Мысль не нудится трудом,
Но, как милость, нам дается,
И, когда ее не ждем,
Вдруг в душе она найдется.
Человек – обширный дом,
В нем палаты есть и печи,
И пылают ярко свечи.
Если ж в слово мы сожмем
Всё, свершаемое в нем,
То, наверное, поймем,
Как он весь в одно сольется
И пред нами облечется
В очень яркий идиом
Довременно-вещей речи.
Вся наука – речем,
Всё искусство – судоходство
В этом море речеводства.

15 (28) апреля 1923

«Надеть личину или снять...»

Надеть личину или снять?
Взойти ли снова на подмостки?
Что ты умеешь разгадать
Иль разглядеть сквозь эти доски?

Твой нож разрезать их не мог,
Не уничтожит даже пламя
Того, что стало на порог
Меж тем, неведомым, и нами.

Но повинуешься тому,
Кто, словно пламенные маки,
Порою шлет в немую тьму
Повелевающие знаки.

Кто после огненных бичей
И громыхаюших рыданий
Ниспровергает к нам ручей
Своих пророческих молчаний.

24 апреля (7мая) 1923

«Пускай ликуют эти люди...»

Пускай ликуют эти люди,
Обманом здешним пленены,
Мы родины не позабудем,
Изгнанники иной страны.

Земная жизнь томит и нудит,
И только под покровом сна
Порою радость в наши груди
Прольет родимая страна.

Но мы и здешних не осудим,
И, пребывая в тишине,
Мы ждем, когда же нас разбудит
Заря в безоблачной стране.

24 апреля (7 мая) 1923

«Слишком медленно сгораю...»

Слишком медленно сгораю,
Разрушаюсь каждый миг,
И дороги вечной к раю
В темном мире не постиг.
Может быть, еще не знаю
Самых мудрых, вещих книг.

Чернобровая Сивилла
Книгу милую сожгла,
Но и этим мне открыла,
Что в сгорании дотла
Есть неведомая сила,
Крепче камня, тверже зла.

Нынче ночью разогнула
Темный свиток предо мной,
И в глаза мои сверкнула
Грозовою тишиной,
И на миг ко мне прильнула
Из обители иной.

24 апреля (7 мая) 1923

«Солнце вечное сияет...»

Солнце вечное сияет
На вершинах гор.
Славу Богу возвещает
Птичий хор.

Склон горы угрюм и бледен,
Голый камень, мох?
Бесприютен, робок, беден,
Словно чей-то вздох.

Книгу жизни раскрываю,
Чтоб горе прочесть
И над нею Божью раю
Тягостную весть.

– Знаем, знаем! – скажут снова
И гора, и рай.
– В круге пламени земного
Ярко догорай.

– Всё отдай земле земное,
И, как синий дым,
Восходи к нам в голубое,
Чист и невредим.

24 апреля (7мая) 1923

«Невольным отдыхам не рад...»

Невольным отдыхам не рад
Привыкший к долгим утомленьям.
Не выходить бы из оград,
Не предаваться умиленьям!

Строптивой воле положить
Пора бы строгие пределы,
И, доживая, ворожить,
Как ворожили тайноделы.

И ждать, что упадут цветы,
Что на закате, грустно-алом,
Они, таинственно слиты
Одна с другой, под покрывалом

Сплетая зыбкие мечты,
Придут с отравленным бокалом
Иль с умертвляющим кинжалом
Из-под заржавленной плиты.

25 апреля (8 мая) 1923

«Позабыв о светлом Фебе...»

Позабыв о светлом Фебе
У полуночной черты,
Мертвый лик на темном небе
Сеет мертвые цветы
И о нашем черством хлебе
Окаянные мечты.
Или нет заботы Гебе?
Или кубки все пусты?

Что не сгинуло, то сгинет,
Только мается пока.
Веет скудный дух пустыни
С аравийского песка.
От погибшей розы ныне
Не поднимешь лепестка.
Победительная стынет
Утомительно тоска.

Вспоминаю сказки Коры,
Покидавшей мир иной
В час, когда темнеют горы
Под внимающей луной, —
Эвменид несносных хоры
Оглашают мрак ночной,
Слышны горькие укоры,
Голос совести земной.

Мать-Деметра, ты Аиду
Персефону отдала.
Разве только панихиду
Ты отпеть по ней могла?
Слезоносную Обиду
Ты на землю навела.
Клич скорее Немезиду,
Расторгай оковы зла.

Сердце кровью ли сочится, —
Грудь разрежь, а сердце вынь,
Персефона возродится,
Ты в отчаяньи не стынь.
Пусть на землю кровь струится
Чистым сеяньем святынь,
И навеки расточится
Дух скудеюших пустынь,
Роза влагой оросится,
Свянет горькая полынь.

25 апреля (8мая) 1923

«Всегда в порывах нетерпенья...»

Всегда в порывах нетерпенья
И вечно в даль устремлена,
Она лишь в ангельское пенье
Была, пылая, влюблена.

Святая песня серафима,
Звучанье неземных огней,
Ты, для земли неуловима,
Пылала ярко перед ней,
Пред ней и песня херувима,
Сияние чистейших дней,
Змеиным ядом не язвима,
Струилась чище и ясней.

Ее душа всегда крылата,
Всегда стремительна была,
И даже Зевсовы орлята
Бежали бедного крыла.

27 апреля (10 мая) 1923

«Не клятвами любовь твоя была сильна...»

Не клятвами любовь твоя была сильна,
И не словами, бледными от повторений,
Но в небесах она ковалась, мягче льна
И пламеннее всех архангельских творений.

Вот, жертва бедная покоится в земле,
Но пламенной любви пределы кто поставит?
Атланта мрачного, смеющегося мгле,
Рука холодная пыланий не раздавит.

И славит песнь моя, ликующая вновь,
Вся упоенная воспламененным горем,
Твою нетленную, бессмертную любовь,
Сестру пылающим на вечном небе зорям.

28 апреля (11 мая) 1923

«В одном из наших городов...»

В одном из наших городов
Жил-был смиренный обыватель.
Он после праведных трудов
Был рад добраться до кровати.

Послушен власти, исполнял
Он все приказы и декреты,
И никого не затруднял
Он подозрительным секретом.

Как все, служил, как все, молчал,
В обыкновенной жил квартире,
Но налетел однажды шквал,
И опыт жизненный расширил.

К нему Трагедия пришла,
Бледна, как смерть, с грозой во взоре,
В его квартире пролила
Она и слез, и воплей море.

А он, забившися в углу,
Не знал, смеяться или плакать,
И слезы на его полу
Поспешно обращались в слякоть.

Придя на вопли, управдом
Сказал: – Здесь, кажется, бранятся?
Кто вы, гражданка? И притом
Я вас прошу не выражаться.

Но бесконечный монолог
Трагедии о стены бился.
И как бы взять с нее налог
Губфининспектор ухитрился?

И кто бы ей вручил патент
Какой профессии свободной?
Сам управдом, как монумент,
Стоял пред ней в тоске холодной.

В ее растрепанной косе
Шипели змеи цвета меди...
Ах, если хочешь жить, как все,
Так не пускай к себе трагедий!

3 (16) мая 1923

«За оградой старых стен...»

За оградой старых стен
Что меня вы сторожите,
И в какой влечете плен,
И о чем мне ворожите?

Пусты дебри, лес дремуч,
Скит ваш радости не ведом.
Что ж так бубен ваш гремуч?
Кто бежит за вами следом?

Но спокойно я иду,
Неотвязные, за вами,
Забавляясь, как в бреду,
Чародейными словами.

Жду, когда же из очей,
Низвергаюших зарницы,
Молний пламенных ручей
Вы прольете, чаровницы,

И невольница причин,
Цепь трехмерную ломая,
Мне предстанет без личин
В день немеркнущего мая.

3(16) мая 1923

«Есть ароматы в непорочной плоти...»

Есть ароматы в непорочной плоти,
Когда она, обнажена,
В таинственной сияет позолоте
Лучей божественного сна.

Пред нею гаснут грешные пыланья,
Страстей томительных огни,
И темные, порочные желанья,
Опалены, ползут в тени.

И в час, когда она познала жало,
Крылатый бог, твоих угроз,
Она еще невинней просияла,
Благоуханьем райских роз.

3(16) мая 1923

«Земные топи непролазны...»

Земные топи непролазны,
И жестки торные пути.
Как счастлив тот, кто сквозь соблазны
Мог душу чистой пронести.

Нерасторжимы узы плена.
Душа смущенная дрожит,
Но, как прекрасная Елена,
Из темной Трои не бежит.

Привыкнув скоро к новоселью.
Усвоив варварскую речь,
Внимает грубому веселью
Приставленных ее стеречь.

А эти дебри, эти топи, —
Кто их измерит глубину?
Кто, гость нежданный, поторопит
Идти в родимую страну?

3(16) мая 1923

«О бедствии забывши общем...»

О бедствии забывши общем,
Напрасно на свою судьбу
Мы, горько жалуяся, ропщем, —
Приличен ропот лишь рабу.

Себя почувствуй господином,
И в склепе не пугайся плит, —
В потоке будешь ты едином
С надмирной жизнью вечно слит.

Смотри на звезды в небе этом,
Стремись к неведомым местам,
И, упоен всемирным светом,
Пойми, – ты обитаешь там.

И не смущайся долгим пленом
И злым неистовством врага.
Веще похищенным Еленам
Родные снятся берега.

Везде грозит погибель Троям
За блеском призрачных завес,
Веще дерзающим героям
Готовит радости Зевес...

7(20) мая 1923

«Пленитель душ, таинственным уловом...»

Пленитель душ, таинственным уловом
Наполнена всемирная сума,
Но знание, не сказанное словом,
Неведомо для здешнего ума.

Пустым речам насмешливости едкой
Не верим мы, и верить не хотим.
Плененные неведомою сеткой,
Коснея здесь, к свободе мы летим.

Уверенные в вещем знаньи нашем,
Мы верою не назовем его,
И даже в горе белым платом машем
Навстречу знакам Бога своего.

7(20) мая 1923

«Значит, дошел до черты...»

Значит, дошел до черты:
Эти нахальные рожи,
Эти жующие рты
Славы и счастья дороже.

Вот и сиди в кабаках,
Радуйся пьяному гаму,
В дымных сливай табаках
Смех и тоску в амальгаму.

Сердце? По нашим местам, —
Мускул, наполненный кровью.
Что уж завидовать там
Счастью, любви и здоровью.

10(23) мая 1923

«И без греха не будет пуст...»

И без греха не будет пуст
Ваш мир, пленительные девы.
Дыханье непорочных уст
Иные здесь живит посевы.

Не вам, носители мечей,
Возникла новая Пальмира,
И не для вас журчит ручей
В долине девственного мира.

Привыкшим резать и ломать
В земной семье не стало места.
Навеки позабыла мать
Названье темное – невеста.

И сладкозвучный соловей,
Пленясь невинной лаской розы,
Роняет под навес ветвей
Невоплошенные угрозы.

ll(24) мая 1923

«Есть в этих долгих муках радость...»

Есть в этих долгих муках радость,
Есть искупленье в пытке дней.
Несокрушимая ограда —
Стена пылающих огней.

Иная цель, иная строгость,
Иная сказочная весь,
И вся цветущая дорога
Стихами засияла здесь.

Благоухает горько ясность
Речей над дивной глубиной.
Что было на земле напрасно
Стеречь, то все сберег Иной.

15(28) мая 1923

«Не завидую тупому дурачью...»

Не завидую тупому дурачью,
Жизнь мою не променяю ни на чью.

Айса пусть насмешливо и зло ворчит,
В сердце пусть кинжал невидимый торчит.

По дорогам прохожу, едва дыша,
И болит, болит усталая душа.

Я по воле взял все эти бремена,
И раскрылись вне предела времена,

И в страну, где после всех земных лихот
С Дульцинеею ликует Дон-Кихот

И восходит Кора узы расторгать,
Я над темной топью пролагаю гать.

15(28) маю 1923

«Обманет сладкий запах розы...»

Обманет сладкий запах розы,
Обманет горький запах мят,
И простодушный дух березы,
И всякий здешний аромат.
Мечтою сладостной заманит,
Но парки все мечты мертвят,
И только ладан не обманет,
И только ладан чист и свят.

Над этим берегом забвенья,
Над этой свалкою костей
Обвеет ладан тихий звенья
Неумирающих страстей.
Войдет, торжественный и строгий,
И в разгорание огней,
И в зыблемую пыль дороги,
И в смену призрачную дней,

И движется неутомимо
Рука с кадилом предо мной,
И время протекает мимо
Уже прозрачною волной.
Упоена надмирным дымом
И предвещательною тьмой
Земля в покрове невидимом,
Здесь бывшая моей тюрьмой.

18 – 19 мая (31 мая – 1 июня) 1923

«Дымился ладан благовонный...»

Дымился ладан благовонный
Всю ночь в моем немом дому,
И я, безрадостный, бессонный,
Глядел в синеющую тьму.

Был светел дивный лик тирана,
Светла тяжелая рука.
Весенний день зажегся рано,
Дымилась тихая река,

И раскаленное кадило
Из темной, непонятной мглы,
Сжигая ладан, восходило
В дыханьи жертвенной смолы.

18 – 19 мая (31 мая – 1 июня) 1923

«Нецеломудренно скорбя...»

Нецеломудренно скорбя,
Позабываешь ты о Боге.
Распятый, посетив тебя,
Хулою встречен на пороге.

От Бога получил ты лен,
Так будь же верен, Божий ленник,
И, если попадешься в плен,
Будь не изменник, только пленник.

Ты взял утехи светлых дней
И меч пылающего слова,
Возьми и боль земных огней
И тяготу молчанья злого.

Удел сжигаемой любви
Еще ли сердцем не разгадан?
Тоскующий, благослови
Источник слез и смертный ладан.

20 мая (2 июня) 1923

«В жизни я встретил неправду и зло...»

В жизни я встретил неправду и зло.
Мне никогда и ни в чем не везло.

Только однажды я выиграл бой
С пьяною Айсой, с лукавой судьбой,

И отбежал потревоженный зверь,
Оберегавший заветную дверь.

В пламенный рай я вошел, как домой.
Краток был час торжествующий мой,

Час чародейных, блистаюших гроз,
Час под грозой расцветающих роз.

Вы, серафима внимавшие речь,
Знайте, что ангела трудно сберечь,

И умножайте заклятье оград,
Чтоб не проник удушаюший смрад,

Чтоб не напакостил гнусным хвостом
Бес, воцарившийся в месте святом.

Пылью летийской покрыты цветы.
Мой серафим огнекрылый, где ты?

23 мая (5 июня) 1923

«В окно, где тонкий занавес желтел...»

В окно, где тонкий занавес желтел,
Лучи последние упали,
И черный локон твой позолотел
Сияньем счастья и печали.

Венчала в этот час тебя любовь,
Терновник с розами сплетая,
И сочеталися живая кровь
И диадема золотая.

Какой тяжелый груз душе живой —
Даянья счастия и славы!
Утешимся ли тем, что мой и твой
Пути блистательные правы?

И что нам в том, что мы позолотим
Бессмертно-вещие страницы?
Мы, люди, слабы, – радости хотим,
Нас душат эти багряницы.

Но мы несем тяжелые венцы,
Несем их против нашей воли.
Обречены пророки и жрецы
Изнемогать от горькой боли.

26 мая (8 июня) 1923

«На минуту приходила...»

На минуту приходила,
На минуту разбудила,
Унесла мое кольцо,
Улыбаясь, подарила
Мне пасхальное яйцо,
Ничего не говорила,
Только вспыхнуло лицо.

Кровь пасхальной кошенили
Также алою была.
Руки, вздрогнув, уронили
То, что взяли со стола.

Мир иной на миг явился,
И, как дым в камине, свился
В цепенеюшую мглу.
Ртутный шарик покатился
Из осколков на полу,
И, колеблясь, обкрутился
В синеватую золу.

Пахнет в воздухе жасмином
От сожженного письма,
А на меди пред камином
Тлеет алая тесьма.

29 мая (11 июня) 1923

«Перед твоей лампадою...»

Перед твоей лампадою,
Мария, вечный свет,
В изнеможеньи падаю,
В устах молитвы нет.

Больнее не изведаю
Той муки, что я знал,
Когда моей победою
Измученный, стонал.

Я сердца не измучаю
Нежданною грозой
Больнее, чем горючею
Последнею слезой.

Но пред тобою верую
В святое бытие,
И над моей пещерою
Сияние твое.

В дыханьи чистом ладана
Истаиваю я.
Душой моей угадана
Святыня бытия.

29 – 30 мая (11 – 12 июня) 1923

«Отчего же людям больно...»

Отчего же людям больно?
Разве только призрак боли —
Эта стонущая боль?
Чарований мне довольно,
Я хочу свободной воли
Над оковами неволь.

Рассказать бы здешним зорям,
Как в Эдеме светлы зори,
Как в Элеме много зорь!
Над Летийским тихим морем
Не забудь о здешнем море,
Здешней жизни не позорь.

22 июня (5 июля) 1923

«Насладиться б жизнью здешней...»

Насладиться б жизнью здешней,
И наивной ночью вешней
Помечтать бы под черешней
Да послушать соловья,

И, назло земным досадам,
Ты прошла бы тихим садом,
И со мною б села рядом,
И меня б ласкала взглядом,

Как пристойно милым ладам,
Незабвенная моя!
Все ж, томительные черти,
Вы поймите и поверьте,

Что любви не будет смерти,
Что бессильна ваша злость:
Есть высокая ограда,
Негасимая лампада

И бесценная награда,
Но душа, поймите, рада
В пасть пылающего ада
Бросить тлеющую кость.

22 июня (5 июля) 1923

«Нашу любовь увенчали...»

Нашу любовь увенчали
(Помнишь, любимая, ты?)
Темные наши печали,
Светлые наши мечты.

– Я не забуду вовеки, —
(Помнишь, сказала мне ты?)
Да, вы не можете, реки,
Смыть ни единой черты.

– Все настоящее было, —
(Помнишь, промолвила ты?)
Смерть за порогом грозила
Вечной тоской пустоты.

Золотом стало нетленным.
(Знаешь, любимая, ты?)
Мы разгораньем блаженным
В вечных просторах слиты.

22 июня (5 июля) 1923

«Жизни рада и не рада...»

Жизни рада и не рада
Оглушенная душа.
Что ж тебе от солнца надо?
Слушай голос водопада,
Слушай шепот камыша.

Улыбайся, если можешь,
Если хочешь, горько плачь.
Дни, как цифры, подытожишь, —
В ту же землю кости сложишь,
Как и жертва, и палач.

24 июня (7 июля) l923

«Обутый в грязь земную...»

Обутый в грязь земную,
Предстал ты, юный бог.
Тебя не приревную
К нелепостям дорог.

На небе зори краше,
Любовь светлей цвела,
Но хочешь ведать наши
Безумные дела.

Ну что ж, приди, изведай,
Чем каждый в мире жив.
Не наградим победой
Твой пламенный порыв.

Питайся нашей жратвой,
Пей воду изо рва.
Ответим лживой клятвой
На все твои слова.

Что от тебя получим,
Затрем, сомнем, сожжем,
Тебя тоской измучим,
Измаем нудным сном.

Не вынесешь позора
Проклятых наших дней,
От нас уйдешь ты скоро, —
Так уходи скорей!

4 – 5(17 – 18) июля 1923

«Вы, святые, други Богу...»

Вы, святые, други Богу,
Укажите мне дорогу
В непроглядной этой тьме.
Знаю, близок день последний.
Перед смертью кстати ль бредни,
Что скопилися в уме!

Знаю, строгая наука —
Предвещаниям порука,
Знаю, разум так же свят,
Как и ваши наставленья,
И томительные бденья,
И мерцания лампад,

Но на солнце есть туманы,
И на правду есть обманы,
Ложь вплелася в нашу речь.
Только вы единым словом
Правду скажете о новом
Мире сладких сердцу встреч.

17(30) августа 1923

«Проходи, босой и кроткий...»

Проходи, босой и кроткий,
По кремнистым тем путям,
Где рассыпалися четки
Рос, неведомых толпам.

Общей молви не внимая,
Жди того, что скажет Бог
В день немеркнущего Мая
На конце твоих дорог.

Вместе с жизнью здесь ты сбросишь
Зла и славы ветхий хлам.
Что ж с собою ты уносишь
В первозданный Божий храм?

Для безжалостных чудовищ
Все отдай, и плоть, и кровь.
Изо всех твоих сокровищ
Сохрани Одну Любовь.
Чтобы там Ее ты встретил,
Все забудь, и все прости,
Безмятежно тих и светел
На безрадостном пути.

17(30) августа 1923

«Наливаясь медвяною кровью...»

Наливаясь медвяною кровью,
Полумесяц глядит мне в окно,
И скользит над безмерною новью,
Где молчанье с тоской сплетено,

Заплетает печальную радость,
Обещает иные края,
И медвяная сеется сладость
В этот мир, где томлюсь еще я.

И вечерние росы медвяны,
И вечерняя радость горька,
И мерцают далекие страны,
И свернулась змеею тоска.

27 мая (9 июня) 1924

«Сердце мне ты вновь, луна, тревожишь...»

Сердце мне ты вновь, луна, тревожишь;
Знаю, чары деять ты вольна,
Но моей печали не умножишь
Даже ты, печальная луна.

Ночь, свой белый гнет и ты наложишь,
И с тобою спорить мне невмочь,
Но тоски моей ты не умножишь,
Даже ты, тоскуюшая ночь.

4(17) июня 1924

«Склонив к твоим ногам усталые глаза...»

Склонив к твоим ногам усталые глаза,
Ликуюшим избитые потоком,
О всем, что было здесь, я верно рассказал,
О всем пленительном, о всем жестоком.

Стояла ты, светла, на светлых облаках,
Внимала ты моей бесстрастной речи,
И поднялась твоя надмирная рука,
Храня покой обетованной встречи.

И сохраненные два золотых кольца,
С моей руки, с твоей десницы дивной,
Гармонией небес звучали там в сердцах,
Гармонией таинственно-призывной.

И если с хохотом здесь шла передо мной
Толпа босых, веселых комсомольцев,
Твой непостижный взор, твой голос неземной
Их обратил в смиренных богомольцев.

И верил я тогда, – настанет день и час,
Мгновенное заблещет в свете вечном,
Ни судороги злой, ни безобразных спазм,
Один восторг в пыланьи бесконечном.

4(17) июня 1924

«Чёт и нечет...»

Чёт и нечет,
Мутный взор.
Обеспечит
Этот вор!
Рвет и мечет
За укор.
Изувечит, —
Вот позор!

Пусть хозяйка
Мужа ждет.
Ожидай-ка!
Всё пропьет.
– Негодяйка! —
Заорет.
Плюх немало
Надает,
И, усталый,
Вдруг заснет.

Что томило,
Как стряхну?
Вот как было
В старину, —
Очень мило,
Ай-да ну!
Рать ходила
На войну,
Дома ж била
То жену,
Tо прислугу,
То детей, —
С перепугу
Всё смирней.

16 (29) июня 1924

«Еще гудят колокола...»

Еще гудят колокола,
Надеждой светлой в сердце вея,
Но смолкнет медная хвала
По слову наглого еврея.

Жидам противен этот звон, —
Он больно им колотит уши,
И навевает страхи он
В трусливые и злые души.

Иная кровь, иной закон.
Кто примирит меня, арийца,
С пришельцем из других сторон?
Кто смоет имя: кровопийца?

Но будет день, – колокола,
Сливаясь в радостном трезвоне,
Нам возвестят: Русь ожила.
Опять в блистающей короне.

30 июня (13 июля) 1924

«Дали стали очень жестки...»

Дали стали очень жестки,
Ноги туги, мало сил.
В лавку здесь на перекрестке
Заходить я полюбил.

Проторил туда дорожку,
И узнал уж скоро я,
Что торгует понемножку
Там актерская семья.

Спички, хлеб, пшено, селедки,
Папиросы, соль, лук, рис...
Лица ласковы и кротки
У актера и актрис.

Нынче жарко, даже знойно.
За прилавком лишь одна
Продавшица так спокойна,
Так румяна и стройна!

Покупая папиросы,
Под доскою откидной
Вижу я, что ноги босы
У хозяйки молодой.

Низошло очарованье,
Обратило дом в чертог
Это светлое мельканье
Из-под юбки легких ног.

В сердце входит умиленье,
Как молитва в тихий храм,
И табачное куренье
Облечется в фимиам.

5(18) июля 1924

«Река времен имеет острова...»

Река времен имеет острова.
Хотя стремительно текут мгновенья,
Порой душа, жива и не жива,
Пристанет к острову забвенья.

Тогда она уходит в глубину,
Откуда ей не слышен шум потока,
И этот странный миг, подобный сну,
Переживает одиноко.

Уже твоя расширилась река,
Уже увидел близко жизни цель ты,
Дышать отрадно, тишина легка
На островах широкой дельты.

12(25) июля 1924

«Прозрачной ночью от вокзала...»

Прозрачной ночью от вокзала
По царскосельской тишине
Шел босиком я. Очень мало
Прохожих встретилося мне,

Но по дороге на крылечке
Один сидел, и перед ним
Свивался в легкие колечки
Чуть видный папиросный дым.

Колечки эти оковали
Мой путь. Я на крылечко сел
И закурил. Мы помолчали,
И он, как видно, захотел

Поговорить. Ну что ж, прохожий,
Поговорим, уж так и быть.
Хотя совсем с тобой не схожий,
С тобой умею говорить.

Кто б ни был ты, простой рабочий,
Совслужащий или торгаш,
Ты сам в покое светлой ночи
Мне тему для беседы дашь.

Поговорили, как и все мы,
Как водится, о том, о сем.
Слегка и той коснулись темы,
Зачем иду я босиком.

Да не дивился он на это.
– Кому как нравится. Ну что ж!
Оно, конечно, нынче лето,
Так и без обуви пройдешь.

– И образованные тоже,
На днях на Вырице видал,
Обутка – собственная кожа, —
Он мне раздумчиво сказал.

Поговорили очень мило,
И я пошел себе домой,
А он сидел еще, уныло
Качая темной головой.