Глава двадцатая
Неожиданно помог Витецкий. Он умудрился оформить её в своё издание редактором внутреннего сайта, только предъявив её вырученные из родительского дома диплом, а из адвокатской конторы – трудовую книжку, попутно лишь слегка удивившись, что она Ангелина, а не Алина. И даже справка из паспортного стола у неё прошла. Лина сказала ему, что утеряла паспорт, а с восстановлением возникли сложности из-за расхождения со свидетельством о рождении. Так ей дядя Саша посоветовал: никому в Энске не говорить о своём «взбрыке», коли собирается там обосноваться.
Причину её трудоустройства Витецкий пояснил с присущим ему цинизмом: это место он таким образом зарезервировал за собой. Завод ведёт переговоры о передаче их раскрученного интернет-издания городу. Если после выборов к власти придут депутаты от завода, он безболезненно перейдёт вместе со своим коллективом в подчинение новому мэру, а если власть не переменится, он останется на заводе. Как раз к уходу Лины в декретный отпуск вопрос будет решён так или иначе.
В связи с эпидемией на работе она появлялась два дня в неделю, остальные дни работала из дома. Как начальник друг Санталова оказался ещё тем поганцем. Не сказать, что Ивана Ильича в «Губернской» очень уж любили, но как ненавидели главного редактора в «Нефтянке», это надо было видеть. Но даже эта ненависть к начальству не объединяла коллектив, и серпентарий там был о-го-го. А она даже не могла поделиться этими впечатлениями с Иваном, потому что он вообще был против её работы. Но порой прорывалось:
– Ну, твой дружок…
– Нет у меня друзей, Лина. Они все в прошлом остались: в детстве, в институте, в армии. Женька мне приятель. Общаемся мы не душевно, а по делу. Профессионал он крепкий, а человек… ну, разный. Меня он ни разу не подставлял, даже выручал, вот, хоть с тобой. А в «Молодёжке» его все не любили. С бухгалтером Ларисой Александровной только приятельствовал, но перед уходом, говорят, какую-то гадость сделал, она его чуть не придушила. Но потом помирились.[1]
Один плюс, нет, даже два: Лина получит бесценный профессиональный опыт и пособие по беременности и родам. Ещё один плюс был в том, что после больницы привыкли они шутя друг друга дядюшкой и племянницей звать. Благодаря этому никто в коллективе не пытался её в коалицию против главного редактора вовлечь.
На исходе лета, до нападения, в относительно спокойные по ковиду времена, Лина имела счастье познакомиться с родителями Ивана. Они жили в райцентре Пружинск, и заглянули как-то к ним, приехав в областной центр за покупками. Как невестку они её не восприняли, высказав своё неудовольствие Ивану по поводу её внешности и поведения довольно громко, хоть и в её отсутствие в комнате, но Лина хлопотала на кухне и почти всё расслышала.
– Ну, не понравилась, но зачем так-то? – спросила Лина после того, как, отказавшись от угощения, они через час отправились домой.
– Не обращай внимания, они всегда такие, – махнул рукой Санталов. – Сыну под полтинник, а они считают, что до сих пор лучше знают, как ему жить.
– Значит, для своих родителей ты тоже дурак?
– Однозначно!
Теперь надвигалось семидесятилетие Ваниного отца, и воспоследовало приглашение на одно лицо. Лина спокойно на это отреагировала, уговорив Ивана съездить и поздравить отца, и даже надеть в честь этого события так нелюбимый ею костюм:
– Они люди консервативные, для них джинсы – рабочая одежда. И я там зачем? Ты же не считаешь, что я нуждаюсь в их родительском благословении? В конце концов, мой папенька тебя тоже не облобызал!
Предполагалось, что вернётся Иван на следующий день, но уже через четыре часа он был дома. Он и злился, и смеялся, рассказывая, что собирался впервые за несколько месяцев в хлам напиться, поскольку Лины рядом не было. Но, приехав в дом родной, увидел в числе гостей бывшую жену Марину и однокурсницу Иру. Сразу хотел уехать, а потом решил не форсировать события, а понаблюдать, что ещё матушка предприняла. А предприняла она то, что посадила его за стол между этими двумя дамами! Пришлось сыну юбиляра накатить водопроводной воды в стакан, и когда до него очередь дошла тост произносить, он пожелал имениннику всего хорошего и отметил то, что браку его родителей скоро сорок пять лет, что только такие толерантные люди, как они, могли столько прожить и не разругаться, а как главный пример их толерантности привёл то, что сейчас за столом рядом с их сыном сидят две его бывших женщины, а если бы они привезли с собой всех мужчин, что были у них после него, то и их бы они тепло приняли в своём доме.
– Ну, надеюсь, последнее ты только подумал? – засмеялась Лина.
– Да нет, всё так и сказал. Родители стерпели, только дырки на моём галстуке взглядами прожгли. Зато эти две дёрнулись из-за стола выскочить, но я не дал. Придержал за хвосты и спросил, за каким лешим они сюда приехали и чего от меня ждали? И буквально через полчаса из-за стола незаметно вышел и домой покатил. Так через пару десятков километров меня гайцы остановили и на алкоголь проверили!
– А уж это точно они. Да, поганая ситуация…
Через несколько дней после юбилея Иван Ильич слёг. Скорая приехала очень нескоро, лишь на третий день. Свозили на КТ, установили поражение лёгких, сочли его недостаточным для госпитализации, выдали лекарства и оставили лечиться дома. Тут уж Лине стало не до собственного положения: уколы, дезинфекция, готовка, уговоры впавшего в отчаяние Санталова:
– Что с тобой станет, если я умру!
– Значит, должен ты за жизнь держаться, чтобы мне не пропасть. И не выдумывай, никакого нотариуса тут не будет, нечего его жизнь опасности подвергать! Себя из болезни вытягивай!
Так совпало, что, когда больному стало совсем худо, ещё и хозяин квартиры позвонил, чтобы сообщить о том, что возвращается. Лина собирала вещи и уговаривала Ивана не терять присутствия духа:
– У меня гнездо порока в запасе до февраля, не пропадём! Главное, не подкачай, за жизнь держись!
Она и сама была готова впасть в отчаяние, но позвонил по поводу какой-то статейки Витецкий, а она сказала ему об ухудшении и отключилась, и он появился вдруг в квартире одновременно с медиками, спокойно подхватил носилки, помог спустить их до машины, по дороге уверяя приятеля, что всё с Линой будет в порядке, в переезде ей поможет. Как ни странно, вскоре появилась главбух издательства, пояснив:
– Когда Витецкий позвонил, чтобы спросить, есть ли у тебя подружки в редакции, я решила, что Лера тебе, конечно, ближе, но ей не стоит рисковать, у неё дети. А мы с Жекой одиночки и в ковид не верим.
В шесть рук упаковали вещи, прибрались, бросили ключи в почтовый ящик и поехали на Московский проспект. А когда таскали вещи в подъезд, мимо них прошла Ирка Медникова и обожгла взглядом.
– Нечистую силу даже не надо призывать, она сама является, – прошипел Витецкий.
– Чего это вы?
– Они все трое в «Молодёжке» начинали, – пояснила главбух. – И все трое хороши. У Ирки хвостик в те времена уже проклюнулся, но и у парней рожки пробивались. Твой обольстителем слыл до брака с Мариной, бабы редакционные его Сатаной звали. А Витецкий… да что там, он по многим параметрам говнистый малый!
– Да ладно тебе, Лара, – вполне добродушно отреагировал он на такую характеристику.
На следующий день Лину начали бомбить звонками бывшие коллеги: что за дела, ты, говорят, ушла от Санталова к Витецкому? Ясно, Ирка постаралась. Да и плевать бы, но телефон Ивана не прозванивался, а она так ждала его звонка, и эти абоненты были ей ни к чему, только дёргали. А Витецкий продолжал её опекать: установил связь с госпиталем, чтобы узнавать о Санталове, отвёз её наконец-то на приём в женскую консультацию, потом на анализы и на УЗИ, где ей объявили, что будет мальчик. Помогая выйти из машины, подал ей руку, и она вздрогнула:
– Блин, дядюшка, у вас температура!
У ковид-диссидента начался ковид. Домой она его не отпустила, да и что ему делать одному в холостяцкой квартире! Вызвала скорую помощь, а зная, насколько она нескорая, начала колоть лекарства, которые остались от Ивана.
Ухаживать за этим пациентом было и легче, и сложнее. Легче оттого, что присутствия духа он не терял. Сложнее – потому что всякую медицинскую манипуляцию воспринимал в штыки. А ещё он продолжал работать, и это было сложнее и интереснее. Оказывается, он не только продолжал онлайн пополнять своё интернет-издание, а ещё и за Санталова материалы передавал. Теперь это отчасти легло на Лину. Это было страшно интересно, но, в отличие от Ивана, который был с ней и в работе мягок, Витецкий её самолюбия не щадил, за ошибки и нерасторопность язвил весьма болезненно для отвыкшей от оскорблений Лины. Но это была хорошая школа жёлтой прессы, в отличие от традиционной, которой её обучал Санталов. А грубо отвечать на грубость она постепенно училась, хамить неприятному Витецкому ей было в кайф. Самое смешное, что он от её грубости тоже кайф ловил. И ещё: не было в его язвительности несправедливого, обвинял он всегда за дело.
Главбух, чья квартира была над ней, первое время помогала им, но свалилась с теми же симптомами. Лина бы справилась с двумя больными, но, полистав больничную карточку, испугалась и позвонила её кардиологу. После собственной личной истории она такого человечного отношения не ожидала: врач обещал перезвонить и ведь перезвонил, сообщив, что независимо от степени тяжести заболевания его пациентка будет помещена в реанимационное отделение, что там о её диагнозе уже знают и машина за ней выслана.
Проводив носилки с больной, она поднялась на свой второй этаж и застала у собственной двери старуху Санталову с бывшей невесткой, которые упорно жали кнопку звонка.
– Вы что-то хотели?
– Где мой сын?
– Он в больнице.
– Я хочу убедиться, что его тут нет!
– Иван в больнице, а здесь находится другой больной, у него тоже ковид, и заходить сюда опасно…
– Не обманывай! Я должна это видеть!
Короче, ключ у неё из рук вырвала Марина, распахнула и влетела на кухню-столовую, где Витецкий, полусидя на высоких подушках, общался с кем-то, держа перед собой планшет.
– Вот! Ирка права!
– Лин, чего это они?
– Не врубился, дядюшка? Ирка разнесла по издательству весть, что я Ивана на вас променяла.
– У-у, как приятно, – расплылся в гаденькой улыбочке он. – Пришли обвинить нас в преступной страсти? Даже китайской заразы не убоялись?
Последние его слова заглушает дверной звонок. Поскольку дверь Лина за собой даже не прикрыла, сразу же вошли два «космонавта» в белых скафандрах.
– Что за сборище, – набрасывается фельдшер, которая посещает Витецкого уже в третий раз. – Вы же говорили, что вас тут только двое!
– Да вот, не верят они в ковид, – наябедничала Лина. – Нагло вошли, хотя я им запрещала.
Вслед испуганно улепётывающим женщинам летят угрозы медицинского и полицейского характера. Но потом медики сменяют гнев на милость. Этот противный тип умеет, оказывается, быть обаятельным. Женщины оказались его читательницами и почитательницами, и даже обещали каким-то образом передать Санталову телефон, хотя в госпиталь не вхожи.
[1] См. "Ловушка для осьминогов"
Глава двадцать первая
И на следующий день Иван позвонил! Ответив на видеозвонок, Лина расплакалась:
– Ванечка, ты на Деда Мороза похож…
– Ну-ка, покажи, – хрипит Витецкий, и Лина садится на пол рядом с диваном, чтобы в камеру попало его ехидное лицо. – Вань, если увидишь, кому борода идёт меньше, чем тебе, обязательно мне покажи! Но вряд ли такой найдётся.
Бородой это ещё не назвать, но белая щетина смотрится на лице чем-то чужеродным. И ещё прозрачная трубка под носом. Голос слабый, с каким-то посвистыванием.
– Лина, что этот тип делает на твоих подушках? По законам жанра литературной чепухи, застав вас в таком виде, я должен тебя бросить.
– Я бы и сделал что-нибудь этакое неприличное на подушках, но пока для меня предел неприличия – это на них помочиться или обгадиться. Всё ещё с трудом дохожу до сортира, – веселится Витецкий. – Впрочем, у тебя будут свидетели гнусного прелюбодеяния. Вчера сюда ворвались тётя Нина и Марина и обвинили нас в распутстве…
Выслушав рассказ о вчерашнем, Санталов расстроился:
– Вот сучки эти, Ирка и Маринка, мать зачем потащили? Ведь полнота и возраст – основные факторы риска!
– Авось обойдётся, я больше недели температурю, может быть, уже незаразный.
И пошла в жизни белая полоса. Из Уремовска Виталий позвонил, назвал время видеоконференц-связи. Потом короткий суд, на котором её даже не штрафуют. Новый паспорт, прописка в родном доме, восстановление СНИЛС, исправление последней записи в трудовой книжке. Начальник даже предлагал ей вернуться на прежнее место, сказал, что без неё весь коллектив осиротел. Только сейчас она узнала, что отец отсюда перешёл в университет на преподавательскую работу. «Попросили» после провала дела Полянского. Чувства вины при этом не испытала, хотя в предательстве не призналась. Всего два раза съездила, оставляя на весь день пациента одного.
– Второй Новый год проходит под короной, – вздыхает она, разглядывая свой новенький паспорт.
– Кончай себя жалеть, ищи фотки по теме. Вот Иван прислал удачную, где ряд коек с ИВЛ. Добавь сюда наших участковых в скафандрах, чтобы углом были… ещё в Новогорске узнай, были ли случаи привлечения за нарушение режима.
Этот трудоголик только о работе!
Тридцать первого Санталов выпросился из больницы. Встретили Новый год всё-таки! Но соком виноградным. Была в запасе бутылка водки, только Иван открыл её, понюхал и даже на язык взял: нет, нюх пропал, а без запаха не цепляет!
Наутро они с Санталовым впервые поругались. Иван мягко высказался о том, что не стоило оставлять приятеля в их квартире, подвергать себя риску заражения, да и есть же какие-то рамки приличия, ну и что, что он одинокий, положили бы Евгения в больницу.
– Не тяни свои клешни ко мне, не пытайся загладить свою неправоту обнимашками. Давай-ка я отвечу. О себе. У меня иммунитет нормальный, переболела – раз, привита – два. О Витецком. Его в больницу под дулом пистолета не загонишь, а если бы увезли, то он бы себя там так повёл, что выкинули бы враз. И о нас двоих. Тебя увезли, по справочному телефону сухие отмазки ни о чём. Мне впору на стенку лезть! А он меня сюда перевёз, работой загружал, в больницу возил на приём и анализы. Моя бабушка мне говорила, что самое гадкое в людях – неблагодарность. Я ему по гроб жизни благодарна! Я плюю на рамки приличия! В этих рамках я бы сдохла, сидела бы тут одна и с ума сходила по тебе! А с ним я была занята по самую маковку. Не всё ли тебе равно, что люди говорят? А ты лучше вспоминай о том, что он меня спасал для тебя, причём не один раз.
– Понял. Прости, – счёл за лучшее сразу отступить Иван.
– Я тебе больше скажу. Сына назову Евгением, мой малыш за жизнь ему не меньше должен быть благодарен, чем родителям.
Витецкий тоже не остался в долгу. Причину ссоры он понял и поддразнил приятеля в своей обычной манере:
– Сатана, знаешь, что те, кто женится на молоденьких, в смысле психиатрическом находятся в пограничном состоянии, они латентные педофилы. У меня на соплячек твёрдое табу. Все мои дамы – сверстницы, первая моя длительная связь возникла на первом курсе и была дама возрастная, чуть ли не на десять лет старше. Она даже всерьёз за меня замуж собиралась, пока не узнала, что я несовершеннолетний! А ещё я педагог по диплому. Лина мне ученица, я её иначе как дитя рассматривать не могу. Вот у тебя, извращенца, журналиста по диплому, такие границы не установлены.
Он прожил у них почти до середины января. Слишком медленно восстанавливался. Уже Иван сел за руль и выезжал за пределы области, уже главбух издательства выписалась из больницы и вышла на работу, а он по-прежнему едва ноги таскал. Лина поражалась, что у него хватало энергии целыми днями висеть на телефоне, вызнавая новости и сенсации, а потом стучать по клавиатуре ноутбука, но покрывался пὀтом, стоило ему вокруг дома обойти. Лина таскала его по дорожке, ведущей от дома к остановке, а потом по круговой, которую облюбовали любители бега и собачники. Вечерами к ним присоединялся Санталов. «Танго втроём», – веселилась главбухша. «Привет шведской семейке!», – язвила Лера. А Лина бурчала:
– Некомплект, тут ещё моего законного мужа не хватает!
Толик в оба её приезда за документами скрывался, и Лине пришлось подать заявление о разводе мировому судье. Только получив вызов, он соизволил с ней связаться и предложил встретиться.
– На суде теперь…
– Нет, Лина, нам надо обсудить вопросы собственности.
– Ты что, мои юбки-блузки-панталоны делить будешь? Но ведь твоя кассирша килограмм на десять легче и сантиметров на десять длиннее.
– У нас с тобой квартира.
– Ты и дальше собираешься её арендовать?
До Лины только тут дошло, что её средней руки предприниматель даже не выяснял, на кого оформлена квартира, не видел в глаза даже квитанций на оплату коммунальных платежей, а, следовательно, коммуналку уже год не платит. В терминах, которые она затвердила в общении с Витецким, Лина охарактеризовала его ум и порядочность, а потом перезвонила отцу и поинтересовалась, как это случилось, что в его квартире год живёт посторонний человек, да ещё за квартиру не платит? Его бормотание о том, что он её муж, вывело Лину из себя.
– Я год назад сказала тебе, что расхожусь! Я живу с другим, я беременна от него. А ты всё ещё собираешься нас воссоединить. Вы всю жизнь долбите мне, что я глупа. Извини, папенька, но, по-моему, это у тебя размягчение мозгов.
И бросила трубку.
Отец перезвонил на следующий день. Опять то же самое. Да ещё претензии: я, мол, плачу за квартиру, в которой ты прописана. И вообще, давно уже пора определиться с жильём. Давай я у тебя квартиру куплю.
Ну, понятно, всё о бабках.
– Папа, у тебя денег таких нет, чтобы её купить. И мне дед её завещал с условием.
– Неправда! Ты была ребёнком!
– Я была нормальным ребёнком. Это после его смерти вы стали из меня дуру делать. А дедушка сказал, что, если он маме наследство оставит, она его живо размотает, и нам обеим будет не на что жить. Он с меня слово взял, что, пока мама жива, я эту квартиру не продам. А теперь у меня ребёнок будет, я тем более её не продам. Ты ведь для своей Лолы у меня квартиру пытаешься вымозжить? То есть обделить дочь и внука, пусть и не родных, ради этой… ладно, не буду. Папа, я уже пять лет там не живу, и впредь не собираюсь, если жизнь окончательно не прижмёт. Пока ты жив, всё будет по-прежнему. Пользуйся жильём, мебелью, дедовой уникальной библиотекой. Но после тебя это достанется твоему внуку. Или Лола обещает тебе родного ребёнка подарить?
Он тяжело молчал. Потом отключился. Позже на неё пытался наехать Толик, похоже, что тесть наконец-то потребовал от него платить или съехать. Но быстро отступил, поняв, что Лина из-под контроля вышла навсегда.
– Ну что, развод и девичья фамилия? – спросил Витецкий Лину, встретив её на автовокзале вместо Санталова, уехавшего в Москву.
– Свидетельство о разводе на руках, а фамилию менять не стала. Какой смысл, если собираюсь её в очередной раз сменить?
Через пару дней он увязался с ними в загс, и стал свидетелем на свадьбе. По предъявлении справки о беременности их зарегистрировали в тот же день. Так себе свадьба получилась: пообедали, Лина стала посуду мыть, а мужики на какой-то брифинг убежали.
Глава двадцать вторая
От штампа в паспорте ничего не изменилось, только Лине пришлось за новым обратиться. То ли от хлопот, то ли от приближения родов она стала сильно отекать, поэтому ездить с риелтором на просмотр квартир, выставленных на продажу, она отказывалась. Санталов нервничал, срок аренды «гнезда порока» заканчивался в феврале. Но однажды, не доехав до дома, они были вынуждены затормозить у аквацентра, увидев мать и бывшую жену Ивана, беседующих с Витецким. Иван пошёл пообщаться с матерью, Лина осталась в машине. Иван вернулся довольно быстро, вслед за ним подоспел его приятель.
– Ишь, как сияет, гадость, наверное, дамам сказал?
Муж засмеялся:
– Ты не поверишь, заставил меня поклясться, – и не договорил, его согнуло от хохота.
– А что такого, тётя Нина очень не хотела, чтобы Ванька на тебе женился. Я ему и сказал: не огорчай маму, дай слово, что больше никогда не женишься. А он такой: да пожалуйста, клянусь, что больше никогда не женюсь!
– А Марине что требуется?
– Подлечить уязвлённое самолюбие, – ухмыльнулся приятель. – Вот только ты Ивана не ревнуй.
– Вот ещё…
Лине плевать на Марину, да и на свекровь, по большому счёту, тоже. Что ей чужая тётка, она с родной матерью четырнадцать лет не виделась, они перезванивались один-два раза в год, и каждый раз после звонка у неё надолго портилось настроение. Как Ваня сказал? Все друзья в прошлом остались? Да, у неё тоже не друзья, а приятели. В нынешней жизни один Ваня весь мир заслонил.
Нет, всё-таки этот ехидный лысый чёрт ей друг. Вечно со словами гадкими, на работе и вовсе заорать может, но что значат слова по сравнению с поступками? Наорёт, а потом яблоко сунет: «На, подкрепи пузожителя». Не даёт наклониться, бросается сапоги ей застёгивать. Да, спасибо ни разу не сказал. Но не обвинять же его в неблагодарности, если в делах он роднее родных? И замечает то, что порой даже Ваня не видит.
– Ты что сопишь недовольно? Что на мужа зло косишься?
И вытянул-таки из неё занозу: Иван воспринимает её беременность как болезнь, то есть неизбежное зло, которое нужно перетерпеть. И её ребёнок – такое же неизбежное зло, косяк.
– Лина, а ты разницу между мужиком и бабой понимаешь? Не то, что между ног и в целом по контуру силуэта, а психологически? Так вот, что касается разницы между мальчиками и девочками, то женщина девять месяцев дитя в себе носит, а потом всю оставшуюся жизнь считает его частью себя. Оно у неё на уровне спинного мозга приросло. А мужик слишком мало в это дело вложил, чтобы так уж ценить. Поэтому оценивает головным мозгом. Может полюбить, может гордиться, если есть чем. Присмотрится и со временем полюбит. Но может и не полюбить, имеет право. А твой Иван до оскомины добропорядочный, если и не привяжется, всё равно родительские обязанности будет исправно исполнять. Вот у тебя отец был?
– И был, и есть. Он не биологический… ну, то есть мама меня от кого-то другого родила, но растил он меня с самого рождения.
– Он тебя любит? Ну? Ты что зависла?
– Интересный вопрос, дядюшка. Никогда об этом не задумывалась. Как ни обидно это признавать, если любит, то несколько своеобразно. Но вообще у меня и мама тоже… своеобразная.
– Ну, договаривай!
– Вот если человек ежедневно твердит тебе, что ты тормоз, дура и некрасивая – это любовь?
– Охренительно! Что, и мать, и отец? А я всё думал, что это ты беззубая такая? Мне часто тебя побить хочется, а оказывается, ты уже битая-перебитая, и зубы тебе в семье давно повыдёргивали без наркоза. Теперь понятно, какой цемент скрепил вашу пару. Ну что ж, пациент Санталова, у Ивана этот брак точно будет последним, недаром клялся. Это я тебе как доктор говорю.
– Хватит ржать, выражайтесь яснее!
– Ты первая в его донжуанском вписке, у которой полное отсутствие стервозности. Недаром он полгода тебя обхаживал.
– Да ничего он не обхаживал! Если хотите знать, я ему сама навязалась!
– Серьёзно? Как рыбак-теоретик тебе скажу: для того, чтобы рыбка заглотила крючок, надо его к ней подвести и червячком завлечь. Так что не заблуждайся. И кончай, рыбка, икру метать впустую. Он тебя любит, и это главное.
– Дядюшка, ни разу к слову не пришлось. А ты женат был, дети есть?
– И женат был пару раз, и дочь есть. В Ефимовске живёт с матерью, Света, семнадцать лет, папкой чужого мужика зовёт. Редко общаемся, зовёт предком, когда деньги нужны. Предваряя последующие вопросы, скажу: женился по залёту, счастья не испытывал, когда родилась, охренел на первой неделе от детского писка, умиления от содержимого памперсов не испытывал. Разбежались быстро. Алименты плачу исправно.
– Ну, по крайней мере, честно. А может, Света родит пацанёнка, и в вас на старости лет вдруг проснётся чадолюбие. Будете вы его учить обсценной лексике, кормить кашей и прогуливать по Жаброво.
Наконец-то приходит повестка по поводу нападения. В отделение её сопровождают двое: и муж, и начальник. И в кабинет вваливаются все трое. Несмотря на то, что Лина даже ещё не в декрете, вид у неё ужасный: бледность, отёки и необъятный живот. На замечание одного из обитателей кабинета о том, что приглашена она одна, Витецкий вкрадчиво уточняет:
– А роды вы принимать будете?
Игорь в клинике неврозов. Следователь, с опаской косясь на Линину оплывшую фигуру, задаёт вопрос, каким образом Игорь узнал адрес съёмной квартиры, если его, адрес то есть, вообще никто из знакомых не знал. Лина впервые чувствовала себя защищённой, поэтому не растерялась, а стала рассуждать:
– Вопрос, конечно, интересный. В распечатку звонков и его, и моего телефонов, конечно, брали, поэтому знаете, что он у меня в ЧС, и мы не перезванивались, так что версия у меня только одна: Полина. Ещё когда работала, видела их вместе. А буквально за несколько дней до нападения мы столкнулись в Жаброво. Я от неё с трудом отвязалась, сев на автобус, а потом в последний момент выскочив из него, но кто мешал ей проследить за мной?
Недалёкая девочка, которую очень оперативно разыскали, сразу созналась, что Игорь заплатил ей за адрес Лины. И наивно хлопала ресницами: «А чё такого?» После этого давить на Лину, что она сама пригласила троих придурков, учитывая к тому же, что дверь была сломана, уже как-то было ни к чему. Дело опять зависло в ожидании выздоровления главного подозреваемого.
И вот Лина получила больничный. Неделя отдыха – и она готова на стенку лезть. Понемногу помогает мужу с набором текста, стряпает, много гуляет, но всё равно чувствует себя не при деле. Наконец-то они покупают жильё, как и мечтали, в Жаброво. Иван Ильич вкладывает в неё все имеющиеся деньги, и они оказываются в абсолютно пустой квартире. К счастью, предыдущие владельцы оставили им кухню. Витецкий, пришедший помочь приятелю освежить отделку, благо живёт в доме напротив, ржёт:
– Знаете ли вы, что если из мебели у вас один журнальный столик, то вы не журналист, вы алкоголик.
Нет, кровать они, конечно купили. И столик у них, не журнальный, а маленький для ноутбука был. И кресло к нему. И всё, больше в комнатах ничего!
И Витецкий предлагает Лине подработать ещё месяц на корпоративном портале, «чтобы было пузожителю на памперсы, себя занять делом и мужу нервы не трепать». Режим щадящий, только два дня в офисе, а три на удалёнке, поэтому даже Санталов не очень возражает.