94.
Мастон Лург испытывал странную смесь ощущений: облегчение, удовлетворение и тревогу. Он получил что хотел, он освободился, королевское правосудие для каравана "Теврон" исполнено, но тайное знание решившее все его проблемы было приобретено таким непривычным способом, что отчасти пугало его. Мелинора он подозревал бы в последнюю очередь, а тут щелчок пальцами и совершенно точно известно что убийца старый купец. У судьи было ощущение какой-то магической власти над этим человеком и где-то в глубине души присутствовал маленький иррациональный страх, что за эту власть придется однажды расплачиваться.
"Но зачем он это сделал?", с удивлением спрашивал себя Лург. Ему казалось это каким-то нелогичным, он бы еще понял, если бы Мелинор убил бы Корию, чтобы спасти сына, но причем тут Ливар.
Судья откинулся на спинку стула и пристально поглядел на купца.
Элен, как только утихла первая радость по поводу разоблачения коварного убийцы, забеспокоилась. А что же дальше-то? В первую минуту после того как она увидела, что купец лжет, девочка с облегчением думала о том что всё, вот наконец они и покидают этот караван. Но теперь её охватили сомнения. Каким образом Лург обвинит Мелинора? Ведь у судьи нет никаких доказательств. Не станет же он рассказывать о её способностях. А тогда что он скажет караванщикам? Что на него снизошло озарение? Примут ли они его голословное заявление? Ей стало тоскливо. И она даже начала думать, что судебный произвол, то что, по её мнению, Мастон Лург творил в Туиле, сейчас бы пришелся как нельзя более кстати. Сейчас это единственный выход, заключила она. А что делать, оправдывалась она перед голосом собственной совести, если мы с судьей совершенно точно знаем кто убийца, а доказательств никаких нет. Впрочем, голос совести был довольно слаб и апатичен и вещал скорее чисто автоматически чем по велению души.
Ей действительно очень хотелось уехать отсюда и вообще чтобы прекратились эти скитания. Она уже смирилась с тем что вместо того чтобы приближаться к отцу, который согласно переданным им координатам находился на западном краю континента, она постоянно удаляется от него. Но теперь она убедилась и поверила, что одной ей на Каунаме не выжить. А потому она должна непременно воссоединиться с Китом, который, как она была абсолютно уверена, уже идет по её следу и в конце концов конечно найдет её и освободит. Но всё будет гораздо проще, полагала девочка, и для неё и для робота, если она, вместо того чтобы постоянно перемещаться по неизвестной стране, будет спокойно сидеть в Акануране в доме этого верховного претора. Впрочем, она не позволяла себе слишком много думать о том что происходит и чем всё это может закончиться. Поскольку как только она начинала погружаться в размышления о том что натворила и к чему это может привести, страх и отчаянье сжимали ей горло. Отец среди врагов и что там с ним может случиться совершенно неизвестно. А она, без полицейского истребителя, без Кита, затерянная на безбрежных просторах Шатгаллы уже ни в силах ему чем-нибудь помочь. Мало того, ей самой теперь нужна помощь, но ведь никто во всей Вселенной не знает где она и что с ней. В глубине души она правда крепко надеялась на те сообщения, что отправила Александре Уэйлер и дедушке. Рано или поздно сообщения достигнут адресатов. И тогда конечно мисс Уэйлер и мистер Атинховский, зная имя планеты и последние координаты отца на ней, бросятся на помощь Валентину Акари. И обязательно спасут его или отец сам сумеет как-нибудь избавиться от "враждебного окружения". Но тогда он узнает что его неразумная дочь исчезла, пропала в бескрайних просторах чужого враждебного мира. Впрочем, это уже мало волновало её. Она не сомневалась, что отец найдет её. В конце концов он просто свяжется с Китом, а тот уже будет с ней или где-то недалеко, идя по следу. Да, ей конечно страшно влетит за всё, но это пустяки. Главное что бы папа был спасён, чтобы он был жив и в безопасности. Остальное не важно. А то что её ждет наказание, (возможно даже у неё навсегда отберут Кита), то ведь она хотела как лучше, что ей еще оставалось, если полицейские, папины друзья и коллеги, были скомпрометированы, а тётя Саша и дедушка находились вне досягаемости. В общем она старалась не думать об этом. Как говорил дядя Вася, нельзя много думать о проблемах, это плохо влияет на пищеварение.
– В чем дело? – Хмуро спросил Мелинор, озадаченный испытующим взглядом судьи.
– Вы напрасно не покинули караван сразу же после того как вы убили Ливара. Для вас это был единственный путь отсрочить возмездие. А теперь вас повесят. Сегодня вечером.
На деревянном жестком лице купца, казавшимся не способным уже к отражению каких-либо эмоций, явственно проступило удивление. С не меньшим изумлением глядел на судью и Зузон.
– О чем это вы вообще? – Хрипло проговорил Мелинор.
– Перестаньте, – брезгливо произнес судья. – Это жалкое кривляние вам не к лицу. Вы совершили тяжкое преступление, так имейте мужество достойно принять последствия вашего поступка.
– Я никого не убивал.
– Убивали. Суду всё известно. Вы холодно и цинично зарезали человека, угрожавшего вашему сыну. Зарезали кинжалом, который ваш сын передал своей любовнице, желая навести подозрение на неё. Но предполагая что одного кинжала будет недостаточно, вы заставили Марану оговорить её. Вы действовали расчётливо и предумышленно, что только усугубляет тяжесть вашей вины.
– Вы бредете, господин инрэ, – мрачно сказал Мелинор. – Палата никогда не утвердит этот приговор. Всё это просто ваши измышления.
Судья усмехнулся.
– Вы ошибаетесь, господин Мелинор. У меня вообще складывается впечатление, что несмотря на все ваши капиталы, вы не слишком умный человек. Или возможно вас губит ваша самоуверенность. Мне не нужно никакое утверждение, ибо здесь и сейчас Палата это я. Возможно вы этого не знаете, но судья, который призван требованием "королевского правосудия", обладает особыми полномочиями. Это там, в городе, на официальном слушании приговор вам выносится триумвиратом Судебной Палаты, городских властей и духовенства. И кроме того, если средства вам позволяют, вы можете нанять адвоката, который, расписывая ваши достоинства и разоблачая несостоятельность обвинения, будет взывать к общественности и оказывать давление на суд. Но здесь всё в моих руках, я последняя инстанция правосудия здесь и мой приговор единственный и окончательный. Моих полномочий вполне достаточно чтобы немедленно отправить вас на виселицу, если я уверен что убийца вы. И все мои действия Палата заранее одобряет и утверждает. Ибо я заслужил это своей должностью, опытом и безукоризненным исполнением обязанностей. Вы будете повешены сегодня на закате. Все судебные протоколы, моя резолюция и мои пояснения будут переданы в канцелярию Судебной Палаты, где это дело будет соответствующим образом зарегистрировано и помещено в архив. Ваши ближайшие родственники, например ваш сын, могут потребовать пересмотра дела в течение следующих 10 лет, дабы попробовать оправдать ваше имя. Но, поверьте, никто в Палате не усомнится в резолюции королевского городского судьи. И ваш сын только напрасно потратит время и деньги. И это будет тем более бесполезная и ненужная затея, поскольку и вы и я знаем, что это вы убили этого человека.
Мелинор подавленно молчал. Он определенно не был готов к такому повороту событий.
Элен растерянно взирала на сумрачную тяжелую ауру пожилого мужчины. Она никак не ожидала, что его казнят, да еще и столь поспешно. И при мысли о том что жизнь этого человека оборвется буквально по одному её знаку, ей стало не по себе. Нет, она нисколько не сомневалась что убийца он, но всё же его мотивы были ей не совсем ясны. Если Ливар действительно угрожал убить его сына, или по крайней мере Мелинор так думал, то получалось что он защищал своего ребенка. Для Элен это было практически полным оправданием. Она робко поглядела на судью. Она понимала, что не посмеет просить его изменить приговор, усложняя его, а заодно и своё положение, но у неё оставалась слабая надежда, что он блефует, пытаясь напугать купца.
– И вы напрасно считаете, что суд не имеет никаких доказательств, – уверенно продолжал Мастон Лург. – Во-первых, господин Марана рассказал как после убийства вы убеждали его солгать суду и оговорить госпожу Корию, что, согласитесь, уже само по себе наводит на размышление. Во-вторых, на месте убийства обнаружены пара довольно четких отпечатков от тяжелого сапога с окованным каблуком и носком и рисунком на подошве в виде колеса с восемью спицами, клеймом обувной гильдии с Колесной улицы. – Судья указал на сапоги купца. – И, насколько я вижу, эти отпечатки полностью совпадают с тем что у вас на ногах. Позже я проведу официальное сравнение и составлю протокол. В третьих, на теле убитого обнаружен черно-седой волос, который совершенно идентичен вашим волосам, господин Мелинор. В-четвертых, вас видели около места преступления в ночь убийства. Как видите вчерашний день и сегодняшняя ночь не прошли для нас даром, суду удалось установить практически все детали происшедшего. Кроме того сегодня я прикажу провести тщательный обыск в ваших фургонах и палатках и допрошу всю вашу челядь. Возможно мы найдем испачканную кровью одежду, а ваши люди, я уверен, сознаются, что в ночь убийства вы отсутствовали. Впрочем, всё это уже не важно, в любом случае я больше не сомневаюсь, что убийца вы и ваш приговор – смерть.
В шатре на несколько секунд повисла тишина. Судья строго и серьезно смотрел на приговоренного.
– Сейчас я приглашу сюда господина Эркхарта и господина Шайто, чтобы объявить им результаты расследования, – сказал Лург, не сводя глаз с купца. – Также я прикажу одеть на вас кандалы и поместить под стражу. Если в караване есть священник вашего вероисповедания, вы можете поговорить с ним. Также я разрешаю вам встречу с сыном и с нотариусом, если вы того желаете. Как уже было мной объявлено выше, вечером, как только зайдет солнце вы будете повешены.
Зузон дописал последнее слово и с любопытством поглядел на купца. Мелинор, сгорбившийся и поникший, окаменевшим взглядом смотрел куда-то вниз.
– Не надо, – сказал он.
– Что не надо? – Спросил судья.
– Не надо обыска и допроса моих людей.
– Это мне решать.
– Я скажу как всё было.
– То есть вы хотите сделать признание? – Уточнил Мастон Лург и сделал резкий жест, призывая Зузона вернуться к протоколу, а не сидеть, раскрыв рот и жадно хватая каждое слово купца. – Вы хотите рассказать о том как убили человека?
– Человека! – С презрением воскликнул Мелинор. – Эта лупоглазая гнида никогда не была человеком. После того как Марана рассказал мне о чем говорили Кория и Ливар, я места себе не находил. Меня полночи трясло от ярости. Я конечно и раньше подозревал, что эта грудастая шлёндра та еще стерва. Но всё же и представить не мог, что она окажется такой паскудой. Проклятая жадная паучиха, пожирающая своих мужчин и жиреющая на их трупах. – Пожилой торговец потер грудь, словно у него заболело сердце. – Но Господь мне свидетель не поднял я на неё руки и даже слово ей не сказал. Попытался вразумить сына. Но куда там, – он скорчил гримасу горечи и презрения. – Мальчишка. Он же только её грудь, бедра и белую кожу видит. А ко всему другому словно слепой. Запах её вдохнет и хоть караул кричи, последнего ума лишался. Бежит как кобель за сучкой. Чтоб ей пусто было. Чтоб её черти на том свете на вертеле…
– Господин Мелинор, прошу вас, – громко воззвал судья и взглядом указал на девочку.
Купец отрешенно поглядел на ребенка, словно не понимая что судья от него хочет, но продолжил чуть более спокойно:
– Не слушал меня Радвиг. Ангела в ней видел, лилею небесную. Говорил, что любит. И сколько я не талдычил ему, что от любой женщины до ангела небесного два года будешь идти, а и сотую часть пути не пройдешь, всё без толку. Да будь даже она обычной женщиной, а не душегубкой и злыдней, черной вдовою, мужей изводившей, то ведь и все равно же торговка. Уж мне ли не знать какие они. Обманом дышит, с наживой спит. Какой уж там ангел! А через несколько дней гляжу он ей мой подарок на двадцатилетие отдает. 36 золотых стоил. Как от сердца кусок оторвал, а он ей, сучке этой жадной. Ведь вот зачем бабе кинжал, я бы понял еще кольцо там какое, браслет или хрень которую они себе на уши вешают, а кинжал то зачем. Ясное дело, камни увидела и захотела. А Радвиг как околдованный всё что хочешь ей отдаст. Но и тогда не стал я ничего делать, а решил для начала с этим Ливаром поговорить. Разузнать об этой Кории получше, а заодно и этого малого припугнуть, чтоб у него всякое желание отбить помогать этой злыдне моего сына со свету изживать. Чем хотите, господин инрэ, поклянусь что не хотел я его убивать. И в мыслях того не было. Поговорить лишь хотел, сказать ему, мол, с Радвигом что случится, всех капиталов не пожалею, "Черный ветер" призову, бандитов акануранских найму, авров-охотников, черных лоя, да хоть самому дьяволу душу свою заложу, но головы убийц сына заполучу. Да не получилось у нас разговора. Гнать он меня начал, издеваться. Ну и не выдержал я, схватил его за грудки. А он за нож. И напрасно, господин инрэ, говорите вы что всё я рассчитал и размыслил заранее. Не увидел я в темноте, что это за клинок у него в руке, не до этого мне было. Он на меня прыгнул, я его за руки схватил. Он парень дюжий, не зря в "Бонре" служит, да силой я никогда обижен не был. Гвозди полуметровые могу руками забить и руками выдрать. В общем взяло меня бешенство и я ему его же клинок между ребер и засунул. Он тут же обмяк. Отшвырнул я эту падаль от себя и ушел. Во и всё. А уж потом как прослышал, что Эркхарт судью королевского призвать хочет, нашел я Марану и велел ему сказать, что Корию видел и слышал как она с Ливаром сговаривалась Радвига убить. Пусть и не говорила она этого, да всё ведь к тому шло.
Мелинор замолчал и вздохнул. Его мрачное лицо словно слегка просветлело. Видимо после признания ему стало легче на душе.
Элен поднялась со своего места. Мастон Лург тут же посмотрел на неё. Девочка демонстративно взяла карандаш правой рукой, показывая что всё что поведал купец правда, и подошла к судье. Положив карандаш ему на стол, она невинно спросила:
– Дядя, можно я пойду погуляю вокруг шатра?
Мастон Лург с тревогой вгляделся в неё, пытаясь понять что она задумала. От своей "племянницы" он уже ожидал чего угодно.
– Я буду здесь рядом, обещаю. Просто воздухом подышу.
Лург нехотя кивнул и девочка быстро вышла наружу.
Ей действительно хотелось на свежий воздух, к солнечному свету. Сумрак и духота шатра, а также вся эта игра в вопросы и ответы порядком утомили её.
Снаружи и правда было очень хорошо. В утреннем ясном небе поднималось громадное красное светило, окутывая миря мягким ласковым светом. И снова Элен подумала о том что Каунама очень приятная планета. Возле входа в капитанский шатер на лавочках и бревнышках вольготно расположились те самые четверо головорезов, которые были выделены в услужение судье. Девочка храбро приблизилась к ним.
– Доброе утро, господа, – поприветствовала она их.
Мужчины, несколько смущенные, переглядывались, не совсем уверенные как им следует отвечать. Наконец самый старый из них, с практически полностью седой головой, ответил:
– Храни вас бог, маленькая сэви.
– Не подскажете где я могу найти Галкута?
– Кого? – Не понял седой.
– Да это тот долговязый дрыщ, которого вчера ухайдохали Дюроны, – весело объяснил один из его товарищей.
Элен строго посмотрела на него и веселый товарищ седого немного сник.
– Да его, слугу моего дяди, – подтвердила она.
– Он вроде возле столовой, – ответил седой и, увидев непонимающий взгляд девочки, кивнул "веселому товарищу": – Эй, Иско, отведи сэви.
Они прошли через лабиринт шатров, палаток, навесов и прочее и Элен увидела на большой поляне некое временное сооружение из дощатой крыши на столбах, длинных столов и скамеек. Здесь бесплатно кормили многочисленных работников каравана и за деньги всех остальных. Время основного завтрака уже прошло и народу здесь было немного.
Элен тут же увидела сидящего на чурке в стороне от всех Галкута. Она поглядела на Иско и сказала:
– Спасибо, вы можете идти.
Мужчина некоторое время помялся, переступая с ноги на ногу, не уверенный как будет правильно поступить и может ли он оставить девочку одну, а затем пожал плечами и ушел.
Элен прошла немного вперед, заходя к Галкуту сбоку, и остановилась. Она подумала о том, что слуга судьи выглядит очень жалким. Скрюченный, поникший, осунувшийся, худой, он сидел вдалеке от всех, всеми покинутый, всеми забытый, никому ненужный, убогий и одинокий. Казалось он бесконечно далек от всех этих маленьких веселых компаний, сидевших под обширным навесом "столовой". Надвинув на глаза свою широкую шляпу, словно прячась, он сидел, недвижный и задумчивый, уставившись куда-то в стену темно-багрового леса, возвышающегося за лугом метрах в 300 от него. Жалость захлестнула девочку и в глазах защипало от слез. У этого жестокого уставшего человека не осталось ни одной причины для существования. Кровь обагрившая его руки в прошлом уничтожила и его будущее. Он потерял всё кроме жизни и теперь влачит бессмысленное существование и во всей Вселенной нет ни одной человеческой души, которая вспомнила бы о нем, для которой он имел бы какое-то значения или которая имела бы значения для него. Ему совершенно не для кого и не для чего жить. Страшная пустыня окружает его и он задыхается и может быть даже кричит в этой пустыне, но никто его не слышит, никто не придет к нему на помощь. Жалкий и согбенный, сидит он на обочине, спиной ко всем, ибо никто не хочет с ним разговаривать или впустить в свою компанию. Так это всё представлялось Элен. И ей очень захотелось подбежать к нему и как-то утешить его. Она попыталась вразумить себя, убедить что она всё это выдумала, напомнить себе о том как подло и жестоко он с ней обращался. Но ничего не помогало. Её маленькое женское сердце билось быстро и горячо, призывая её немедленно утешить и ободрить этого потерянного одинокого человека. Очень осторожно, словно с опаской, она приблизилась к Галкуту. Тот, наконец заметив её краем глаза, непроизвольно вздрогнул, выхваченный из своего созерцательного состояния, и повернулся к ней. Но еще сильнее вздрогнула она, когда увидела вблизи жуткие следы вчерашних побоев на его лице. Он был настолько изуродован, что его с трудом можно было узнать. Рассечённый нос, заплывшие глаза, разбитые губы, багровые опухшие кровоподтеки с желто-синюшными переливами буквально заставили Элен онеметь. Кроме того его правое предплечье было замотано какими-то тряпками и напоминало толстую конечность некоего насекомого. Девочка почувствовала как из глаз потекли слезы, ей до того было жалко этого человека, что она с трудом сдерживала себя чтобы не обнять его. И это было немыслимо, обнять этого убийцу и садиста?
Галкут улыбнулся, насколько мог. И эта улыбка, разверзшаяся как рана и словно бы перекосившая избитое, искалеченное лицо, показалась девочке невероятно жалкой и страшной. Осознав что эта улыбка пугает ребенка еще больше, чем весь его вид, Галкут перестал улыбаться.
– Прошу прощения, госпожа Элен, если я испугал вас, – проговорил он не слишком внятно.
Девочка еще острее чем раньше испытала чувство вины. Если бы она не полезла столь самоуверенно и глупо отнимать у нахальных мальчишек дешевую куклу, то ничего бы не произошло. Она могла найти десяток других способов успокоить маленькую Иви и вернуть ей хорошее настроение. Но нет, она решила что запросто разберется с какими-то малолетними хулиганами.
– Очень больно? – Спросила она и опустила взгляд, не в силах видеть два сливоподобных мешка с прорезями вместо привычных тускло-голубых холодных глаз.
– Совсем не больно, – соврал Галкут и Элен не нужно даже было глядеть на его ауру, чтобы понять что он лжет.
Ей очень хотелось сказать ему что-нибудь в утешение, но она не могла заставить себя. Ей было стыдно. И за то что она причина его побоев, и за то что испытывает желание обнять человека, который убийца, садист и сообщник похитителя детей.
Галкут, видя что девочка смущена и подавлена и смутно догадываясь из-за чего, попытался как-то разрядить обстановку.
– Вы не знаете, сэви, долго нам еще здесь быть?
– Нет-нет, – с облегчением сказала девочка. – Судья уже нашел убийцу и скоро мы уезжаем.
Для Галкута её словно бы даже радость от того что они уезжают прозвучала несколько странно. Как будто девочка, которую силой везли на продажу к верховному претору, теперь сама стремилась к этому. Но он не стал ни о чем спрашивать Элен, опасаясь вызвать её прежние ненависть и презрение к себе. И это было ему вдвойне удивительно. Неужели он начал придавать какое-то значение тому как эта девочка относится к нему?
Элен вдруг решительно приблизилась к слуге судьи и коснулась его левой руки.
– Спасибо тебе, – тихо сказала она.
– За что?
– За то что оберегал меня, – еще тише пробормотала она.
Галкут снова улыбнулся сквозь боль.
– Для меня было честью сражаться рядом с вами, сэви, – сказал он.
Элен подняла на него глаза и не сдержавшись, улыбнулась в ответ.