Глава 11
Неизменно побывав на обеде в Людской, стараясь не попасться на глаза Емельяну Прохоровичу, Глеб с Пашей прогуливались по парку. Бойченко, активизировав мозговую деятельность, без передышки выдвигал идею за идеей. Степанцев, собранно слушая друга и делясь мнением, продолжал вглядываться в редко встречающиеся лица, среди которых желал узнать таинственного господина «М». Вкусная еда и пронизывающий ветер словно сорвали покрывало уныния, и парни на полную катушку обсуждали перевод послания, но у них это плохо получалось, версии рассыпались, не успев сложиться до конца.
– Этот ребус можно разгадывать бесконечно. За этими буквами может стоять всё что угодно! – вспылил Степанцев.
Монотонный голос друга звучал успокаивающе:
– Кордоленский упомянул, что не всё корректно написано, следовательно, и эти буквы могут ввести в заблуждение. Не надо сдаваться, нужно думать дальше.
– Я не намерен сдаваться.
– Хорошо. Нужно вычислить систему. Давай рассуждать. Что мы имеем?
– Время и день.
– То есть, вероятнее всего, зашифровано именно место встречи.
– А если, это не обозначение места, а первая буква имени?
– Паш, это вряд ли. Если конечно, тут не скрыты имена жертв, которые некто собирается устранить.
Почувствовав тиски первобытного страха, Елена Юрьевна невольно вскрикнула, а сын, взглянув с укором на друга, поспешил её успокоить:
– Мама, Глеб пошутил.
– Да. Да. Давайте думать, о том, где потенциально могут проходить тайные встречи, – тут же переключился Бойченко.
Паша пожал плечами:
– Там, где мало народа и есть возможность посекретничать.
– И что получается? Во дворце такую обстановку не создать…, – и тут Глеб защёлкал пальцами, – я просто уверен, что речь идёт о парковых зонах, в которых понатыканы беседки, мосты, галереи. Мы даже видели концертный зал на острове посреди пруда. Здесь куча разных мелких построек.
– Но тут нет указателей, – скривился Паша.
Однако ход размышлений одноклассника было уже не остановить.
– Застройка велась в разное время. Инициаторы императорские особы. Архитекторы приезжали и уезжали.
Елена Юрьевна фыркнула:
– Кто тут только что не инициировал…
Тем временем Бойченко продолжал размышлять вслух, вытаскивая из богатых закромов памяти всю новые данные:
– Во время Александра I был строительный бум. Парки получили имперский размах. То есть, самая подробная карта находится у него.
– Ты с ума сошёл? Мы же не полезем в его покои? – изумился Степанцев.
Но тот проигнорировал вспышку возмущения.
– Одежда лакеев ещё при нас. Карты обычно весят на стенах. Пришли с подносом, чай поставили, посмотрели, что нам нужно и ушли.
– Как ты всё гладко рассказываешь. Забыл, что у нас пирожные сразу отобрали? Не того уровня у нас костюмчики. На подлёте всё заберут, даже не сомневаюсь.
– Тогда… Тогда… Тогда я ещё подумаю, – не нашёлся с ответом, уязвлённый этим фактом, Бойченко.
Пока Глеб погрузился в размышления, Елена Юрьевна предложила сыну:
– А может мне попробовать?
– Мам, тут только одна проблема, тебя туда донести надо, чем ближе тем лучше. Дворец это не крошечный китайский домик, сколько времени тебе понадобиться, чтобы самой добраться и выбраться? Время-то тикает? И, кстати, как ты читать карту собралась? Летать начнёшь? А если она не на стене, а свёрнутая лежит, как ты её развернёшь?
И тут послышался возбуждённый возглас:
– Я придумал! Нам не надо переодеваться. Так пойдём. Только жупаны в вестибюле оставим.
Не веря собственным ушам, Паша быстро заморгал:
– Типа на приём к императору без записи пожаловали?
– Нет, не так. Казаки перемещаются в особом режиме. Им вопросы никто не задаёт. Если мы не будем шарахаться, а идти, словно по делу, то никто нам и слова не скажет. Наш пропуск это наша казачья справа. Вспомни, Димка рассказывал, что императоры тоже носили казачьи форму и цесаревичи в ней были. Он сам это на исторических фотографиях видел. Мы с тобой вместе усмотрели на карте дворца, что Парадный кабинет находится рядом Зелёной столовой, которая справа от Официантской. Дорогу знаем и через тоннель, и через вестибюль. Ты же помнишь, как тебя камеристка Прасковья водила?
Зашлёпав губами будто рыба, выкинутая на берег, Степанцев на минуту задумался.
Видя, что лицо её чада начинает расплываться в довольной улыбке, мама схватилась за голову обеими руками:
– Вы что, правда, туда пойдёте?
– Пойдём мама, пойдём! Все вместе туда пойдём, – с бравадой заявил сын.
После пяти вечера в дворцовых залах зажигали свечи, приправляя объёмные помещения специфическим запахом горения. На парочку безбородых юных казаков, в самом деле, никто не обращал внимания, и поступь ребят становилась всё твёрже, а взор увереннее. Они миновали Зелёную столовую и свернули в полутёмную проходную комнату, с книжными шкафами. Левее, за закрытыми дверями располагался императорский кабинет. И тут вся бравада лопнула как воздушный шарик, друзья остолбенели. Комната была заперта, а ключа у них не было.
Спасительный круг подала Елена Юрьевна, нырнувшая с головой в омут очередной вылазки: – Сынок, давай я попробую в скважину заглянуть. Подержи меня около неё. С крыльями не пролезть, но вдруг разберусь, как механизм замка устроен.
Не испытывая особой надежды на то, что маме удастся вскрыть дверь, сын всё же выполнил её просьбу.
– Там кто-то есть! И этот кто-то направляется на выход! – прокричала ангел-хранитель, и Паша бережно опустил мешочек, схватил ничего непонимающего друга за локоть, и юлой запихал его вместе с собой за портьеру у окна.
Раздалось щёлканье металла. Затем пронеслась волна воздуха, подсказав, что дверь в кабинет бесшумно распахнулась. Подростки замерли. Сквозняк донёс аромат мужского, богатого оттенками и полутонами парфюма какой-то тяжеловатой для восприятия композиции. Парням стало нечем дышать, и они еле сдерживались от того, чтобы не закашлять. Разговор шёл на французском. Ещё несколько фраз, и неизвестные мужские голоса удалились.
– Можем выходить? – прошептал Бойченко.
Стоявший ближе к краю портьеры Степанцев, осторожно выглянул:
– Никого.
Они вышли из укрытия, коснулись двери, и та легко поддалась. Новая волна окостенения заставила ребят остановиться. Тусклый свет заходящего солнца высветил не хитрое убранство. Светло-розовые мраморные стены, строгая мебель без излишеств, состоящая из большого стола без ящиков для бумаг, укрытого зелёной скатертью и нескольких стульев, пафосный набор письменных малахитовых подставок с золочёными статуэтками и отсутствие шкафов говорили о том, что это церемониальное, но никак не рабочее место.
– Возвращаемся, – уныло процедил Глеб.
– С пустыми руками? – вспыхнул Паша, и смело отчеканил:
– Ни за что! Продолжим поиск!
– Рискованно, – друг потёр мокрый лоб.
– Риск дело благородное, – хмыкнул Паша, повторив крылатое выражение.
На что Бойченко перефразировав цитату мудреца Конфуция, философским тоном сумничал:
– Триумф заключается не в том, чтобы никогда не подвергать себя риску – а в том, чтобы каждый раз возвышаться после рискового испытания.
Степанцев перекосился, будто съел дольку лимона:
– Глеб, в этот раз ты превзошёл сам себя. Я не понял так ты «за» или «против»?
Елена Юрьевна сдвинув брови проронила:
– Он согласен, но только на условиях выигрыша. Я тоже так хочу…
И сын, избавившись от недопонимания, тут же, не давая ничего больше сказать другу, скомандовал:
– Раз все не против, то вперёд!
– А «вперёд» это куда? – педантичным тоном уточнил Бойченко.
– Э-э… Так это, что находится справа от Зелёной столовой мы уже знаем, там церковь, кабинетов нет, получается, что нам надо двигаться налево.
– Что же налево, так налево, – закивал Глеб, стараясь говорить бодро, и тотчас прибавил, – только пойдём здесь, по узкому проходу около окон, тут вроде людей совсем нет и портьеры весьма кстати.
– А если будет тупик? – покусывал губы Степанцев.
Уверенным тоном Бойченко произнёс:
– Тогда вернёмся.
И Паша, как это он делал весьма часто, доверился умнику-другу:
– Будь, по-твоему.
Вереница переходных комнат была не долгой. Подростки насчитали их пять, когда выскочили в Картинный зал и напротив себя через комнату увидели закрытые двери и пару грозных лакеев.
– Хо-хо, а вот и конец пути, – в погрустневшем голосе Степанцева звучала горечь иронии.
– М-да. Там, вероятно, и есть апартаменты императора, но нам в них не попасть…, – сухо прокомментировал Бойченко, но не успел закончить мысль, потому что позади них раздался язвительный голос, который невозможно было не узнать. Словно чёртик из табакерки появилась Прасковья.
– Что это вы тут делаете? – визгливо спросила камеристка, выставив подбородок и полосуя ребят надменным взором.
Дипломированный психолог вступила в неравный бой с атакой паники и ни как не могла поддержать ребят в этот момент, а лишь закусила кулак.
– А вы здесь как? Погулять вышли или вопросы позадавать? – ляпнул Паша, поздно сообразив, что забил мяч в свои же ворота, ибо с этой особой следовало вести себя осторожнее.
– Опять издеваешься надо мной?! – прошипела Прасковья, и разъярённой фурией скрылась в темноте коридора.
– Хм, если она будет каждый раз убегать, то в ней нет ничего опасного, – хохотнул Степанцев, но уже через минуту понял, как сильно он ошибся.
Камеристка вернулась с четвёркой крепышей-лакеев, и неистово тыча в парней пальцем провозгласила:
– Эти бездельники беспричинно ошиваются у покоев императора!
Четвёрка плотных мужчин оттеснила ребят в угол, а старший среди них сухо приказал Прасковье привести гофмейстера.
По лицу в этот момент степенно настроенного Ивана Филипповича, было невозможно понять, о чём он думает. Пожилой мужчина мягким голосом приказал отвести нарушителей в Кухонный корпус. И через треть часа юноши оказались закрыты в знакомой комнате, где гофмейстер запер их в первый раз. За одним только исключением. Теперь у них был сосед. У стены в одеянии лакея сидел моложавый мужчина, с затравленным взглядом.
– Я Егор. А вас за что? – полюбопытствовал сосед, и тут же поделился своим горем, – я вот зеркальце ненароком уронил, а оно вдребезги окаянное.
Подростки передёрнули плечами, и безмолвно пообщались глазами, с ужасом разделив одну и ту же мысль, что если за такую безделицу выдают наказание, то им точно влетит плетей. Степанцев потёр себя ниже спины и присел. Глеб устроился рядом.
– Не туда зашли, – уклончиво ответил Паша, и осторожно поинтересовался, – и что тебя ждёт?
– О, всё в руках Господа нашего и каприза владелицы зеркальца. Меня отослали с глаз долой. Может быть, и обойдётся, если вещица не памятная была. А коли, нет, то быть мне битому.
Икнув Елена Юрьевна, едва не рыдая, сглатывая слёзы, начала стенать:
– Сыночек мой, чего же это нас туда понесло? Чего в казарме не сиделось?
Дотронувшись до мешочка на поясе, Паша незаметно погладил его, и для всех присутствующих проговорил:
– Будем надеяться, что всё будет хорошо.
– Как же нам время скоротать? – почесал затылок сосед по несчастью.
И тут Глеб характерно защёлкал пальцами. Степанцев поднял бровь, и стал ждать проявления гениальности друга. Мама Паши немного успокоилась, и затаилась.
– Егор, а давайте поиграем? – сложил руки в замок Бойченко, поставив локти на стол.
– Во что? – встрепенулся мужчина.
– В города.
– Это что ещё за игра?
– Я буду называть первую букву, а ты угадывать название города.
– Не. Не пойдёт. Я городов мало знаю.
– Тогда я буду называть первую букву названий построек в Царском Селе, так пойдёт?
– О, это мне по нраву, я тут давно служу, каждый закоулок знаю.
– Вот и прекрасно. Итак, первый вопрос. Название, какого здания начинается с букв «К» и «Д»?
– Китайская деревня, подле теплиц!
– Верно. Следующий вопрос, две буквы «К»?
– Так это ж здесь, – Егор постучал по столу: – Кухонный корпус!
– Здорово. Первая буква «Л»?
– Лицей! Он меж Екатерининского дворца и Знаменской церковью притулился.
– Отлично. Первая буква «Г»?
– Г, Г, Г… Знаю! Утренний зал же Гротом наречён был, это павильон на берегу Большого пруда!
– Так держать. Опять название из двух букв «К» и «Р»?
– Это легко. Кухня-Руина около Концертного зала на острове в Верхнем пруду, там еду разогревают.
– И это правильный ответ. Итак, идём дальше первая буква «А»?
Егор замолчал и долго лохматил волосы:
– Ну не знаю. Есть Адмиралтейство меж Каскадными прудами и Большим прудом. Там несколько зданий. Птичники в корпусах по обеим сторонам главного павильона и домик для матросов. Угадал?
– Ответ засчитан, – похвалил Глеб лакея, и подарил другу победный взгляд.
Паша восхищённо качал головой из стороны, не веря в то, что с такой лёгкостью его друг добыл координаты встреч и, приглушённо скандировал:
– Любо брат! Любо! Любо! Любо!
Настроение мамы Паши было далеко от радости, она не разделяла энтузиазма ребят, меч наказания всё ещё висел над её сыном и его другом.
И тут произошло необъяснимое чудо. Появился озабоченный Емельян Прохорович, выпустил подопечных и, отправив их в казарму, обещался быть позднее.
– Чем-то видать, сильно занят, потом расправу учинит? – задумчиво протянул Глеб, когда они шли по первому этажу Кухонного корпуса.
– Какая разница? У нас есть время перехватить что-нибудь в Людской и бежать в Грот! – задал вектор направления Степанцев.
Ершисто настроенная парочка, наскоро поев, прихватила с собой на дорожку плетёных калачей, и под жалостливый скулёж психолога, поскакала во всю прыть к Большому пруду, где уже не раз побывала в поисках господина «М».
Как безудержные молодые гончие псы в поисках прозорливых зайцев, подростки облазили каждый закоулок, протиснулись в каждую щель великолепного отдельно стоящего бело-бирюзового здания с многогранным куполом, фасады которого были усеяны множеством колонн и лепниной в морском стиле. Друзья заглядывали и в высокие арочные окна, но увидеть ничего интересного им не удалось, внутри было пустынно и темно. Только тонкий едва различимый запах табачного дыма невидимой нитью устойчиво витал в холодном воздухе, будто говоря, что совсем недавно здесь всё же кто-то побывал.
– Опоздали, дальше ждать бесполезно, – пнул облицовку фундамента Паша.
– Да. Что-то сорвалось…
– Слушай, а не мы ли кого-то спугнули? Мы же примерно в восемь сюда примчались?
– Да уж, засада так себе у нас вышла, – скуксился Глеб.
– Завтра раньше на место выдвинемся.
И тут голос подала Елена Юрьевна:
– Пора спать, чтобы завтра силы были.
Паша мгновенно отреагировал:
– Быстрее в казарму, может, ещё есаула опередим.
И юноши снова рванули, как заправские скороходы.
Глава 12
На удивление ребят Емельян Прохорович ночевать не приходил. Утром его постель была в том же виде, что и вчера поздно вечером.
Степанцев хохотнул:
– Если есаул не спал, то наказание отложит, в кровать завалится. Можем никуда не ходить и ещё поспать, только печь снова затопим.
– Посмотрим, посмотрим, – прогнусавил Глеб и, потирая подбородок, деловито подметил, – яичницу, думаю, лучше приготовить. Он ведь добреет после неё. Зачем раздражать не выспавшегося человека, который будет для нас некую кару придумывать?
– Глеб, твоя соображалка, как всегда, выше всех похвал! – в один миг, передумав, засобирался Паша.
В пустоватой Людской юношей ждал неприятный сюрприз. Прасковья размеренно пила чай в том углу, где был превосходный обзор на всё помещение.
Увидев камеристку, Паша раздражённо пробурчал:
– Ей, что выходной дали?
Сама того не желая, Елена Юрьевна подлила масла в ещё не затухший костёр негодования:
– Сынок, такое ощущение, что она вас ждала. Смотри, как приосанилась, когда вы вошли.
Паша как по мановению волшебной палочки чародея сделался пунцовым, а желваки юноши заиграли неистовую пляску.
В один голос, поздоровавшись с матрёшкообразной Пантелеевной, парни, потупившись, сделали вид, что не замечают Прасковьи и с запалом приступили к поварской повинности. Но разговора с врагиней было не избежать. Зловредная женщина подошла вплотную, а отойти от капризного молока возможности у ребят не было.
Гримасничая как миролюбивая обезьянка, камеристка в елейной тональности ударилась в расспросы:
– Как вы? Как? Сильно влетело? Я когда на службе прямо сама не своя. Порой такое рвение, что могу и переборщить.
– Нормально, – сквозь зубы процедил Степанцев.
– Не серчай милок, не надо. Хочешь, заглажу свою вину? Сегодня у меня свободный день выдался. Госпожа в Петербург отбыла. Могу подсобить, если что?
– Спасибо, не надо, – отрезал Паша.
Но Прасковью отказ не устраивал. Она бойко выхватила у Бойченко набор специй и бросила его в закипающее молоко. Затем с непринуждённой лёгкостью отодвинула от плиты Степанцева, и стала с усердием отправлять яйца в котелок: – Голубчики, мне женская работа сподручней. Глядите, как надо яичницу варить. Когда желток покроется плёночкой, тащите вон из молока лавровый лист, горошину перца и веточки розмарина. Они свою душистость уже отдали. Нечего им, что мусору плавать. Засим добавляем ложечку сливочного масла и, когда оно растворилось, переливаем это вкуснейшее кушанье в миску. Да присолите, коли забыли это в начале варки сделать. Готово.
У камеристки всё выходило гладко, озвучивая каждое движение, она делилась маленькими хитростями. Подростки заулыбались, получив помощь, откуда не ждали.
Степанцев даже обронил другу:
– Запахло-то как! Может нас и вовсе не накажут!
– Не поддавайся, этот аромат попахивает уловкой, – не теряла бдительность психолог.
Вновь насупившись, Паша сдержано поблагодарил врагиню, подражая местной знати, но без грассирующего «р», он топорно на русский лад, произнёс:
– Мерси боку.
Та ответила, изобразив шуточный реверанс, и радушно предложила:
– А давайте я вас ещё чему-нибудь научу?
Друзья переглянулись и, получив безгласное согласие Глеба, Степанцев утвердительно кивнул:
– Давай, а чему?
– М-м-м надо подумать. Вельможи, да и дамы всё больше стали увлекаться табаком. Хоть император его на дух не переносит. Говорят, что табак от головы поганую кровь оттягивает. Хорошие дорогие сорта тока зажиточные господа позволить себе могут. Те, кто нюхают, как по мне, лишь золотыми табакерками кичатся. А вот те, кто через мундштук курят, те имеют казачка-чубукчи, который трубки им раскуривает. Вот этому искусству я могу вас подучить.
– Не-не, нам такие знания не нужны, – замахал руками Паша, в отличие от Прасковьи, прекрасно осведомлённый о вреде курения табака.
– О, я знаю, что вам за знания вам обязательно пригодятся. Сейчас холодает, морозы скоро, могу показать тонкости, как с грелкой возиться, – широко раскрыв глаза, лукаво улыбалась камеристка.
– Она что-то задумала! – Мама Паши не находила себе места, тревожно пощипывая края кожаного мешка-укрытия.
– Идёмте за мной, тут в Медной кладовой грелки бессчётно хранятся.
Паша остановил Глеба:
– Я сам. Жди Емельяна Прохоровича с яичницей, – юноша повернулся к Прасковье, – веди.
Они поднялись на второй этаж.
– Вот заходи, – отворила дверь камеристка.
– Только после вас, – галантно поклонился Степанцев.
Та захихикала и, оправив платье, вошла в кладовую, освещённую единственным узеньким окном. Паша нырнул следом, оставив дверь открытой, чтобы было лучше видно. Камеристка небрежно схватила грелку за резную деревянную ручку. Приспособление для обогрева представляло собой своеобразную медную сковороду с откидной крышкой и отверстиями на дне. Женщина покрутила ей перед носом у Паши, в паре слов объяснив, что внутрь насыпают раскалённые угли, а потом эту штуковину кладут меж перин.
– Холодно, небось, в казарме? – вдруг участливо спросила Прасковья.
– Есть такое дело, – пожаловался парень.
– Так возьми для себя и приятелю прихвати.
– А можно?
– А почему нельзя? Видишь, сколько их тут без дела пылится.
Обрадованный юноша схватил три грелки, памятуя о том, что есаулу тоже такая вещь пригодится.
– Суй сюда, – подставила камеристка холщёвый мешок.
С подарками на плече, широко улыбаясь, под молитвенное бормотание ангела-хранителя на поясе, Паша вышел в коридор.
Но едва он успел подойти к лестнице, как Прасковья сильно его толкнула в спину, и истерично завопила:
– Да что же это такое делается? Средь бела дня царские грелки расхищают!
Прогремев несколько ступеней вниз, юноша скатился до середины лестницы, прежде чем остановил падение цепкой хваткой за балясину*. Потирая ушибы под заунывное причитание мамы, он начал с черепашьей скоростью подниматься на ноги. А тем временем сверху раздавалась брань.
Судя по всему, Пантелеевна по своей нужде или из любопытства поднялась за ними в кладовую, и случайно подслушала разговор. Трубно гневаясь, она с изяществом штангистки волочила упирающуюся камеристку за волосы:
– Ты посмотри, Лиса Патрикеевна какая. Вытребовала, чтобы хлопчик грелки потащил, да его же в воровстве и обвинила. Вот я Ивану Филипповичу расскажу, так он тебе за подстрекательство, да ложь как следует, всыплет! А поколь в чулане посидишь!
С благоговением смотря на доведённую до белого каления богобоязненную заступницу, которая после каждого ругательного слова крестилась, Паша осознал, как ему крупно повезло.
Елена Юрьевна ликовала:
– Вселенское правосудие догнало с расплатой!
Прасковье её крамола вышла боком. После этого случая её больше никто не видел.
Задумчивый есаул, никак не отметил, что любимое блюдо претерпело какие-либо изменения. Он угрюмо теребил усы и ел без аппетита. Подростки предпочли помалкивать. После завтрака Емельян Прохорович отправил подопечных помогать дежурному по казарме, и парням пришлось немало погнуть спину и с уборкой служебных помещений, и бегая с приказами. Они старались изо всех сил, чтобы окончить с делами и успеть пораньше обосноваться в засаде около Кухни-Руины. К счастью, никто не стал злоупотреблять их рвением, и к шести вечера, изрядно намаявшиеся Глеб и Паша, были свободны.
Узнав перед выходом из казармы у дежурного кратчайший путь к острову на Верхнем пруду, Паша, вернулся в крошечные апартаменты и, покосившись на ещё приводящего себя в порядок друга, изрёк: – Если зайдём на ужин, то получится как вчера, пролетим с засадой.
Глеб отложил полотенце, и покачал головой:
– Мы же идём к кухне Концертного зала, не исключено, что там будет, чем перекусить.
– Тогда помчали!
Прячась от зябкой погоды с усиливающимся порывистым ветром, друзья с настырным воинствующим видом пошли против бьющих в лицо капель накрапывающего дождя.
Без единой остановки взмыленные ребята достигли конечной точки маршрута только с единственным желанием, чтобы в Кухне-Руине можно было попить воды, но их ждало разочарование. Данное небольшое круглое здание с прямоугольными выступами и открытой взору кирпичной кладкой, имеющее искусственные трещины в стенах и ассиметричные окна, украшенное по моде тех лет фрагментами древних скульптур выглядело лишь как объект элегического созерцания. Возможно, оно и оживало, когда в Концертном зале давали представления, но сейчас в этом глухом месте парка царствовал мрак. Несколько зажжённых фонарей, установленных на центральной дорожке, мало чем помогали. Около стоящего отдельным островком домишка темень выедала глаза. Не став обсуждать досадное стечение обстоятельств, по причине которого им пришлось испытывать и голод, и жажду, парни, нахохленные, будто петухи перед боем, принялись рыскать по тропинкам меж лысеющих кустарников, чтобы спрятаться в каком-нибудь неприметном укрытии.
Мама Паши ничего не могла подсказать и, чувствуя собственную беспомощность, с прилежанием монахини, бормотала молитвы.
Когда ветер донёс голоса, подростки за неимением ничего лучшего, распластались на толстом жёлтом ковре влажной листвы за двумя деревьями и, дыша сыростью с примесью сезонной затхлости, превратились в слух.
– Опять французский, – сердито закряхтел Степанцев, выглядывая из-за ствола на степенно проходящую мимо Кухни-Руины пару вельмож, и вдруг уловил табачный дымок: – А вот это уже говорит о многом. Вчерашний курильщик объявился.
– М-да, вряд ли это совпадение. И мне кажется, что второй голос принадлежит господину «М», – задумчиво произнёс Бойченко, всматриваясь в примерно равные мужские силуэты.
– Говорил бы он по-русски, я бы попробовал распознать. А так… Ну, может быть и похож. Слушай, а если это так, то получается, что господин «М» пригласил сюда третьим поляка и где же он? – враз озадачился Паша.
Но порассуждать им не удалось. Некто подкрался сзади и столкнул головы друзей меж собой. Оглушённые подростки на некоторое время обмякли.
Степанцев очнулся на животе с завязанными за спиной руками, пульсирующая боль в голове заставила нахмуриться. Впотьмах юноша еле разглядел, что какой-то незнакомец затаскивает Глеба в Кухню-Руину.
– Сынок, пригнись и не подавай голоса, – послышался сдавленный голос Елены Юрьевны. – Я вас развяжу, как только он уйдёт.
Сознание прояснилось, память вернулась, и разум подростка опалило яростным гневом, но он послушно опустил нос в землю.
Мужчина быстро вернулся. Он действовал расторопно и через минуту Паша уже лежал на пыльном деревянном полу рядом с другом. Скрипнула дверь. Раздались глухие звуки и всё смолкло.
– Перевернись на живот, – дрожащим голосом попросила мама, выбираясь из мешочка.
Юноша откатился от одноклассника, и спросил:
– А что с Глебом? Почему он до сих пор не пришёл в себя?
– Ему крепко досталось. Дважды удар дубинкой. Это человек Вацлава, который был с ним в доме в Китайской деревне. Думаю, что Войцеховский его из Петербурга привёз. Я мельком его видела. Но уверена, что это именно он спал в гостиной на кушетке около камина, когда я с письмом возилась. Всё! Потяни верёвки!
Выпутавшись, Паша поспешил к Бойченко. Он несколько раз прошёлся ладонями по его щекам и наконец, услышал судорожный вдох. Затем юноша снял путы с друга, который уже полностью пришёл в себя.
Внимательно выслушав Степанцева, потирая шишки, Глеб быстро рассчитал: – Полагаю у этого человека, вероятно наёмника, вышедшего на прогулку с дубинкой не самые светлые намеренья. Его цель тот курильщик с господином «М». Скорее всего, у него не было указаний на наш счёт. Странно только одно, почему он нас не обезоружил?
Плечи Паши самопроизвольно передёрнулись:
– Он не стал терять время, чтобы прятать клинки. Китайская деревня здесь совсем рядом. Наёмник, может скоро вернуться, уточнив у поляка как с нами поступить.
– Нужно срочно уходить! – истошно закричала Елена Юрьевна, и сын ошалело ломанулся к выходу.
Поднатужившись, парни высадили дверь. На их удачу, она была выполнена весьма хлипкой. Рассекая, как зайцы по полю, они опрометью помчались в казарму.
Замызганные юноши вбежали в свою каморку и плюхнулись на пол у постелей. Перед глазами Паши плавали мутные чёрные и огненные пятна, он испытывал ватное чувство вяжущего страха. Это притупленно-заторможенное и в то же время острое ощущение перебивало и противные колики в боку, и нестерпимую пульсацию шишки, и клокот выпрыгивающего из груди сердца, и заложенность ушей, потерявших связь с внешним миром. Юноша чётко понимал, что это не малодушие или трусость. То, что с ним происходило, имело только одно значение – он осознал хрупкость жизни, сегодня суровая действительность дала о себе знать, он с другом был на волосок от смерти. Это не был мир грёз или компьютерная симуляция. Всё происходило в настоящей реальности, пусть и в прошлой эпохе. Степанцев облизал губы и прямо из заготовленного ведра с водой рядом с импровизированным умывальником начал пить. Глеб подсел с другой стороны и тоже зачерпнул воду ковшиком. Так они просидели минут десять. Пили и думали. Думали и пили. Шпионская затея с выслеживанием перестала быть игрой. Они столкнулись с реальной опасностью и не знали, как им поступить дальше.
Паша посмотрел на мать, которая выбравшись из мешочка, ходила кругами. Ангел-хранитель, уже не стенала, а сухо бормотала молитвы. В её взгляде улавливалась наступательная активность и непримиримость. Это придало сил и запустило второе дыхание. Став отряхиваться, сын поднялся.
– Емельян Прохорович снова задерживается, – отрешённо произнёс Глеб, тоже вставая.
Паша криво усмехнулся:
– У него служба, в отличие от нашей самодеятельности, помноженной на самонадеянность и беспечность. Думаю, пришло время всё с есаулом обсудить.
– Согласен, – решительно произнёс Глеб, и гнусаво протянул:
– Есть охота…
– Как ты можешь думать о еде?
– Я когда нервничаю, только о ней и думаю, – пропыхтел Бойченко.
Степанцев осуждающе заклацал языком:
– Выходить нельзя. Ночью в парке мы как слепые щенки. Потерпим до утра.
Растопив печь, они легли спать. Сначала сон не шёл, но потом, когда потеплело, друзей в одну секунду сморило. Только Елена Юрьевна, как единственный взрослый, продолжала бодрствовать, будто дозорный в карауле. Вскоре она услышала, как скрипнула входная дверь. Став в боевую стойку женщина приготовилась взлететь, чтобы если что разбудить подростков серебряным звоном и напугать незваного гостя. В проёме двери показалась крупная фигура есаула. Психолог судорожно вздохнула, и обессиленно улеглась в кубанке. Бдение можно было передать Емельяну Прохоровичу. Сквозь напавшую дрёму, она видела, что богатырь-казак всё ещё разглядывает спящих подопечных. Решив, что у него есть дети, по которым он скучает, мама Паши забылась глубоким сном.
*баля́сина – фигурный столбик перил.