Все выдохнули. Но поняли, что хоть и не без прикрас, а самообладание у Кузи такое, что его сломить мог только другой повидавший виды без прикрас.
В этот и последующие дни погода стояла такая чудесная, что плыли без остановки. Сначала все еще копались в телефонах, молодые фотографировались с каждым кустом и пролетающей мухой. Но на третий день и этого не понадобилось, могли часами ехать и молчать или заниматься общей какой-то работой. Например, по просьбе матери остановились у хвойного леса, чтоб поискать ягод или грибов. На счастье взяли средства против комаров, но и те действовали через раз. Сибирские кровососы пробивали оборону из вонючей химии, специальных ветровок для походов, садились даже на голову и лезли в глаза. В результате городские вынуждены были сдаться и плыть дальше без ягод и грибов, которые легко было купить на любом причале, где торговали местные. Чем опрыскивались местные? Или их не трогали кровососы? Оставалось загадкой. Но у каждого селянина стояло по два-три, иной раз по десять ведер лесной роскоши.
На второй неделе Кузя вызвался учить рыбачить Шурика. Но бдительный и ревнивый до охоты и рыбалки отец постоянно корректировал, давал указания, советы, в конце концов, просто увязался за парочкой, не в силах смотреть на элементарные ошибки новичков. Решили устроить конкурс: кто больше наловит рыбы. Пошла такая игра, что спорили и на алмазы, и на честное слово и мужицкую гордость. Выиграл Кузя, признав, что в рыбалке важна удача. Николай ходил надутым весь последующий день и предложил реванш, но все раскричались и завозмущались, потому что чистить два ведра в основном мелкой рыбешки и есть ее потом и на завтрак, и на обед, и на ужин категорически отказывались. Отложили до лучшего дня, когда начнется тоска по рыбе.
На той же неделе произошли крушение и последующая за ним беда.
Глава 13. Беда с Васей
Из-за ливня и грозы, которые ушли вперед, гонимые шквальным ветром, случился затор на реке, и поваленные в непогоду крупные деревья устроили настоящую засаду для всех проплывающих.
Первыми, судя по всему, натолкнулись на природную дамбу Земины. Шурик ходил в смотровых и просмотрел странное скопление веток, а под водой хранились их опасные гигантские стволы, о которые с размаху и с треском ударился плот. Плот и люди остались невредимыми, но часть вещей попадало в воду и сразу же уплыло по течению, бурлящему серой пеной, далеко вперед. Больше всего пострадали вещи Васи, он менялся местами с Кузей и как раз перебирал свои сумки, вытащил гитару, разложил одежду, которые благополучно уплыли и скрылись из виду за считанные минуты.
Вася сделался сам не свой и долго не мог говорить, пока братья и отец с матерью бегали, спасали, что могли, и просто вопили от неожиданной катастрофы.
Первой догадалась Мария Карловна.
– Транквилизаторы, – она надолго замолчала, соображая. – Можем, не знаю… причалить в ближайшем населенном пункте, найти аптеку, я выпишу рецепт…
– Тут таких нет. Да и населенный пункт ближайший через два дня.
– Что бывает, если ты не пьешь их? – поинтересовалась мать.
– Я пью их всегда, – печально сказал парень.
Все ждали вечера, хотя занимались вроде главным делом – старались прорвать плотину и вырваться из ее цепких деревянных лап, но то и дело поглядывали на Васю, который с каждым часом бледнел и бледнел.
– Голова болит, сынок? – больше всех спрашивал отец, пару раз его одернула мать, но тот все равно подходил и спрашивал, как заведенный. Вася что-то мямлил в ответ.
Наконец, движение по реке продолжилось, но стало очевидно, что Васе плохо: бледный он полулежал, прислонившись к деревянной стенке домика плота. Подошел Кузя и стал разминать ему мочки ушей, делать массаж шеи, Вася чуть ожил, благодарно посмотрел своими красивыми, почти девичьими глазами на брата и вдруг сильно закричал. При чем так, что у всех в жилах остановилась кровь. Он все кричал и кричал, и из его глаз полились слезы. Его будто били или душили, он то хватался за горло, то просто сжимался весь в три погибели.
– Повторяй! – в ответ стал кричать Кузя, не потерявший самообладание. – Брат, повторяй! Я не свой, я божий! Я не свой, я божий!
Вдвоем они кричали, но один другого не слышал, и наблюдать за этим становилось невыносимо. Все разом бросились к Васе и к Кузе, разнимать их, хотя Вася больше цеплялся за пол и окружающие предметы.
– Оставь его, урод! – наконец вскричал Гриша и довольно сильно ударил Кузю кулаком в челюсть, от шока тот сначала застыл на мгновенье, а потом потерял равновесие, но не сознание.
Мария Карловна не видела драки, потому что пыталась помочь Васе, гладила по голове, по лицу, плакала сама, пыталась обнять, приласкать сына, орущего, будто ему отрезают палец за пальцем.
Она помнила его первые приступы смутно, ведь их почти сразу удалось локализовать с помощью сильных антидепрессантов, делающих из Васи овоща. Теперь Мария Карловна не жалела, что сын принимает эти лекарства, было хуже наблюдать кошмары, что сводили его сума.
Отец просто стоял рядом, не зная, чем помочь. Так же рядом на коленях сидели другие дети. Кузя валялся неподалеку.
– Васечка, Васечка, как же тебе плохо, Боже мой, кто бы знал, как тебе помочь? – ныла то ли про себя, то ли вслух Мария Карловна, видя безумный взгляд сына, устремленный куда-то, откуда надвигалась опасность, а он продолжал кричать. Голова у него, видно, разрывалась от боли.
Ничего не помогало: ни ласки, ни объятия, ни уговоры. Мария Карловна ринулась к своему ридикюлю с медикаментами, но ни одно из множества лекарств не могли помочь Васе сейчас. Она сама впала в истерику, и ее обнимали дети и муж. В конце концов, через четверть часа они просто уселись рядом и наблюдали за его конвульсиями, он уже не плакал, просто сжался в комок от нестерпимой боли, то ли происходящей на самом деле, то ли только в больном воображении. Шурик взял Васю за ногу, Гриша за голень, отец с матерью просто прислонились к его подрагивающему телу.
Но тут Кузя пришел в себя и ожесточенно прорвался к Васе, не обращая внимания на сопротивление родных.
– Последний раз тебя… Предупреждаю.., – он ругался и в глазах стоял огонь, – лучше не трогай меня, Гриня. – Послышался запах будущего пожара. Гриша отошел.
– Пусть колдует, колдун африканский, – в конце концов, сдался старший брат.
Кузя внимательно посмотрел на Васю, тот был в сознании, хотя лежал, схватившись руками за голову, смотря в одну точку.
Кузя поднял его, усадил, Вася попытался отодвинуться и даже уползти, сзади зашевелился Николай. Кузя показал ему кулак.
Кузя не давал Васе более двигаться, сам схватил его за голову, придвинулся лоб ко лбу, и все тем же ожесточенным голосом продолжал свои молитвы:
– Богом тебя прошу, повторяй за мною: я не свой, я божий! Я не свой, я божий.
Мария Карловна закрыла рот руками, чтоб не закричать от сумасшествия. Кузя не останавливался и как будто за двоих повторял эту нелепую абракадабру.
Однако не прошло и пары минут, как Вася стал повторять, будто пьяный, язык его заплетался, но сознание возвращалось в больную голову. Это было видно по глазам.
Наконец, он ясно повторил за братом его молитву и посмотрел на мать.
Все бросились к нему и к Кузе с объятиями, даже Гриня обнимал Кузю со слезами на глазах. Приступ прошел. Впервые прошел сам и так быстро, и без применения сильных лекарств, которые угнетали сознание, что туда не могло прорваться сумасшествие.
– Меня афганцы научили, – потом объяснял Кузя, когда все сели за стол и разлили водку. – Васе тоже налейте. Ему можно! – сверкнул глазами Кузя. – Он не сумасшедший.
– Какие афганцы в Африке-то? – опять хотел поймать на лжи Кузю отец.
– Афганцы – москвичи, что в Афганистане служили. Они меня научили. У них братство военное славянское какое-то, они через такие дела проходили! Живыми из ада выходили. Пули от них отскакивали. Огонь не жег, – Кузя говорил с уверенностью, будто сам видел. – Но надо верить, что Бог за тобой. Афганцы меня научили, – и он стал обнимать брата. – Я тебя не оставлю. Ты у меня вылечишься. Такой красивый брат, самый умный, добрый, классный из нас, ты не можешь болеть. Ты звездой музыки станешь! Я тебе говорю! Кузьма Земин, ты у меня с этим, как его… ну голубым белобрысым, который оперу поет, петь будешь. Оперу! Понял?
Самообладание чуть подвело Кузю, и лицо скривилось в плаксивой гримасе, но он быстро взял чувства под контроль.
Мария Карловна еще пять минут назад несчастная от горя, прямо сейчас была невероятно счастлива. Эта беда или даже несколько бед показали, как сильно они любят друг друга. Братья братьев, отец сыновей, она их всех вместе взятых.
Ведь если рассуждать по-хорошему, она всегда мечтала иметь талантливых, интересных, сильных, самостоятельных сыновей, как мечтают иметь все родители, чтоб что-то представляли из себя в жизни, сделали из нее нечто достойное, умели постоять за себя. А ведь ее четверо такими и выросли! Каждому, конечно, еще предстоит пройти свой путь, в основном в борьбе со своими недостатками и заскоками, но именно в преодолении препятствий мужчины познают суть вещей и становятся теми, кто двигает мир вверх и вперед, а не течет по течению. А иногда и встает против течения, если понадобится.
Подобным сильным характерам тяжело ужиться вместе, слишком ярко горит каждая звезда, близкое скопление звезд порождает взрывы. Слишком сильная конкуренция. Слишком сильное желание быть первыми и уникальными.
Но это неважно, главное, что несмотря на все различия, сейчас проявилась невидимая сила любви между этими сильными неповторимыми ребятами.
– Пусть хоть сейчас, – думала Мария Карловна, наблюдая за растроганными лицами детей. Для нее они сейчас выглядели как дети.
Когда Вася окончательно пришел в себя, решили сесть и выпить кофе. Плот продолжал бесшумно двигаться по невероятной дальневосточной красоте. Создавалось ощущение, что они находятся в каких-то заповедных священных краях. Когда оглядывали эти просторы и шири, на ум им приходили отшельники, которые забредали в дальние непрохожие места, чтоб понять и найти себя в дикости неподатливой природы. Так и Земины, городские до мозга костей, возможно за исключением Николая, даже слыхом не слыхавшие о каких-то там реках, сплавах, тайге и тундре, вдруг оказались в сердце земли, чтоб найти себя. Или не потерять окончательно.
– Ночью спать не будем, – прокомментировал отец затею с кофе.
– А ты куда-то утром торопишься? – шутили над педантом дети.
Николай усмехнулся, и по его лицу Мария Карловна поняла, что муж пришел к тому же выводу только что: дети уже не дети, даже шестнадцатилетний рослый Шурик. Это уже здоровые волки, которые не то что палец, локоть по самые уши откусят. С другой стороны, каждый охотник знал, волки живут стаей, потому что знают закон выживания. Он гласит: выжить можно лишь вместе. Все члены стаи важны, поэтому прежде, чем двигаться в путь, вперед выпускают стариков и больных, и с их скоростью вся стая двигается к цели. Нравится кому-то такое или нет. Ведь поставив слабых в хвост, стая рискует потерять их, а в их лице – часть жизни и драгоценного опыта… Совместного опыта. Опыт равен цене выживания в экстремальных ситуациях угрозы или голода. Старики знают, как выжить. Поэтому лучше идти медленно, но всем вместе.
Ребята, будто молодые наглые волки, носом подталкивали Николая тоже меняться, признать в них полноценных сородичей и конкурентов. Старик не возражал. Просто осознал эту истину только сейчас. Дома они все еще выглядели щенками. Но тут в полевых условиях, достаточно серьезных и опасных для жизни, когда и буря накатила, и эта плотина чуть не разодрала плот, Вася потерял таблетки и чуть… Стая показала свое истинное лицо. Мальчики стали давно мужчинами.
– А действительно, что это я? – сам над собой смеялся отец. – Тем более, ночь здесь еще красивее дня. И нам повезло, что мы не приехали в августе. Говорят, тут такое мошкара вытворяет, нос не вытащишь из… – он обернулся, не зная, как правильно обозвать шалаш, в котором они жили. Каюты – слишком шикарно звучало для этой коморки.
Все засмеялись, а Вася сказал, чтоб ему не наливали кофе. Врач не советовал тормошить психику разными возбудителями.
– Потому что это мурло! – грубо сказал Кузя и вылил в реку целый ковш кофе, который только что заварил отец. А потом пошел к своей сумке, где лежали алмазы, и достал внушительный пакет молотого кофе с иностранной упаковкой.
– После Африки не могу смотреть, как люди это пойло пьют. Это ж не кофе! Это жидкий дихлофос. Туда нассал какой-то гад, который его придумал, чтоб вас травить, хоть вы и так травленные. Если уж пить, то настоящий!
– Кузя, вот ты как скажешь, нассал, теперь и твой кофе тоже пить особо не тянет, – поддержала какой-то «пацанский» тон Мария Карловна, удивившись, как из Кузи красиво и стройно вылетают матные слова. Ну действительно, заслушаешься. Они не резали слух, хотя были абсолютно непотребными. Но он их словно орешки щелкал и вставлял как клинышки между слов, что получался сущий анекдот.
– Потому что нассал! – уверял Кузя и пока заново заваривал кофе, который даже при открытии пакета пах, как французские духи, которые хотелось вдыхать и вдыхать, прикрыв глаза от блаженства, рассказывал про нечистоплотных производителей фармацевтики, табачной продукции, алкоголя, различной наркоты, которые взяли в оборот весь земной шарик, в мечтах снизить численность населения планеты до пары миллионов, курящих и пьющих их муть.
– Это тебе тоже москвичи рассказали? – поинтересовался иронично Гриня, беря обжигающую кружку кофе в руки.
Кузя возмутился так, что стал рассказывать про Африку, какой она была цветущей буквально пятнадцать лет назад.
– Ты ж там не был пятнадцать лет назад? – усомнился Вася, но тоже взял кружку с кофе, веря брату, обладающему такими связями и познаниями.
Второй рубеж обороны Кузин мозг не прошел и полетел отборный мат, прикрепленный к аргументам про мировое правительство и его господство.
– Да если б я помозговитей был, вон как мамка, я б в доктора пошел. Точнее, в фармацевты. Алмазы – слезы по сравнению с этим бизнесом. Там такие бабки делаются только на крысах, что вам и не снилось. Да ума Бог не дал.
– Дал, дал, не жмись, – похвалил Гриня и допил кофе, попросив еще. – Охренительный! Ты прав, брат.
Кузя улыбнулся и расслабился.
– Я что-то не пойму, у тебя в сумке-то что находится, алмазы и кофе только? Все вещи тебе Шурик дал, а ты на родину приперся только с этим багажом? – все стали смеяться над парнем, и он в том числе над собой.
– Бежал, как рысак оттуда. Власти накрыли карьер, решили заграбастать себе, как прознали, сколько мы там наловили. Москвичи к себе бежали, а я к вам повидаться. Соскучился. Особенно по матери, – он встал и прижался к Марии Карловне, как маленький. Прижался по-настоящему, даже не так, как в аэропорту.
– Придется, Шурик, тебе не только мне трусы с носками делить, но и Васе. Этот не только наркоту свою от больной башки растерял, но и все вещи.
Вася кивнул и не казался расстроенным из-за потери.
– Ладно, – просто ответил Саша, который запасся всем, чем надо.
– Так что я пью? – спросил Вася, глядя на брата.
– Пей, брат, я рядом. Приступ случится, я еще средства знаю, чтоб тебя из мира духов вытащить.
– Ты, млин, прям шаман африканский какой-то, Кузьма! Знали б с мамкой, Абрайкадабрай тебя назвали! – Возбудился и воодушевился отец, и сам от себя не ожидая, подошел к Кузе, жавшемуся к матери, и обнял их крепко, что у Марии Карловны хрустнуло в спине.
Это был первый раз за долгое-долгое время, когда они обнимались с Николаем.
Вася выпил кофе тоже впервые за долгое время и все-таки закрыл глаза от удовольствия.
Все разошлись по своим местам и тоже замолчали. Говорить в такой красоте с ароматным кофе в руках было нельзя. Мир требовал тишины.
Приступа у Васи не случилось. Хотя на следующий день ближе к вечеру, когда обычно начинала болеть голова, он стал сам не свой, ожидая напасти. Но Кузя тоже не дремал и предложил брату искупаться. Вода, несмотря на июнь, была колодезная. Вася отказался. Кузя разделся, зачем-то перекрестился, глядя на солнце, и хотел было прыгнуть в воду под восхищенные взгляды родни, но сначала подошел и сбросил в воду Васю. А потом бросился сам с визгами и криками от действительно холоднющей до невозможности воды.
Вася и хотел бы прибить Кузю за такой поступок, но был другого характера, поэтому просто разделся в воде, передал вещи возмущенной матери, которая сразу же пошла к своей гигантской аптечке противовоспалительных, и поплыл за братом.
Двое остальных братьев наблюдали с восхищением и завистью. В Грине боролась больше зависть, в Шурике восхищение. Наконец, оба отставили в сторону и то и другое и, раздевшись, бросились в воду.
– Дураки! – сказала мать, боясь думать о последствиях подобных шалостей, о воспалении легких, например, в условиях, когда ближайшая нормальная больница находится… она даже не знала, где она может находиться и где они сами находятся! Только иногда спрашивала Николая, который с утра до ночи копался в картах местности, отмечая там себе что-то.
На следующий день помимо вечернего купания прибавилось и раннее утро, когда вода была еще холоднее. А еще ребята решили вернуться к рыбалке, но не планктона, как в прошлый раз, а идти на большую рыбу. В закромах плота были обнаружены профессиональные спиннинги, которые Мария Карловна, сама не подозревая об этом, заказала вместе с плотом в комплекте. Это было забавное зрелище, ибо все, кроме Николая и Кузи, запутались сначала в лесках, потом дружно переругались и наконец, ничего не поймав, вынуждены были смотреть, как это делают профессионалы, и учиться. Хотя учиться представлялось – стоять рядом, не дышать и громко молчать.
– Все-таки не понимаю, как глупая рыба понимает, что у тебя надо клевать, а не у меня! – возмущался Шурик.
– Потому что ты еще сыкун малолетний, – учил Кузя.
– У тебя мочевой пузырь что ль полный, все то у тебя про поссать, – зло прокомментировал младший брат.
– Маленький волк, недоношенный, а злой, – ответил Кузя, и глаза его сверкнули.
Мария Карловна и другие заметили опасные искры, которые давно ожидали момента вспыхнуть, потому что ситуация с Сашей, из-за которого, собственно, и была устроена эта поездка, была заморожена до поры до времени. И похоже, разморозка шла хоть невидимо, но беспрерывно, и когда-то костер должен был загореться, чтоб сгорело то, что воспламенялось.
Но было еще не время, Саша отошел в сторонку, подальше от опасного противника.
Марии Карловне так ни разу и не дали готовить, даже не разрешали чистить картошку. Только ходить подкупать продукты на специальных стоянках, куда стремились местные торговцы натурпродуктом.
– Как же мы будем без твоего кофе, когда он закончится? – спросила мать, глядя на скудный выбор чаев и кофе с картонных прилавков селян, купивших все это в ближайшем супермаркете и продающих проплывающим мимо лодкам, плотам и прочим суднам по тройной цене.
– Неважно, главное, не бери рассыпной, он…
– Помню-помню, туда нассали, – продолжила мать, подумав, что Кузя пошел характером в Николая, такой же нудный местами. Уж если вцепиться в какое слово, будет его год муссировать. Или запомнит историю и годами ее примется пересказывать, хотя все ее слышали по сто раз. Иногда Мария Карловна, выслушивая одни и те же анекдоты из уст Николая, как врач, подозревала у него рассеянный склероз. Однако это свойство касалось только забывчивости насчет историй из жизни или анекдотов, в остальном Николай обладал удивительной памятью, помнившей каждое брошенное женой и другими слово, не забывая, муссируя его и пережевывая на свой манер.
Кузя улыбнулся на комментарий матери и решил больше не употреблять это словосочетание, все-таки скоро в Москву, там москвичи культурные живут, надо соответствовать.
Кофе молотый купили, и тут же распив, поняли разницу, о которой вещал Кузя.
– Ну и дерьмо, – выразился Николай.
– Но лучше, чем бурая… – Кузя взглянул на мать и поменял планы в области этикета.
– В Америке другой кофе пьют, – вдруг сказал Шура. – Они его не горячим паром заваривают, а просто пропускают через горячую воду, дуршлаг, льют в огромные стаканы и ходят с ними везде, попивают потихоньку. В кино видел, – сказал Шура на удивленные взгляды родных. – И Нечаев Володька недавно вернулся из США, тоже рассказывал. Мол, демократия, свобода, всего навалом, и кофе вкуснючий везде.
– И ты туда вознамерился? – спросил Гриня.
Мария Карловне опять почудился запах пожара на давно приготовленных сухих ветках.
– Да. Кузя в Африке был и вон в Москву намылился. Вася выздоровел, теперь музыкантом станет и тоже в турне поедет, пусть не в Африку, хоть по нашим областям. Отец с матерью аборигенами выросли, аборигенами и помрут. Как и ты.
– А ты, значит, не абориген? – завелся Гриша.
– Я нет. Мне б только восемнадцати дождаться, – тон и взгляд Шурика говорили только об одном, он нарывался, желал внимания, даже ценой скандала.
Кузя привстал, и его взгляд тоже зажегся.
– А в Америку шлюшкой подстенной поедешь работать, когда восемнадцать стукнет? Там ведь симпатичные мальчики, которые без мамкиных-папкиных денежек и связей, других папиков ищут, иначе кофе на что будешь лакать?
Первым проснулся Николай, который быстро подошел и взял младшего сына за плечи и отвел в каюты. Среагировала и Мария Карловна с видом ледокола, о который мог разбиться любой айсберг, она перерезала путь молодым волкам, которые хотели разобраться со слишком заигравшимся щенком.
– Это все твое воспитание! Няньками-мамками обложила его с рождения, все игрушки на! Все капризы на! Вот и выросла принцесса на горошине! Лучше его убить здесь, чем он убьет всех нас там. Или сам убьется, если принцессой не станет.
– Я все знаю, – кивнул Кузя, кивком соглашаясь на братоубийство.
– Дегенерат! – зло плюнул в сторону Гриша, отходя и оставляя на время план разобраться раз и навсегда с непонятной и очень опасной ситуацией, видя, что мать не сломить сейчас, а то дойдет и до материубийства.
Мария Карловна испугалась в тот момент, но не за себя. Страх холодным потом лил по спине. Стало липко в подмышках. Она боялась за Шуру, которого затащила не на спасительный плот, а в ловушку, на явную погибель.
В душе она была согласна с сыновьями: то, что Шура задумал, являлось полным фиаско для семьи. Пережить такое было можно, но след от подобной раны оставил бы смертельные язвы навсегда.
Однако когда она вспоминала сцены с самоубийством Саши, у нее стыла кровь в жилах. А сейчас оказывается, самоубийство, возможно, было не самым худшим решением для семьи…
– Если он сгинет в своей Америке – то без проблем. Скажем, что Шурик летчиком стал. Улетел далеко и надолго! – сказал Кузя Грише, уходя, но намекая матери на план спасения любимчика.
– Летчик-налетчик! – зло ответил Гриша.
– Вот так непримиримые волки объединяются, когда видят жертву, с которой не справиться одному, – смотрела она вслед сыновьям.
Они не разговаривали целый следующий день. Благо накануне закупились, и каждый всухомятку жевал то, что мог найти на плоту. Никто не желал готовить для другого или разделять вместе пищу. Это был откат назад. А точнее, никакого прогресса вперед и не было. Были иллюзии, что гроза и катастрофа объединили на время семью, но разногласия были слишком непримиримыми.
Опять стала побаливать спина, и Мария Карловна, несмотря на разнообразные таблетки из своего спасительного ридикюля, вся покрылась нервными прыщами. Эта жизнь на плоту вскрыла все проблемы, медленно гниющие под толстой кожей ведущего гинеколога.
Она вся чесалась, и красные пятна со спине и груди переползали выше на декольте, шею, к лицу.
Николай обратил внимание на воспаление, дотронулся до прыщей и понял, что нервы Марии на пределе.
– Надо с ним переговорить…
– С кем? – грустно спросила Мария Карловна, указывая на всех сыновей, с каждым из которых стоило б переговорить.
– С Сашей. Тебе надо. Тут только ты поможешь, – Николай сделался грустным.
Мария Карловна готовилась всю ночь, не сомкнув глаз, решая, нужно ли обострять и так острую взрывоопасную атмосферу на плоту. И где переговорить? Когда?
Она хотела выпить сильного снотворного, которое накануне закупила по собственноручно выписанному рецепту, но побоялась. Эти таблетки вырубали минимум на шесть часов. А вдруг за шесть часов, увидев, что мать спит, эти волки решили б тоже «поговорить по-своему» с Шуриком.
Однако утром ребята: Гриня, Кузя и Вася – уплыли. Надеясь, что надолго, Мария Карловна стала ходить вокруг младшего сына, желая поговорить. Хотя что выяснять, если дома и так все было сказано?
На кону стояла жизнь Шурика. Белые шрамы на запястьях отлично говорили о его настрое. Как и условие, с которым он согласился на плот: сразу же по приезду начать пить гормоны с ее согласия. Мария Карловна была в отчаянии, но все-таки подошла к сыну.
– Мам, расскажи какую-нибудь историю из больницы? Последнюю. Ну какую-то необычную… – сам заговорил Шура, разглядывая что-то в своем телефоне.
Мария Карловна опешила, и на ум почему-то приходила только история со спасшимся близнецом. Она рассказала, как вела эту молодую женщину почти с пяти месяцев беременности и как очень страдала, когда нужно было принимать решение: говорить ей о том, что она так или иначе умрет после рождения близнецов, одного из которых тоже было не спасти. И как мучились родственники, особенно несчастный муж, знающий обо всем с самого начала. И как тот впоследствии не мог смотреть на выжившего ребенка, погубившего мать и их общую судьбу. Как ребенка забрали родственники.
– Интересно, этому ребенку читали сказки? – спросил Саша.
Мария Карловна не нашла, что ответить. Она стала прикидывать, сколько прошло времени с тех пор, как она сама…
– Ты мне вот не читала сказок, – опять ошарашил мать своими словами Саша, что та подзабыла про трагичный случай на работе. – Я специально спрашивал отца и Нину. Нина читала. Отец ну может одну книгу за всю жизнь прочел. А ты нет. Ни одной. Вообще.
Мария Карловна по лицу Саши поняла, что тот тоже готовился к разговору. И этот разговор запомнится ей намного сильнее, чем случай на работе.
– Хорошо, – подумала Мария Карловна, у которой задрожали руки и ноги, но сильная женщина не привыкла отступать перед пропастью. Сейчас ей казалось, что очень даже хорошо, что он сам завел этот разговор, который непонятно чем закончится.
– Не читала. По правде сказать, я не люблю читать сказки. Просто не люблю и не верю в них.
– Даже ради жизни ребенка, твоего собственного ребенка, ты б не поступилась принципами?
Мария Карловна задумалась, понимая, к чему он клонит.
– Я бы поступилась принципами ради твоей жизни, – просто ответила она, боясь вкладывать в слова тот бушующий ураган страстей, где любовь перемешалась с чувством вины.
– А ты знаешь, сколько раз в жизни я подвергался опасности? – наконец он оторвал взор от телефона, и тот был черен. Такой же черный, как у самой Марии Карловны, в нем можно было сгореть от вины до костей.
– Однажды я шел на курсы по компьютеру, это было в Сосновке. Туда двадцать первый ходит. В феврале. Стоял сильный мороз. Отец в больнице лежал еще с воспалением. Ты его, кстати, тоже ни разу не навестила. Все занятая очень ходила.
Мать не перебивала.
– Так вот из-за холода отменили последних два автобуса. Телефон сел. А идти шесть километров. Верное обморожение. На улицах никого. Я шел. Думаю, догадаешься. Меня давно нет. Мне тогда ж четырнадцать только исполнилось. Поедешь навстречу, поймешь, что со мною беда. Материнское сердце почувствует. Я шел и ждал. Но нос и уши совсем перестал чувствовать. И тут едет машина. Красная девятка с черными стеклами. Я сел. В зеркало глянул – нос белый, – он вдруг усмехнулся. – Прям как у снеговика, – опять смех. – Нет! У снеговиков же морковки, они красные, – он так и смотрел ей в глаза, не моргая и не отворачиваясь, а она чувствовала, как заходится сердце от бешенного бега в ту самую пропасть. Мария Карловна не отворачивалась, почему-то представляя, чем закончилась история.
– Дядька-дурак тогда напугал меня только. Схватил за яйца одной рукой, а другой за голову. Фигня. Но он так вонял, что до сих пор его мерзкий запах у меня в носу сидит. Его лицо, потное и гадкое, я вижу как тебя сейчас. Но он меня спас. Прежде чем накинуться, отвез гад до дома. Я потом год боялся домой ходить, думал, будет поджидать. Но он обычным маньяком оказался, без выкрутасов.
Саша замолк, и Мария Карловна хотела сказать и даже подбежать и обнять сына, но тот резко выбросил руку вперед, останавливая ее порыв.
– Мы были на дискаче. Пошли отлить с Михой. Но Миху рвать начало, и он прям уснул на унитазе. Дурак. Я ж стоял на своих двоих. Мужик подошел бесшумно сзади. Этот был настоящий маньяк. Профессионал. Скрутил руки так, я понял, что не повернусь и не увижу гада. Он меня начал щупать, как девчонку. И почти вошел. Почти. Задница моя голая… хоть я ее не видел никогда, – он усмехнулся, – но ею свое все гадское положение прочувствовал до последней клетки. Что дело плохо. И знаешь, мам, еще понял, что я трус. Девка и есть. Можно было б рвануть, сломать себе руку, но рвануть и позвать на помощь. Но я ослабел, морально ослабел. Он сломал меня, как личность. Я тогда подумал, этого Бог хочет, чтоб меня как куклу изнасиловали. Ведь на дискаче сотни человек, но никто, никто тогда, ни пьяный, ни трезвый так и не зашел отлить. Чтоб спасти меня.
Мария Карловна похолодела, сердце больше не стучало, оно вообще остановилось и стало куском льда.
Она, не дыша, ждала продолжения, и глаза ее, черные от природы, как у Саши, наливались кровью.
– Не бойся, он не смог. Дурак Миха проснулся и зашевелился и спугнул тварь. Лица я так и не видел. Только помню крепкие руки.
Но что-то произошло со мной. Я тебе это хочу донести. Я не тот, что раньше, – он взлохматил красивые волосы на красивой мальчиковой голове. – Я ж пробовал потом с девчонками. У меня встает. Но… мне опротивело с ними. И еще, – он опять не дал ей вставить слово. – Ты ж гинеколог, должна знать, я больше не хочу это делать как раньше. Мне нравится, когда мне трогают там… – она поняла, где это там. – Они как будто какую-то кнопку секретную нажали. С тех пор я не получаю удовольствие, если не там.
Глава 14. Братоубийцы
– Ну так мы тебе эту кнопку с корнем вырвем, – иронично и зло сказал Гриня. Втроем мокрые, они по пояс еще находились в воде, похоже, услышав лишь конец исповеди. Шура вскочил на ноги и ощетинился. От братьев шла угроза. Они быстро повылазили из воды и взяли его в оцепление, даже Вася с горящим взглядом, помогал двоим поймать щенка.