Конец Сезона Ураганов

4. Мими

Клетку погрузили на телегу вместе с корзинами с овощами и зеленью, и повезли по городу. В дороге я судорожно размышляла, как спастись. Я помнила заклинания, которыми мой отец и брат могли заставить всех замереть на несколько минут. Я пробормотала их тихонько, но они не сработали – я как была бездарью, так и осталась. Тогда я решила дождаться момента, когда кто-то откроет клетку, и клюнуть его что есть сил, а потом воспользоваться замешательством и… и что? На меня сразу набросят ткань и скрутят голову. Вот если бы было открыто окно… Я слабо взмахнула крыльями – нет, силы не восстановились, я по-прежнему была слаба. Все было против меня! Все!

Я пыталась договориться с другими гусями, но безуспешно – они были слишком глупы. Я объясняла им, что люди поймали их с целью съесть – так же, как они сами едят траву, зерна и мелких насекомых – и мы сможем защитить себя, только если сговоримся. Они не поняли. Их сознание было слишком ограниченным. Каждый из них воспринимал себя не отдельной гусиной персоной, а, скорее, частью того, что видел и ощущал – травы, земли, воды, неба, тепла. Они не понимали, почему траве должно быть плохо после того, как ее съели. В их мозгах не было структуры, за которую можно было зацепиться, и мои попытки объяснить им происходящее с треском провалились. Мы подъехали к черному ходу герцогского дворца. Нашу клетку подняли и куда-то понесли. От ужаса я закрыла глаза, а когда открыла их снова, то увидела перед собой двоих: того, кто отсчитывал деньги на рынке, и уродливого носатого коротышку, герцогского повара.

– Господин закупщик, – сказал коротышка противным скрипучим голосом, – этих двоих, – он указал на моих товарищей по несчастью, – мы придержим до воскресного обеда – я запеку их с овощами и травами. Накануне я поручу помощникам ощипать их и поместить в маринад. Для маринада прошу выдать бутыль белого вина. А из этой – он кивнул на меня, – получится отличное жаркое. Я приготовлю его с сушеным кизилом, – герцог будет очень доволен.

– Хорошо, – ответил закупщик. – Делай, как знаешь, Якуб. Равных тебе в этом деле нет. Вина пришлю. Если еще что-то понадобится, скажи. Главное – чтобы их светлости были довольны. И не забудь оставить самые крепкие гусиные перья – для канцелярии.

– Все будет сделано, господин закупщик, – сказал коротышка своим мерзким голосом.

Когда закупщик ушел, коротышка наклонился и буквально сунул в клетку свой длиннющий нос.

– Что это ты такая тихая? – спросил он меня. – Не больна ли часом, голубушка? Да нет, на вид, вроде, здорова – перья блестящие, глаза ясные. Но на всякий случай придется тебя ощипать уже сегодня. Пойдем-ка, я отнесу тебя на кухню.

Он открыл дверцу и просунул руку в клетку, чтобы схватить меня… От ужаса я забилась в угол и забормотала древнее заклинание – я слышала, как его заучивал мой брат Фабиан: «Если ты меня убьешь, очень скоро сам умрешь». Коротышка остолбенел. Потом помотал головой. Протер глаза. И опять протянул ко мне руку. «Если пальцем меня тронешь, в эту пятницу – утонешь», – продолжала грозить я уже громче. Реакция коротышки была неожиданной. Он упал на колени перед клеткой и заплакал. «Слезы будешь позже лить – от страха я сочинила свою строфу, – Птицу нужно отпустить». Коротышка вытер слезы и сказал:

– Госпожа гусыня! Простите меня! Конечно я вас отпущу. Прямо сейчас.

Он открыл окно и подтащил к нему клетку.

– Позвольте, я развяжу вам лапки, – сказал он. – Подумать только, я чуть было не убил говорящую птицу!

На какое-то мгновенье я замерла – вдруг он все-таки свернет мне шею… Но нет, он действительно развязал мне лапки и поднес к окну. По его щекам все еще катились крупные слезы и мне вдруг стало его жаль.

– А как же вы? – спросила я. – Вас не заругают?

– Ерунда! – отмахнулся коротышка. – Я сейчас же вернусь на рынок и куплю еще одного гуся, за свои деньги. Никто не заметит подмены.

Я вскочила на подоконник… Я хотела поцеловать его, но только неуклюже ткнулась клювом в его щеку. Потом взмахнула крыльями, но… взлететь не смогла. Крылья были будто налиты свинцом.

– Что с вами, госпожа гусыня? – спросил он.

– Сама не знаю, – ответила я. – Это случилось после того, как я поела сдобной булки с изюмом. Какие-то девочки бросали в пруд крупные ломти. И я не могу летать… Может, я действительно заболела?

– Тогда позвольте предложить вам остаться, – сказал он. – Я попробую вас вылечить. Я нарву для вас самой лучшей, самой сочной травы из герцогского сада. Хотя нет. Я пойду в лес – я знаю одну поляну – там всегда пасутся гуси… Ой, простите, такие птицы, как вы, нет… похожие на вас птицы. Я соберу для вас ту траву, листья, стручки, ягоды – все, что они едят. И со временем вы поправитесь.

– Но как же я останусь? Мне скрутят шею…

– Знаете что? Я придумал! – вскричал коротышка. – Я скажу, что откармливаю вас специальными травами, чтобы придать вашему мясу пряный аромат… Ох, простите, представляю, каково вам это слышать! Но другого способа помочь столь дивной говорящей птице – я не вижу.

– Я не всегда была птицей, – сказала я грустно. – Вы мне верите?

– Конечно. Я тоже не всегда был носатым коротышкой.

Я подумала, что он шутит.

Он пересадил меня в отдельную клетку и отнес в свою комнату. А там сразу выпустил.

***

В этом странно признаваться, но тот месяц, что я прожила в каморке Якуба под крышей – комнатой это назвать нельзя было – я до сих пор вспоминаю с нежностью и легкой грустью. Мы, два странных, даже нелепых существа: он – уродливый коротышка с огромным носом, длинными руками и тонкой шеей, и я – девушка заключенная в тело гусыни, потерявшей способность летать, – вдруг подружились. Нам было чрезвычайно интересно и приятно друг с другом.

Уже несколько лет Якуб был главным поваром герцога. В его подчинении было не менее сорока человек – все они безропотно повиновались каждому его слову. Среди них были повара и их помощники, виночерпии, кладовщики, хранители специй, резчики сыра, окороков, колбас и фруктов, хлебодары и хлеборезы, дегустаторы, а также ответственные за скатерти, салфетки и столовые приборы и много других.

Герцогская чета очень любила покушать. Это мягко говоря. Правильнее сказать, что герцог был настоящим обжорой, а герцогиня – ужасной сладкоежкой. Герцог ел не менее пяти раз в день – при этом требовал блюд сложных, тонких и изысканных. День ее светлости начинался с крем-брюле, а вечером она не могла уснуть, не откушав марципанов и имбирных пряников. Во дворце постоянно устраивались пиры – местная знать и заграничные гости порой веселились несколько дней подряд. Почти каждый день к замку подъезжали телеги с местных ферм и пасек, охотничьих угодий и рыбацких деревень, груженные овощами, фруктами, мясными тушами и свежепойманной рыбой. Наблюдатель, который сидел на крыше и озирал окрестности в подзорную трубу, сразу сообщал Якубу о появлении на горизонте торгового судна. Вместе с закупщиком – его звали Ханс – Якуб шел в порт, чтобы первым выбрать самые лучшие экзотические фрукты и заморские специи. Специи стоили очень дорого, буквально, на вес золота. Якуб выбирал, а господин Ханс отвешивал золото. Для особых званых обедов Якуб покупал провизию на рынке сам: выбирал зелень и овощи у местных хозяек. Еще покупал грибы, дикие ягоды и горькие лесные травы – их собирали бедняки. Последним Якуб всегда давал несколько монет из своего кармана. И хозяйки и бедняки невероятно гордились тем, что их товар попадет на стол его светлости.

Сам герцог не мог нарадоваться на своего главного повара и страшно боялся, что его кто-нибудь переманит. Когда приезжали заграничные гости, Якубу было не велено выходить из своей каморки. На вопросы гостей герцог отвечал, что главный повар уехал навестить родню или еще куда-нибудь.

Когда Якуб только начал работать на кухне, завистники и неприятели то и дело строили ему козни. Стоило ему отвернуться, они доливали уксуса в готовый суп и досыпали соли в крем-брюле. Но Якуб сразу чувствовал, что блюдо испорчено, даже не пробуя его, только по виду и запаху – у него было чрезвычайно острое обоняние. Все пакостники были со временем обнаружены и заключены в темницу. Но Якуб упросил герцога их помиловать или хотя бы заменить тюремное заключение изгнанием. Все были поражены его просьбой и пакостить перестали. Тем не менее, когда Якуб готовил для герцогской четы, вокруг него стеной стояли смотрители. Я никогда не видела, как это происходит, но хорошо представляла по его рассказам. Он стоял у плиты на скамеечке – кухонное оборудование было рассчитано на средний человеческий рост – и помешивал поварешкой суп, потом наливал немного супа в чашку и пробовал, добавлял специй, если требовалось, и опять пробовал. А вокруг него, спиной к плите, стояли четыре смотрителя – и никого не подпускали. Когда Якуб спрыгивал со скамеечки, чтобы взять какой-нибудь бутылек со специей, они тут же поворачивались лицом к кастрюле. Когда суп был готов, его пробовал дегустатор – он обычно закатывал глаза от восторга и причмокивал языком. Затем подходил сам распорядитель кухни – это был старый преданный герцогу слуга – он лично подавал Якубу фарфоровую супницу. Якуб сам наполнял ее супом и закрывал крышкой. Распорядитель нес супницу в зал, два смотрителя шли следом, а двое оставались в кухне и продолжали наблюдать за происходящим.

Платил герцог за работу щедро. Каждую неделю – по несколько золотых монет. А за пиры – целый кошелек. Но у Якуба был еще один источник дохода. Местная знать и заграничные соседи присылали ему своих поваров для обучения. Часть денег за учеников Якуб раздавал работникам кухни – пытался их задобрить. Они, конечно, слушались его во всем, но все равно недолюбливали и завидовали. Дело в том, что ни у одного из поваров блюда не получались по вкусу такими же, как у Якуба, несмотря на то, что он не скрывал рецептов. Обучаясь, повара стояли рядом с ним, наблюдали за порядком приготовления кушанья, записывали рецепт и все ингредиенты в точности, вплоть до последней крупицы соли. У них получалось – вкусно, даже очень вкусно, но все равно не так, как у Якуба. Даже из самых простых продуктов – мука, вода, яйцо, соль, немного масла и специй – он творил чудеса – тесто для пирогов и клецек было просто волшебным. Поэтому поговаривали, что ему помогает нечистая сила.

А тратить Якубу было не на что. Ни друзей, ни любовниц у него не было по понятным причинам – его боялись и считали дьяволом. От него шарахались даже нищие, когда по дороге на рынок он бросал им монетку.

Однажды муж кладовщицы упал с крыши – он был кровельщик. Якуб предложил ей денег на доктора, лекарства и сиделку. Она взяла деньги, благодарила, даже руки ему целовала. Кровельщик выздоровел, но остался хромым – работать больше не мог. И тогда кладовщица решила, что это потому, что она взяла деньги у дьявола. Якуб очень переживал.

Жилье и еда ему ничего не стоили. Одежду и башмаки для него мастерили дворцовые портные и сапожники. В город он выходил редко. Как-то он попробовал было заглянуть в кабачок – его, как главного повара герцога, приняли уважительно, усадили, подали отличного пива. Но вскоре вокруг него образовалась пустота – посетители предпочитали держаться подальше. Еще как-то раз Якуб пошел на представление бродячего цирка. Но заезжие артисты, не зная кто он такой, затащили его на сцену и попросили немного покривляться, обещая разделить с ним выручку. Зрители при этом падали со смеху. С тех пор Якуб избегал публичных мест и городских развлечений. Выходил только на рынок и иногда в лес, отдыхать от всех. Однажды, правда, он столкнулся с крестьянскими девушками – они собирали ягоды. Девушки страшно испугались и с визгом бросились бежать, побросав лукошки. Видимо они приняли его за лешего или лесного гнома.

Нет, Якуб ни на что не жаловался. И обо всем этом он поведал мне далеко не сразу. О том, что он одинок и несчастен, я догадалась сама, в первый же день. Он постелил на полу одеяло и я прекрасно выспалась. А утром он встал затемно – кухня начинала работу до рассвета. Оставшись одна, я решила разрабатывать крылья – запрыгивала на кровать и комод и пыталась слететь вниз. Пару раз больно ушиблась, но не сдавалась. Когда рассвело, я выглянула в окно – оно выходило в сад. Кстати, именно из-за этого Якуб поселился в этой каморке – по должности ему была положена комната попросторнее, но из окон в большой комнате была видна только крепостная стена.

Я восхитилась красотой роз, лилий и диковинных заморских растений – сад и вправду был великолепен. Чуть позже я услышала под окном чей-то голос. Это был герцогский садовник – он разговаривал с цветами, хвалил их, подбадривал, причем вел диалог так, будто они ему отвечали. Мне даже стало неловко подслушивать и я отошла от окна. Вечером я рассказала Якубу, что садовник, видно, очень любит свою работу – он даже разговаривает с розами и лилиями и они, кажется, его понимают. И тогда Якуб усмехнулся и сказал, что его самого понимают только лопухи и крапива. У меня от этих слов сжалось сердце. Я не знала, что ему ответить.

Каждые три дня Якуб ходил в лес и приносил мне траву и ягоды с опушки, где обычно паслись дикие гуси – он полагал, что этот корм поможет мне скорее восстановиться. И я действительно немного окрепла. Когда он возвращался с работы, весь пропахший ванилью и корицей, я вздыхала, вспоминая миндальное печенье и вишневый пирог, которые мама пекла по праздникам. Но Якуб сказал, что подобная еда может замедлить мое выздоровление. Узнав, что я умею читать, он принес мне несколько книг из герцогской библиотеки, чтобы я не скучала в его каморке. И я читала истории о путешествиях, сказки и семейные саги, переворачивая клювом страницы. Через неделю я стала бодрее и Якуб подумал, что мне будет полезно подышать свежим воздухом. Поздним вечером он вынес меня на руках в герцогский сад. Мы гуляли по залитым лунным светом дорожкам – два странных существа – коротышка с длинным носом и белая гусыня, переваливающаяся с ноги на ногу. Тогда я решилась рассказать ему свою историю. Сначала поведала о жизни в отцовском доме, о семье, о наших удивительных гостях – волшебниках и чародеях. Якуб удивился, почему он никогда не слышал о моем отце, волшебнике Веттербоке из Фейервилля. Я объяснила, что это другой Фейервилль, другое пространство – тут живет колдунья Крейтервейс, а там – другие волшебники. Услышав ее имя, Якуб заметно помрачнел. Я замолчала, но он попросил продолжить свою историю. Я рассказывала, а он мрачнел все больше. Потом сказал, что именно колдунья Крейтервейс сделала его таким – уродливым носатым коротышкой. Услышав это, я всплеснула крыльями и спросила, как это произошло. И тогда стал рассказывать Якуб.

5. Якуб

Когда ему было пятнадцать лет, он был высоким, стройным, красивым мальчиком и мать им очень гордилась. Его отец был сапожником – целыми днями гнул спину в своей мастерской, а мать выращивала овощи и зелень и продавала на рынке. Помогать матери Якубу нравилось – он с удовольствием огородничал, а на рынке зазывал покупателей, расхваливая товар. Больше всего на свете мать боялась, что его заберут в солдаты и убьют на войне – герцог тогда воевал то с западным, то с северным княжествами – несколько соседских мальчиков уже призвали в армию. Если бы Якуб стал классным сапожником, как отец, то мог бы шить сапоги для солдат – такие мастера высоко ценились в военное время. Однако Якубу не нравилось ремесло сапожника и уговорить его не удавалось. Не нравились ему также ремесла кузнеца, портного, каретника и цирюльника. Соседи советовали отдать Якуба в услужение в богатый дом – он был так красив и статен, что прекрасно смотрелся бы в лакейской ливрее. А при особом старании и рвении мог бы дорасти до помощника дворецкого. Но идти в услужение Якуб тоже не хотел.

В том году праздник Конец сезона ураганов был невеселым, лица у людей были хмурые – все боялись за своих мужчин на войне и страшились того, что будет, если герцог потерпит поражение. Но городские власти, тем не менее, велели праздновать: наняли музыкантов, оплатили вино и угощение для всех. Якуб, как обычно, с утра веселился с другими ребятами на берегу, разрушая песчаные насыпи. Потом вернулся домой, умылся, надел нарядную рубашку и отправился на Набережную. Там играла музыка, жарили мясо на вертелах, пекли лепешки, варили уху и тушили в котлах овощи. Люди подходили, брали угощение – толпа все прибывала, повара работали в поте лица и Якубу вдруг захотелось им помочь. Он рубил капусту, резал лук, выпекал лепешки и очень увлекся этим занятием. Повара хвалили его за проворство, мать улыбалась им в ответ. Она гордилась тем, что ее сын такой добрый и работящий мальчик.

Вдруг по его спине пробежал холодок, на коже выступили мурашки – он почувствовал на себе чей-то взгляд. Якуб обернулся – на него смотрела высокая женщина в богатом платье и островерхой шляпе. Она опиралась на суковатый деревянный посох. Глаза у нее были огромные, темные, раскосые, нос длинноват. Женщина смотрела на него так пристально, будто заглядывала в сокровенные уголки его души. Потом спросила:

– Пойдешь ко мне в ученики?

Голос у нее был почему-то старческий и дребезжащий. Якуб растерялся и поискал глазами мать. Она тут же подбежала и спросила, в чем дело.

– Я могу дать твоему сыну ремесло, – сказала женщина. – Он станет так богат, что тебе больше не придется гнуть спину на огороде, а твоему мужу – в сапожной мастерской.

– Да кто же вы? – спросила мать. – И чему вы можете научить моего мальчика?

Женщина не успела ответить, как в толпе кто-то крикнул: «Крейтервейс!» И другой голос подхватил: «Это она! Берегитесь!» Вокруг женщины в островерхой шляпе тут же образовалась пустота – люди отошли на почтительное расстояние. От толпы отделился человек в бархатном плаще с золотой цепью на животе.

– Госпожа Крейтервейс, – сказал он почтительно. – Мы рады, что вы почтили своим присутствием наш город. Но, пожалуйста, позвольте мирным жителям Фейервилля спокойно отпраздновать Конец сезона ураганов. Они тяжело работали весь год и заслужили отдых и веселье. Пожалуйста, не мешайте им.

– Ты гораздо учтивее прежнего бургомистра, – ответила женщина. – И я уважу твою просьбу, как только закончу разговор с Ханной, женой сапожника.

Бургомистр хотел что-то ответить, но она подняла руку и он замолчал, будто проглотив язык.

– Я знаю, чего ты боишься больше всего, – сказала Крейтервейс матери Якуба. – Отдай мне мальчика в ученики – этим ты спасешь и его, и сыновей твоих соседей от гибели на поле боя. С его помощью в Фейерленде надолго воцарится мир.

– Не слушай ее, Ханна! – закричал кто-то из толпы. – Это ведьма!

Ханна совсем растерялась, а Якуб вышел вперед и сказал:

– Я никуда с тобой не пойду! Ты – ведьма! Уходи! Не пугай людей!

– Хорошо, – усмехнулась Крейтервейс. – Но я оставила свою метлу на берегу и ее засыпало песком. Покажи мне, Якуб, где городские ворота, и я пойду восвояси.

Каким образом Якуб с колдуньей оказались у городских ворот – он не помнил совсем. Все, что произошло дальше, представлялось ему смутно, как во сне. Он пролетел через пустырь, вернее, прошел, не чувствуя собственного веса, потом мимо озера, и, наконец, оказался в доме Крейтервейс. Она поблагодарила его за то, что он ее проводил, пообещала хорошо накормить и он не посмел отказаться. Колдунья хлопнула в ладоши – тут же прибежали слуги и принесли овощи, коренья и травы. Она варила суп, от котла поднимался пар и Якуб не мог оторвать от него глаз. Клубы пара принимали разные формы – людей, домов, цветов, животных и неведомых существ. Аромат супа был просто волшебным, и никогда ничего вкуснее Якобу есть не доводилось. А потом он уснул прямо в гостиной. Причем, каким-то образом видел себя спящим в огромном зале, на мягкой тахте. Он видел, что слуги переодевают его в такую же одежду, как у них самих, и обувают его в башмаки со скользящими подошвами – в них можно было передвигаться по зеркальным полам с большой скоростью, как на коньках. Затем слуги повели его в сад и огород, показали грядки и он зачем-то повторял за ними названия трав. Потом его привели на кухню и велели чистить овощи и мелко крошить зелень. А после сама Крейтервейс учила его готовить соус, а слуги почтительно стояли в стороне, ожидая приказаний. Якуб добавлял измельченную зелень, чеснок и специи в растопленное масло и прогревал в кастрюльке. Она учила его правильно помешивать и определять готовность соуса по аромату. «Соус сам сообщит, когда будет готов, – говорила колдунья, – по запаху. Вот сейчас сообщил! Чувствуешь? Вдохни его аромат – именно так должен пахнуть этот соус!» Потом он учился замешивать тесто для пирога с капустой. «Немного сока от тушеной капусты добавь в тесто, – говорила Крейтервейс, – тогда тесто поймет, каким нужно стать, чтобы оттенить вкус начинки». Якуб выкладывал начинку на тесто, защипывал края, смазывал поверхность яйцом и ставил в печь. А колдунья водила его по дому и велела принюхиваться. «Пирог сам позовет тебя запахом и скажет, что готов. Вот сейчас, потяни носом… Нет, не готов. Это еще не запах готового пирога. Вот сейчас, чувствуешь? Так он пахнет за несколько минут до готовности. Можно двигаться в сторону кухни. Испечешь сотню пирогов и научишься».

Якуб ворочался на тахте и думал: «До чего интересный сон! Даже просыпаться не хочется. – И не просыпайся, – отвечала его мыслям Крейтервейс. – Я сама тебя разбужу, когда время придет. В этом году ты будешь учиться варить супы. – Целый год? – удивлялся Якуб. – Да, супы – дело тонкое. Но время быстро пробежит. Пироги ты за полгода освоил. Салаты – за три месяца. Как супы варить научишься, так к горячим блюдам перейдем. – А потом? – А потом, – она захохотала, – на очереди самые, что ни на есть колдовские кушанья. – Хорошо, – отвечал Якуб, – мне очень интересно. – Еще бы! – восклицала Крейтервейс. – Ничего интереснее на свете нет. Ты можешь стать всесильным, Якуб. Могущественные короли и князья будут есть из твоих рук. Но кое-чем придется поступиться».

На этом месте Якуб запнулся и замолчал.

– И что же была дальше? – вскричала я.

Якуб продолжил рассказ, но о колдовских блюдах больше не упоминал и моих вопросов об этом, казалось, не слышал.

Однажды Крейтервейс, уходя из дому, велела Якубу сварить суп – в последнее время она доверяла ему готовить для нее самой. Она даже вручила ему ключ от шкафчика, где хранились специи и сушеные травы – никто кроме нее не имел права даже входить в комнату, где стоял этот шкафчик. Якуб был польщен доверием и когда колдунья ушла, взялся за работу. Он достал нужные склянки, добавил в суп специи, размешал, довел до кипения, потом попробовал. Вкус показался ему знакомым. И вдруг он страшно захотел спать. Он дошел до тахты, буквально упал на нее и провалился в глубокий сон, без сновидений.

Когда он проснулся, за окном светало. Якуб испугался – он проспал в чужом доме до утра, праздник уже давно кончился, а родители, наверно, искали его всю ночь. Хотя ночные гулянья были праздничной традицией, Якуб был слишком молод и еще ни разу не принимал в них участия. Он вскочил и бросился к двери. Пробежал мимо озера, пронесся через пустырь и вышел на окраину города. Он спешил домой, чтобы, как обычно, помочь матери упаковать овощи и зелень в корзинки и донести их до рынка. Он бежал и удивлялся – деревья казались выше, а на клумбах за одну ночь распустились цветы. Якуб совсем запыхался и остановился у фонтана, чтобы плеснуть на себя водой. Наклонился и… отшатнулся в испуге. Из воды на него глянула незнакомая носатая физиономия. Якуб отошел от фонтана, отдышался и еще раз глянул в воду. Потом схватил себя за нос – он оказался очень длинным. Якуб осмотрел себя – одежда на нем была не та, в которой он вчера пришел на праздник, а та, в которую он был одет во сне. Он решил посмотреться в зеркало – на соседней улице была лавка цирюльника. Но не добежав, остановился у шляпной мастерской – раньше ее здесь не было. Якуб схватил первую попавшуюся шляпу и стал пробираться к зеркалу – оно было в глубине мастерской.

– Куда прешь, маленький уродец? – остановила его хозяйка. – А деньги у тебя есть?

Она показалась Якубу очень высокой, просто великаншей.

– Деньги? – пробормотал он. – Не знаю…

Он пошарил по карманам и нашел кошелек набитый золотом. Якуб сроду не видел столько денег сразу.

– Простите, господин, – сказала хозяйка шляпного магазина елейным голосом. —Я поначалу приняла вас за уличного попрошайку. Шляпа, которую вы выбрали, будет вам велика. Позвольте предложить вам другую.

– Ему прекрасно подойдет шутовской колпак, – вдруг захохотал один из покупателей, огромный усатый мужчина. – Кстати, малыш, я могу пристроить тебя в труппу артистов. Тебе и делать ничего не придется, просто выйти и поклониться. А если еще и жонглировать научишься – тебе цены не будет.

Не слушая его, Якуб пробрался к зеркалу.

Рассказывая об этом, он закрыл глаза ладонями – видимо, ему до сих пор было тяжело вспоминать этот момент. Он увидел себя – нелепого коротышку, с огромным носом, маленькими глазками, длинными руками и тонкой шеей… Особенно жалко и комично он выглядел рядом с хозяйкой – высокой пышной дамой в голубом атласном платье с глубоким декольте – и крупным усатым мужчиной-покупателем.

Якуб очнулся на полу. Хозяйка брызгала на него водой.

– Похоже, этот коротышка впервые в жизни увидел себя в зеркале, – сказала она посетителю – в ее голосе звучали жалостливые нотки.

– И, думаю, в последний. Больше не захочет, – хохотнул усатый покупатель.

Якуб встал и медленно побрел к двери.

– Шляпу будете брать? – закричала вслед хозяйка.

Но он не обернулся. Он не знал, что делать с этим внезапно свалившимся на него несчастьем. Сначала Якуб надеялся, что сон все еще продолжается. Он щипал себя, подпрыгивал, мотал головой, но ничего не менялось. Тогда он решил, что нужно опять уснуть. А когда проснется – на тахте в доме колдуньи Крейтервейс, то просто побежит домой, и все будет по прежнему.

Он пошел в городской парк, нашел развесистую иву у пруда, под которой он всегда любил сидеть и глядеть на воду, и вдруг увидел, что дерево стало намного выше, ствол толще, листва гуще, ветви разрослись… Не было так же запахов осени – увядающей травы и сухих листьев. Да и самих сухих листьев не было. Трава была сочной и ярко-зеленой. В парке цвели акации, а у пруда – фиалки и нарциссы. Весна! «Сколько же я проспал?» – ужаснулся Якуб. Уснуть под деревом он не смог – слишком сильно стучало сердце, а по щекам текли слезы. Он поднялся и медленно побрел к родительскому дому, полагая, что отец и мать успокоят его и помогут разобраться в случившемся. Родителей дома не оказалось и Якуб отправился на Рыночную площадь, надеясь найти мать в торговом ряду. Но на обычном месте ее не было – рынок перестроили, расширили и добавили новых рядов. «Когда это произошло?» – недоумевал Якуб.

– Эй, коротышка! – крикнул кто-то рядом. – Ты чего тут бродишь?

– Уж не стянуть ли хочешь что-нибудь? – предположила торговка корзинами.

Возле нее на прилавке возвышались корзинки разных размеров, и она, не теряя времени, плела еще одну.

– А ну давай отсюда! – заорал на него крестьянин, выглядывая из-за горки розового молодого картофеля.

– Нет, что вы! – пролепетал Якуб. – Я не вор. Я ищу Ханну, жену сапожника.

– Тебя ей только не хватало! – воскликнула плетельщица. – Бедная женщина все глаза выплакала. И стала, как тень. Хотя может ты немного развеселишь ее своим видом.

– А что случилось? – спросил Якуб с волнением.

– Да, что случилось? – поинтересовался крестьянин торгующий картофелем.

– Семь лет назад колдунья Крейтервейс украла ее сына, – объяснила плетельщица.

– Семь лет… – пробормотал Якуб.

– Даже семь с половиной. Это случилось осенью, когда праздновали Конец сезона ураганов. Вдруг в городе появилась колдунья. Говорят, что она выходит из дому раз в сто лет. Она попросила Ханну отдать ей мальчика в ученики. Ну, та, понятное дело, отказала. А мальчик еще и нагрубил этой ведьме. Говорят, она не выносит грубостей. И мстит за них страшно. Вроде бы даже бывшего бургомистра заколдовала так, что у него речь отнялась. Он несколько лет молчал. А потом заговорил, но бранных слов больше никогда не произносил. То ли не мог их выговорить, то ли боялся колдуньи.

– И что было дальше с мальчиком? – поинтересовался продавец картофеля.

– Крейтервейс подняла руку, прошептала какое-то заклятье и все замерли. А потом сказала что-то вроде: «Глупые людишки. Марвин уже стар, не справляется с задачей. Если я не подготовлю ему преемника, вас всех убьют, а на месте города будет выжженный пустырь. Но у меня нет времени вам это объяснять». Сама я, правда, этого не слышала. Люди пересказывали ее слова друг другу и каждый раз по-разному.

– А кто такой Марвин? – спросил продавец картофеля.

– Как знать? – вздохнула плетельщица. – Тут каждый третий – Марвин.

– Дальше! – воскликнул Якуб. – Что было дальше?

– Все молча смотрели, как колдунья уводила мальчика. Никто и пальцем пошевелить не мог. А когда очнулись, было поздно – их уже и след простыл. Их искали, конечно, да только ее дом найти невозможно – он скрыт от людских глаз. С тех пор Ханна все время плачет и ждет, что ее сын вернется. А муж ее – лучшим сапожником был в городе! А после всего этого – запил. Люди жалеют Ханну, помогают ей, кто чем может. А какой мальчик был – красивый, добрый, работящий, к родителям – уважительный.

Якуб тихо отошел в сторону. «Семь лет, – шептал он, – семь лет… Это был не сон. Я жил все это время у колдуньи… я варил супы, пек пироги, лепил клецки… Зачем я ей понадобился? И почему она меня превратила в гадкого носатого коротышку? Неужели за то, что я ей тогда нагрубил? Как мне теперь показаться на глаза маме? Мама называла меня: «Мой красавчик». Говорила: «Не мальчик у меня, а картинка. Любая девушка за тебя пойдет».

Якуб побрел туда куда указала плетельщица. Он увидел мать со спины. Она действительно будто высохла, сгорбилась. «Бедная мама» – прошептал он. Якуб стоял далеко и Ханна не могла его слышать, но она будто сердцем почувствовала, что он рядом. Она вздрогнула, оглянулась и стала искать глазами сына. Из-под ее чепчика выглядывали поседевшие пряди, глаза потускнели, лоб прорезали глубокие морщины… Сердце Якуба содрогнулось от жалости и одновременно от страха – что она скажет, когда увидит его таким!

Ханна оглядела толпу, скользнула по нему невидящим взглядом и отвернулась. Потом повернулась опять – ей, видимо, захотелось получше рассмотреть уродливого коротышку. Их взгляды на миг встретились. «Мама! Мама!» – кричала душа Якуба.