Хотя чисто внешне Мария Карловна являла образец идеального женского здоровья и красоты: крупная, ширококостная, с большими красивыми руками, большими ногами. У нее не было ни грамма жира, тонкая талия, как раз под ее тело, являлась предметом зависти со стороны и ее личной гордостью. Но никто не знал, какой груз лежит с обратной стороны талии, на пояснице. Как муж Николай вынужден был освоить простые навыки неотложной помощи больной спине жены, таскать ее на руках, а иногда при помощи сыновей на самодельных носилках нести до машины, чтоб отвезти в больницу. Сколько химии было выпито, сколько уколов сделано, сколько курсов массажей и прочих процедур освоено. Сколько отменено событий и мероприятий из-за невозможности подняться с кровати этой красивой, молодой, активной женщине.
– Васечка хотел меня научить больше уделять времени семье и дому. А теперь вместо меня безвылазно сидит, будто инвалид, прикованный к дивану и к своему компьютеру, – прозрела Мария Карловна и улыбнулась в темноте, будто наконец поставила диагноз неразрешимой болезни Васи. Но улыбка слетела с губ, мать потянулась за фотографией последнего сына, Александра Земина.
Глава 5. Александр
– Что случилось? – в третий раз спросила Лейсян и тяжело вздохнула. Ранее она предупреждала группу, что если участник не может с третьего раза сформулировать проблему, больше вопросов не задается. Проблема условно не считается проблемной, потому что человек не может ее выговорить, а значит, она остается при нем. Она нужна ему. Даже если это нечто совсем ужасное.
– Саша… Шурик… хочет поменять пол, – тихо произнесла Мария Карловна, потому что это была настоящая проблема. Лейсян безмолвствовала, приглашая молчанием поделиться деталями беды.
– Если б он был с детства каким-то больным, я б отправила его на лечение. Хоть рак, хоть диабет, хоть что… мы бы боролись до последнего, – Мария Карловна устало закрыла лицо руками. За усталостью стояли десятки разговоров, уговоров, скандалов и даже драк. Отец, узнав о решении сына, послушав его разговоры, не выдержал и вмазал шестнадцатилетнему пацану в морду. Остался синяк. Шурик обиделся. Мария Карловна ничего не сказала, она сама хотела дать в морду этому гаденышу. – Если б у него имелись наклонности с детства – тоже б приняла. В конце концов, есть психологи и разные учреждения, способные вправить мозги. Но он абсолютно здоров, – прочеканила врач, – это какая-то глупость! Фарс! Издевательство!
Она перевела дух, глаза налились кровью от злости на непонятную ситуацию.
– В него как бес вселился. Он ведь с детства бабником был. Все в футбол играют, а этот в двенадцать уже целоваться лез. Мы его из кровати доставали… – она кашлянула, решив не продолжать до таких подробностей. – Я вообще удивлялась, как ни одного ребеночка не получилось от этого бабника. Он красивый, как Аполлон, на него вешаются, думают ему уже двадцать. А сопляку только шестнадцать недавно исполнилось, – она все-таки заплакала, вытирая слезы. – А тут три месяца назад приходит и выдает эту новость. Хочу стать женщиной. Уже все узнал. Надо год гормоны пить, чтоб отрезать все причиндалы, что Бог послал. Дает нам с отцом бумажку на подпись на гормоны. И мол, если не подпишете сейчас, дождусь восемнадцати и все равно Александрой стану. Или, говорит, убью себя.
Мария Карловна вперилась в Лейсян, которая держалась холодно.
– Отец ему вмазал, а тот хохотал, как черт. Он умный, хитрый, наглый, но не урод и не больной, – твердо сказала Мария Карловна и зачем-то схватилась за поясницу.
– Чему он учит вас, Маша? – спросила психолог.
Мария Карловна будто ослепла в темноте, перед глазами стояли два лица Лейсян и Шурика. Их обоих ей хотелось задушить, искромсать, истребить. Они мучили ее.
Но она не отставила фотографию Шурика, как это делала много раз за этот вечер.
Наоборот, еще внимательнее всмотрелась в красивое лицо.
– Гордость моя, – сказала мать. – Самое слабое место мое. Ни Гриня, ни Кузя, ни Вася меня так не рвали, но через тебя мою гордость достали до самой матки.
– Вы очень гордый человек, – начала Лейсян, – это и понятно, обязывает положение. Но… – и она подбросила невидимый мячик Марии.
– Слишком гордый, – подхватила мячик врач-гинеколог, – такой гордый, что забыла, ради чего живу, ради чего рожала всех этих прекрасных юношей.
«Браво! – читалось на лице у Лейсян. – Браво!».
Глава 6. Выбор
– И что мне теперь делать? Он не сдастся, – почти плача, спросила Мария Карловна. – Он три раза резал вены. Два раза демонстративно. Третий раз я спасла…
– Вам плот или байдарку? – после продолжительной паузы спросила психолог.
– Не поняла? – переспросила гинеколог.
– Плот или байдарку? – глаза Лейсян улыбались, будто она не слышала комментария про самоубийственные попытки сына клиентки. – Пятизвездочный отель в Турции или прохлаждение у бабушки на огороде не помогут. Тут нужно приключение на грани фола. Переживете? Останетесь живы. Не переживете? Вы все равно не жильцы.
– Он передумает с операцией? – не унималась мать. – Есть шанс?
Лейсян не ответила.
Семинар закончился в час ночи, хотя должен был в десять вечера. Но никто не ушел. А после окончания каждый из двадцати участников подошел к Марии и поблагодарил за удивительный опыт и пожелал удачи.
«Удивительный опыт, как выложить себе дорогу в ад», – грустно кивала Маша на пожелания удачи.
– Вы уж меня извините за резкость, – попросила прощения Лейсян. – Дело в том, что во время семинара иногда приходится быть жесткой, чтоб у клиента пропали иллюзии или чтоб не дать ему спрятаться за слезами и нытьем.
– Да ну что вы! – успокоила ее Мария Карловна, махнув рукой, – вы мне жизнь спасли. Я очень рада, что вы прижали меня к стенке. Этого не смогли сделать пятеро здоровых мужчин.
– Потому что они очень любят вас, – просто сказала девушка. – А я нет.
Мария Карловна прикусила губу, чтоб не разрыдаться.
«Любят, эх, очень любят… Да они ее ненавидят, и на их месте она б сделала то же самое. Не мать, а ехидна», – подумала Мария Карловна.
– Очень любят, поэтому еще живы. Ради вас, – психолог взяла ее за руку и крепко сжала. Мария Карловна пришла в себя и, внимательно посмотрев в глаза психологине, поняла, что та не шутит и не ерничает, а говорит правду. Они ее действительно должны были очень любить, раз так обозлились за ее отсутствие.
Глава 7. Плот или байдарку
Ложиться спать не было смысла. Уже светало. Мария Карловна отправилась к своему домашнему компьютеру и приступила к поиску прописанного лечения. И в поисковой сети набрала «Плот или байдарка».
Если про плот врач-гинеколог что-то знала из литературы и детства, то байдарка, кроме как синоним лодки, больше не вызывала никаких ассоциаций.
Но после просмотра загруженных первых картинок, Марию Карловну охватило отчаяние: какое-то странное бревно с веслами, которые надо крутить, чтоб тащить вперед. Она плохо представляла себя в этом бревне, да еще на протяжении пары дней.
Когда набрала «плот», стало как-то легче и понятнее, но прочитанное описание: «готовка, стирка и безостановочное движение вперед», навело еще больший ужас. Как остаться с пятью мужиками на квадратной доске посреди реки?
– Вам плот или байдарку? – спросили по телефону в туристической компании. – Просто сплав по речке или настоящее приключение на полноводной реке?
Мария Карловна молчала и попросила время подумать. А утром проснулся Шурик и опять, словно заведенный, завел разговор о смене пола. Мария Карловна инстинктивно выбрала плот.
Если в клинике да и в городе узнают о беде Земиных, это, конечно, не навредит ее железной репутации, но разразится страшный скандал. Хуже всего, что начнут пялиться на нее, как на жертву, станут жалеть и вести с ней слезные разговоры. В скором времени она станет посмешищем. Наступит невыносимый период. Хотя и он пройдет.
Мария Карловна поймала себя на мысли, что опять думает о себе, но не о сыне. Этом взбалмошном мерзавце, решившем проучить свою мать.
Она с теплотой посмотрела на сына, копавшегося в холодильнике, и сама не поняла, как предложила сплав на плоте взамен на гормоны.
Шурик аж обалдел от такой новости и закрыл холодильник.
– Четыре недели. Дальний Восток. Никаких компьютеров.
– И ты мне дашь разрешение и отец тоже? – хитро спросил сын, а в глазах зажегся огонь.
– Я подпишу его там же на плоту в последний день сплава. Отец тоже.
Шурик молчал, зная, что мать не шутит, она никогда не шутила, всегда говорила всерьез и если что-то обещала, то выполняла.
– Я подумаю, – сказал он. Но это означало «согласен». Гордость не позволяла сказать сразу да.
Гордость – это диагноз пострашнее любого неизлечимого заболевания. От гордости страдали дети.
После разговора Мария Карловна вдруг осознала, что назвала нереальные для ее графика работы даты сплава. Дай Бог бы выкрасть неделю, а тут четыре! Она заохала, не представляя, как разговаривать с начальством. Да ее попрут за четыре недели.
Однажды Мария Карловна сломала ногу, так на третий день вышла с гипсом и костылями на работу. Нещадно пила обезболивающие. Она хотела выйти сразу на второй, но из клиники позвонили и разрешили день отлежаться.
На кухню вошел Вася, бледный и задумчивый. Значит, болела голова. Панические атаки прекратились с принятием наркотиков, но в эти дни болела голова.
– А почему Дальний Восток? – спросил глухо Вася. Мария Карловна аж поперхнулась чаем. Как быстро Шурик растрепал новость.
– Если б я поехал, то на амурские сплавы… – налил и себе чая Вася.
– Так поехали, – неожиданно для себя сказала мать. А действительно, почему она думала только про младшего? Вася тоже мог бы присоединиться, взять свои таблетки…
Вася внимательно посмотрел на мать и тоже впервые задумался об этой идее.
Таблетки взять не проблема, если голова заболит…
– Ну возьмешь сильные, я тебе выпишу, – вслух сказала мать.
Николай ехать категорически отказался, во-первых, он только вернулся с охоты, где уже хлебнул воздуха и природы вдоволь. Во-вторых, ехать с одним нытиком, с другим выродком никак не вписывалось в планы мужчины.
– Если б Гриня поехал, я б еще подумал, – ворчал Николай под нос про то, что два младших не то что лодку не потащат, еще их придется на спине таскать.
Про Кузю никто не вспоминал.
Мария Карловна так и не спала ночь после семинара, но чувствовала себя хорошо, если не сказать прекрасно. Потому что засветилось, заярчело нечто на горизонте, затмевая беспробудное отчаяние.
Руководство восприняло новость о месячном отпуске ведущего врача плохо. Это было ожидаемо. Валерий Аркадьевич, директор пренатального центра, был непреклонен. Мария Карловна не смотрела в глаза бывшему любовнику, пока они не остались наедине в кабинете.
– Маша! – одним словом выразился директор, вкладывая в тон то, что готов пойти на кардинальные меры, если придется.
Маша молчала, она переводила дух, чтоб не поставить старого козла, бывшего когда-то очень даже неплохим в постели кобелем, на место и в такую позу, в которой у нее рожали даже те, у кого таз был уже, чем у Лейсян. И она посмотрела на него взглядом, вдруг из зеленого переделавшимся в черный, акулий. Был у ее глаз такой странный эффект, он передался сыновьям. В минуты гнева глаза меняли цвет. Это было страшное явление, Маша и сама чувствовала, что может убить в этот момент.
– Свою клинику открою, – проговорила сквозь алые губы и плотно сжатые белые зубы Мария Карловна, озвучив страшный сон Валерия Аркадьевича.
– А если с тобой что-то случится, – пошел на попятную бывший любовник, – ты там еще застрянешь или не дай Бог сломаешь себе что-то, – он и в самом деле волновался за нее и за работу, которая стояла за ней и держалась на ней. – Ты городская до мозга костей, что ты будешь делать в лесу? Или посреди реки? Кто тебя вообще на это надоумил?! Николай не такой, он не мог. Молодого козла себе завела?
– Не твоего ума дело! – по-свойски, уже незло бросила Мария Карловна и бесцеремонно вышла из кабинета, чтоб не самой забирать бумагу, а обязать секретаршу принести. А вообще она почувствовала, что давно выросла из подчиненной этого старого козла. И действительно, можно сменить обстановку. Свою клинику открыть или уйти в чужую, да на место посерьезнее, чем ведущий врач, но рвать отсюда когти.
– После того, как ребята выздоровеют, уйду, – сама себе определила цель Мария Карловна. Это единственное, чего она хотела сейчас. На второй план отпадали работа, привязанности, обещания… Большую часть жизни она потратила на обещания другим, а не своим.
– Уволят, значит, уволят, пропадут ипотека, дом – плевать. Главное, чтоб ребята выздоровели.
Глава 8. Четыре недели
Сразу после работы Мария отправилась в туристическое агентство, чтоб уж сразу и наверняка забронировать поездку.
– Куда-нибудь подальше, в Сибирь, – попросила женщина. Ей стали предлагать варианты с какими-то названиями. Она помотала головой и руками. – Нет-нет! Амур, – вспомнила Мария Васино желание.
– Вы имеете в виду амурские сплавы? – Мария Карловна не знала, что она имеет в виду, но кивнула:
– Четыре недели.
– Но таких долгих нет, – возразила турагент.
– Найдите. Организуйте, совместите. И еще, – Мария Карловна пыталась сформулировать, – чтоб плот был нормальный, экипированный, и все такое, но мы все делали сами. Не надо капитана, матросов, домработниц.
– Тогда вам нужно иметь права, так как река судоходная, а значит, навигация…
Мария Карловна опешила. Потом остановила менеджера и, отойдя в сторонку, стала названивать мужу. Пришла в голову идея.
Идея оказалась верной – у Коли имелись права, но он категорически отказывался ехать без Грини.
– Я с бабой и двумя идиотами не поеду… – зло констатировал Коля и потрогал кулак, которым саданул младшего сына.
Мария Карловна стала вспоминать, какие у нее имеются зацепки на Гриню, чем можно его подкупить, но ничего не находилось. Долг он вернул, Галины родители тоже. В работе, деньгах, здоровье, друзьях сын был полностью независим от нее. Она просто позвонила, он не был занят и молчаливо выслушал ее рассказ про сплав.
– Я не поеду. У меня на работе ответственный момент, каждую неделю по два-три суда. Я не могу оставить дело.
– Хорошо, – просто и понимающе сказала мать и повесила трубку.
А потом пошла к менеджеру и заказала плот на шесть взрослых человек. Мария Карловна не знала как, но знала точно, что они поплывут. Если уж ей – трудоголику и плохой матери – вдруг стали ясны такие простые вещи, а сыновья умнее ее, значит, все решится само собой.
Глава 9. Наступила жара
Наступила жара. Та жара, которая называется настоящим летом, хотя в мае может быть тепло, но все равно еще пахнет весной. А тут лето. Июнь – месяц, дарящий надежду на лето.
Неделя подготовки к сплаву встряхнула всю семью. Ребята, Вася и Шурик, как будто бы даже взбодрились, все время переговаривались, шутили, общались. Мария Карловна тихо улыбалась про себя, даже ради этого маленького перемирия и то стоило решиться на приключения, потому что последний раз такими дружными и веселыми она видела сыновей лет пять назад, когда они еще были детьми. Сейчас двое рослых под потолок, один бледный, но воспитанный, другой дерзкий и невоспитанный, были похожи как двойняшки, которые разыгрались не на шутку: перекладывали что-то из одних сумок в другие, упаковывали, складывали. Их все время поправлял отец, давно обидевшийся на сыновей, что ни один из них не увлекся ни охотой, ни рыбалкой, ни спортом, как он. Только Гриня ради любви к отцу ходил с ним в лес и только на его день рождения осенью. И сначала нехотя, не веря, что «наркоман» с «выродком» все-таки поедут куда-то в Сибирь сплавляться, отец с нарастающим азартом присоединился к кипишу: рассказывал, как лучше всего подготовиться, что взять, стал расспрашивать Машу про то, какой плот она заказала, есть ли там баня.
– А что можно было с баней? – подумала Мария Карловна, не представляя себе плот в полной мере, только как нечто квадратное и деревянное из советского фильма про троих или четверых друзей. Телевизор, как и спорт с походами, тоже отсутствовал в ее жизни давно и начисто.
– Почему просто не поехать в путешествие, если ты хочешь отвлечься? Турция, Египет или вот хоть Африка. Кузя сейчас в Африке, показал бы вам там кузькину мать, – хмуро проговорил Гриня, пришедший внеурочно к родителям домой и наблюдавший воочию оживление по поводу отплытия.
– Кто тебе сказал, что Кузя в Африке? – удивилась Мария Карловна, с удивлением наблюдая почти всю семью в сборе в гостиной.
– Он сам и сказал. Говорит возвращается, но не знает когда.., – отвечал Гриня, хмуро посматривая на Шурика, улегшегося на диване с телефоном. Ему через плечо заглядывал старший брат. Удивительно похожи они были сейчас, рассматривающие маршруты и читающие путеводные заметки.
– А что за река? Какие остановки? Почему так долго? Вас будут сопровождать? Будете спать на плоту или все-таки на земле палатки разбивать?
– Это тайна, – сказала Мария Карловна, а сама аж похолодела от сыновьего взгляда и заучила вопросы, которые собиралась завтра же задать менеджеру, потому что даже близко не знала ответов ни на один из них.
Гриша стал ходить по комнате, как заведенный солдатик, поглядывая хмуро то на отца, то на мать, то на братьев.
– Не могу вас бросить, хотя стоило бы! Одна, слетев с катушек, решает ехать в опасное приключение со своими грыжами, хотя до этого даже зарядку никогда не делала. Отец попускает: то ли ждет ее скорой смерти и завещания на свое имя, то ли тоже умом тронулся. Про двух идиотов я вообще молчу…
– Ты давай полегче.., – сердито бросил Николай Грише, хотя, скорее всего, думал сходное. – Я тоже поеду, раз ты поедешь. Действительно, оставлять… их, – он посмотрел на семью, но не мог подобрать слов, чтоб описать каждого без дерзкого словца, – нельзя. Маша, как ты собиралась плотом управлять, у тебя даже паспорта нет? – спросил Николай.
Мария Карловна не ответила и не поменялась в лице, долгая начальничья карьера научила ее держать лицо и паузы, но в душе она ликовала. Это был хороший знак, что едут все. Почти все.
Оставалось две недели до полета в Красноярск, а там их уже должны были встречать, чтоб отвезти до двухэтажного плота, правда, без бани, и… А дальше Мария Карловна не загадывала, потому что вообще не знала, что будет дальше. Хотя в душе как девочка надеялась, что плот спасет их семью от бед, окруживших со всех сторон, одна хуже другой.
Глава 10. Подготовка
Надо было передать дела срочно. Мария Карловна, чтоб отлучиться от работы на целых четыре недели, сидела безвылазно две недели в кабинете, проводя консультации, перенаправляя своих рожениц в другие надежные руки. А вместе с роженицами отдавала свои деньжищи, которые готовы были платить родственники за именитое заведение и именитого врача, за особое участие и обстановку в важнейшем семейном деле.
Впервые ей не было жалко денег.
– А что их жалеть? – думала Мария, – шуб, золота, машин хватает. Прибавили ли они счастья за последние годы? Не прибавили, скажем честно.
А вот плот может прибавить. Плот может спасти жизнь и не только Шурика, но и мою, и всей семьи. Только пока непонятно как?
Николай по вечерам тренировал жену, рассказывая об экстренных ситуациях, которые могут произойти во время поездки. Мария Карловна, исходя из рассказов, мысленно готовила медицинскую сумку на случаи и радикулита, и порезов, и клещей, и переломов, и ожогов. Хорошо, роды принимать не нужно было. Вокруг одни пацаны.
Оживление коснулась даже Грини, который через день стал бывать дома у родителей, а на второй неделе притащил даже внуков. Все выглядело вполне мирно, опасных тем не касались, все как будто бы увлеклись поездкой, разглядыванием пейзажей с фотоотчетов, наловленных в интернете, у каждого рос рюкзак с личными вещами.
За день до отъезда случился скандал, но его Мария Карловна не видела. Просто придя уставшая домой после долгого дня, обнаружила капли крови на полу и Шурика с подбитым глазом. Глаза Николая же горели адским пламенем.
Она втянула воздух в себя, будто замораживаясь, стараясь не делать поспешных поступков, а ведь ей хотелось одновременно прибить мужа за то, что покусился на жизнь и здоровье любимого сына. И сына хотелось убить за то, что он устроил эту котовасию со сменой пола, от которой могло порушиться все. На волоске висела поездка, на которую она так рассчитывала. Мария Карловна просто прошла в свою комнату и не выходила оттуда до утра. За дверями было тихо, хотя она просыпалась каждый час в поту и предчувствии, что скандал и драка продолжаются. Что Шурик перерезал себе вены, как в прошлый раз, и лежит в своей ванне, медленно истекая кровью, пока она нежится у себя в кровати, ничего не ведая. Материнское глупое сердце тупо молчало, не чувствуя беды. Усилием невероятной воли Мария Карловна оставалась в спальне.
А утром домочадцы выглядели вполне мирными, как будто накануне ничего не произошло. Капли крови с пола были стерты. Синяк сиял на сияющем глазу. Это вселяло надежду в сердце матери: значит, не одна она переживает за успех поездки, все пытаются унять свой характер ради общего блага. А для себя она решила и впредь поступать так или, по крайней мере, с ее характером, не сразу пытаться лезть решать проблемы всех и вся, а дать возможность самим уладить конфликт даже пусть путем рукопашной.
Приехал Гриня на своей новой большой машине, куда могли уместиться все вместе с поклажей. Погрузившись и усевшись, они дружно тронулись в путь. Все молчали, но чувствовалось, что творится какой-то праздник. Мария Карловна пыталась вспомнить последний раз, когда ее посещало такое настроение, и ничего кроме дней рождений сыновей не вспоминалось.
– Да, у меня для вас сюрприз, – сказал Гриня, выворачивая руль к аэропорту.
Мария Карловна да и все оживились, хотя зная Гришу, не ждали чего-то сверхъестественного. Старший сын посмотрел в зеркало дальнего вида, и по его взгляду Мария Карловна поняла, что сюрприз ожидает непростой. Старший сын смотрел только на мать.
На улице стояла прекрасная погода, все ходили в футболках, маечках, но еще не такими загорелыми, как один парень в яркой рубашке с пальмами и в очках на пол-лица, черного как у негра. Он был тощий, высокий, волосы стрижены не по местной моде. Мария Карловна не узнала Кузю, но к нему уверенной походкой направился Гриня, и тогда в сердце сложилось два плюс два, взгляд и загар.
Господи, они ж не видели этого «бомжа», так звали сына меж собой родители, больше двух лет, хоть тот и названивал регулярно раз в месяц.
Ребята набросились на старшего брата с охотой. Конечно, Кузя выглядел, как пижон, чувствовалось, что у него водились деньги. Прикид, загар, настроение… Хотя настроения у этого бомжа всегда было хоть отбавляй.
– Привет, мама, – как ни в чем не бывало поздоровался Кузя, а Мария Карловна расплакалась нежданной встрече. Вообще-то она не планировала плакать и собиралась с духом все те мгновения, пока он приближался. Было не место и не время для истерик. Но при звучании его голоса сработал невидимый спусковой механизм.
– Какой ты все-таки гад, – сквозь слезы сказала она, обнимая его за тонкую, но жилистую шею. – Мы уезжаем, и ты приезжаешь. Хоть бы заранее… Хоть бы один денек вместе.
– А я тоже уезжаю, – вдруг сказал Кузя. – С вами на плоту по водоемам, черт знает где и куда.
Мария Карловна отпряла, стала взглядом искать чемодан и вещи.
– Ничего нет. Гол как сокол. Найдется же мне пара запасных трусов и носков и плошка риса? – он не шутил, хотя выглядел, как клоун, выворачивал карманы, строил гримасы. – Ладно-ладно, не смотрите так. Я прилетел в шесть утра и уже уладил все насчет поездки. Тем более, мам, ты сама шестиместный плот заказала. Чувствовала, что я приеду, да?
Мария Карловна опять пустила слезу. Что творилось с ней сегодня, она не знала. Климакс? Кризис среднего возраста?
Один еще, слава Богу, не начался, другой должен был пройти еще давно. Но сердце стало мягким и ранимым, особенно с сыновьями.
Где-то она читала, что мать – это сумасшедшее существо, которое позволяет своему сердцу разгуливать без ее ведома. Мария Карловна была окончательно сумасшедшей, потому что ее сердца вытворяли, что хотели, подвергая себя и ее опасности. А вот такие сюрпризы были для сердца невыносимы.
– Я что-то не понял, ты рада или не рада, что я с вами еду? – набросился на мать с объятиями Кузя и утащил ее внутрь аэропорта. – Будешь плакать в самолете, а то мы еще опоздаем из-за твоих истерик, – не давал опомниться Марии второй сын.
Зарегистрировавшись на рейс, они первым делом пошли в ближайший бар отпраздновать возвращение блудного сына, который всех угощал.
– Мне тоже, – протянул руку Шурик за рюмкой и родители хотели было возмутиться, но братья почему-то остановили их и твердо поставили рюмку коньяка перед пацаном.
Было столько счастья и одновременно трагедии в этой встрече в аэропорту, в преддверии поездки черт знает куда и, главное, черт знает зачем. В воздухе проносились вихри беды, будто завтра война и это последний шанс всем собраться и объединиться. А ждет ли победа или поражение – решение висело на волоске.
Выпили еще по одной и по третьей. После последней Сашка осоловел, и его под общий смех повели под руки на посадку. То ли от алкоголя, то ли от единения Мария Карловна была счастлива. Раскрасневшись, она уселась по привычке рядом с мужем, хотя они уже давно не сидели вместе и не спали вместе, виделись только периодически. Николай молчал, но в глазах читались противоречивые чувства, их не могла прочитать Мария Карловна, но одно ей стало понятно: все надеялись на что-то.
Самолет взлетел, а Мария Карловна быстро натянула себе маску на глаза, будто собираясь ко сну. На самом деле, под маской лились горячие слезы, алкоголь разбудил давние чувства, воспоминания. Марии Карловне вдруг стало жаль себя, ведь она одна по жизни везет весь этот воз проблем, недопониманий, капризов.
Кроме поддержки матери, которая сидела с Гриней и периодически с другими детьми, другой помощи не было, она одна поднимала семью. Николай всегда был, но был как бы на подхвате, как любой мужчина он по привычке и традициям предпочитал отдавать время своей работе, которая приносила сущие копейки, а также своим друзьям и хобби, отлучаться то на охоту, то на рыбалку. Все волевые решения, все толчки, все подушки безопасности создавала Мария Карловна.
Создавала, как могла? Да. Создавала плохо? Да. Она подключала мамок, нянек, домработниц, репетиторов, врачей, медсестер – всех, кто мог ее компетентно заменить, пока она зарабатывала, пахала на благо семьи.
И ей казалось это правильным, ведь было б ужасно, если она – высокого профиля специалист, интеллектуал, талантище, на которой висели, по меньшей мере, пара сотен душ, вместо того чтоб спасать чужие жизни, катала б коляску со спящим ребенком туда-сюда или полдня проводила за плитой или в песочнице. Подобную примитивную работу, по ее мнению, мог бы выполнить кто-то другой. А Мария Карловна ненавидела бестолковую деятельность, с детства презирала лентяев и балаболов, сама говорила только по делу, выполняла действия, как по инструкции, следовала правилам, сама создавала нормы. И у нее все кипело в руках. По крайней мере, так казалось: и дети сыты-одеты, знают Есенина с Пушкиным, и клиника с пациентами под контролем, касса полна денег.
Легко этой Лейсян говорить, что она откупалась таким образом. Ставила деньги превыше семьи. Но ведь если не она, то кто? Маме и братьям самим постоянно требовалась помощь. Других родственников у Марии Карловны попросту не было. Ни дядек, ни теток, ни бабушек, ни дедушек. Все они ушли рано или жили так далеко, что стали чужими, хотя и наведывались иногда за помощью.
А так бы хотелось, чтоб кто-то мудрый и добрый стоял рядом, подсказал в нужный момент, что всех денег не заработаешь, что всего успеха не нахлебаешься, что всего не заграбастаешь.
Бабушки и дедушки… вдруг любимые образы всплыли в памяти. Они очень любили Машу и всегда пророчили ей большое будущее.
– Очень талантливая Маша вылупилась, – говорила бабушка Нюра своей дочери про внучку. – Далеко пойдет. Ум стоумовый!
– Эх, бабушка, – плакала Мария Карловна, – посмотри теперь, куда мой ум завел меня, в какие дебри. Детей и тех растеряла, как цыплят.
Шелковая повязка со множеством слоев впитывала и впитывала горькие слезы, вдруг хлынувшие солеными цунами.
– Стоп! А какой сегодня день? – вдруг вспомнила Мария Карловна, хотя знала дату на зубок, ведь они готовились к этой дате заранее. – Пятое июня. День рождения бабушки Нюры и дедушки Кости. Господи! – обратилась она к Николаю, срывая мокрую повязку, слезы тут же просохли. Он слегка опешил. Маша не справляла их дни рождения никогда, может, лишь однажды упомянула, но не справляла.
– У бабушки Нюры и дедушки Кости в один день был день рождения! – настаивала Мария Карловна, будто муж должен был быть обязательно в курсе.
– Ну хорошо, – легко согласился Николай, разводя руками, – давай выпьем за их здоровье. Коньяк есть, стаканы тоже. Закуска, – он покопался в кармане жилетки, где обычно прятал ириски или какие-то сладости – тоже имеется.
Мария Карловна заморгала, не зная, того ли она добилась. Но сердце подсказывало правильно. Надо помянуть любимых, родных, позабытых ею.
Николай достал недопитый коньяк и старые стаканчики с припасенными конфетами, они тихонечко разлили и, не чокаясь, выпили. Мария Карловна не закусывала, чтоб было горче. На сердце стало легче.
– Помогите, бабушка и дедушка. Помогите, чем можете с того света. Или совет дайте или поддержите, пусть невидимо. Детей моих не оставьте, особенно Сашу и Кузю, за них больше всего боюсь. Да и Грише с Васей ваша помощь нужна. И мама, мама тоже страдает. Надо б с ней помириться. А то тоже немолодая, мало ли что. – Молилась про себя Мария Карловна. Вся жизнь пролетела перед глазами. Ведь она действительно многого добилась, как бабушка Нюра предвещала. И почти одна. Конечно, «почти» тоже нельзя отменять, без «почти» не было бы этих ребят. Четырех мужиков со своими проблемами и со своими успехами. Она положила тяжелую голову на плечо мужа и заснула крепким сном впервые после того, как узнала, что Саша хочет поменять пол или закончить жизнь самоубийством.
В полете спали все, и, несмотря на долгое расстояние, никто не просыпался ни на обед, ни в туалет, ни поговорить. Все уснули мертвым сном, будто устали до смерти. Поэтому когда объявили посадку, семья Земиных удивилась и обрадовалась, как быстро пролетели пять часов.
В аэропорту их встретили яркими табличками с перечислением членов большой и дружной семьи поименно в столбик, и тут же подхватив сумки и чемоданы, на стареньком, но живеньком автобусе довезли за пару часов до причала большой реки, где толпились несколько деревянных плотов, один из которых, двухэтажный, был зарезервирован на имя Земиных.