– Кому остальным? Вне границ Горячих камней Галкут никого не интересовал. Моим гвардейцам было глубоко наплевать на него, они даже не представляли кто это такой. Сказано конвоировать его, они конвоируют, сказано отпустить, отпускают. Просто какой-то полубезумный тощий рыбак с пустыми глазами. Кому он нужен?
– А Кундай?
– А Кундай продолжил счастливо управлять своим мрачным спятившим мирком. Ведь владыка со всех сторон невиновен, безгрешен и даже свят. Во всем виноват лишь дьявол, завладевший слабым ребенком, да его отец, который и стал причиной всего этого, отойдя от истинного учения.
– Как же тогда вышло так что Галкут сейчас с вами?
– Через пару лет он нашел меня и сказал что хочет служить мне, потому что просто не знает что ему еще делать в этой жизни. Выглядел он ужасно, до последней степени изможденный, обросший, нищий бродяга в вонючих обносках и с грязью под ногтями. Я едва узнал его.
– И вы снова помогли ему, – с какой-то двусмысленной интонацией произнесла девочка.
Судья поглядел на нее вопросительно.
– Ты намекаешь что рядом со мной он превратился в преступника и негодяя?
– Да. Вы превратили несчастного человека в преступника и негодяя.
– Что ж значит ему не повезло, – как можно более циничнее ответил Мастон Лург.
Элен, словно потеряв интерес к беседе, отошла в сторону и снова подняла из-под ног какой-то камешек с забавным, как ей показалось, рисунком. Судья тоже был слегка утомлен своим длинным повествованием и кроме того у него пересохло в горле. Он пошел к реке и опустившись на корточки, зачерпнул ладонями воду. Некоторое время он с задумчивой полуулыбкой глядел на прозрачную жидкость у себя в руках. Как же давно он не пил воду вот так, ладонями из реки или озера, без всяких хрустальных бокалов и изящных графинов, обычную чистую воду из обычной случайной реки. Наверное чуть ли не с самого детства. Взор судьи затуманился воспоминаниями.
Элен неожиданно застыла, моментально позабыв о камешке в руке. Она увидела впереди, метрах в пяти от себя, некое странное шаровидное образование. Она никак не могла уразуметь что это такое и её сердце радостно забилось от предвкушения встречи с неизведанным и таинственным. В ней тут же проснулся неутомимый беспечный исследователь, всегда присутствовавший в каком-то уголке её души и постоянно подталкивающий девочку к поступкам, которые порой воспринимались весьма неодобрительно её отцом и её роботом-хранителем.
Шар, достигавший в диаметре 2-2,5 метра, слегка как будто вздрагивая и тихонько вибрируя, висел над галькой на высоте примерно в полметра. На первый взгляд он был прозрачным и глазам было нелегко уловить его контуры. Отдаленно он напоминал гигантский мыльный пузырь, но только без радужных переливов. По сути это было как некое воздушное марево, наподобие слоя дрожащего горячего воздуха над раскаленным песком пустыни. И самым любопытным по мнению девочки было то, как закручивалось и искажалось всё что шар заслонял собой. Каменистый берег, река, розовеющие небеса, которые она видела сквозь шар, дрожали, искривлялись, сворачивались словно отражения в кривых зеркалах.
– Что это? – С улыбкой спросила Элен, скорее просто размышляя вслух, чем обращаясь к судье. Но тот всё же обернулся. Девочка протягивала руку, собираясь прикоснуться к зыбкой поверхности шара.
Мастон Лург буквально окаменел от ужаса. Страх захлестнул его ледяной волной. Тяжелый и вязкий он лишил его сил, словно превратив все его мышцы и кости в бесполезное желе. Но это длилось лишь пару секунд, затем его пронзил еще более дикий ужас, но на этот раз это был страх за другого. "Элен!!!", то ли крикнул он, то ли подумал и бросился вперед. Его разорванное в клочья сознание было не в состоянии родить какую-то вразумительную фразу, способную донести до девочки всю опасность происходящего, и всё что он мог сделать это бежать вперед. Он схватил ребенка, прижал его к себе и рванулся прочь от жуткого искажающего реальность шара. Тот, словно затянутый резким движением судьи, медленно поплыл за ним.
Мастон Лург, не разбирая дороги, с безумными глазами, с громыхавшим в голове сердцем, задыхаясь и трепеща, взбегал по склону. Он, как сокровище, крепко прижимал к себе хрупкое тело ребенка, стремительно переставлял ноги, не обращая на то как гудят и ноют мышцы от такого непривычного напряжения и большего всего на свете боялся посмотреть назад. Ему казалось что он буквально всею спиной чувствует присутствие позади себя неумолимого пожирателя, бесшумно и неотрывно преследующего его.
В себя он пришел только наверху, возле Дистанционной пирамиды. Он осознал что девочка яростно извивается и бьется в его руках, изо всех сил пытаясь вырваться из его хватки. "Пустите! Пустите меня!", шипела и визжала она, колотя его руками и ногами. Мастон Лург наконец обернулся и убедившись, что чудовищный шар остался далеко внизу и сейчас медленно плывет вдоль реки, отпустил Элен. Та тут же отскочила на несколько метров и с ненавистью уставилась на него. С её губ готовы были сорваться злые, испепеляющие слова, но увидев потемневшие глаза судьи, тяжелую печать пережитого потрясения на его лице и его пылающую дико вибрирующую ауру, она на секунду смешалась, а в следующий миг судья сам, с непривычной для него несдержанностью, набросился на неё.
– Ради всего святого, кто ты такая?! – Крикнул он. – Ты что полная дура или с неба свалилась?! Вытворяешь такое! Совсем ополоумела что ли?! Жить расхотела? Так выбери себе смерть попроще, а не через мясорубку. Господи, да о чем ты вообще думала?!
Видя полную растерянность на лице девочки, судья сник, немного успокоился и переведя дух, недоверчиво спросил:
– Ты что не знаешь что такое "мироед"?
Элен отрицательно покачала головой.
Мастон Лург уставился на неё так, словно у девочки за плечами распахнулись крылья. Он медленно приходил в себя.
– Но это невозможно, – почти прошептал он. – "Мироеды" это первое о чем матери рассказывают своим маленьким детям, как только те становятся способными хоть что-то понять. Мироеды есть повсюду, они главная и наиболее чудовищная опасность всего нашего мира. Как ты можешь не знать этого?
Он глядел на девочку с каким-то пронзительным подозрением, но он просто был не в состоянии представить что именно ему надо подозревать.
– Я бы не поверил тебе, – сказал он, – если бы не видел своими глазами как ты собиралась прикоснуться к нему. Прикоснись ты к нему и ты бы моментально погибла самым что ни на есть чудовищным образом.
Судья вроде бы окончательно успокоился по крайней мере внешне, его дыхание восстановилось и биение сердца стало тише и размеренее. Он пристально глядел на девочку.
Элен немного смутилась. Когда судья грубо схватил её и куда-то потащил, она жутко перепугалась, не зная что и подумать и уже решив, что у мужчины какой-то приступ безумия. "Что он с ней сделает?", только и гремело в её голове. А теперь оказывается он спас ей жизнь. Если не лжет. Но она видела что не лгал.
– Я действительно могла погибнуть?
– Да, – спокойно ответил судья, который, как ей показалось, понял что она его проверяет.
– Но что это за шары? Что бы произошло если бы я прикоснулась к нему?
Судья поглядел на неё несколько критически, словно оценивая насколько глубоко её невежество и заговорил:
– Никто не знает что это такое. Называют их "мироедами", они неожиданно появляются и пропадают либо в просторах океана, либо поднявшись в небо, либо сожрав больше чем могут. Они втягивают в себя всё что коснется их поверхности, втягивают и моментально скручивают, сдавливают, превращая буквально в ничто, в невидимую пыль. Если бы твои пальцы коснулись бы шара, тебя бы в один миг втянуло внутрь, засосало бы словно твое тело дым, исковеркало бы и искромсало, прихлопнуло бы как мошку.
Элен недоверчиво глядела на судью.
– Подобное случалось со многими людьми, так что ты лучше поверь мне. Тоже самое произойдет, если мироед наткнется на скалу или дерево. В один момент он уничтожит всё что угодно. Ничто не может ему противостоять. Но по счастью с каждым проглоченным куском мира, шар уменьшается и в конце концов, пожирая предметы, он превратится в точку.
На лице девочки по-прежнему отражалось сомнение.
– Почему же он тогда не втягивает воздух или воду?
– Воду он втягивает и если мироед опустился бы к реке, то он бы довольно быстро исчез, испарив вместе с собой несколько тонн воды. Наверно и воздух он тоже сжирает, но так как воздух такой бесплотный, то наверно мироеду этого не достаточно и это не так заметно со стороны. Про них никто ничего точно не знает. Как ты понимаешь, ни один ученый не отваживался изучать их. Поведение мироедов совершенно не предсказуемо. Это только кажется что они тихо парят в потоках воздуха, на самом деле они перемещаются по каким-то своим соображениям и вполне могут двигаться против ветра.
– Интересно, – сказала девочка и приблизившись к краю обрыва, поглядела вниз.
Мироед, удаляясь прочь, неспешно плыл над галькой возле самой воды. Разглядеть его можно было только как некое дрожащее пятно сквозь которое часть берега и реки представлялась искаженными и размытыми. "Видимо некая компактная область гравитационного коллапса", увлеченно размышляла Элен, "что-то вроде маленькой Черной дыры. Но как она образуется?" И затем она подумала что наверно поспешила отнести Каунаму к "Жемчужинам Вселенной", кто знает какие еще опасные аномалии здесь имеют место быть.
– Ничего интересного, – сухо произнес Мастон Лург. – Хорошо хоть по мере продвижения к югу они встречаются все реже и реже.
"То есть по мере удаления от экватора", сказала про себя девочка, "любопытно". Она с тревогой подумала об отце, но затем немного успокоилась, вспомнив что координаты его локации это юго-запад континента, от экватора очень далеко.
– Но гарантировать их отсутствие нельзя нигде. Мироеды появлялись даже на Кайхорских островах, а куда уж еще южнее.
Элен повернулась к судье. Она долго и внимательно глядела на него и тот вынужден был признаться что ему вдруг стало отчего-то не по себе под пристальным взором этих синих глаз.
– То есть вы спасли мне жизнь, – проговорила Элен с интонацией, которую судья не понял. И ему стало еще больше не по себе. Он испытывал нечто похожее на смущение и это порядком обескураживало его. "Господи," думал он, "что со мною творится?". И он действительно не понимал что именно. Эта невыносимая девчонка необъяснимым образом задевала некие струны в самых глубинах его души, струны которые давным-давно перестали звучать и из темной засохшей мертвой земли вдруг пробивался крохотный росток неких, казалось бы уже напрочь забытых, эмоций. А от того что он думает такими, с его точки зрения, пошлыми и мелодраматичными образами, как "струны", "росток", "глубины души" ему становилось еще более стыдно и неловко. Затем он отчетливо вспомнил, или ему показалось что вспомнил, то пронзительное переживание, которое затопило его сердце, когда он увидел как Элен протягивает руку к мироеду. И то что случилось после. Когда он схватил ребенка и, прижав к себе как самое дорогое сокровище, улепетывал от смертельного шара, у него не промелькнуло ни единой мысли о том что это был момент, в котором он мог потерять всю свою блестящую будущность, то славное время, где он – влиятельный граф Лург, владеющий огромным состоянием, живущий в великолепном бескрайнем поместье и запросто беседующий с маршалами и магнатами. Нет, он готов был поклясться, что единственная мысль, присутствовавшая в те секунды в его голове, мысль от которой сердце сжимал ледяной ужас, была о том что этого маленького человека не станет. Что он навсегда исчезнет и больше уже никогда не посмотрит на него своими большими ярко-сними глазами, не отпустит какую-нибудь язвительную колкость в его адрес, не будет с аппетитом уплетать ломтики ветчины, не будет свернувшись калачиком, тихо, безмятежно спать на соседней кровати, не будет улыбаться и плакать и с таким жадным любопытством смотреть на окружающий мир. Небытие поглотит его и останется лишь глухая невыносимая пустота. Мастону захотелось провести рукой по лицу, словно чтобы стереть эти мысли, всё это какое-то временное помрачнение ума, сказал он себе и решил что просто придумал эти переживания, ничего похожего не было, а то что он слегка испугался за Элен вполне естественно и понятно. Чтобы она не думала о нем, он еще не превратился окончательно в абсолютно равнодушное чудовище и способен на какую-то толику человеческого сопереживания.
А Элен размышляла о том чтобы могло произойти, если бы она и Кит наткнулись на такого мироеда, когда только покинули корабль. Ни он ни она не знали бы что это такое и она точно также подошла бы к шару и попыталась бы до него дотронуться. Или Кит всеми своими сенсорами и датчиками сумел бы увидеть насколько мироед опасен и не подпустил бы её к нему? Ей стало тревожно и зябко на душе от того что она не знает ответа. Она поняла, что поспешила заявить судье, что на этой планете нет ничего что может угрожать её псу. Она заволновалась за Кита. Что если он не увидит в мироеде угрозы и приблизится к нему. А ведь наверно по ночам мироеды вообще неразличимы. Затем она снова вспомнила как стояла перед странной колеблющейся поверхностью и протягивала к ней руку. И ей стало еще больше не по себе. Элен никогда не задумывалась над собственной смертностью. Собственная смерть казалась ей настолько безмерно далекой, что представлялась практически несуществующей и невозможной. Её никогда не покидало ощущение что у неё в запасе целая вечность. И вдруг оказалось что смерть прошла рядом с ней и разминулись они всего на каких-то сантиметров 30. Но потрясение от осознания этого факта было очень кратковременным. Уже через пару минут Элен ощутила что-то вроде тщеславия и гордости за саму себя. Она как папа или Джулиан Брэд смотрела в лицо смерти, была на волосок от неё и ничуть не испугалась, превозмогла её. Конечно тогда она ничего не знала об угрозе исходящей от шара, но сейчас ей казалось что даже если бы и знала, то всё равно не испугалась бы. Правда еще оставался немного неловкий момент, ведь получается судья всё же спас её и она должна быть ему благодарна. Но Элен тут же поняла что это не так. Судья спасал свой билет к богатой жизни и только. И значит это ничего не меняет, ничего.
Она снова посмотрела на судью и вдруг спросила:
– Скажите, а почему вы всё-таки согласились рассказать мне историю Галкута?
Мастон Лург смерил её взглядом.
– Ну естественно для того чтобы предстать перед тобой в более выгодном свете, – ответил он с сарказмом.
– Вам так важно что я о вас думаю?
"Нет, совсем не важно", тут же хотел сказать он, но вовремя спохватился. Она увидит что я лгу, почти испуганно подумал он. А потом удивился: "Но разве это ложь?".
– Нам пора ехать, – сказал он и направился к карете.
103.
Цыс давно уже хотел заиметь свой дом. Ему до смерти надоело жить в трактирах, постоялых дворах, доходных домах, съемных комнатках, ютится у каких-то знакомых на кровати за занавеской, ночевать в застиранных до дыр постелях добрых ласковых шлюх, обитать в вонючих подвалах притонов и ночлежек, обретаться в тесных жилищах случайных женщин, которые на что-то надеялись рядом с ним. Последний вариант казался ему особенно утомительным. Приходилось не только вести глупые, пошлые разговоры со своей очередной любовницей, но и вдыхать специфический запах её комнаты. Цысу казалось, что жилище любой одинокой, но еще не старой и вполне еще подходящей для плотской утехи женщины всегда имеет один и тот же странный устойчивый аромат. Он не мог точно сказать из чего складывается этот аромат. Но ему представлялось что этот тягучий липкий сладковатый влажный запах есть квинтэссенция самого женского естества. В нем смешался и тёплый животный запах её тела, из подмышек и паха, и приторный запах её дешевых цветочных духов, и затхлый запах её многочисленных многослойных одеяний и пряные запахи готовки и жалких благовоний, а еще, хоть Цыс и понимал что это уже чистой воды фантазия, некий прокисший запах страха и отчаянья перед одиночеством и надвигающейся старостью. В общем ему всегда хотелось бесконечно проветривать убогие будуары всех своих любовниц. Отказаться от женщин полностью он не мог, ибо признавал что в них есть свои приятности, считал что это необходимо для его мужского здоровья, а кроме того они по крайней мере на время избавляли его от нудных бытовых забот.
Но так или иначе, всё это бездомье порядком изматывало его и он мечтал о собственном пристанище. Цыс понимал, что с учетом рода его занятий ему лучше не иметь постоянного места обитания, но дом, который он искал таковым и не рассматривался. Тот маленький симпатичный особнячок, в окружение садов и прудов, место, где он тихо и покойно проведет остаток своей жизни еще далеко впереди. Это будет после его «магнум опуса», великого куша, который обеспечит его раз и навсегда. У него уже было несколько вариантов для этого «опуса», но он считал что еще не готов к этому, тут следовало всё тщательнейшим образом взвесить и рассчитать, а главное приготовить грамотные и надежные пути отхода. Нет, сейчас ему нужен был дом лишь на время, жилище, которое он легко покинет, как только прижмет. Но тем не менее это жилище должно быть комфортным, уединенным и принадлежать только ему.
Конечно же Цыс не собирался покупать дом. Подобное представлялось ему противоестественным. Он собирался просто забрать его себе. И составив список требований к своему будущему жилищу, он разъезжал по окрестностям Аканурана в поисках желаемого. От идеи заполучить дом или квартиру в самой столице он сразу же отказался. Здесь всё было слишком скученно, тесно, всё у всех на виду и исчезновение прежних хозяев вряд ли пройдет абсолютно незамеченным. Тем более Цыс самым сентиментальным образом любил природу. Восходы, закаты, плеск воды, шелест ветра, щебетание птиц и обожал сидеть с сигарой и мечтательно созерцать какой-нибудь живописный вид. Но главное ему нужен дом, из которого он в любой момент может уйти на все четыре стороны, в городе такое реализовать затруднительно.
Поиском дома он занимался почти несколько месяцев, подходя к этому процессу весьма придирчиво и взыскательно. Во-первых, его будущее жилище должно было понравиться ему внешне. Он не собирался поселяться в какой-нибудь кривой убогой хибаре или обшарпанном разваливающемся домишке. Во-вторых, место должно быть тихим и уединенным, с обязательным близким источником воды, какой-нибудь отдельно стоящий хутор или маленькая забытая ферма. Подальше от любых проезжих дорог и по возможности не слишком приметное ни с какой стороны. Правда это создавало проблему и для него, он сам мог проехать мимо дома мечты, просто не увидев его за деревьями или холмами. Ну и в третьих, чтобы количество проживающих в доме не превышало примерно пяти человек. Цыс относился вполне спокойно к массовым, если того требовали обстоятельства, смертоубийствам. Но понимал, что это довольно затруднительно, хлопотно и сложно гарантировать успех предприятия, то есть смерть каждого живущего в доме. Если хоть один избежит этой участи, то пиши пропало, из дома надо будет срочно уносить ноги, ибо выживший конечно же поднимет на уши всю округу, приведет соседей, стражников, судейских, каких-нибудь не в меру активных доброхотов с вилами и батогами и на Цыса устроят настоящую охоту. Этого ни в коем случае нельзя допускать. Цыс не намерен был покидать Акануран и его окрестности, так как все его варианты "магнум опус" так или иначе были связаны со столицей. И лучше уж по-прежнему оставаться бездомным, чем так изгадить всё дело, что придется убираться не только из города, но и из страны.
Цыс не спешил. Цыс вообще не любил торопливость, суету и искренне презирал куда-то бегущих или быстро сбивчиво разговаривающих людей. На спокойной низкорослой серой кирмианской лошадке он, в свободное от основных занятий время, катался по окрестностям столицы, присматриваясь к бесчисленным селениям, хуторам, фермам, хозяйствам, мельницам и т. п. Придерживался он в основном северной и западной части столичного округа. На юг он не стремился, ибо ему совершенно не хотелось жить "за рекой" и каждый божий день переправляться на пароме через полтора километра синих вод Маи. А на востоке люди селились мало, так как считалось, что по разным причинам места там "не хорошие". Во-первых, где-то там находились так называемые "Норы", практически бесконечная сеть катакомб, в которых обитали жестокие черные лоя, по слухам творившие жуткие вещи. Сами эти катакомбы якобы располагались на месте то ли древнего захоронения, то ли древнего города из каких-то темных глубин еще дочеловеческой истории. Многие не сомневались что это был город "Первых". И что или кто, кроме лоя, скрывался или покоился в этих подземельях никто точно не знал. Но страшных историй было предостаточно, по сути "норы" были первой темой городского фольклора Аканурана. И согласно народной молве в Норах можно было найти: колдунов-адаров, совершающих кровавые ритуалы; племена фагонов, дикарей-людоедов, пожиравших своих жертв живьем; жутких мозаров – непонятно как возникших гибридов омо и авров; беглых преступников всех мастей; целые колонии сумасшедших, которых, дабы не обременять себя содержанием домов умалишенных, королевские власти загоняли в подземелье и замуровывали за ними вход; чудовищных гакори – служителей безумного культа, практикующих поедание мертвечины и медитацию на трупах; "детей Орикса" – странных белесых существ, напоминающих маленьких 6-7 летних детей, но только с седыми волосами и черными когтями и клыками, нападавших и убивавших любого с кем могли справиться и особенно обожающих головной и костный мозг; тулелей – омерзительных бесформенных слизняков обволакивающих любую живую тварь и растворяющую её жгучей тягучей кислотой. Ну и конечно черные лоя. Как они все там уживались было совершенно непонятно. И Цыс всегда посмеивался про себя, слушая очередную байку про Норы. Для него было очевидно, что все эти нелепые слухи скорей всего распространяют беглые висельники и разный разбойничий сброд, давно уже по достоинству оценившие теплые и надежные подземелья Нор и желавшие отвадить от посещения оных всяких праздношатающихся. Во-вторых, на востоке располагались Бальские топи. Место действительно опасное и не только из-за зыбкой, бесшумно заглатывающей любого несчастного, поверхности, но и злобных жуков-резчиков, которые за полчаса могли буквально распотрошить такое крупное животное как лошадь. В-третьих, на востоке также находился и Дервийский лес, один из Безумных лесов, разбросанных по всей Шатгалле с какой-то странной упорядоченностью. Испарения Дервийского леса в течении пары часов сводили с ума любого, превращая в совершенно непредсказуемое дикое существо, которое могло выкинуть всё что угодно. Одни лишь авры по неизвестное причине сохраняли разум среди губительного дыхания леса. Ну и в-четвертых, именно на востоке от Аканурана проходило большинство контрабандных маршрутов из Кирма в Агрон. Контрабандисты не любили случайных зевак на своих дорогах и потому не только добавляли свою долю ужасных сплетен, но и собственноручно спроваживали в мир иной любых непрошенных свидетелей.
В конце концов, как это часто бывает, всё решил случай. Как-то днем, сонно покачиваясь в седле, Цыс ехал вдоль стены леса где-то в километрах 30 на север от Аканурана. И вдруг увидел как далеко впереди, по ощущениям так прямо из самой чащи, на дорогу вывернула большая телега, запряженная двумя пушистыми массивными лошадьми. Цыс тут же свернул в лес, спрыгнул с коня, увел в чащу и взяв его за морду, затаился. Спрятавшись за деревьями, он принялся следить за дорогой. Вскоре повозка проехала мимо и Цыс внимательно оглядел возничего и его спутника. Двое белых русоволосых мужчин. Возничий лет 40-45, крепкий, широкоплечий, с бородой. Его спутник постарше, наверно уже за 50, тоже с бородой, но голова уже серебрится сединой, телосложение более дородное и массивное. Кроме того, зоркий Цыс разглядел татуировку игральных костей на виске возничего – гипариец, а также схожесть черт обоих мужчин – братья. В телеге стояли плетеные корзины с крышками, отрезы какого-то полотна и связки мехов. Ехали конечно на рынок.
Как только повозка исчезла из поля зрения, Цыс вышел на дорогу и нашел место, откуда она выехала. Там, под пологом листвы и в окружении кустарниковых деревцев находилась совсем неприметная снаружи просека. Цыс почувствовал удачу. Он осторожно углубился в лес, ведя коня в поводу. И примерно через полкилометра вышел на открытое пространство и увидел впереди, немного на возвышении, симпатичный зеленый дом с красной черепичной крышей в окружении высокого палисада. Сердце Цыса забилось сильнее. Дом действительно ему понравился. Крепкий, добротный, из цельных бревен и обшитый досками, одноэтажный, но с высокой покатой крышей, под которой конечно располагалось удобное мансардное помещение. За домом, метрах в ста, вверх взметнулась скальная гряда, слева и справа к палисаду почти вплотную подступал лес. На пространстве двора располагалось несколько аккуратных хозяйственных построек, судя по всему хлев, сарай и то, что с трубой, видимо, баня. Прячась за деревьями, Цыс всё с большим восторгом оглядывался по сторонам. Здесь было необычайно живописно, уютно и тихо. У него даже мелькнула мысль, что он совсем не против чтобы и его последний дом располагался в таком же дивном, уединенном, закрытом от ветров и посторонних взглядов, месте. На крыльцо дома вышла женщина в синем платье и Цыс затаился, скрывшись за деревом. Женщина спустилась во двор, весело улыбаясь, поговорила с кем-то невидимым, возможно собакой, обошла дом и исчезла из виду.
Цыс еще несколько часов продолжал свои наблюдения, кружа по окрестностям и приближаясь к дому то с одной стороны, то с другой. В конце концов он решил что узнал достаточно. За домом находился каменный основательный колодец с поворотным подъемником и большой огород, доходящий почти до скалы. Из обитателей, кроме женщины в синем, несколько раз появлялась еще стройная бойкая девушка лет 15-16. Цыс также предположил наличие маленьких детей или возможно младенцев, ему почему-то казалось что в таком замечательном месте должна жить многодетная семья. О том что их всех придется убить он пока старался не думать. Но в тоже время он твердо решил заполучить этот дом и не отступать от этого, даже если домочадцев окажется больше пяти. Никаких признаков малых детей после многочасовой слежки он так и не обнаружил. Зато во дворе действительно имелся здоровенный, лохматый, пепельного цвета толстый пес с висячими ушами. Пес мало двигался и вообще производил впечатление довольного ленивого существа. Он явно пару раз то ли услышал как Цыс ходит по лесу, то ли учуял его, но лаять не стал, а лишь глухо заворчал, глядя в сторону незнакомца. Никого из хозяек пса поблизости не было и это ворчание прошло незамеченным. На фронтоне дома над дверью Цыс углядел лежащую на боку синюю восьмерку – знак бесконечности, один из главных символом гипарийцев
Цыс уехал в город. По дороге он размышлял кем же ему представиться по прибытии в дом. Подумав и так и эдак, он решил что вполне может выдать себя за странствующего проповедника великой богини Гипа. Это казалось ему весьма умным ходом. Гипарийцы всегда с большим радушием и теплотой относились к своим собратьям по вере. И весьма сдержанно к представителям всех других религий, ибо были глубоко убеждены что те живут во лжи, иллюзиях, ханжестве и лицемерии. Гипа, не обещавшая никому на свете никаких благ, вознаграждений и бенефиций за какую угодно праведную жизнь и сколь угодно ревностное служение лично ей, была, по мнению гипарийцев, единственной кто относился к людям честно и прямодушно, благородно и искренне. Своих последователей она учила тому, что у них за левым плечом стоит смерть и всем правит случай. Нет никакого рая и ада, нет правильной и неправильной жизни, все ритуалы, обряды, таинства, священнодействия бесполезны и служат лишь помрачнению ума, есть только дорога к недостижимому горизонту, вечный путь нескончаемых изменений, есть только выбор и последствия, игра случая, уровни вероятностей и хаос взаимодействий. Естественно при таком подходе, служители других конфессий с редкостным для них единодушием объявляли учение гипарийцев чудовищной и опасной ересью, подталкивающей человека к вседозволенности, распущенности и безответственности. Ибо в отсутствии нравственных ориентиров, устойчивых идеалов поведения, непреложных законов воздаяния человек превращался, по их мнению, в хищное животное, управляемое лишь своими низменными и эгоистичными побуждениями. Некоторые из самых непримиримых противников гипаризма даже призывали к физическому искоренению и истреблению этой жуткой ереси. Но эти призывы по большой части уходили в некуда, ибо что в Агроне, что в Сайтоне, переживших тяжелейшую эпоху опустошительных кровавых религиозных войн, люди на всех уровнях социальной иерархии, от монарха до последнего нищего, казалось раз и навсегда обрели стойкое отвращение к любым формам религиозной нетерпимости. И хотя конечно местные конфликты и склоки на этой почве порой случались, в целом в обоих королевствах подавляющее большинство населения относилось очень спокойно к тому что кто-то рядом, может быть ближайшие соседи, верят в другого бога, исповедуют иные ценности и нормы поведения. Цыс относился ко всему этому еще более равнодушно. Себя он считал абсолютным безбожником и всегда посмеивался над всеми этими лживыми ханжами-священнослужителями и особенно над их бездумной раболепной паствой, не способной ни к какому критическому мышлению. Большинство религиозных постулатов практически любого учения, по его мнению, просто противоречили здравому смыслу. А особенно его забавлял факт того что на свете существует такое огромное количество разных богов, богинь, учений, религий, священных текстов и все они кем-то считаются истинными и единственно верными. По разумению Цыса одного этого факта было достаточно чтобы понять насколько всё это лживо, надуманно и нелепо. Но вот к гипаизму он относился с некоторой симпатией. Ему импонировала глубинная вера гипарийцев в то что миром управляет безжалостный и непредсказуемый хаос случайностей, которому наплевать вообще на всё. Также ему нравилась мысль что смерть каждого человека всю жизнь стоит у него за левым плечом и никто не знает когда она положит свою холодную ладонь ему на плечо и скажет что время истекло. А после смерти ничего нет, человек пропадает, его личность и память навсегда исчезают развеиваемые ледяными ветрами Вселенной, он обращается в облако звездной пыли, которое вплетается в легендарный громадный плащ-шлейф Гипы, из которого она творит новые миры и вообще всё что угодно.