Ни Кит ни, ни старый разбойник не обратили никакого внимания, на то что последний разговаривает с "тем, кто испепеляет порочные души" уже совершенно фамильярно, так их обоих увлекла странная персона загадочной женщины. Хотя и конечно по разным причинам.
– Кто же она такая? – Спросил Кит.
– Да кто ж её знает. Ведьма, колдунья или опять же демон, принявший женский облик. Вообще я думал она из ваших.
– Из каких наших?
– Ну-у…, – Ронберг неопределенно помахал ладонью, на языке у него вертелось "проклятых тварей", но сказать такое он, конечно, не решился, – всяких там созданий…
– Созданий?
– Ну да. Ни человеческого рангу.
Кит усмехнулся про себя. "StarIntel" из кожи вон лезло, стараясь приблизить свои творения как можно ближе к людям, не по внешней, конечно, составляющей, это уже давно было достигнуто в полном объеме, а именно в аспекте разумности и эмоциональности. Да вот один из бета-тестеров всё равно заявляет, что ничего ребята у вас не вышло, "ни человеческого рангу" ваши создания и всё тут. Впрочем это касалось только Кита, кто такая эта Суора Эрминейг оставалось неясно.
Вспомнив что ему надо еще успеть встретиться с Делающим Пыль, Ронберг неуверенно проговорил:
– Наверное мне пора, господин, – и поднялся со скамейки. – Надо всё подготовить к вашему отъезду.
– Ступай, человек по имени Ронберг.
Однако бриод не спешил уйти, глядел на собаку и мял в руках свою меховую шапку.
– Могу ли я напоследок задать тебе один вопрос, господин Шак?
– Вопросы лучше камней. Задавай.
Напоминание о "побивании камнями" смутило Ронберга, но он, пересиливая неловкость, сказал:
– Какого всё ж таки ты чину, господин, ангельского или дьявольского?
– А какого чину, допустим, топор? Которым можно и голову разбить и дом построить.
Старый бриод погладил бороду.
– Но топором управляет чья-то рука. Кто ж управляет тобой?
– Она! – Улыбнулся Кит.
"Сандара!" понял Ронберг, взволнованный таким прямым признанием металлического пса. Но всё же уточнил:
– Кто она?
– Та девчонка, что приезжала к вам с судьей, – весело сказал Кит.
Ронберг обмер, буквально обомлел от открывшийся ему истины: "Выходит это была сама Сандара?!!" Он отчетливо припомнил рассказы о том что Королева Лазурных гор может принять образ кого ей заблагорассудится. Ему стало как то не по себе при мысли, что грозная богиня под видом маленькой девочки расхаживала по Гроанбургу. Еще и обедала в доме у Сойвина и, как он рассказывал, вела довольно странные разговоры. И всё же снова уточнил:
– Кто же она такая?
– Та, которая видит истину.
Ронберг никогда не слышал чтобы Королеву так называли. Но это конечно ничего не значит, ведь этот пёс её личный слуга и уж он-то знает как её называть.
– Она богиня?
– Ну если только для меня, – снова улыбнулся Кит.
Ронберг покинул огороженную площадку в задумчивости.
Подойдя к костру, он с неодобрением поглядел на веселую физиономию Банагодо.
– О, Старый! Как живой! – Радостно воскликнул тот. – А мы уж думали псина тебя в ад утащила.
– Да я вишь крыльями и нимбом за врата адовы зацепился и не прошел, – хмуро сообщил Ронберг, отчетливо ощущая идущий от Банагодо перегар.
– Слушай, Старый, а может это и не ты вовсе?! – Не унимался молодой бриод. – Может дьявол подменил тебя и теперь за твоей сморщенной мордой хитрый черт прячется. Ну-ка, Эрим, щелкни его по носу, черти этого страсть как не любят. – Банагодо засмеялся.
Эрим, который не сделал ни глотка из заветной бутылки, добытой Банагодо, лишь сдержанно усмехнулся. Суеверный горец считал, что вблизи непостижимого демона не следует расслаблять себя горячительными напитками.
– Я тебе сейчас щелкну, щелкун недоделанный! – Сказал Ронберг, мрачно глядя на Банагодо. – Нажрался уже виносос красноглазый. Я тебе, пенёк пустомельный, язык то твой длинный завяжу сейчас десять раз вокруг ноги через жопу в сапоги и на шее бантом. – И после этого Ронберг выдал совсем уж заковыристую матерную тираду, да столь похабную и скабрезную, что Эрим крякнул, а Банагодо как-то осел, словно его стукнули по голове. Ронберг ощутил отчетливое удовольствие самим собой, настроение поднялось и он снова уверился, что на этот раз всё у него получится. И он почти весело уже глядел на вмиг притихших бриодов.
Распорядившись к утру прикатить на площадь хорошую крепкую подводу, под парой сильных, но смирных тягловых жеребцов, Ронберг направился к конюшне. Он собирался выбрать себе тихую кобылку и не привлекая особого внимания выехать из города. Ему нужно было встретиться со старым другом, необычным другом. Легкий мандраж будоражил пожилого разбойника, его дерзкий замысел начинал осуществляться.
120.
Выехав из города, Ронберг направился не к развилке, где бравые гроанбуржцы взимали дань со всякого кто решил срезать путь, а прямиком на восток, вдоль городских стен. На небе ярко сияли бесчисленные звезды и жемчужно-белый диск Арасель, в свете которой пустынная равнина, окружающая Гроанбург, вся сплошь мерцала мелкими глянцевыми камушками. Тишина стояла необычайная. И от созерцания этого застывшего ночного мира, на старого разбойника вдруг навалилась тоска о напрасно прожитой жизни. Он покачал головой, словно пытаясь отогнать непрошенные и неуместные думы, и легким ударом пяток чуть подбодрил кобылу, которая казалось дремала, успокоенная своим же мерным шагом.
Ронберг пересек равнину с восточной стороны от города и приблизился к кромке леса. Некоторое время ехал на юг, отыскивая нужную тропку, и найдя её углубился в лес. Он держал путь к Шахматной горе. Именовалась она так якобы потому что в стародавние времена мудрый святой Лиэр играл на ней в шахматы с беспощадным злым духом Пигритом, безраздельно владеющим всеми окрестными землями, в том числе и тем местом, где сейчас стоял разбойничий город. Жестокий Пигрит наводил жуткие мороки или даже физически истреблял всякого, кто по недомыслию или незнанию забредал в его владения. А уж о том чтобы поселиться здесь не могло быть и речи. Но была у злого духа одна слабость – шахматы. И если выяснялось, что случайный путник умел в них играть, то коварный Пигрит тут же радостно предлагал помериться шахматным мастерством, обещая в случае проигрыша не только отпустить своего противника целым и невредимым, но и исполнить любое его желание. Ну а человек в свою очередь вынужден был ставить на кон свою жизнь. И, естественно, Пигрит никогда не проигрывал. Но не из-за того что он был могуч умом и искусен в игре, а главным образом из-за умения насылать наваждения и запутывать человеческий разум, заставляя его видеть несуществующее. Впрочем, тех, кто отваживался сойтись с ним в партии и проиграть, он не всегда убивал, кое-кого он превращал в своих вечных рабов, злых и хищных слуг, рыскающих по лесам, питающихся сырым мясом растерзанных зверей и умерщвляющих всякого, кто входил на земли их демонического хозяина. Несознательные жители окрестных деревень твердо верили, что именно от этих рабов Пигрита и произошли те, кто ныне населяют Гроанбург. Сами гроанбуржцы очень сильно обижались на подобную версию своей родословной и обычно сразу же били в зубы незадачливых крестьян, которые по рассеянности или наивности осмеливались называть их "пигритками". Так бы и неистовствовал в своё удовольствие бессмертный злой дух, мучая и уничтожая людей, если бы однажды в его земли не пришел святой Лиэр. Устроившись на вершине самой высокой в округе горы, три дня и три ночи злой дух и мудрый старец двигали костяные фигурки по каменной доске. И хитроумный Пигрит к своему изумлению, отчаянью и ярости не мог обыграть неунывающего странника. Злой дух бесился, гневался, исходил желчью, становился черным, зеленым, багровым, но ничего сделать не мог. Сколько мороков он не сотворял, сколько не нагонял на Лиэра резких звуков, холода и досадливых насекомых, сколько не насылал на него жутких наваждений, смущающих видений и дурманных миражей, тот всё равно спокойно и неторопливо обдумывал свои ходы и сосредоточенно вёл партию к её непредсказуемому финалу. Старец поставил на кон свою жизнь, а с Пигрита потребовал клятву о вечном изгнании, и не просто с этих земель, а со всей благословенной Шатгаллы. Пигрит легко согласился, усмехаясь в свои шевелящиеся усы и предвкушая неминуемую гибель вздорного старика. Но все его колдовские фокусы оказались бессильны против святого человека и играть пришлось честно, напрягая все силы своего ума, и насколько хватало прозорливости и способностей к стратегическому мышлению. Но не хватило злому духу ни ума, ни прозорливости, ни стратегического мышления. Спустя трое суток он был вынужден признать что повержен. И сокрушенный, подавленный и озлобленный навсегда покинул Шатгаллу и как говорят поселился на каком-то одиноком ледяном острове где-то в южных морях.
Ронберг конечно же ни капли не верил этой глупой сказке, но, оказавшись на Шахматной горе, которая скорее была не горой, а довольно высокой сопкой, покрытой по склонам редколесьем и рощицами, тем не менее почувствовал некоторое волнение от того что находится в месте столь легендарном. Впрочем, ему хватало и иных причин для волнения, святой Лиэр и кровожадный Пигрит сейчас мало занимали его мысли. С восточной стороны сопка, или всё же гора, обрывалась крутым скалистым склоном. Ронберг, привязав свою кобылу к какому-то поваленному дереву, остановился метрах в трех от обрыва и некоторое время просто смотрел в темную даль, с приятностью ощущая на своем давно огрубевшем лице прохладные потоки ночного ветра.
Бриод собирался с духом.
Ему предстояло сотворить маленькую магию и от этого ему было не по себе. Он залез во внутренний карман своей теплой куртки и достал небольшой сверток. Размотав тряпицу, он задумчиво уставился на маленькую коробочку из светлого шершавого металла. Он получил её из рук Делающего Пыль, который называл эту коробочку "сиг". На поверхности "сига" имелось прямоугольное углубление, в котором туго двигалась ребристая планочка, именуемая Делающим Пыль "ползунком". И если сдвинуть этот "ползунок" до упора вниз, то на "сиге" загорится маленький зеленый огонёк и, по словам лоя, к нему придет некий сигнал. Таким образом он узнает, что старый бриод хочет с ним встретиться. Ронберг не имел ни малейшего представление как это всё работает, но нисколько не сомневался, что здесь замешано колдовство, которое лоя потихоньку перенимали от своей вздорной богини. Он уже несколько раз использовал сигу и огонёк действительно загорался, а через несколько часов к нему приходил Делающий Пыль. Причем лоя всегда приходил туда, где был бриод и сига, хотя, конечно, никак не мог заранее знать, где они будут находиться. Ронберга все эти магические фокусы очень смущали. И хотя он признавал их замечательное удобство и практичность, про себя всё равно относился к ним крайне неодобрительно. Главным образом потому что, так или иначе, верил, что любое использование колдовства губит его бессмертную душу. Как бы ни было это нелепо, но все убийства и прочие кровавые деяния, что он успел совершить за свою долгую многотрудную жизнь казались ему гораздо менее преступными и губительными для души чем это, вроде бы вполне безобидное, якшанье с колдовскими предметами лоя. Масло в огонь подливал и болтливый Вархо, с удовольствием рассказывающий о некоторых знаменитых вэлуоннских чернокнижниках, которые после своей смерти являлись к своим собратьям по ремеслу и с леденящими кровь подробностями живописали те чудовищные пытки и истязания, которым их подвергают на том свете. Мёртвые колдуны не просто жаловались на свою горькую участь, но и пытались образумить и предупредить своих, пока еще живых, товарищей. Впрочем, по заверениям Вархо, никакие россказни мертвецов о посмертных ужасах не отвращали здравствующих магов от их занятий, ибо, как глубокомысленно заявлял Вархо, магия даёт такую власть, которая и не снилась простым смертным. А что может быть слаще власти?! Ронберг, конечно, не слишком-то доверял болтовне Вархо, хотя и почитал его человеком рассудительным, вдумчивым и надежным, особенно на фоне таких балаболов как Кушаф и Банагодо. Но даже не слишком веря в истории о стенающих мертвецах, Ронбергу всё же каждый раз после использования "устройств" лоя приходилось убеждать себя, что ничего страшного не случилось, что он не заслужил этим вечного наказания, что он тут вообще ни при чем, ведь он же сам не читал никаких проклятых книг, (слава богу неграмотный), чёрных богопротивных заклинаний не произносил, не взывал к злым духам, не приносил им в жертву невинных младенцев, не заключал с дьяволом сделок. Он всего лишь передвинул ничтожный "ползунок", тут если и есть какой грех, то на полмедяка. А вина естественно вся на лоя, изготовивших при помощи чернокнижного искусства этот странный предмет. Но у черных лоя говорят-то и души нет, так что и бояться этим дикарям нечего. Такие размышления помогали, но не до конца.
Ронберг положил большой заскорузлый палец на "ползунок" и подергал себя за бороду, словно пытаясь придать себе смелости. Но затем подумал о всём том золоте что он получит за "господина Шака", о безбедном сытом времяпрепровождении оставшихся годов жизни и обрёл решимость. Сильно надавив, он сдвинул ползунок вниз и зеленый круглый огонёк засиял ровным веселым светом. Старый бриод тяжело опустился на землю возле поваленного дерева и аккуратно положил сигу с тряпицей на ствол. Теперь оставалось только ждать.
Он задремал и снилась ему какая-то дикость. К нему в дом врывался обезумивший Хишен, полуголый, окровавленный, весь в синяках и ссадинах и жутко орал: "Где он?!! Отвечай где он!" "Кто он?", спрашивал Ронберг. "Пёс!! ПЁС!!!", яростно хрипел залитый кровью мивар. "Какой пёс?" не понимал Ронберг и начинал сердиться во сне. Хишен бросался к нему, Ронберг отступал, весь сжимаясь и готовясь к удару, но у мивара в руке неожиданно появился огромная собачья задняя лапа, жуткая лапа, вроде бы сделанная из металла, но там где она когда-то соединялась с телом торчала белая кость и кровавые ошметки. "Надо вернуть ему, вернуть, понимаешь!", выл Хишен и протягивал лапу Ронбергу. Ронберг в ужасе шарахался прочь. Тут он заметил что по полу в своей красной косынке ползает Кушаф и собирает какие-то камни и стрелы. Кушаф поднял голову и, поглядев на Ронберга, отчетливо проговорил: "Ты, пердун старый, подох или дрыхнешь просто?" Ронберг удивился дерзости молодого бриода, но вдруг понял, что это не Кушаф сказал. И прежде чем окончательно очнуться от дремоты и открыть глаза, он очень явственно ощутил знакомый, немного едкий, кисловато-дымный запах, который всегда исходил от черных лоя. Делающий Пыль уже стоял рядом.
Ронберг открыл глаза. В мире стало чуть светлее, время приближалось к первым проблескам утренней зари. Но Делающий Пыль, стоявший буквально в метре, всё равно выглядел лишь приземистой черной фигурой в сумраке звездной ночи. Арасель уже скрылась за горизонтом.
Запах лоя, в принципе не сильный и не вызывающий какого-то физиологического отвращения, натолкнул Ронберга на мысль: за всё время что они знакомы он никогда не видел чтобы Делающий Пыль или кто-то из его сородичей предпринимал хоть какие-то попытки умыться. И теперь он засомневался, а моются ли они вообще.
Обращение "старый пердун" ничуть не смутило Ронберга, он давно знал и привык, что черные лоя отъявленные сквернословы и матерщинники. Но их брань почти никогда не преследовала цель оскорбить или унизить, это было своего рода самовыражение, любовь к которому, как утверждали сами лоя, они переняли от своей Королевы, которая якобы и сама была не прочь ввернуть крепкое словцо. Более того, многие заковыристые выражения, которыми Ронберг изумлял и, если надо, осаживал разбойничью братию, когда его доводили, он почерпнул именно у лоя.
– Какой я тебе "старый", – улыбнулся Ронберг темной фигуре, – ты же старше меня раза в четыре.
– Старше не значит старее, – ответил лоя низковатым чуть скрежещущим, словно скребли камнем о камень, голосом. – Я прожил больше лет и я мудрее, но старик из нас двоих только ты.
Ронберг, соглашаясь, покачал головой и, опершись о ствол, начал медленно подниматься. В коленях что-то угрожающе захрустело и он подумал что и правда совсем уже старик.
– Задремал кажется, – сказал он, усаживаясь на поваленный ствол. Оглянувшись, он убедился что его кобыла смирно стоит неподалеку.
– За каким собачьим хером звал? – Спросил Делающий Пыль. И хотя вопрос звучал вроде бы сердито, пожилой бриод знал, что никакой злости лоя не испытывает. Это просто такая манера разговаривать, к которой следует привыкнуть.
Ронберг усмехнулся:
– Вот именно что за собачьим.
Делающий Пыль, скрипнув своим кожаным фартуком, излюбленным одеянием черных лоя, привалился к стволу.
– Соскучился? – Буркнул он.
Но Ронберг, давно научившийся понимать и различать все интонации черных лоя, понял что его старый товарищ ухмыляется.
– Совсем что ли башкой ослаб, дурень мелкий?! – Словно бы возмущаясь, сказал Ронберг. – Буду я еще скучать по такому засранцу.
Делающий Пыль тихонько закряхтел, это был смех. Чёрных лоя всегда забавляла грубость из уст представителей народа Омо. Возможно для лоя, с их многолетним стажем в бранных экзерсисах, всё это звучало как детский лепет.
Ронберг же иногда с любопытством размышлял над тем фактом, что ведь основные матерщинные слова, от которых и производится большинство крепких выражений, на самом деле не несут для лоя никакого смысла. Ибо того что эти слова обозначали попросту не существовало ни в культуре, ни в природе лоя. По крайней мере в таком виде как у людей. Мужские и женские половые органы, процесс совокупления, гулящие женщины и т.п. И Ронберг сильно подозревал, что изначально, умение материться черные лоя переняли вовсе не от своей многоликой Королевы, а как раз-таки от народа Омо. Впрочем, справедливости ради следовало сказать, что диапазон используемых бранных слов у лоя был гораздо шире чем у среднего грубияна омо. И значение многих слов, соскакивающих с языка лоя, даже после многолетнего знакомства с их народом оставались для Ронберга неизвестными.
– Дело у меня до тебя, – веско произнес бриод.
– Дела-делишки от пиздатого мальчишки? – Весело уточнил лоя.
– Что-то вроде. Хочу предложить вам асива.
Хотя Ронберг и не видел в темноте лица Делающего Пыль, но шестым чувством уловил, что вся веселость покинула того. К Сандаре и её дьявольским металлическим подручным черные лоя всегда относились очень серьезно. И довольный произведенным впечатлением, Ронберг продолжил:
– Очень могучий и необычный асив, наверно самого высокого ранга. Может вы даже и не видели ещё такого. Выглядит как здоровенный пёс, глаза сплошь черные, треугольные уши торчком, похож на немскую овчарку, только весь из металла и величиной с молодого бычка. Сила в нём громадная. И при этом он разговаривает как живой человек. Вот будешь с ним беседовать с закрытыми глазами и не поймешь что тебе отвечает нежить. Выдает себя за адского демона, испепеляющего порочные души.
Делающий Пыль долго молчал и Ронберг как будто бы снова каким-то странным образом чувствовал его возбуждение. Кроме прочего ему показалось, что привычный запах лоя стал сильнее. Создание асива в образе собаки со стороны Сандары представлялось особенно утонченной и злой насмешкой, ибо было общеизвестно, что псы всех без исключения пород по неведомым причинам очень плохо воспринимают чёрных лоя. Собаки рычат на них, лают и часто пытаются напасть и растерзать, даже если лоя не выказывают никакой агрессии и просто проходят мимо. Никто точно не знал почему псы так себя ведут, но умные люди утверждали, что собаки, эти тонко чувствующие создания, при виде черных лоя, конечно же сразу улавливают всю порочность, подлость и мерзость их натуры. А то что черные лоя порочные, подлые и мерзкие многими считалось само собой разумеющимся, достаточно только было взглянуть на их уродливый облик. Ну а уж если и весь собачий род в один голос подтверждал это, то какие тут еще могут быть сомнения. В общем псы недолюбливали черных лоя и те отвечали им тем же.
– И как же ты хочешь нам его предложить? Уложенного в ящик или засунутым в мешок?
– Я привезу его на телеге, куда скажешь.
– Он что ли повинуется тебе?
– В некотором роде. – Ронберг очень старался не сболтнуть лишнего. Он не хотел посвящать лоя во всё что произошло в Гроанбурге и не хотел открыть ему где сейчас находится "господин Шак". – У асива сломаны задние лапы, ходить он не может и так уж вышло что мы разговорились и я согласился отвезти его.
– Что-то ты темнишь, старый хер.
– Темню, – согласился Ронберг. И после короткой паузы добавил: – Золота хочу.
– И много хочешь?
– Ше…, – от волнения голос провалился куда-то вглубь горла и пожилой бриод торопливо прокашлялся: – Шесть килограмм.
– Зачем так много?
– На покой хочу уйти.
Делающий Пыль чуть отошел в сторону и повернувшись к бриоду спиной, вроде как уставился в сумрачную предрассветную даль на востоке. Ронберг видел как свежий ночной ветер шевелит длинные неряшливые пучки волос, торчавших в разные стороны на голове, лице и почти отсутствующей шеи черного лоя. Обычно лоя связывали эти пучки, чтобы они не торчали так вольготно и не мешали им есть и заниматься всякой тонкой работой с механикой, ядовитыми зельями и пр. Казалось что проще их состричь, но к своему удивлению Ронберг когда-то узнал, что лоя считают эти омерзительные пучки украшениями, а также статусными возрастными признаками. У белых лоя волосы совсем не росли, у черных росли, но очень медленно.
Делающий Пыль повернулся к разбойнику.
– И где же ты нашёл говорящего асива? До Лазурных гор ходил?
– Ну-у…, – неопределенно протянул Ронберг. Ему не по душе было лгать старому приятелю, тем более прекрасно понимая, что тот ясно видит эту ложь: – Много ведь где бываю. Вот наткнулся, лежит себе бездвижно, только сесть и лечь может.
– Один наткнулся?
– Один, – нехотя сказал Ронберг.
– А грузить на телегу его тоже будешь один? Металлический асив размером с теленка килограммов сто весит. Кишки из задницы от натуги не повылазят?
– Разберусь как-нибудь.
– Слушай, чувырла худобородая, душа из тебя вон, уж не пытаешься ли ты, висельник проклятый, козу мне устроить? Может хочешь меня на фуфу взять, гулейман хитрозадый? Думаешь принесу я тебе золото, а ты меня ножиком почикаешь и готово, старость обеспечена?
– Да ну что ты, мужичок-с-кулачок, – усмехнулся Ронберг. – Не настолько же я из ума выжил, чтобы черных лоя офафанивать. Я уж вашу натуру шершавую знаю, вас задень, так и на том свете достанете и еще раз сдохнуть заставите.
– Правильно понимаешь, пень трухлявый, – одобрительно произнес лоя. – Ну так что еще про асива сказать можешь?
– Он творит образы, как та "лошадиная голова", что ты мне когда-то показывал.
– Какие образы? – С жадным интересом воскликнул Делающий Пыль.
– Какие хочешь. Говорящего человека в полный рост или языки пламени. – Ронберг сказал это вроде бы случайно, но тут же до него дошло, что те столпы пламени, которые изрыгал "господин Шак" и правда ведь наверно могли быть таким же зрительным наваждением как и ангелоподобный отец Боб. Но с другой стороны он ведь явственно чувствовал обжигающее дыхание пса.
Лоя звучно поскреб себе бок и смачно схаркнул.
– Послушай, херовина дряхлая, ведь мы же друг друга почти 30 лет знаем. Почему же ты раньше никогда не просил у меня золото или самоцветы? Ведь тоже небось слышал о наших громадных сокровищницах, где среди истлевших останков неудачливых воров навалены бесчисленные груды слитков и алмазов.
– Слышал, конечно, да не очень-то верил. Сколько вас не видел, все вы по наружности бродяги зачуханные и нищеброды чумазые. На ровню Бриллиантовому герцогу ну никак не тянете.
Делающий Пыль весело закряхтел, смеясь.
– Да уж, до этого жадного мудазвона нам далеко. Но шесть кг думаю наскребем тебе всем миром. Ты уж только не обмани нас, лиходей-кровосос.
– Да ладно тебе, фуфлыга брехливая, когда я вас обманывал. Всё будет честь по чести. Вот только с асивом-то точно справитесь? Он хоть и безногий, а опасней пары бейхоров. Клыками и передними лапами в миг на ошметки порвет. Да еще и иглами стреляет.
– Иглами? – Удивился лоя. – Никогда не видел такого. А что от этих игл?
Ронберг понял что сболтнул лишнего, но решил уж идти до конца. К тому же в любом случае это правильно предупредить Делающего Пыль о том на что способен металлический пёс.
– Человек от той иглы на несколько часов в полной отрубе, словно мертвый.
– Любопытно.
Ронберг был уверен, что лоя сейчас спросит откуда ему известно как действуют иглы.
– Твоих ребят что ли пострелял?
– Пострелял, – спокойно признал Ронберг.
– Ну так им и надо сучьим детям, пигриткам ублюдочным, всю страну разворовали, мрази жадные, камня в каменоломне не выпросишь, тащат всё себе и тащат, варнаки хапужные, когда уж только досыта насосутся нашей трудовой крови и лопнут упыри проклятые!
Ронберг терпеливо дождался окончания тирады, которую Делающий Пыль видимо услышал от какого-нибудь крестьянина-земледельца и теперь хотел поделиться.
– А об асиве не беспокойся, живоглот мазурный, – продолжил лоя, – Её поганое величество еще не изобрела такого асива с которым мы бы не справились.
– Ну-ну, хвалилась кобыла что медведя родила, – насмешливо проговорил Ронберг.
Делающий Пыль яростно почесал пузо под фартуком и опять схаркнул, при этом едва не попав в руку бриода, тот ощутил движение воздуха возле ладони.
– Мы его в гаулкову смолу окунём, – раздумчиво проговорил лоя, – привезешь его на Паучий холм на тропу что ведет к Хмельной пещере. Помнишь где это?
– Помню, – не слишком жизнерадостно ответил Ронберг. Паучий холм числился местом от которого разумные люди старались держаться подальше.
– Повозку остановишь в указанном месте на тропе, мы тебе знатный камень положим с краю тропы, вот перед ним и остановишь. Там из склона выход есть из наших подземелий, мы ударим оттуда и свалим асива вниз в чан со смолой. Не волнуйся, омо-Ронберг, всё у нас получится.
Название народа плюс собственное имя человека являлось вежливым обращением в лексиконе Белых лоя к любым иноплеменникам. Но и Черные лоя иногда использовали такой оборот, желая выказать собеседнику какое-никакое уважение, которое уже казалось запредельным, учитывая их обычный мат-перемат.
– И еще я дам тебе "брехало".
– Зачем? – Вздрогнул Ронберг. С него хватило и "сига".
– Связь будем держать. Имея дело с асивом, нужно быть готовым ко всякому. – И правильно расценив испуг бриода, добавил: – Да не ссы ты, Старый, ничего твоей душе не будет. Особенно если учесть что никакой души нет.
"Ну это у вас, проклятых дикарей, нет", беззлобно подумал Ронберг. За почти три десятка лет их знакомства он так и не научился воспринимать лоя полноценными, во всём себе равными людьми. Как не крути, но разве могут считаться людьми те у кого нет мужчин и женщин и кто ходит в одних грязных фартуках, сверкая голым задом со спины?! Конечно же нет. Однако мысль о том что он в любой момент сможет поговорить со своим старым товарищем действительно ободрила Ронберга, которому становилось всё больше и больше не по себе по мере приближения момента, когда придется предать господина Шака в руки черных лоя.
– Это нажмешь чтобы включить "брехало", – втолковывал Делающий Пыль старому бриоду, который с заметным волнением держал в руке продолговатую черную коробочку с длинным упругим хвостиком: – Вот тут нажимаешь, когда хочешь сказать, потом отпускаешь, чтобы услышать мой ответ. Вот это крутить никогда не нужно, иначе потеряешь связь со мной. А вот это можешь крутить, если плохо слышишь меня, мой голос будет звучать громче. Да не трясись ты так. Пятьдесят лет резал-истязал, грабил-убивал не трясся, а тут задрожал как студень мясной. Колдовства в "брехале" не больше чем в твоём огниве.
Ронбергу верилось в это с трудом. Получив все нужные указания, он убрал очередное "устройство" от лоя в глубину куртки и собравшись с духом, спросил:
– А что насчет золота?
Делающий Пыль долго молчал, заставляя бриода нервничать, затем сказал:
– Это золото не принесет тебе счастья, омо-Ронберг. Твои узнают про золото, на куски тебя разорвут из-за него. Лучше доживи спокойно.
Старый бриод покачал головой.
– Так вот и хочу начать новую жизнь, спокойную и мирную, подальше от этих проклятых земель Пигрита, в тихом домишке с крыльцом и садом, но чтобы уж не горбатиться в поле-огороде, не бегать по лесам за дичью, а прикупил всё что душе угодно и сиди себе на крылечке, гляди на небеса.
– Не поздновато ли для новой жизни?
– Да разве может быть поздно для счастья? Пожить бы так хоть пару лет и умереть уж спокойно.
Делающий Пыль взял правое запястье Ронберга и крепко сжал его своей каменной ладонью. Это был жест близости и расположения.
– Как скажешь, Старый. Будет тебе золото.