворе мужчины служанка прошла вдоль дома и скрылась в переходе, ведущем на улицу. Лишь после этого Иосиф встал и не спеша последовал за ней.
Конечно, иудей предпочел бы кого-нибудь другого. Кого-нибудь менее чувствительного, кого-нибудь, кто не стал бы рыдать, впадать в истерику и причитать по безвременно погибшей госпоже. Однако выбирать не приходилось.
Он решился ускорить шаг, только когда Фаида, дойдя до Субуры, свернула, налево, направляясь куда-то в сторону Эсквилинских ворот. С одной стороны, здесь можно было уже не опасаться, что его могут заметить из окон бывшей квартиры куртизанки. С другой, на многолюдной с утра Субуре появилась реальная опасность потерять служанку из вида.
Как оказалось опасения вольноотпущенника были не напрасны. Со стороны Карин на Субуру внезапно вынырнули разукрашенные носилки, сопровождаемые целой процессией из бритых наголо рабов, клиентов в потертых тогах и пары гладиатором с одинаково свирепым выражением лица. Из-за прикрывавшей носилки занавески наружу безвольно свешивалась толстая рука с короткими обрубками пальцев, увешанными массивными перстнями. Пробираться сквозь толпу, в которой всякий считал своим долгом и высшим счастьем оказаться поближе к этой сияющей золотом лапе, казалось делом абсолютно безнадежным, и Иосиф вынужден был остановиться. Когда процессия проследовала, мимо, Фаида уже ступила на скользкие камни Субуранского спуска и, чтобы не потерять ее из вида, иудей вынужден был припустить бегом.
– Не спеши, женщина, – громко сказал он, нагнав наконец служанку.
Погруженная в свои мысли девушка вздрогнула и вскинула голову. Испуг в ее покрасневших, припухших глазах сменился удивлением, когда Фаида узнала иудея.
– Господин. Ты… был у нас, – с облегчением проговорила она и плаксивым жалобным голосом добавила, пытаясь обойти заступившего ей дорогу мужчину. – Я спешу. Спешу к лабитинариям79. Такое несчастье. Бедная госпожа. Кто мог сотворить с ней…
*****
– Петроний, я думал весь вечер.
– Сочувствую.
Встрепанный, с темными кругами вокруг глаз Лоллий сидел в углу кровати, натянув на себя одеяло и подтянув ноги к подбородку. Услышав, что хозяин дома еще не вставал, и поэтому собирается принять гостя прямо в спальне, Петроний приготовился к худшему и, к сожалению, не ошибся. Лоллий был плох. Он был разбит и жалок. Даже на произнесенную приятелем колкость он никак не отреагировал. Лишь с горестным видом вздохнул и яростно потер подбородок, который уже начал отливать неряшливой синевой.
– Серьезно. Я думал… Раз все прекратилось… стоит ли вообще ворошить прошлое. Знаешь, к чему… все-таки…
Под пристальным взглядом всадника, хозяина дома смутился и умолк, уставившись в свои обтянутые одеялом колени. Убедившись, что приятелю больше нечего сказать Петроний холодно осведомился:
– А Тавр? Ты думаешь, он согласится не ворошить прошлое?
– Это проблема, – горячо согласился Лоллий. – Я думал…, не знаю… если поговорить с ним. Если ты поговоришь с ним. Я имею в виду, если все правильно объяснить…
– Значит, дядюшка еще не вернулся, – вдруг невпопад перебил его Петроний.
Лоллий замотал головой.
– Нет. Знаешь, хозяйственные дела. У него какая-то важная встреча в Остии. Что-то насчет хлебных поставок, – с неоправданной горячностью стал объяснять он.
– Конечно. Я так и думал. В Остии. Поэтому он уехал в Антемны, – согласился Петроний.
Глаза Лоллия широко распахнулись.
– Антемны. Я не знал, правда. Почему ты назвал Антемны?
– Мне сказал твой секретарь. Уверен, от тебя он тоже не стал бы это скрывать. Если бы ты взял на себя труд поинтересоваться. Знаешь, убедительная ложь, все-таки требует некоторых усилий.
– Что он делает в Антемнах? – Лоллий возмутился так, словно для него это был самый важный вопрос на текущий момент. – Что вообще можно делать в Антемнах?
Петроний пожал плечами и встал с кресла.
– Приведи себя в порядок. Встретимся в атрии. Мне нужно поговорить с Эбуром.
Глава 20
Разоблачения
Укрывшись от палящего солнца в тени казармы Эбур надзирал за разгрузкой телег, прибывших ранним утром из одной из сельских усадеб. Хотя лицо управляющего сохраняло обычное свое благодушное выражение, можно было не сомневаться, что именно благодаря его присутствию работа производилась с таким энтузиазмом и такой аккуратностью.
– Эбур, я хочу задать тебе несколько вопросов, – окликнул галла Петроний.
– Хорошо, господин, – отозвался вольноотпущенник и слегка повысив голос и адресуясь, конечно, не столько к Петронию, сколько к работникам, добавил. – Уверен, что и в мое отсутствие все будет сделано надлежащим образом.
Сопровождая Петрония по коридору, Эбур пояснил:
– Управляющий должен вникать во все и не пренебрегать мелочами. Даже лучшие из рабов всего лишь рабы. А всякий раб лжив, вороват, ленив и норовит улизнуть от работы, если только предоставить ему такую возможность.
Остановившись перед полуоткрытой дверью, ведущей в одну из комнат на первом этаже, Эбур посторонился.
– Здесь нам будет удобно разговаривать, господин.
– Как ты скажешь. – Петроний прошел внутрь.
Избранное Эбуром помещение как нельзя лучше подходило для деловых разговоров. По той простой причине, что для всего остального оно подходило гораздо меньше. Удивительно и странно было обнаружить столь спартанское помещение в сверкающем утонченной роскошью доме Лоллия. Никаких росписей на стенах, выкрашенных в монотонный синий цвет, никакой мозаики на полу, прикрытом обычными соломенными циновками и никакой лишней мебели. Длинная скамейка у стены, простой деревянный стул без спинки у окна и низкий столик.
– Если ты не против, господин. Тут нас не побеспокоят. Обычно я принимаю здесь кредиторов или встречаюсь с поставщиками. Временами помогает сбросить цены или добиться отсрочки платежа, – извиняясь за скудную обстановку пояснил Эбур, жестом предлагая Петронию занять единственный стул. В свою очередь, получив от всадника разрешение сесть, он опустился на край скамейки и добавил. – Никогда не стоит пренебрегать мелочами.
– Разве твои поставщики не видят, как выглядят другие комнаты?
– Поставщики и кредиторы обычно приходят через хозяйственные ворота.
– Изобретательно.
– И позволю заметить полезно. Твой Иосиф разумный и достойный человек, но, насколько мне известно, прежде ему не приходилось управлять домом в Риме. Если тебе и ему будет угодно, я мог бы подсказать несколько уловок и дать пару советов относительно того, как вести дела в Городе.
– Я был бы благодарен тебе, а что до Иосифа, то он точно не будет возражать. С момента вашего знакомства он проникся к тебе глубочайшей симпатией.
– Передай при случае, что я разделяю его чувства. И буду рад, если наше знакомство, начавшееся при столь печальных обстоятельствах, продолжится и в более счастливые времена. Однако, мы можем вернуться к этому разговору, когда с этой прискорбной историей будет покончено. И прости, господин, что донимаю тебя досужей болтовней, наверняка ты хотел спросить меня о чем-то более важном.
– Да, уверен у тебя полно хлопот, – согласился Петроний. – Надеюсь, я не отниму слишком много времени. Но у меня есть несколько вопросов, на которые некому ответить, кроме тебя. Как оказалось корни того, что случилось месяц назад в доме Лоллия, тянутся глубоко в прошлое. Твой хозяин, конечно, сказал тебе, что мы, наконец, установили личность Меланхета?
– Позволю спросить, нет ли здесь ошибки?
Петроний молча покачал головой. Эбур вздохнул.
– Это весьма печально. Я хочу сказать, прошло столько лет… Я словно переживаю эту утрату во второй раз.
– Да, да. Я понимаю твои чувства. Однако я хотел поговорить о другом. Я оказался в тупике. Моя идея состояла в том, что Арарик вернулся, чтобы отомстить доносчику. Однако тот оказался более ловким, и твой прежний хозяин стал жертвой собственной неудачной мести. И я был уверен, что, узнав имя доносчика, я буду знать имя убийцы. Ну, или одно из двух возможных имен.
– Мой господин поделился со мной этими соображениями.
– Очень хорошо. Но, видишь ли, я говорил сегодня с префектом. Он назвал мне имя, и это не приблизило меня к цели. – Петроний замолчал, испытующе глядя на собеседника. Тот не проявил никаких признаков беспокойства и Петроний продолжил. – Оказалось, что доносчиком на Арарика был сам Арарик.
– Префект так сказал? – вежливо уточнил Эбур, по-прежнему не выказывая никаких эмоций.
– И я удивлен, почему об этом мне не сказал ты, – произнося эти слова, Петроний не сводил глаз с собеседника.
Эбур на миг поджал губы, потом медленно проговорил:
– Может быть, простой ответ – я не знал об этом.
– А правдивый? – перебил его Петроний. – Эбур я не верю, что Арарики могли утаить от тебя что-то настолько важное.
– Это правдивый ответ, – твердо сказал Эбур. Лицо Петрония исказила скептическая гримаса, и управляющий торопливо пояснил. – Мне ничего не известно о доносе молодого господина, потому что это неправда. Я уверен, что молодой господин не был доносчиком.
Петроний на некоторое время задумался, затем медленно кивнул.
– И его самоубийство, которое на самом деле оказалось инсценировкой, это косвенно подтверждает.
На некоторое время в комнате установилась тишина. Петроний, взгляд, которого был направлен словно бы сквозь собеседника, барабанил кончиками пальцев по столу.
Наконец Эбур не выдержал.
– Я думаю, будет лучше рассказать правду.
Петроний с интересом посмотрел на него, и управляющий поспешно добавил:
– Я знал, что самоубийство было инсценировкой.
Всадник прищурился.
– Не буду делать вид, что я удивлен.
– Конечно. Было бы удивительнее, если бы мне было об этом неизвестно, – согласился Эбур. Он нахмурился, собираясь с мыслями и начал рассказывать. – Когда мы узнали о том, что Сенций и Тавр начали аресты среди людей близких к Эгнацию мы не сомневались, что молодой хозяин будет одним из первых. Той же ночью оба Арарика уехали из Города на свою виллу. Скорее просто дом с маленьким садом, неподалеку от Антемн. Мы понимали, что это временная мера. Мы понимали, что его будут искать и, безусловно найдут. Власти могли пощадить других заговорщиков, но Арарик был слишком близок к Эгнацию. Даже собирался жениться на его дочери. Тогда старый господин придумал свой план. Его сын должен был исчезнуть, но так, чтобы никому не пришло в голову его искать. Мы инсценировали самоубийство. Мы были уверены, что никто не станет тратить время на тщательное расследование. Власти были слишком заняты арестами живых, чтобы заботиться о мертвых.
Некоторое время молодой господин прятался в горах возле Фиден. Через несколько дней, когда основные заговорщики были арестованы, в чужой одежде и под чужим именем он уехал в Плаценцию. Мы думали, что если его станут искать, то будут искать на юге, где у семьи были поместья.
Мы договорились встретиться через два месяца. Я должен был привезти ему деньги, новости из Рима и в дальнейшем служить связным между ним и его отцом. Чтобы у меня была возможность беспрепятственно ездить по стране, молодой господин составил завещание, в котором дал мне свободу и оставил небольшую сумму денег. Это не вызвало подозрений. Долгие годы я был для него наставником, учителем, я ходил за ним с самых первых его дней. Дерзость с моей стороны говорить это, но, я.…, – тут голос Эбура дрогнул, – иногда я был для него ближе, чем его родной отец. Поэтому… его завещание все приняли как должное. Как и то, что его отец выказывал ко мне всяческое расположение после гибели сына и принимал меня в своем доме.
– Погоди Эбур, – перебил Петроний. – Ты хочешь сказать, что Арарик собирался прятаться всю жизнь?
– Нет, господин. Конечно нет, – Эбур покачал головой. – Мы были уверены, что все скоро кончится. Я ведь говорил тебе, что молодой Арарик не участвовал в заговоре. Я повторяю это снова и клянусь, что это правда. Но, когда людей хватали, не разбирая правых и виноватых, оставаться в Городе было слишком опасно. Мы хотели подождать несколько месяцев, может быть год, пока страсти улягутся. Мы думали, что потом Арарик сможет вернуться в Рим, уповая на милосердие и справедливость Цезаря.
Петроний задумался. Следовало признать, что подобные расчеты были вполне справедливы. Пусть разговоры о милосердии Цезаря были бессовестной пропагандой, но и в кровожадности Суллы его никак нельзя было упрекнуть. Гай Юлий Цезарь Октавиан дозировал уровень насилия, как опытный лекарь дозирует лекарство. Если соратник молодого Помпея80 – Гай Сенций Сатурнин добился должности консула, если дети самого Антония воспитывались в доме его дочери Октавии, то юный Арарик тем более, мог рассчитывать на снисхождение. По крайней мере, спустя год-два после того, как с заговором было покончено. Даже если давние слухи были справедливы, и Сенцием Сатурнином двигала ненависть к Эгнацию, вряд ли он мог иметь личные счеты к Арарику-младшему.
– В таком случае, я хочу знать, что случилось? Почему такой прекрасный план потерпел такую сокрушительную неудачу?
Эбур развел руками.
– Полнится сердце мечтами, но смертному неведомо/ Куда несет его грядущее81, – он вздохнул. – Рок, судьба, несчастная случайность. В первый раз все прошло благополучно. Я выехал из Рима в Нарбон. По дороге свернул в Плаценцию. Мы встретились там. Я передал хозяину деньги и письма от отца. Возвращаться в Рим было еще слишком рано. Мы решили, что мне стоит присмотреть какой-нибудь бизнес в Нарбоне, чтобы можно было ездить туда и обратно не вызывая подозрений.
Я провел в Провинции два месяца и завернул в Плаценцию еще раз на обратном пути. Это маленький городок, где все знают друг друга, и где всякий новый человек неизбежно привлекает к себе внимание. Поэтому мы решили, что безопаснее для моего господина будет путешествовать, время от времени меняя города. Наша следующая встреча должна была состояться в Медиолане.
Эбур прервался, как будто ему стоило большого труда собраться с мыслями. Петроний терпеливо ждал.
– Все шло хорошо. Новым консулом избрали Корнелия Лентула Марцеллина. Старый господин служил под началом у его отца при Диррахии. Много помогал их семье, когда она оказалась в бедственном положении, и имел все основания надеяться на ответную благодарность. Я вез добрые новости, но немного задержался в пути из-за болезни. Когда я приехал в Медиолан, я не нашел там Арарика.
Я вернулся в Плаценцию. Я шел по следам молодого господина, переезжал из города в город, расспрашивая о нем тут и там, пока круг не замкнулся. Следы оборвались под Медиоланом. Я знал, что он выехал из Кремоны, но до места нашей встречи так и не доехал. Я потратил еще три дня на поиски в окрестностях. Между Тицином и Медиоланом есть крохотный городок, Помпеи. Дыра, где никогда ничего не происходит. Поэтому в местной харчевне вспомнили, что примерно месяц назад к ним заезжал юноша, похожий на моего господина. Его сопровождал один слуга. – Эбур резко умолк, словно ему было невыносимо вновь возвращаться к трагическим событиям прошлого. Он провел рукой по глазам, сцепил пальцы в замок с такой силой, что их кончики покраснели, облизал губы и наконец, глухим, ровным голосом закончил. – На другой день его лошадь вернулась в город одна. На попоне были следы крови. Тело моего господина так и не нашли. Труп слуги через несколько дней выловили из реки. Он был убит ударом в горло.
– И ты был уверен, что Арарик погиб.
Эбур кивнул.
– Я выкупил попону у хозяина харчевни, которому она досталась, и взял ее с собой в Рим. Мне было нечего больше отвезти моему господину.
После этого Эбур снова замолчал. Когда пауза слишком затянулась, Петроний поторопил его:
– Что было дальше?
Эбур пожал плечами.
– Дальше не было ничего. Старый хозяин не пережил известия. У него случился удар и через несколько дней он умер. Я уехал в Провинцию. Спустя несколько лет вернулся и поступил на службу к Лоллию, в дом в котором прожил самые счастливые годы моей жизни. До вчерашнего дня я ничего не знал о судьбе моего господина и был уверен, что он был убит разбойниками по дороге в Медиолан пятнадцать лет назад.
– Странно, что, вернувшись в Город, Арарик не искал с тобой встречи и не попросил у тебя помощи.
– Это удивляет и меня. Поэтому мне и кажется, что Аякс ошибся, либо был введен в заблуждение.
– Все же я уверен, что он прав. Возможно, твой прежний хозяин просто не захотел подвергать тебя риску.
– Молодой господин всегда был добр ко мне, – Эбур не стал спорить. – Но в любом случае, как видишь, нет никаких оснований подозревать в нем доносчика. Я не знаю, откуда об этом известно Тавру, но я твердо знаю, что это неправда.
– Тавр сослался на Сенция.
Эбур развел руками.
– Я не знаю, что сказать. Ошибка это или клевета. Мне неизвестно откуда она взялась.