Квантовый мост

Инга встала, потянулась к пачке с сигаретами. Закурив, вышла на балкон и села на деревянный табурет. Все еще теплое сентябрьское солнце приятно грело спину, но порывы прохладного ветра заставляли ежиться и сожалеть о том, что не захватила куртку или хотя бы свитер, а вышла на свежий воздух в чем была – в домашних шортах и футболке. Инга торопливо затягивалась, потирая озябшие плечи, и пыталась унять тошноту, которая не отпускала после просмотра страшного видео. Жуткие кадры всплывали перед внутренним взором, бросая в дрожь. Не то чтобы она боялась, нет, но наблюдать такое было просто отвратительно. Однако она понимала, что посмотреть запись еще хотя бы раз ей в любом случае придется: чтобы сделать необходимые выводы для себя и для полиции. Кстати, о полиции…

Инга щелчком отправила окурок за перила балкона и вернулась в гостиную. Осмотрев письменный стол, выискала среди кучи нужных и ненужных бумажек визитную карточку Рогова. Кроме контактной информации, звания и должности, на визитке имелось миниатюрное фото следователя – легкая, чуть высокомерная улыбка на продолговатом лице с заостренным подбородком, аккуратно уложенные на косой пробор волосы, высокий прямой лоб. Ему б не следователем, ему б на сцену и микрофон в руки. Стадионы бы собирал.

Инга усмехнулась своим мыслям. Достала из кармана шортов телефон, набрала номер, но через несколько секунд приятный женский голос сообщил, что абонент не может принять звонок.

Досадно, когда тот, кто тебе нужен, оказывается недоступен.

6

Вечер прошел как обычно: чтение, просмотр новостей и беседа по скайпу с сыном. Алекс, которому в декабре исполнялось двенадцать, учился в пятом классе и жил у своего отца вместе с его новой семьей. Когда обсуждали развод со Стефаном, Инга против такого расклада не возражала, скорее была его инициатором: она ничуть не сомневалась, что мальчику, родившемуся в Швеции, будет лучше остаться на родине. И дело не только в уровне жизни. Ингу прежде всего беспокоило, что дети с таким диагнозом, который был поставлен Алексу, в России обычно не получают и половины той помощи, на которую можно рассчитывать в Скандинавии. Знакомая с нравами детей в обеих странах, она была уверена, что насмешек и травли проще избежать там, где в аутистов не тычут пальцем и не называют даунами, – легкая форма этого расстройства позволяла Алексу обучаться в обычной школе, а дети в них терпимы не всегда. Да и русский сына оставлял желать лучшего: вряд ли мальчишка, привыкший большую часть времени разговаривать на шведском, потянул бы тяжелейшую программу российского среднего образования.

Стефан же, который ужасно боялся, что бывшая жена увезет от него сына в чужую страну, куда без визы не попасть, был безумно рад оставить ребенка у себя. Алекс получил собственную спальню с отдельным входом, душевой и туалетом: просторная загородная вилла в восточных предместьях Стокгольма, куда переехал Стефан со своей новой женой, изобиловала пустыми комнатами. Отдельную отвели даже Инге – для тех случаев, когда она приезжала навестить ребенка. Бывший великодушно отказался от алиментов и вместо этого предложил оплачивать ее расходы на дорогу. Инга, поразмыслив немного, согласилась. Почему бы, собственно, и нет? Обладая двойным гражданством, она могла беспрепятственно навещать сына всякий раз, как удавалось выбить у Мотыгина отпуск. Бывало, приезжала и на уикенд. Словом, такой расклад устраивал всех. Кроме Алекса.

Слезы, мольбы не бросать и забрать с собой, намеренно сломанный замок на ее чемодане и прочие обескураживающие своей наивностью попытки не позволить маме уехать – все это не казалось таким уж страшным, можно было пережить и стереть из памяти. Но забыть его взгляд тогда, в аэропорту, у самого турникета, нерушимой границей пролегшего между провожающими и пассажирами, Инга не могла до сих пор. Большие ярко-синие глаза, в которых застыли, как печать на сургуче, растерянность, обида и неверие. Неверие в то, что мама не шутила и что взаправду уезжает. Тот день в аэропорту она, наверное, будет вспоминать до конца своих дней.

Сейчас, беседуя с мамой, мальчик в своей обычной немногословной манере отвечал на вопросы, по большей части односложно. Скупыми короткими фразами поведал о вчерашнем походе с папой в кино и об успехах в школе, а под самый конец разговора, когда начали прощаться, поинтересовался, отчего она так странно выглядит. Инга украдкой посмотрела на свое изображение, заключенное в небольшой квадрат в окне скайпа, и решила, что мальчик подрос и научился дипломатичности: слово «странно» в его устах прозвучало явным эвфемизмом. В ответ Инга, избегая неприятных подробностей, рассказала о страшном происшествии в лаборатории. Алекс посочувствовал ей, а потом посоветовал принять снотворное и лечь спать пораньше, чтобы как следует отдохнуть. Так она и поступила.

7

Рогов перезвонил вечером следующего дня. Инга вышла из душа и натиралась кремами, когда смартфон, пристроенный на полочке в ванной и работавший как онлайн-радио, оборвал передачу и затренькал. Она торопливо вытерла руки салфеткой и ответила на звонок:

– Слушаю.

– Добрый вечер, – послышался знакомый баритон. – Доктор Вяземская, это вы?

– Я.

– Рад вас слышать. – Прозвучало слишком чопорно, чтобы быть правдой. – У меня пропущенный звонок с вашего номера… простите, был чрезвычайно занят, тройное убийство.

– Да-да, без претензий, все понимаю. Я изучила материалы полисомнографии, хотела бы поделиться соображениями.

– Превосходно! – Вот это прозвучало искренне. – Лучше при личной встрече.

– Разумеется.

– Вас устроит завтра часиков в шесть?

– Вполне.

– В паре кварталов от вашего института есть небольшое уютное кафе, называется «Ароматы Бразилии». Там подают отменный кофе…

– Терпеть не могу кофе, – как можно мягче сказала Инга, – но если там подают и чай, то я совсем не против.

– Вот как, – озадаченно произнес Рогов, – только чай и никакого кофе?

– Именно. Что вас удивляет? Чайная церемония существовала в мире еще со времен династии…

– Знал я одну женщину точно с такими же пристрастиями, – перебил он. – Удивительное совпадение… ладно, не важно. Значит, завтра в шесть у входа в «Бразилию»?

– Да, – в некоторой растерянности ответила Инга, – до завтра.

– Доброй ночи!

Она отключилась и задумчиво опустила телефон в кармашек банного халата. Втирая в руки ромашковый крем, вышла из ванной и направилась в спальню. Разговор оставил в душе едва уловимое чувство незавершенности. Незаданные вопросы и несказанные слова зароились, закружились, будто рассерженные пчелы над ульем. Но Инга старалась не терять рассудительности и здравости ума, а потому загнала пчел в улей и отправилась спать.

8

Атмосфера в Институте психиатрии и неврологии стала налаживаться лишь после обеда следующего дня. Это частично объяснялось тем, что начальство объявило о досрочной выплате премиальных, и, кроме того, люди просто стали отходить от шока. Инга считала, что не существует такой ситуации, с которой человеческая психика не смогла бы справиться при условии, что для этого имеется достаточно времени. И вот, к концу дня, всегда улыбчивый и веселый Мирошниченко вновь начал шутить, бодрая и энергичная Алена – подтрунивать над коллегами и даже флиртовать, а задумчивый и рассеянный Веньяминов – тихонечко мурлыкать себе в бороду любимые мелодии семидесятых. Да и Инга ощутила, что нервная дрожь, бившая ее сутки после происшествия, ослабила хватку, открыв место в душе чему-то еще кроме жутких картин разорванного Буковского. Среди пациентов поползли слухи, посыпались вопросы, но сотрудники, следуя четкой инструкции руководства, отсылали всех любопытствующих к информационным бюллетеням МВД.

Ближе к концу рабочего дня Инга поймала себя на том, что чаще обычного поглядывает на часы. Раньше могла работать дотемна, не вспоминая, который час, и зачастую покидала здание института последней. Теперь же она пристально отслеживала по-черепашьи медленное движение минутной стрелки и, когда настенные часы в ординаторской показали половину шестого, сохранила работу и выключила компьютер.

Инга достала из-под стола рюкзак и выудила оттуда зеркальце. Раскрыла, принялась изучать свое отражение. Папулы вокруг глаз были сегодня не очень видны. Появившись в возрасте восьми лет, малозаметная россыпь розовых пятнышек успела стать привычным атрибутом внешности, о котором она большую часть времени и не вспоминала. Но сейчас отчего-то захотелось этот изъян хоть как-то замаскировать.

Косметикой Инга не пользовалась, но флакончик с тональным кремом обычно носила с собой. Несколько аккуратных, точных движений пальцами вернули коже лица вид, который большинство женщин сочли бы нормой. Затем она расчесала и аккуратно уложила пикси – точно так, как пару недель назад ей показали в парикмахерской. Процедуру завершила контрольным осмотром, поворачивая зеркальце под разными углами, и заключила, что выглядит, если не прекрасно, то хотя бы ничего. Когда часы показали без пятнадцати шесть, она поспешила к двери, на ходу натягивая куртку.

Вечер четверга выдался теплым и ясным. В этот час на улице было людно: многие торопились по домам, некоторые направлялись в магазины за продуктами, а кто-то спешил в ближайший бар пропустить по стаканчику.

Инга держала путь к «Ароматам Бразилии». Она решила пойти короткой дорогой через небольшой парк, в котором частенько прогуливались собачники с питомцами и мамаши с колясками. Не хотелось ни опаздывать, ни даже приходить ровно. Она задумала явиться хотя бы на несколько минут раньше, чтобы занять столик поуютнее и привести мысли в порядок. В голове все еще царила кутерьма после прошедшего рабочего дня. Порой казалось невероятным, как можно всего за восемь часов выполнить столько дел. Чашка крепкого зеленого чая была бы сейчас в самый раз…

Из раздумий вырвал оглушительный лай. Инга резко обернулась – на нее с другого конца большой поляны во весь опор мчался огромный черный ротвейлер. Хозяина поблизости видно не было. Она замерла как вкопанная – время вдруг замедлилось, потянулось, точно кисель. Рассвирепевший пес стремительно приближался, захлебываясь яростным лаем, но Инга видела его, словно в замедленном кино. Все чувства исчезли, в душе воцарился вакуум. Когда расстояние сократилось до двадцати метров, она будто очнулась – взгляд упал на увесистый булыжник. Одним молниеносным движением она наклонилась, схватила камень и швырнула в несущегося пса. Снаряд угодил точно в верхнюю часть передней лапы. Раздался отвратительный хруст, зверь жалобно взвизгнул, споткнулся и перекувыркнулся через голову, громко скуля. Инерция протащила его еще пару метров; на асфальте остался алый след.

– Ах ты сука! – заорал откуда-то справа грубый мужской голос. – Что ж ты наделала, овца?!

Рядом с Ингой вырос мужчина в черных трениках и спортивной куртке. Изрыгая потоки мата вперемежку с угрозами, он подскочил вплотную, навис над ней бешенной глыбой и замахнулся. Небритое лицо исказилось в приступе гнева, огромные кисти сжались в кулаки. Инга отступила на шаг, достала из кармана перцовый баллончик и брызнула ему прямо в лицо. Мужчина заорал, принялся тереть глаза, замотал головой. Инга подошла к нему и хрипло процедила:

– Еще раз увижу твою псину без поводка, проломлю ей башку.

Ответом были рев и мат, звучавшие в унисон со скулежом раненного пса.

Вокруг стали собираться зеваки, кто-то достал телефон, желая запечатлеть драматичную сцену на видео. Но Инга решила поставить точку в этой истории. Спрятав баллончик в карман, она накинула капюшон и заспешила прочь. В душе по-прежнему зияла пустота.

9

Явиться на встречу первой не удалось. Когда Инга вошла в кафе, то сразу увидела Рогова за столиком в дальнем углу помещения. Следователь помахал ей, она улыбнулась и направилась к нему.

В стеклянных витринах красовались, привлекая восхищенные взгляды, разнообразные пирожные и торты, поделенные на слайсы. Вдоль стены за прилавком тянулись полки с жестяными коробками, на которых крупными буквами были выведены названия чайных сортов. Коробки играли бликами, приветливо подмигивая посетителям.

Рогов встал ей навстречу. Они пожали друг другу руки, и Инга отметила, что ладонь у него крепкая и сильная, а рукопожатие уверенное и твердое. Это, как она слышала, многое говорило о характере. Что именно, вспомнить не получилось, но, кажется, что-то положительное и хвалебное.

– Добрый вечер, доктор Вяземская, – поприветствовал ее следователь, пока она снимала куртку и усаживалась в кресло. Сам сел только после этого, заняв неширокое канапе напротив.

Инге показалось, что в кафе жарковато. Несколько больших стационарных кофе-машин шипели и плевались паром, выцеживая из себя ароматные черные струи, иногда со взбитыми сливками или с молоком и различными добавками. Возле машин суетились работники, выполняя заказы многочисленных клиентов.

– Зовите меня Инга, – ответила она вместо приветствия и вежливо улыбнулась. Украдкой осмотрела собеседника, пока тот устраивался на канапе. Сегодня он был при параде: темно-синий пиджак и брюки, светло-голубой галстук с замысловатым узором, ослепительно белая рубашка. Образ «мужчины с обложки» дополнили бы золотые запонки и шелковый платочек в нагрудном кармане пиджака, но эти элементы отсутствовали. И к лучшему, решила Инга, иначе было бы чересчур.

– Вы взволнованы? – насторожился он. Заметить ее состояние после инцидента со злобной собакой оказалось нетрудно. – Что-то произошло?

– Да так, знаете ли, пришлось заняться дрессировкой невоспитанных четвероногих, – уклончиво ответила она.

– На вас напала собака? – догадался следователь. – Вы, наверное, перепугались? Вас укусили?

– Да. Нет. Нет, – лаконично ответила Инга на все три вопроса, но легким кивком дала понять, что оценила его обеспокоенность. Добавила: – Знаете, сама удивлена, но нет, не испугалась. Совершенно.

Рогов вскинул бровь, посмотрел озадаченно. Возможно, решил, что собаки нападают на нее каждый божий день и она просто привыкла.

– Закажем что-то? – предложила Инга, желая сменить тему.

– Это лишнее, – ответил Рогов, и на его губах заиграла довольная улыбка.

– То есть? – нахмурилась она.

– Уже заказал. Вот – девушка несет наш заказ.

К ним как раз подходила официантка. Через мгновение на стол опустился широкий прямоугольный поднос на подставке. На нем уместились две фарфоровые чашки с блюдцами, небольшой кофейник и того же размера чайник; рядом круглая сахарница, тарелка с дольками лимона и вазочка с длинными тонкими плитками темного шоколада.

– Чай с жасмином, – поспешил предупредить молодой человек.

– Я догадалась по аромату, – сказала Инга с нескрываемым удивлением в голосе. – Откуда такая осведомленность?

– Профессия обязывает, – многозначительно заявил Рогов и налил ей светлого янтарного напитка, а себе черного кофе.

Инга немного растерялась, не зная, как истолковать подобное внимание. Решила взять инициативу в свои руки.

– Что слышно от судмедэкспертов?

Рогов ответил не сразу. Отпил кофе, потом еще, неторопливо смакуя вкус, затем взял из вазочки плитку шоколада, отломил кусочек и закинул в рот. Чашку держал за ручку двумя пальцами, изящно выгнув мизинец, но делал это совершенно натурально. У Инги возникло твердое убеждение, что подобная утонченность, даже рафинированность, в манерах произрастает у Алексея не из стремления рисоваться перед окружающими, а является естественной, глубоко укоренившейся чертой его характера.

– Экспертиза разводит руками, – произнес он наконец и слегка нахмурился, – заключение только предварительное, но никаких признаков насильственной смерти пока не обнаружено. В крови – ни малейших следов психотропов или наркотиков, даже алкоголя. Как бы странно это ни выглядело, но смерть Буковского и правда смахивает на суицид.

– Скажите, экспертиза ведь включает вскрытие черепной коробки и исследование головного мозга, не так ли?

Инга пригубила чай. В этом кафе его заваривали явно дольше, чем полагалось, однако вкус и аромат это не портило.

– Совершенно верно. Почему вы спрашиваете?

– Ничего необычного в мозге не обнаружили?

Рогов замер с чашкой на полпути к губам, посмотрел на собеседницу пристально, даже слегка прищурился, словно пытался прочесть ее мысли.

– Та-ак, – он опустил чашку на блюдце, наклонился вперед, – поподробнее, пожалуйста, что необычного патологоанатомы могли обнаружить в мозге Буковского?

– Например, какие-то аномалии в височных долях, а особенно в миндалинах.

Он выпрямился, сложил руки на груди, продолжая буравить ее подозрительным взглядом. Возможно, раздумывал, уместно ли оглашать постороннему человеку подробности судмедэкспертизы. Или просто вспоминал содержание патологоанатомического заключения.

– Ваша проницательность делает вам честь, – признал он после паузы. – Да, в самом деле, нарушения в обеих миндалинах были первым, о чем мне сообщил эксперт, который делал вскрытие. Это потрясло его больше всего, не считая, разумеется, внешних повреждений на лице и горле Буковского.

Следователь отпил еще кофе. Инга замерла и напряглась, ожидая продолжения. Где-то за спиной громко разговаривали посетители кафе, слышались раскаты заливистого хохота, звон посуды, хлопанье входной двери. Воздух полнился ароматами разных сортов чая и кофе, пирожных и горячих булочек с ванильным кремом, еще чего-то вкусного и аппетитного. Когда чашка опустела, Рогов заговорил вновь:

– Полностью подавленный механизм гиперполяризации нейронов – вот что он мне сообщил. Я не силен в нейрофизиологии, а потому не очень понял…

– Если коротко, то это внутренний механизм, защищающий нейроны от чрезмерного возбуждения, – подсказала Инга.

– Да-да, что-то в этом роде, – покивал следователь, – словом, этот механизм полностью отсутствовал именно в височных долях, а сами миндалины… они словно бы… мм… взорвались изнутри: полный разрыв аксонных и дендритных связей, обильное кровоизлияние. Да, как-то так.

Инга почувствовала, как сердце застучало при этих словах. Картина, описанная Роговым со слов судмедэксперта, казалась естественным физическим проявлением тех показателей, которые выдала полисомнография.

– Ну что ж, Инга, теперь ваша очередь, – он указал на нее рукой, будто сделал пас мячом, – вы же не просто так спросили о результатах некропсии.

Инга допила чай, налила из чайничка еще. Аромат жасмина приятно защекотал ноздри.

– То, о чем вам поведал эксперт, – начала она, – прекрасно согласуется с результатами, которые мы получили после анализа полисомнографии. Дело в том, что мозг человека не создан для работы с импульсами подобной интенсивности…

Зазвонил телефон. По мелодии звонка Инга догадалась, что это Женя – друг детства, с которым и ныне часто общалась. Она запнулась на полуслове, невольно скосила глаза на экран вибрирующего на столе аппарата.

– Ответите? – предложил Рогов.

– Позже перезвоню, – поколебавшись мгновение, сказала Инга и нажала кнопку сброса, потом продолжила: – Так вот, я проанализировала данные полисомнографии и пришла к выводу, что интенсивность страха, который пациент испытывал во сне, многократно возрастала от раза к разу, пока в последнюю ночь не достигла своего максимума. Отсюда – жуткие последствия. Показатели уже первых ночей значительно превышают средние значения, принятые для измерения таких явлений. А данные за последнюю ночь вообще кажутся компьютерным глюком. Если бы я не видела, во что превратил себя Буковский, и если бы не услышала от вас заключение судмедэксперта, то была бы абсолютно убеждена в сбое электроэнцефалографа. Теперь же, учитывая эти факторы, понимаю, что инцидент – не глюк, а новый и доселе не изученный феномен сомнологии. Не просто не изученный, но никогда прежде не упоминавшийся. Нигде и никогда! До нашей встречи я успела созвониться с парой коллег в России и за рубежом, прошерстила литературу – ничего подобного.

Инга перевела дух, откинулась на спинку кресла, глотая остывший чай и наблюдая за холеным лицом Рогова. Оно выражало недоумение, смешанное с тревогой. Следователь задумчиво теребил кончик тонкого носа, разглядывая остатки кофе в чашке.

– Чего-нибудь еще желаете? – на ходу поинтересовалась проносящаяся мимо официантка.

Инга молча покачала головой, Рогов вообще проигнорировал вопрос, погруженный в раздумья.

– Страшно, – наконец заключил он.

– Страшно, – согласилась Инга. – Помимо всего прочего, еще и потому, что помочь несчастному мы никак не могли. Его вообще не получалось разбудить, когда он находился в фазе быстрого сна и видел кошмар. Не представляю, как такое возможно. К тому же токсинов или психотропных веществ, которые могли бы вызвать кошмары, ни в крови, ни в тканях, как вы сказали, экспертиза не выявила.

– Нет, – покачал головой Рогов, – ничего. Чист как стеклышко. Тьфу ты, дьявольщина какая-то!

Оба снова погрузились в молчание, размышляя о происшествии и связанных с ним деталях. Прошло несколько минут, прежде чем Рогов, словно очнувшись от сна, взглянул на часы и виновато сообщил:

– Простите, мне уже пора. Меня ждут.

У Инги чуть не вырвалось: «Кто ждет?» – но она вовремя прикусила язык. Вежливо улыбнулась и спрятала телефон в карман куртки, небрежно брошенной на соседнее кресло.

– Понимаю, мне тоже пора, – сказала она, доставая бумажник.

– Не стоит, – вскинул руки следователь, – все оплачено.

– Это вы зря, – заметила Инга с укором и сунула бумажник обратно в рюкзак.

Когда они вышли на улицу, уже смеркалось. Столпотворение часа-пик пошло на убыль, на тротуаре стало просторнее, дорожные пробки рассосались.

– Спасибо за приятную занимательную беседу, – улыбнулся Рогов, протягивая руку. – Звоните, если что-то еще пожелаете сообщить.

– Взаимно, – коротко, но искренне ответила Инга и пожала его горячую твердую ладонь, – Обязательно.

Она зашагала обратно в сторону здания института, где неподалеку от входа стояла ее машина. Пока шла, чувствовала устремленный на нее взгляд. Возникло желание обернуться, помахать рукой, но Инга усилием воли удержалась. Пусть смотрит, не жалко.

10

В назначенный час она, покормив Жосю и наскоро выкурив сигарету, открыла скайп и набрала сына.

– Привет, мам, – ответил искаженный динамиками мальчишечий голос. На экране возникло узкое светлое лицо с острым подбородком, обрамленное копной волнистых соломенных волос. Большие синие глаза смотрели грустно, даже испуганно. Взглянули в объектив камеры лишь на мгновение, а потом уставились, как обычно, куда-то мимо.

– Приветики! – весело сказала Инга и помахала в камеру. – Как поживаешь?

– Все прекрасно, – быстро ответил мальчик. – А как ты?

– Я-то хорошо, а вот ты давай-ка, рассказывай, чего невеселый такой?

– Я невеселый?

– А то я не вижу!

Алекс вздохнул, посмотрел в сторону, тихо заговорил:

– Ну… история. Урок истории. Негры.

– Чернокожие, – мягко поправила Инга. – При чем здесь они?

– Я сказал… – мальчик потупил взгляд, – что у чернокожих нет ни капли ДНК неандертальцев. Я читал. Журнал по биологии.

– Та-ак, – Инга сглотнула, всматриваясь в уводящего взор ребенка. – И что?

– Ильяс крикнул мне… что я расист.

– Этот тот, чьи родители из Замбии? – вспомнила Инга.

– Угу. Фрекен Хартман велела мне уйти. Из класса.

Инга закусила губу, затеребила заусеницу на пальце.

– А у фрекен есть данные, что в ДНК современных африканцев имеются следы генома неандертальцев? – не удержалась она, но тотчас спохватилась, махнула рукой. – Алекс, не расстраивайся, ты не сделал ничего дурного. Папа в курсе?

– Да. Он завтра пойдет в школу. Вызвали.

– Все будет хорошо…

– Не будет, – отрезал Алекс и взглянул на мгновение ей в глаза. Она успела заметить в них блеск. – У меня не будет.

– Да что ты, солнышко, – Инга попыталась улыбнуться, но получилось с трудом, – конечно же…

– Не будет! – мальчик упрямо тряхнул копной волос.

– Да нет же! Почему ты…

– Я знаю. Потому что… – он замялся, отвернулся, буркнул едва слышно: – Знаешь сама.

– Алекс!

– Мне пора делать уроки. И спать. Пока.

Инга, сглотнув ком в горле, кивнула и выдавила улыбку. Вложив в голос как можно больше нежности, пожелала сыну спокойной ночи и отключилась.

Крышка ноутбука с треском захлопнулась, стул отлетел к стене, сигарета запрыгнула меж губ. Зажигалка после недолгого сопротивления уступила и выплюнула ровный желто-красный бутончик пламени. Затяжка, другая, и струя сизого дыма устремилась в начинающий желтеть потолок. «Знаешь сама». Слова прозвучали как скрежет ключа в старом заржавевшем замке, за которым пряталось тягостное, почти забытое чувство вины.

Постаравшись отодвинуть подальше бессмысленные здесь и сейчас переживания о сыне, Инга потратила остаток вечера на размышления о разговоре со следователем. Одновременно просматривала научную литературу как в бумажных изданиях, так и в виде электронных публикаций в поисках случаев, похожих на происшествие с Буковским. Просидев за компьютером до самой полуночи, не обнаружила ничего, кроме нескольких статей о синдроме внезапной и необъяснимой смерти и описания самоубийства художника Тобиаса Вонга, который повесился во сне в 2010 году. Ни то, ни другое никак не могло помочь в понимании странного феномена, который открылся в связи с жуткой смертью несчастного пациента. В конце концов, Инга пришла к заключению, что поиски бесплодны и результата, скорее всего, не принесут. Силы и время она решила посвятить изучению уже случившегося. Она твердо вознамерилась завтра вновь, и в этот раз с участием опытных коллег, проанализировать результаты полисомнографии. А через несколько дней – еще раз связаться с Роговым, когда будет готово окончательное заключение судмедэкспертизы. Возможно, даже появится шанс получить его копию и внимательно изучить.

Укладываясь в постель в первом часу ночи, Инга со стыдом вспомнила, что так и не перезвонила Жене. Вряд ли он из-за этого обидится, но такое поведение было не в ее правилах. Строго-настрого наказала себе связаться с приятелем завтра же с утра, и с этим провалилась в сон.

11

Утро выдалось просто отвратительное. Инга проигнорировала будильник и позорно проспала; открыла глаза за десять минут до начала рабочего дня. Рассыпая матерки, наскоро умылась, выхватила из холодильника банку фруктового йогурта и, бросив Жосе горсть сухого корма, выбежала из квартиры.

Села за руль, повела неторопливо и осторожно. Гнать в час-пик при всем желании не вышло бы, и это вызвало облегчение: стресс за рулем ни к чему хорошему не приводит. К тому же есть возможность перезвонить другу. Она набрала номер на телефоне, подключенном по блютусу к машине, и вскоре в салоне послышались гудки дозвона. Через несколько секунд тихий, чуть грустноватый мужской голос ответил:

– Инга, здорово!

– Привет, Женька! Прости, вчера совсем замоталась, совершенно забыла перезвонить…

– Да ладно, уже не актуально.

А ведь в голосе у него не грусть, а скорбь, подумалось Инге.

– В чем дело-то было? Может, я еще… – Она дала по тормозам и вывернула руль, избегая столкновения с подрезавшим ее фордом. – Вот дебил! Прости, это не тебе. Говорю, может, я еще смогу что-то сделать?

– Уже вряд ли, – невесело усмехнулся Женя, – я насчет Ирины Владимировны звонил. Меня Наташа попросила ее к тебе в институт определить.

– А что с ней такое? – насторожилась Инга. Она знала его тещу, эту мягкую, добрую женщину, виделась с ней разок, когда была в гостях у Жени и его семьи. Ирина Владимировна оставила очень приятное впечатление: спокойный рассудительный человек, начитанный и внимательный.

– Уже ничего, – вздохнул Женя, – последние несколько дней она Наташке жаловалась, что ее замучили кошмары, да такие, что ее всю трясло. И снились-то не монстры и не маньяки, а просто какая-то несуразица – фиолетовые полоски, или линии, или что-то в этом роде…

– Что?! – Инга снова ударила по тормозам, резина завизжала об асфальт, машина застыла посреди дороги.

– Кошмары, говорю, мучили ее, – повторил мужчина громче, решив, что собеседница не расслышала, – а сегодня ночью…

– Господи, что случилось, Женя? – Инга почти кричала.

– Скончалась. Врачи говорят, разрыв сердца вследствие инфаркта. Наташка только что из морга звонила.

Инга молчала, не в силах вымолвить ни слова. Тупо смотрела вперед на объезжающие ее автомобили и автобусы. Ей гневно сигналили, показывали средний палец, кто-то даже не поленился притормозить, открыть окно и швырнуть в нее картонный стакан с шейком из «Макдональдса». Стакан шлепнулся на капот, розоватая жидкость растеклась по металлической поверхности, но Инга сидела не шевелясь. Пальцы сжали пластик руля, костяшки побелели.

– Инга, ты там? Алло?

Она потрясла головой, сбросила оцепенение. Затем, оглядевшись и оценив обстановку, осторожно вырулила с середины дороги и припарковалась на обочине, включила аварийку.

– Да-да, я здесь, – ее голос зазвучал хриплее обычного. – Ужас, конечно, сочувствую.

– Спасибо. За тем и искал тебя вчера. Теща звонила, рыдала, просила помочь, а чем мы ей поможем? Мы ж не врачи. Вот я и подумал к тебе ее направить.

– Жень, – перебила Инга, – а что за полоски ей снились?

– Да какая разница, – Женя опять тяжело вздохнул, – что теперь изменишь.

– Мне как сомнологу интересно.

– Говорю же, какие-то страшные, по ее словам, фиолетовые полоски, скрещенные между собой. Говорила, что боится их до умопомрачения, в дрожь бросает, если днем вспоминает сон. Две ночи подряд ей эта фигня снилась, а сегодня ночью вот…

Инга сглотнула комок.

– Никак в толк не возьму, – продолжал мужчина, – что в полосках страшного? Моей дочурке как-то раз клоун с ножом приснился, вот это я понимаю, страшно. Но полоски…

– Женя, можно, я заеду к вам вечерком?

– Да ради бога, тебе мы всегда рады.

– Спасибо. До вечера.

Инга отключилась. Уронила голову на руль, закрыла глаза.

– Твою дивизию… – едва слышано прошептала она и заглушила двигатель.