Отец Адриан, например, был горячим сторонником идеи канонизации Владимира Путина и патриарха Кирилла. Одно время даже вывесил в храме их портреты с дорисованными нимбами. После большого скандала портреты он убрал, но зато на устраиваемые им митинги или пикеты приходит чудаковатого вида мужичок в казачьем мундире и приносит эти сомнительные иконы.
За что именно надо канонизировать этих персонажей, отец Адриан отвечал долго, путано, переходил на необходимость канонизировать Сталина, Жукова, Распутина и Ивана Грозного, потом сбивался на еврейский заговор, порабощение святой Руси Америкой и разоблачение лунных и марсианских экспедиций, которые – он был убежден – все были сняты в голливудских павильонах.
У него была немногочисленная, но преданная паства, составлявшая массовку на всех его акциях. Говорили, что он привечает в своем храме безумных еретиков-фёдориковцев, но доказательств не было. Митрополит потратил много часов на уговоры отца Адриана, но всё было бесполезно. Адриан лишь кивал головой, со всем соглашался, на некоторое время успокаивался, а потом устраивал что-нибудь вроде сожжения паспорта с дьявольским кодом или молитвенного стояния в честь дня рождения «его высокопревосходительства благоверного президента России Владимира Путина»
Вспомнив ехидные репортажи с того самого стояния, Иннокентий поморщился.
– Хорошо, я подумаю.
– Что-то еще?
– Я бы хотел, чтоб все подозрения с нашей церкви были сняты. У нас сейчас тяжелое положение в плане финансов, поэтому мне сложно действовать, каждый прихожанин и священник на счету. Если бы государство нам помогло! Или нашелся бы спонсор… Я бы почувствовал себя увереннее.
– Это не ко мне вопрос. Но я вас услышал, думаю, сейчас самое время начать взаимовыгодный диалог уральской церкви и уральской власти.
Жихов раскланялся и отошел. Митрополит взял бокал. Подошел президент. Иннокентий понял, что сейчас на глазах всего мира нужно непременно произнести какие-то верноподданнические слова.
– Поздравляю с Днем конституции, ваше высокопревосходительство! От имени всех православных людей Урала хочу засвидетельствовать свою глубокую признательность лично вам и в вашем лице – нашей Уральской республике. Мы благодарны за ту свободу, которой мы наслаждаемся благодаря нашей конституции! Мы каждый день неустанно молимся о богохранимой стране нашей, властях и воинстве её!
– Спасибо, ваше высокопреосвященство! Ваша поддержка очень ценна в наше время!
Полухин крепко пожал митрополиту руку.
Когда Иннокентий был молодым священником, а Полухин – молодым депутатом, когда-то давно, в прошлой жизни, они уже обменивались рукопожатием. Впрочем, тогда Полухин был с георгиевской ленточкой, а мероприятие было в честь Дня Победы и они оба этого не помнили – или старались не вспоминать.
– Благослови вас Господь, господин президент! – сказал Иннокентий, когда Полухин повернулся с протянутой для рукопожатия рукой к раввину.
– Очень красивая картинка получилась, спасибо! Вы так верно почувствовали дух времени, сказали то, что нужно, – улыбаясь, Водянкин подошел к митрополиту. – А у меня к вам разговор. Да и вы о чем-то хотели поговорить. Начинайте! – И они отошли в сторону.
– Накопилось много вопросов, жаль, что мы редко встречаемся с господином президентом.
– Господин Президент вам руку пожал и едва ли он может сделать для вас что-то еще. А вот я могу. И, будете удивлены, хочу этого! Все последние дни думал, что диалог православной церкви и нашего государства зашел в тупик. И ведь этим многие пользуются. Невозможно слушать бесконечные московские россказни о том, что православную церковь травят, удушают. Нельзя давать врагам поводов так говорить! Приходите ко мне завтра утром, если вам удобно, все и обсудим. Я знаю, у вас плохо с финансами, не хочется, чтобы этим воспользовались какие-нибудь негодяи.
Иннокентий вздохнул.
– Приходите со сметами. Мне кажется, я могу вам помочь! В это непростое время мы, уральцы, должны помогать друг другу, ведь так?
– Несомненно, ваше превосходительство! Несомненно! Завтра мне очень удобно!
Они тепло распрощались, и Водянкин ушел.
Президент наконец дошел до трибуны и, откашлявшись, обратился к собравшимся с речью. Иннокентий не прислушивался, размышляя о своей ситуации. «Может быть, стоило раньше пойти к этим ребятам на поклон? Впрочем, я им раньше не был особо нужен. Может быть, в этом и есть Божий промысел – создать ситуацию, при которой мы, наконец, договоримся с этой властью? А с Адрианом надо заканчивать. Власть от Бога, а проблем нам не нужно, итак ели-ели выживаем!»
8. Mo’s Cow
Настенные часы с голографическим видом Владивостока пробили шесть. Сева отключился от Сети и вышел из кабинета, на ходу надевая пиджак. На правительственный банкет его не пригласили, а потому он поехал на альтернативную вечеринку в модный клуб «Mo’s Cow». Там должны были собраться молодые и энергичные творческие кадры Уральской Республики, в силу скромных должностей не приглашенные на официальное празднование Дня конституции в ресторан «Порто-Франко».
В клубе было пусто. Сева сел за любимый столик в углу и заказал ужин.
Открыл это популярное заведение канадский экспат, которого все называли Мо. На самом деле его звали Моузес, и был он дёрганым татуированным двухметровым верзилой. История его появления в Екатеринбурге была туманной, и разные рассказчики рассказывали её по-разному. Говорили, что Мо сначала жил во Владивостоке, где у него был бар, который тоже назывался «Мо’s Cow». С кем-то он там повздорил, что-то с его баром случилось, и он уехал на Запад. По другой версии, более романтичной, но вполне реалистичной, в каком-то кабаке он познакомился с уральской стриптизёршей. И вроде как именно с ней он приехал в Екатеринбург. Как бы то ни было, его заведение быстро стало популярным. Сева любил здесь бывать и за кухню, и за атмосферу, и за эту странную связь с Владивостоком, который он очень любил.
«Цены опять поднялись», – грустно подумал Сева. Каждый новый чих из Москвы приводил к падению уральского франка. «Вот зря я вчера обменял доллары! – подумал он. – Надо было менять сегодня… ну или завтра! Вот во Владике не стали же заморачиваться, и правильно! Зачем печатать эти фантики, если можно просто признать хождение евро, доллара и йены! Ну, тенге, в конце-то концов. И ведь никаких проблем». – Сева предался сладким воспоминанием о недавней поездке во Владивосток.
Владивосток непрерывно цвёл последние годы. Столица авантюристов всего региона, самый свободный и весёлый город на Тихом океане не был похож на другие города. На улицах надписи кириллицей, латиницей и иероглифами примерно в равных пропорциях, хотя латиница всё-таки преобладала – любая вывеска дублировалась по-английски. Но главное отличие – правостороннее движение, с которого, собственно и началось отмежевание Дальнего Востока. Сказать честно, другие города ДВР производили менее благоприятное впечатление, но перелом был ощутим везде: обилие китайцев и корейцев, малайцы, филиппинцы и чёрт-те кто ещё. Владивосток полюбили экспаты, туда съехались любители анонимной свободы со всего мира: бордели всевозможных ориентаций, почти легальные наркопритоны, никаких ограничений на алкоголь и табак! В Находке и Хабаровске свобода была ещё более захватывающей, впрочем, и жизнь там была опаснее и суровее. Во Владике явственнее всего чувствовалось, что это не замаскированная Россия, а самая что ни есть независимая страна.
Эти мысли развлекли Севу, и он стал весело насвистывать «Влади, Влади, нихао, рашен лэди», хит с последнего альбома мэтра дальневосточного шансона Владика Ли.
***
Впрочем, Сева вполне мог и не видеть никаких следов России, потому что совершенно её не помнил, а рассказать о ней что-то содержательное было некому: родители развелись чуть ли не сразу после его рождения, отец куда-то пропал, а мать вышла замуж и, оставив сына на попечение родителей, уехала к новому мужу как раз во Владивосток. Дед с бабкой были людьми аполитичными и усиленно занимались садоводством все время, как он их помнил.
Когда у Севы проснулось любопытство и он, изучая в школе Новейшую историю, пытался узнать что-нибудь об ушедшем времени, старики не могли сообщить ему ничего интересного.
– Хорошо при Путине жилось? – спрашивал Сева.
– Да вроде хорошо, – соглашался дед.
– А репрессии? Убивали же неугодных политиков, по тюрьмам сажали.
– Может, и убивали, может, и сажали, кто ж их знает, политиков!
– А вы чем с бабушкой занимались? – не унимался Сева.
– Ну как, работали, в гости ходили. В кино. Да весело жили, чего сказать-то.
– Говорят, пропаганда была. Постоянно рассказывали, что весь мир плохой?
– Может, и рассказывали, я точно не помню. Мы политикой не интересовались, да, бабка?
Дед и сейчас ничем не интересовался, даже тем, чем внук занимался, предпочитал пересматривать старые фильмы и слушать дурацкую музыку своей молодости, всю эту чепуху их восьмидесятых.
– Да ладно, чего ты сочиняешь-то? – сердилась бабушка. – Помню я, ты на машину ленточку привязывал! Как у этих сектантов, фёдориковцев! И наклейка у тебя была какая-то политическая! В четырнадцатом году весь год новости смотрел, все ругал хохлов, уж не помню, за что! Рассказал бы внуку, раз ему интересно!
Бабушка очень гордилась внуком и была рада, что они с дедом хоть что-то ему могут рассказать.
– Не было тогда еще никаких фёдориковцев, что ты несёшь? Это на какой машине? Я что-то не помню… А в четырнадцатом году-то, может быть, тогда со всех сторон про Украину было. Крым наш, какой-то там Майдан, ну то есть площадь по-нашему, в Киеве или в Донецке! Были там какие-то бендеровцы, все на нём скакали, что-то такое помню. Говорили, что они людей сожгли, детей убивали. Потом, конечно выяснилось, что всё враньё. Ну, может, и враньё, учитывая, как всё кончилось потом… А может, и правда, кто сейчас разберёт? Все врут, вся политика – враньё.
– На серой, на корейской, ты её потом разбил! На дачу ехали – и разбил. На ней ленточка-то была! И наклейка!
– Да, было такое… Ленточку мне на улице дали, я и привязал. А наклейку кто-то на работу принёс, ну я и взял. А чего нет-то? Тогда все так. Все взяли, и я.
Про сам Кризис дед ничего интересного сообщить тоже не мог. Он застал распад СССР, если о чем и жалел, то об СССР.
– Вот СССР – это была хорошая страна, там все было для людей, а потом уж ничего хорошего не было, одни жулики… – обычно завершал он обсуждение прошлого. Впрочем, ничего конкретного про СССР он тоже не помнил, потому что был тогда подростком и уж точно политикой не занимался и не интересовался.
Другие люди старшего поколения рассказывали более интересные вещи, но чаще всего повторяли штампы: Россия распалась, потому что у власти были жулики, воры и авантюристы, были репрессии, людей сажали в тюрьму, диктатура и угроза мира, но явно не обошлось без американцев, которые все подстроили. Личные воспоминания сводились к тому, что тогда часто ездили отдыхать в Турцию и Египет, и вообще жили неплохо. Как таковых, былых участников какой-то оппозиционной активности Сева так и не встретил ни разу, впрочем, как и ярких путинистов. Ну, за исключением всяких маргиналов, вроде казаков и пресловутых фёдориковцев.
***
Появились фёдориковцы вскоре после Кризиса. Стояли в людных местах с портретом Путина или Сталина, с чёрно-жёлтыми ленточками. Проповедовали скорый конец света и безумную мешанину из религиозных и политических лозунгов. Знающие люди говорили, что до Кризиса такие люди тоже были и их по телевизору показывали на полном серьезе. Наверное, врали, думал Сева, не могли такую чепуху по телевизору передавать. Каким бы Путин ни был, но не идиотом же, чтобы оккультную чепуху-то транслировать на полном серьезе.
Называли этих людей по-разному, но чаще всего фёдориковцами, в честь докризисного деятеля, депутата Николая Фёдорикова. Они утверждали, что он обо всём предупреждал и всё предсказал.
Сева всем этим не очень интересовался, просто однажды, на заре журналистской карьеры, он вызвался написать серию репортажей про самые диковинные секты, так и познакомился с этими чудаками. Были у них, наверное, и тайные места встреч, но по воскресеньям самые идейные собирались в небольшом храме на окраине, где настоятелем служил скандально известный отец Адриан. Этот Адриан хоть и оставался православным священником, но периодически проповедовал прямо по фёдориковским книжкам, а бывало, что и иконы Сталина и Путина в храме ставил. Про этот скандал Сева тоже писал, но тогда всех собак спустили на митрополита Иннокентия, хотя скорее всего тот и виноват не был. Тогда же Сева первый и последний раз пытался разобраться в их учении. Благо, увидев интерес молодого парня, один сектант выдал ему электронную листовку.
Между прочим, сделана была она не так и плохо, то есть деньги на изготовление рекламной продукции у фёдориковцев были. Ходили слухи, что адепты отдавали организации свои квартиры и деньги, а сами уходили проповедовать – оттуда, мол, и деньги.
Листовка была занимательная. Сначала на экране появилась карта старой России, её герб и заиграл гимн, исполненный как церковное песнопение. Потом на экране появилась икона Андрея Рублева «Троица». «Во имя отца, сына и святого духа!» – высветились красные буквы, а потом сразу: «Слава России! Слава Сталину! Слава Путину!»
Первым блоком шел короткий ролик по истории России, как она росла и расцветала, пока не наступил 1917 год – «Это был первый удар чёрных сил по России!». Дальше было про ритуальную казнь святого царя и его семьи, первый распад России, поругание церквей и убийство людей. «Но не оставил Господь Россию! Был послан нам спаситель и утешитель, земли собиратель – святой Иосиф Сталин!»
Дальше шел отрывок про Сталина, для более подробного изучения ссылка предлагала перейти в отдельный блок «Вся правда о великом святом генералиссимусе Иосифе Сталине». «После мученической смерти Сталина от рук иуд, тёмные силы воспряли. Верные сталинцы хранили страну и двигали вперёд науку, с Божьей помощью Россия первой достигла Космоса и была самой богатой и счастливой страной в мире! Но черви измены подтачивали тело святой Руси!»
«1991 год – год второго кризиса! Иуды Горбачёв и Ельцин, адепты сил зла, нанесли святой Руси удар в спину!» Здесь предлагалось перейти за подробностями в раздел «Второе иго иуд. Лихие девяностые».
«Все эти годы Господь слышал молитвы русских людей и явил себя в своей милости, послав нам нового утешителя и спасителя, святого праведного Владимира Путина».
Биографию Путина Сева знал неплохо, но в версии фёдориковцев она выглядела совсем иначе. Намекалось, что бывший президент был внуком Сталина, а описание его правление свелось к акафисту: «Великий Путин! России Спаситель и Укрепитель, её величия восстановитель, земель объединитель, врагов гонитель, хулителей усмирителей! Церкви Божьей устроитель и радетель» и так далее.
За подробным житием Путина предлагалось отправиться в раздел «Святой Владимир Путин: Россия Спасенная»
Наконец, начиналась самая ударная часть – про современность. Год Кризиса выскакивал огромными чёрными цифрами, начинался рассказ о том, как чёрные силы развалили Россию и расчленили её святое тело за грехи и маловерие.
Здесь, наконец, появлялся пророк и основатель этого странного течения – бывший депутат Государственный думы Николай Фёдориков. «Россия еще наслаждалась своим триумфов и величием, но он уже бил в набат: всюду были враги, которые только и ждали момента. День и ночь пророчествовал он, предупреждая людей, но Господу было угодно, чтоб третий раз святая Русь погибла! Погибла, чтобы воскреснуть преображенной!»
Там было много какой-то ерунды про Украину и почему-то про Крым, но слушать всё это Сева не стал. Про Украину он вообще ничего не знал и знать не хотел: чужая страна – пусть живут, как хотят. В Крыму он даже был один раз и ничего интересного там не обнаружил: де-факто часть Турции, хоть и самостоятельная Крымскотатарская республика, ну и что такого? Программа для отдыхающих, как в Турции: пляжи, отели, греческие развалины, такая же кухня, даже язык похожий. Следов присутствия России, как, впрочем, и Украины, он не заметил. Наверное, всё убрали. Музей истории был закрыт, поэтому деталей он так и не узнал, а самому читать было лень. «Чего они все хотели от этого Крыма? Ерунда какая-то, и море так себе!» – думал Сева.
Фёдориков этот был странной фигурой, но что было правдой в его жизни, а что сектантской мифологией – понять было трудно. Официальная биография бывшего депутата четко делилась на два этапа. До Кризиса – один из множества депутатов и патриотических политиков, автор множества законов и десятков книг про Россию и её врагов. После Кризиса достоверной информации о нём почти не стало. Сами сектанты утверждали, Путин лично благословил его и передал ему свой тайный Завет, называли его ангелом утешения и новым Ильёй-пророком. Раздел о нем так и назвался: «Пророк и Утешитель».
Ничего внятного о сути Завета не сообщалось, только о мистической связи Фёдорикова со Сталиным и непосредственной – с Путиным. Встречались ли они с последним и если да, то в каком качестве, было непонятно, а публикуемые фотографии и ролики можно было принять за монтаж. В доказательство пророческого дара Фёдорикова прилагалась подборка его докризисных выступлений, в которых он, еще моложавый, безбородый, говорил о скорой гибели России. Говорил ли он на самом деле все это или это мистификация? Разобраться теперь было трудно, да и лень.
Фёдориковцев на всем построссийском пространстве не любили власти, но, поскольку они считались религиозной организацией, особо не трогали. Если где-то закрывали их легальные общины, они просто регистрировались под другим названием и существовали как Истинная Православная Церковь Святой Троицы, или Церковь Освобождения или ещё как-нибудь. Почему они так любили Троицу было не понятно, хотя в конце презентации выплыла несколько кощунственная надпись: «Во имя Отца, Сына и Святого Духа! Во имя Иосифа Сталина, Владимира Путина и Николая Фёдорикова!»
«Интересно, что по этому поводу думают остальные христиане?» – подивился Сева. Впрочем, после поездки в общину неоязычников и деревню мормонов, он уже ничему не удивлялся. Даже если они считают бывшего президента России и бывшего депутата Государственной думы лицами святой Троицы – это их дело. Но, конечно, с этим Фёдориковым было бы интересно встретиться. Говорили, что последние годы он живёт в особом месте, которые сектанты называли «Ковчег Завета» и общается только с избранными последователями.
9. Большие возможности
Ислам Реджепов, называемый за глаза Узбеком, был самой загадочной фигурой на построссийском пространстве. В нём будто воплотился весь хаос, бушевавший на территории бывшего СССР в первые десятилетия XXI века.
Что он был за человек и откуда взялись его богатства – об этом не было достоверной информации, лишь паутина слухов, домыслов, дезинформации, распространяемой как самим Реджеповым, так и его бесчисленными друзьями и врагами. Иногда его сравнивали со знаменитым Соросом, после того как он обвалил валюты нескольких центральноазиатских стран, что в итоге обернулось для них политической катастрофой. Но откуда он взял миллиарды, которые умело приумножал и превращал в невероятное влияние? Скорее всего, правы были указывавшие на его возможную связь с политической верхушкой Российской Федерации, и тут уж каждый выбирал версию, которая ему нравилась больше: «деньги Сечина», «деньги Медведева» или «деньги Самого».
Как бы то ни было, во время подписания Рижского договора он уже был солидным человеком, хозяином огромного финансово-промышленного конгломерата, владельцем крупнейшей вещательной корпорации Центральной Азии, почётным секретарём Центральноазиатского совета по развитию и инвестициям, советником президента Паназиатского банка и много кем еще. Злые языки утверждали, что он не брезговал торговать оружием, контролировать наркотрафик и заниматься другими малопочтенными вещами.
После развала России и подписания Рижского договора Ислам Хафизович развил бурную деятельность в новых странах, где у него обнаружились колоссальные связи с экономической и политической элитой. Его банк стал крупнейшей финансовой структурой на построссийском пространстве.
Главной базой Реджепова была Бухара, которая его стараниями стала независимым эмиратом, новым финансовым центром и, по совместительству, меккой мирового отмывания денег. Здесь к услугам богатых клиентов было целое государство, готовое вывезти деньги и самого клиента из любой точки мира дипломатической почтой и с помощью нескольких транзакций превратить его сомнительные деньги в честный и чистый капитал. В Бухаре Реджепов был всем – владельцем банков, отелей, строительных фирм, авиакомпании, почётным гражданином эмирата, советником и личным другом эмира.
На Урале Реджепова недолюбливали, но после очередной смены правительства ситуация в корне изменилась. Новая генерация политиков не особо скрывала своих связей с демоническим Узбеком, поэтому деловым кругам тоже пришлось кое-как подстроиться под новые условия.
Сам Ислам Реджепов прямо называл себя «самым горячим сторонником нерушимости Рижских соглашений». Неудивительно, что переворот в Рязани и падение Москвы чрезвычайно обеспокоили его. С тех самых пор он постоянно летал по миру, тратя время и силы на разрешение возникшей ситуации.
В Екатеринбурге ему принадлежал небоскреб «Азия», над которым в подоблачной выси горела неоном вывеска «Islam Redzhepov Group». Обычно он принимал посетителей в огромном пентхаусе или внизу в специальном зале ресторана «Eurasia». Туда он пригласил на поздний ужин членов срочно сформированного Временного совета обороны республики и кое-кого из своих клиентов на Урале.
Водянкин хотел приехать на встречу пораньше, предполагал кое-что обсудить без свидетелей, но, к его разочарованию, в зале уже находились Жихов, его заместитель Михайлов и реджеповский представитель на Урале Мурадов. Они сидели вокруг столика в низких кожаных креслах. Реджепов, подперев голову рукой, сосредоточенно слушал Жихова. Водянкин издалека всем вежливо кивнул и сел поодаль, подав знак стоявшему у стойки бара официанту.
Первая встреча с Реджеповым всегда оставляла странное впечатление. «Тот самый Реджепов» оказывался пожилым невзрачным человеком среднего роста, довольном полным, с некрасивым лицом, низким лбом. Его легко можно представить торгующим фруктами на базаре, если бы не усыпанные бриллиантами часы, подарок бухарского эмира, и холёные руки. В одежде он предпочитал чёрный цвет – чёрный костюм, чёрная шелковая рубашка с воротником стойкой и чёрные туфли на тонкой подошве. Очень просто и очень дорого. Водянкин так и не мог преодолеть в себе любопытства к этому человеку, хотя в последнее время они общались часто. Наконец Жихов закончил говорить. Реджепов откинулся на спинку кресла и некоторое время молча разглядывал потолок.
Открылась дверь. В зал один за другим вошли Полухин, Овчинников, вице-спикер парламента, хозяин нескольких заводов Александр Огарихин. «А старика Моронина опять не позвали!» – злорадно отметил Водянкин. Спикера парламента, старого лысого приспособленца, уже давно всерьёз не воспринимали, как, впрочем, и всю Думу в целом.
– Я вам вот что хочу сказать… Только вы отнеситесь к моим словам серьёзно – они важные, друзья мои, может быть, самые важные в вашей жизни. – Реджепов неспешной походкой («Как Сталин в старых фильмах!» – машинально отметил Водянкин) пошел по кругу, за спинками кресел. – Многих, конечно, интересует судьба денег. Или, скажем так, многие думают, что можно сейчас тут всё бросить и уехать. Сесть в самолет и улететь. В Астану, в Бухару, в Кабул… Вроде бы просто. Война, туда-сюда… всё спишет, так говорят, да?
Театральным движением Ислам Хафизович наклонился и заглянул в глаза Овчинникову, который оказался в ближайшем кресле.
– Какая война… Что вы… Да я не… – рассеяно откликнулся уральский премьер.
– Вот вы думаете – тут всё, конец! Думаете, я тут выпендриваюсь перед вами, да? Кокетничаю, как девочка? Театр разыгрываю? А всё серьёзнее, друзья мои! На днях я имел один очень неприятный разговор у себя, в Бухаре.
Реджепов вернулся к своему креслу и, опершись руками на спинку, оглядел присутствующих.
– Я вам сейчас перескажу его, думаю, вам будет очень интересно… – Он пожевал губы и, озабоченно вздохнув, продолжил: – Прилетел ко мне на самолете человек… Богатый? Не знаю, может, и богатый. А может, сам он и не очень богатый, это не так важно. Так вот, говорили мы про разные вещи. Долго говорили. Про деньги Юркевича говорили, про поволжские деньги… Многие ведь интересуются, что куда делось… Я не скрываю, мне всегда очень интересно, что куда… Я ведь многим помогал, вы знаете. И здесь, и везде… У меня в Москве огромная недвижимость… В Поволжье этом… Во всяком случае была.
«Что за человек к нему прилетал? Что-то Узбек мнётся сегодня. Прямо не узнать старика!» – Водянкин не уставал удивляться, слушая сбивчивое косноязычие магната.
– В общем, мы очень долго говорили, пили прекрасное вино, курили сигары… Я вам про это рассказываю, чтобы вы почувствовали, что он приехал ко мне как гость, с уважением, с доверием… Как друг пришел в мой дом…
Слушатели нетерпеливо переглядывались. Предисловие затягивалось.
– И вот когда вино уже было выпито, человек этот, а он важный… очень важный… сказал мне… Вот сейчас услышьте каждое слово: «Ислам, скажи им, и сам запомни: если вы не сможете остановить этого проклятого Пирогова и решить свои проблемы…» Он сказал даже хуже: «Убрать свое говно, если не сможете…» Никаких денег не получит никто. Ни я, ни вы… Ну то есть если кто-то тут думает, что ему удастся бросить здесь все… Сбежать в какой-нибудь Афганистан или в Бразилию… И думает, что его денежки будут его там ждать… Не будет такого. Сказал этот человек: мы всё время сквозь пальцы смотрели, что вы там все вытворяете, но учёт вели очень тщательно и всё знаем… Что, куда, кто… Кто, где, что…
– Слушай, Ислам Хафизович, что-то я тебя плохо понимаю сегодня. Какой такой человек тебе такие вещи может сказать? Вообще, странные разговоры. И я даже прихожу к мысли, не хочешь ли ты, под шумок… с деньгами-то того-с… Война всё спишет, а? – президент Полухин встал и подошёл к Реджепову.
Реджепов скривился и, выдержав паузу, продолжил:
– Дурак ты, Полухин. Стал бы я тут вам комедию разыгрывать. Даже глупо так думать. Я бы тихо сидел в Бухаре и ждал, пока вас тут за яйца на столбах развесят, а не болтал бы тут с вами! Мне зачем в самое пекло соваться, скажи? Зачем тут мельтешить, а? Дёргаться зачем мне, как думаешь? Чтоб меня террористы московские грохнули тут? У вас переворот ребята еле остановили… Спасибо им. А то бы я прилетел прямо в лапы нашим дорогим московским друзьям. В такое время я бы лучше дома сидел чай пил!
Он достал из кармана ярко-красные четки и сжал их в кулаке.
– Значит, так, можете мне верить, можете не верить, но факты такие. Факт – упрямая вещь, знаете, такое есть слово… выражение такое. Учтены все финансовые операции, и все счета, им известно, кто сколько и куда спрятал. И если мы и дальше будем так позорно убегать от Пирогова – всё со счетов исчезнет. До последнего цента! Так и сказал, слышите?
«Вот она, глобализация! – Водянкин удивился, что сам об этом раньше не подумал. – Всё же так просто! Все эти электронные платежи, все эти счета… Все эти разговоры про тесную связь Реджепова с мировой закулисой. И вот как всё просто! Сначала были созданы общие для всех каналы для увода денег, а теперь всех взяли за горло! Отлично придумано». У самого госсекретаря каких-то особых сбережений не было, так, крохи, которых бы в лучшем случае хватило на простую сытую жизнь до конца дней. Больше всего Водянкин боялся, что эти нахватавшие денег господа в решающий момент предпочтут упорной борьбе не на жизнь, а на смерть бегство к своим деньгам.
– Поэтому надо всем думать, как спасти ситуацию. Понимаете? Если не хотите помереть от голода на бишкекском базаре или в лагере для беженцев в Кандагаре – начинайте что-то делать, слышите? После войны всё изменится, и те, кто прятался и искал компромиссов с Пироговым, за все ответят. Из-под земли выкопают всех, понимаете, да? Значит, я дам сколько надо денег и на армию, и на что угодно. Чтобы только люди были довольны и нас поддерживали. Но если вы думаете, что вы и их своруете тихо, как обычно, – вы ошибаетесь, и очень жестоко. Потому что все ходы записываются, ясно всем? И не мною, а людьми посерьёзнее.
В зале было тихо.
Полухин сидел с недовольным лицом.
– Ты, Ислам, назвал меня при всех дураком. Но имени своего гостя нам так и не сказал. Я ума не приложу, кто в этом мире такой влиятельный, чтобы ты так заволновался и прилетел сюда нас пугать. И кстати, нам, уральцам, твои обвинения странно слышать: мы от Пирогова не бежали и не собираемся.
Реджепов подошел к креслу президента, наклонился, взял его за руку и, глядя в глаза, сказал:
– Ты прав, Александр Петрович, я нехорошо о тебе сказал. И я при всех прошу прощения. А имя я вам не буду называть. Считайте, что это был Рокфеллер. Или Ротшильд. Или главный масон, в кого вы там верите? Я бы назвал его шайтаном, потому что в каком-то смысле он и есть шайтан. Страшный, безжалостный шайтан, который все про нас знает.
Стало тихо.
«Наверное, кто-то из международного финансового надзора прилетал. Но напугал он Узбека качественно!» – подумал Водянкин и спросил сам себя: а какая информация лично о нём известна безжалостному шайтану?
Реджепов между тем перешел к практическим вопросам.
– И ещё. Ряшкина давно пора было убрать, я говорил. Надо подумать, кого вместо него. Надо хорошего министра полиции. Надо всех смело убирать, кто мешает. – Реджепов снова оглядел собрание. – Кто дурак и трус, тех убирать надо. Полковник Жихов будет координировать эту работу.
Жихов победоносно поглядел на собравшихся.
Реджепов продолжил, как говорили когда-то, «давать вводные»:
– В рамках военного положения открываются большие возможности навести порядок. Люди пусть думают, что всё осталось, как было. Но всё по-другому будет, слышите? Военное время и диктатура. Всех, кто против, – арестовывать, потом разберёмся. Хороший повод ещё раз каждого на свет посмотреть. Кто все эти годы оплакивал Россию – выявить и взять под контроль, понятно я говорю? Выдвигайте вперёд молодых, смелых, вон Водянкина! Павел – человек перспективный, серьёзно говорю! Не зря мы его выдвигаем!