– А дома́? Людям будет куда возвращаться?
– Будет. Но честно скажу нескоро. Из восьми сотен многоквартирных зданий повреждено семь с половиной. Больше половины восстановлению не подлежат. Заново строить придётся, – он поставил кружку, – благодарствую, мне уж бежать пора, так что давайте быстро всё излагайте. Свечи есть?
– Есть, конечно. Сколько мне надо? Солнышко спать – и я за ним ложусь.
– Что ещё?
Старушка пожала плечами:
– Всё есть вроде.
– Так, дрова уже глянул. Через два дня Коля придёт, поколет. Гуманитарка прибыла, девчонки сейчас всё расфасовывают. Так что продукты и стиральный порошок на следующей неделе доставим. А пенсию завтра с бухгалтером завезём, ждите. Какие ещё требы?
– Да какие требы? Дима, когда война кончится? Мы же так хорошо жили до всех этих всех майданов… Ты такие праздники нам делал, а спектакли какие замечательные ставил… До сих пор вспоминаю.
– Скоро закончится. Наши ребята порядок наведут, даже не сомневайтесь! – Дмитрий Иванович стукнул кулаком по столу, тот зашатался.
Мужчина ловко достал гаечный ключ из рюкзака и наскоро принялся подтягивать болты на импровизированном столе, который как-то собрал из подручных материалов.
– Фёдоровна, может, ещё что подкрутить?
Та отмахнулась.
– Тогда, бывайте. Не хворать!
Он закинул рюкзак на плечи и стремительным шагом покинул жилище.
Привычный маршрут обхода жителей, которые не стали на зиму переселяться в пункты временного размещения, сегодня давался с трудом. Пенсионеры норовили пригласить в гости. Пожилые люди остались совсем одни в пустынном пригороде и соскучились по обычному человеческому общению. Как не уговаривал он их, как начальник отдела жизнеобеспечения, посещать отапливаемые комфортные пункты, где можно было и принять душ, и поесть, и зарядить фонари и телефоны, те отказывались: старики «держались» за родные стены.
В сумерках Дмитрий Иванович добрался домой. Не включая фонарь, он, засуетившись по хозяйству, завёл беседу с портретом покойной супруги:
– Сашка звонил из Ростова. Сессию сдаёт хорошо. Ещё один экзамен остался. Сын башковитый у нас, весь в тебя…
Внезапно на улице блеснули фары. Мужчина осторожно приблизился к окну. У соседского дома остановился незнакомый автомобиль.
«Тамаркина семья давно съехала. Если бы возвращались, я бы знал. Чужие!» – мгновенно проанализировал обстановку Дмитрий Иванович.
Мотор затих, но из машины никто не выходил. Завибрировал мобильник. Начальник жизнеобеспечения не мог не ответить, звонил его единственный специалист, мастер на все руки. Продолжая наблюдать, Дмитрий Иванович принял звонок:
– Да, Андрей.
– Иваныч, сегодня, когда отопление в угловом доме подключали, несколько квартир вскрывать пришлось. В одной старика обнаружили. Там всё оформили, убрали. Деда похоронили. В общем, всё как полагается, сделали. Надо гроб в запасник сколотить, а доски закончились.
– А чего сейчас звонишь?
– Да это я так, к слову пришлось… Днём кое-что сказать забыл. Пока с этим всем бегал, приметил светлую легковушку. Не наша. Вот только номер запамятовал.
– Принято. Сообщу, куда следует.
Попрощавшись с помощником, Дмитрий Иванович вызвал наряд полиции, прихватил в качестве железного соратника разводной ключ и прокрался к соседям. Он бесшумно обошёл вокруг дома, протиснулся за бревенчатый сарай и выглянул из-за угла. Тучный детина озирался по сторонам у калитки, второй, тощий, приник к входной двери.
Дмитрий Иванович слепил снежок и бросил прямо в голову здоровяку. Пока тот, сбитый с толку, отряхивался, мужчина подскочил сзади, ударил между лопаток разводным ключом и толкнул верзилу в снег. Тот повалился ничком. Дмитрий Иванович моментально схватился за ботинок верзилы, зафиксировал ему правую ногу: упёрся своим правым коленом в землю, этой же ногой вставил под колено здоровяка свой голеностопный сустав. Левой ногой он придавил согнутую правую ногу верзилы. Услышав потасовку, тощий рванул на подмогу сообщнику. Но тут детина заорал от боли: Дмитрий Иванович немного подался вперёд и сработал болевой захват. Тощий на мгновение замер. Этого времени Дмитрию Ивановичу хватило, чтобы обыскать здоровяка. Он забрал у верзилы пистолет «Макарова», снял с предохранителя и навёл на тощего:
– Руки вверх!
Тот дёрнулся к карману куртки. Прозвучал выстрел. Ругаясь, тощий схватился за плечо. А Дмитрий Иванович жёстко произнёс:
– Ещё одна попытка, ещё один выстрел. Уяснил?
Тощий не ответил, но притих. Дмитрий Иванович, не слезая с верзилы, дождался наряд полиции.
Доставка нарушителей в участок прошла быстро. После оказания первой помощи грабителей отправили в камеру. Заканчивая оформление протокола, сержант осведомился:
– Дмитрий Иванович, откуда приёмами владеете?
Рядом расхохотался капитан-напарник:
– Ты чё? Это же тот самый «Иваныч»! Он же срочную службу в спецназе проходил. С четырнадцатого года чертей-фашистов и их пособников гоняет.
– Позывной «Иваныч»? – сержант с восхищением уставился на начальника отдела жизнеобеспечения.
Тот скромно кивнул.
– Иваныч, всё так же пешочком? Подвезти? – предложил капитан.
– Не. Здоровее буду. Бывайте!
*«Лепесток» – противопехотная мина.
Отец Пётр
После прошедшего накануне боя солдаты Народной милиции ДНР занимали укрепления, брошенные сбежавшими националистами. Всюду были следы от снарядов: земля испещрена осколками, ветки деревьев обгорели, зияли воронки. В воздухе витал запах гари. Настроение бойцов было приподнятым, но про осторожность никто не забывал. Линия фронта пролегала совсем близко.
Послышался звук старенькой «Нивы», которая на огромной скорости протарахтела по разбитой дороге. В бойнице блиндажа показалось веснушчатое лицо:
– Походу «гуманитарка» прибыла. Командир сопроводил «Газель» с наклейками голубков. Я поражаюсь, и как только волонтёры не боятся так далеко забираться?
Через час на пороге бетонного блиндажа появился бородатый жилистый мужчина в камуфляже без погон, в каске и бронежилете. Он постучал по мощной железной двери, привлекая внимание тройки бойцов-новобранцев, занятых благоустройством центрального помещения.
– Бог в помощь!
– Спасибо, – отозвался парень, на руках которого виднелись синеватые узоры. – Вы кто?
– Гуманитарный груз привёз и детские письма.
Бойцы подобрели взглядами.
– Что делаете? – дружелюбно спросил мужчина.
– Хотите помочь, присоединяйтесь, а отвлекать нас не надо, – пробурчал крепыш в веснушках.
Мужчина улыбнулся:
– Я пришёл помочь.
Круглолицый парень со светло-рыжими бровями оживился:
– Надо листовки содрать. Тут националистам будто делать больше нечего было. Стены прямо как в деревенском туалете!
Крепыш невесело рассмеялся:
– А ну-ка за восемь лет такие укрепрайоны отгрохали, конечно, у ВСУшников было время всё тут облепить.
Боец с тату криво усмехнулся:
– Отгрохать-то, отгрохали, и оружие им НАТО подарило, да вот морального духу не хватило, чтобы позиции удержать.
Потирая бороду, мужчина задумчиво произнёс:
– Тут разве что закрасить…
Круглолицый замахал руками:
– Не-не! А дышать чем потом? Как вас там?
– Пётр Олегович.
– Идите Пётр Олегович, мы тут сами, нам только бомбоубежище осталось примарофетить.
Но тот уходить не собирался.
– Я с вами поговорить хотел. Воин русский он всегда духовный, милосердный. Если нет духовности, то не может человек быть истинно милосердным. На службу хочу вас пригласить, – кротко произнёс Пётр Олегович.
– Мы уже на службе! – изрёк круглолицый боец, и парни дружно расхохотались.
– Образы святые успокоение приносят. Молитва помогает очистить разум. Приходите, пообщаемся.
Парень с татуировками оголил руку:
– Смотрите, сколько я оберегов наколол, меня ни одна пуля не возьмёт. А пообщаться мы завсегда и так успеем.
Мудрый взор Петра Олеговича обратился к остальным. Крепыш потупил взгляд, шмыгнул носом и, покусывая губу, стал усерднее сбивать доски будущей скамьи. А круглолицый фыркнул:
– Я реалист. Увижу знамение, уверую. А вы там, в госпиталь сходите, или ещё куда. Тут мужики свою работу знают. Вам бы подальше отсюда надо. А то спасай вас потом, если что. Хлопот только прибавите.
Он сделал пару шагов, потянул за ручку, и хотел было открыть дверь, ведущую в бомбоубежище, но та распахнулась сама. Многие украинские блиндажи имели внушительной длины подземные ходы. Из лестничного прохода за дверью выпрыгнул с бесноватым видом боевик и открыл беспорядочный огонь.
Отец Пётр в миллисекунду осознал, что спасти бойцов, кроме него, некому: потому, как он попал в «слепую зону» за дверью, и боевик его не видел. Действия Петра Олеговича были молниеносными. В три прыжка он достиг железной двери и всем телом ударил по ней. Та сразила стрелявшего. Автоматная очередь, напоследок отстучав по потолку, прекратилась. Боевик кубарем полетел вниз и затих. Лёгкие ранения получили все новобранцы. Кто держался за плечо, кто за ногу.
Пётр Олегович достал из-под бронежилета наперсный крест и стал им крестить, остолбеневших бойцов:
– Господи помилуй! Помоги нам Господи!
Оцепенение сначала отпустило круглолицего:
– Батюшка, вы что? Мы же живые! Это самое главное!
Вторым пришёл в себя крепыш:
– Когда говорите служба?
– Ближе к вечеру.
– Придём! – ответил за всех третий.
Бабушка Оля
В украшенном флажками и шариками сельском доме всё было готово к празднику. Уже успевшие подзагореть на кубанском майском солнце близнецы Ваня и Варя ждали одноклассников к обеду. Но сейчас брат и сестра были заняты другим важным делом. Сидя в пижамах на диване, юные именинники пристально смотрели на экран мобильного телефона. Он стоял на журнальном столике под вазочкой с ландышами. Включённая громкая связь наполняла просторную комнату монотонными гудками. Ваня крутил в руках игрушечный командирский внедорожник и постукивал ногами по ковру. Варя, покусывая губы, крепко держала златовласую куклу. Бабушка, переминаясь с ноги на ногу, теребила поясок халата и поглядывала то на мобильник, то на внуков.
– Папа сейчас возьмёт трубку, не переживайте.
Ласковый тон немного успокоил, ребята переглянулись, но тут Варя засомневалась:
– А вдруг он, как мама, тоже занят?
Брат шикнул:
– Мама хирург, она сейчас чью-то жизнь в госпитале спасает!
Девочка гордо вскинула голову:
– Я знаю. Я не обижаюсь. Просто папа на фронте тоже без дела не сидит. Командовать батальоном сложно, наверное…
И тут на экране появился мужчина в папахе с блестящей кокардой.
– Папа! Папа! – радостно закричали дети и, соскользнув на ковёр, почти вплотную прильнули к экрану телефона.
– Мои родные! С днём рождения! Желаю вам каждый день смеяться и удивляться, радоваться жизни и мечтать! Вы наша ниточка! Вы наша надежда! Всё, надо бежать. Люблю, целую!
Он отключился. Улыбки потухли, но глаза светились. Бабушка, суетливо убирая телефон, затараторила:
– Ну, вот и ладненько, вот и поговорили.
Варя сморщила носик и задумчиво произнесла:
– Бабуль, а что значит – «вы наша ниточка»?
– А-а-а, так это он о преемственности поколений сказал. Нить, что в каждой семье традициями соединяет прошлое и будущее, она прочной должна быть.
– А если порвётся, то что? – озадачился Ваня.
– Падёт страна. Разрушится государство.
Близнецы скептически посмотрели на бабушку, а та, присев на диван перед внуками, продолжала:
– Вот мой дедушка, который воевал в Первую мировую, через революцию прошёл, и в Великую Отечественную войну родину защищал, поучал меня с братьями правилом табуретки. Он часто повторял: «Оля, смотри, чтоб сама знала и дитям своим наказ передала, что, коли они позабудут веру предков, откажутся от главы государства, родину любить не будут, то прахом всё посыплется и невольником бесправным народ станет».
Варя недоумённо спросила:
– И это всё из-за ниточки? Из-за того, что она порваться может?
– А как же? Кто начинает восхищаться и праздновать чуждые праздники, а свои забывать, не читая русских книг, предпочитает только заграничную литературу, тот не знает родной культуры и потенциальным предателем растёт. Пойдёт такой гражданин страну защищать, если враг подступит?
Близнецы переглянулись. Варя испуганно хлопала густыми ресницами. Ваня закрутил головой и уверенно произнёс:
– Предатель сбежит. И если некому будет пойти страну защищать, то дедушка прав, завоюют нас, рабами сделают.
– Молодец! На лету схватываешь, – похвалила бабушка.
Мальчик довольно хмыкнул, но тут в его глазах промелькнуло любопытство:
– Бабуль, только я не понял, причём табуретка?
– А вот причём. Я вам как учитель математики объясню. При наличии трёх точек через них можно провести плоскость. Три опоры дают возможность сделать табуретку. На двух ножках, и тем более на одной, она не устоит, не удержится тот, кто присядет, да и грохнется на пол. А три ножки по устойчивости не уступают четырём. Дедушка сравнивал эти три опоры с базовыми ценностями настоящего гражданина: стоять горой за веру, за правителя и за Отечество. Упустишь хоть одно, разрушится конструкция. Потому мои братья не одну табуретку на трёх ножках сколотили. Напоминалки этакие по всему дому были расставлены.
– А почему у нас ни одной нет? – спохватилась Варя.
– Те, что отец ваш сколотил, уж рассыпались…
Ваня вскочил:
– А как же мы? Мы можем сколотить!
Сестра тоже встала:
– Сделаем! Ты же нам поможешь?
Бабушка расцеловала внучат, трепетно приговаривая:
– Всё рассажу, всё покажу, вы наша ниточка, наша надежда.
Урок
Близился закат. Речная рябь окрасилась в оранжевые тона. Берег опустел. Последний денёк побывки Николай традиционно подарил сыну Алёше. Рыбалка удалась: два ведра карасей.
Как не оттягивал Николай этот момент, всё же пришло время собираться. Сворачивая снасти он, подмигнул сыну:
– Ну что боец, ещё вопросы остались о том, как рыбу удить?
– Никак нет! – отчеканил пятиклассник и озадачил, – па, а что в армии главное?
Николай на мгновение задумался. За плечами полтора десятка лет службы, есть чем поделиться… Но что ответить-то сыну, какой дать урок в соответствии с возрастом?
– А что именно тебя интересует? – уточнил Николай.
– Лучше тот, кто пистолет быстрее достанет?
– Вот ты о чём, – усмехнулся Николай, и за долю секунды вспомнил первые ученья на болотах…
Вонючая жижа хлюпала под ногами, силясь сорвать ботинки с десятка бойцов. Осенний ветер пробирал до костей. Ещё одна топкая преграда и их отделение закончит проходить полосу препятствий.
Один из бойцов недовольно прокряхтел:
– Может, ну его, а? Вон там по сухому по-бырому обойдём. Хватит уже, налазились на брюхе. Да и жрать охота. Когда надо будет по-настоящему воевать, выложимся по высшей пробе!
Молчание. Единственная мысль отпечатана на челе каждого – быстрее оказаться в тепле.
Подал голос волейболист перворазрядник:
– Нам тренер говорил, что даже если ты знаешь, что мяч не достанешь, всё равно прыгай за ним. Сделай всё, чтобы достать этот мяч. Каждый прыжок – это действие. Повтор действий – тренировка. Сотня повторов – и в нужной ситуации тело сработает автоматически.
Кто-то ворча, кто-то безропотно, но преграду преодолели, халявщиков не было. Здравый смысл победил.
Николай пристально посмотрел на сына:
– Не лениться. Как делаешь на тренировке, так и в жизни будет. Хуже может получиться, лучше нет. Это любого дела касается.
– Я запомню, – серьёзно заявил Алёша и игриво добавил, – жаль, что с поеданием жареной рыбки так не получится. Сколько не тренируйся, а не слопать больше, чем в живот поместится!
– Рыбу ещё приготовить надо, – усмехнулся Николай, и отец с сыном отправились домой.
Поезд Победы
Варя торопилась в гости к бабушке. Ей не терпелось рассказать новость. Разрумяненная девчонка скакала, словно солнечный зайчик. И вот она у заветного подъезда. Минута другая ожидания, и ласковым голосом из домофона бабушка даёт добро на вход.
Варя влетела в квартиру старушки, и едва сняв пальто, начала атаковать, бегая по гостиной и размахивая руками.
– Ба, скоро в Краснодар приезжает «Поезд Победы»! Я два билета нам с тобой заказала! Они бесплатные! Пойдём в музей! Это будет мой подарок!
– Какое интересное название – «Поезд Победы». О чём это Варенька? – Надежда Ивановна уселась в кресло с кружевной вышивкой на подголовнике, с улыбкой рассматривая беговой танец десятилетней внучки.
Варя обиженно выпятила губки:
– Бабуль, ты, что никогда про такую выставку в поезде не слышала?
Та растерянно развела руками:
– Начни рассказывать, может, я вспомню.
Внучка приободрилась, и принялась бойко излагать:
– Это несколько вагонов с выставками о Великой Отечественной войне. Как в музеях инсталляции. Они наполнены всякими спецэффектами. В общем, когда заходишь внутрь, как в кино про войну попадаешь. Тут тебе стреляют, а тут раненых везут. Штаб командования. Один вагон даже под концлагерь оформлен. Обещают нереальное шоу. Всё сделано достоверно, чтоб потомки помнили.
Улыбка Надежды Ивановны замерла. Её губы подрагивали. Перед глазами побежали воспоминания. Ей не было и трёх лет, когда началась война. Первые детские воспоминания заставили вжаться в кресло. Чужая семья стала родной. Мать, спасая кроху от душегубки*, спрятала её в глубоком сугробе. Замотанного в одеяло ребёнка подобрали беженцы, проходящие по одинокой пустой деревне с сожженными в церкви жителями и чёрными головёшками вместо домов. Маленькую девочку, не помнившую собственного имени, удочерила санитарка, ухаживающая в госпитале за обмороженным малышом, упрямо цепляющимся за жизнь.
Тем временем Варя, расхаживая по ковру, продолжала повествовать, расписывая премудрости создания уникального музея на рельсах, повторяя то, что вычитала в рекламном буклете, который получила в школе.
Закончив перечислять оригинальный поезд, внучка недовольным голосом громко спросила:
– Ба, ты меня слушаешь?
Надежда Ивановна вздрогнула:
– Да, деточка, да. Вспомнилось немного. Когда меня удочерили, у меня и старший брат появился, а не только сёстры. А я и не помню его совсем. Лёнечка юнцом желторотым на фронт сбежал. Отучился на артиллериста и пропал. Потом похоронку принесли. Только его карандашный портрет и остался, где он красивый, счастливый такой.
Внучка недоумевая, уточнила:
– Тот, что над столом в старом доме висел, а теперь у тебя в спальне на комоде стоит?
– Он самый. Это родители заказали у художника рисунок с крошечной фотокарточки. Папа так и сказал, чтобы вся семья его таким видным парнем запомнила. Тогда доходили через однополчан известия, что израненный он весь и контуженый был. Никто не хотел верить, что Лёнечка больше не вернётся. Мать так до конца жизни с этим портретом, как с живым, разговаривала, – она поднялась. – Пойдём в кухню. Попьём чай. У меня и пирог есть с малиной и творогом, как ты любишь. Знала, что придёшь.