Сказы Капкыдадыча

ОХОТНИК ЗА

ПРИЗРАКАМИ

Слесарю-сантехнику Васе Мягонькому впритык к ноябрьским праздникам сильно не повезло – к нему прямо на рабочем месте пристало привидение. Причём оно недвусмысленно склоняло Васю к сожительству, за что сулило каких-то непонятных благ. Привидение было явно женского обличия, но сквозь довольно стройную фигуру просвечивали трубы полузатопленного канализационными водами подвала. Это в сантехнике вызывало странные ощущения.

Вася прекратил мучить проржавевший болт крепежа и принялся размышлять вслух:

– Ах ты… – он бросил осторожный взгляд на колыхающийся в метре от него женский силуэт и пресёк сорвавшийся было с языка матерок, – Ёж твою клёш! Вроде бы я со вторника не прикладывался, а надо ж, какая манифестация случилась, ядрёна-корень.

Васе тут же вспомнилась недобрая молва среди товарищей по работе о его склонности к странной для слесаря причуде – он сильно увлекался запоминанием заковыристых словечек, типа: демонстрация, престидижитация, мастурбация или что-то в этом роде. И любил Вася употребить какое-нибудь эдакое изречение посреди застолья, когда все уже упились и не вязали лыка.

Ни один ладно сложенный многоэтажный мат не вызывал столь бурной реакции со стороны братьев по трубному делу. Пару раз опешившие сантехники Васю за это били, а потом плюнули, только вздрагивали и заливали огорчение за его чудачества доброй порцией водки.

– Ну, ёксель-моксель! Ведь скажешь про такое, поди с работы попрут, или, чего доброго, на принудиловку направят.

Вася смурно глянул на упорно дефилирующее поблизости привидение и смачно сплюнул.

– Что б тебя…

Он было вернулся к работе, но привидение начало приставать настойчивей. Тогда Вася ухватился за увесистый гаечный ключ и размахнулся.

– Уйди от греха, заморочка! Не то прибью ненароком.

Однако ключ прошёл сквозь привидение, зацепив паровую трубу. Васе пребольно отшибло ладонь. Он скорчился и натужно зашипел:

– Как же ты сношаться собралась, нежить подвальная, ежели у тя плоти нету? У-у-у…

– Не твоя забота, родимый, ты главное соглашайся, – прошелестел мертвенный голос.

Вася от ужаса вскрикнул, и опрометью выбежал из подвала. По пути домой он купил пол-литровку и сразу её оприходовал. Когда в бутылке оставалось меньше половины, он спохватился. Ведь жена, если застанет его пьяным, ни в жизнь не поверит рассказу.

С досады он прикончил бутылку, но до прихода супружницы начал в квартире приборку.

Жена пришла под вечер и сразу подозрительно огляделась.

– Чё эт ты? Никак опять зенки залил, горе луковое?

Вася робко топтался на пороге кухни.

– Люсь, ты только не волнуйся, я это со страху… Со мной тут приключилась оказия, етти её мать.

Люся нахмурила лоб.

– Чё опять?

Вася махнул рукой в сторону окна и горячо заговорил:

– Представляшь, прямо на работе… Был как стёклышко! Поверишь, ни граммулечки со вторника. А тут… привидение!

Люся всплеснула руками и, бухнувшись на табурет, заголосила:

– Господи, боже мой! Дети ж только-только в школу пошли! А этот… ирод, допился до ручки! Что ж мне, горемычной, делать-то… Ы-ы-ы…

Вася растерялся и как-то сразу протрезвел.

– Да верно тебе говорю, дура-баба! Эт я со страху банку высосал. Вон она под рукомойником стоит. Было, тебе говорю!

Люся вздохнула и покачала головой.

– И-и-иро-од! Не пойдёшь к врачу – разведусь.

Вася помрачнел.

– Дак они ж меня на принудиловку… А я, в натуре, видел. Люсь, если хочешь, пить больше не буду. Точно те говорю!

Вася оглядел окаменевшую супружницу и обречёно вздохнул.

– Эх, ирригация, етти её в корень! Не жизнь, а малина.

На следующий день Люся отпросилась с работы и решительно настояла на визите в наркологический диспансер.

Лысенький врач коротко расспросил Васю о происшествии и прописал какие-то таблетки вместе с посещением его сеансов гипнотерапии.

Таблетки Вася утопил в ближайшем открытом колодце, и, скрепив сердце, двинул в злополучный подвал.

В полусумраке тихо капала вода, шуршала оторванными краями намокшая от постоянной влаги толь, спёртый воздух смердел привычным для Васи букетом гнусных запахов. Было как-то необычно спокойно, и это внушало уверенность.

“Должно быть, померещилось…”

Но как только Вася взял в руки оброненный накануне гаечный ключ, привидение снова выплыло из-за ржавого переплетения труб.

– Ах ты ж!..

Как он оказался в ЖЭКовской каптёрке, Вася потом вспомнить не мог. Его трясло крупной дрожью, которая никак не могла прекратиться. Тщедушный сантехник по фамилии Парфёнов долго смотрел на друга, а потом подсел поближе.

– Чё случилось, Васёк? Никак, на вымогателей напоролся?

Парфёнов не был по натуре трусом, но в последнее время, из-за происходивших в стране перетрубаций, стал одержим борьбой с “повсеместным присутствием” сионистской мафии.

– Не кани, браток, я тебя в обиду не дам. Пойдём, разбираться будем.

Он поднялся и, откинув полу спецовки, продемонстрировал Мягонькому здоровенный тесак.

– Во-от, найдутся и у нас длинные ножички на всякую чёрножопую шваль.

С трудом разомкнув рот, Вася проговорил сквозь клацанье зубов:

– По-огоди, Семёныч, не то… здесь…

Он отдышался.

– Тут вот какое дело…

Парфёнов выжидательно присел обратно, но в полной готовности сразу помчаться крушить врагов.

– Представляшь… на привидение напоролся.

Вася со слабой надеждой посмотрел в глаза Семёнычу. Тот осторожно отвёл взгляд в сторону.

– А ты эта…

Вася встрепенулся всем телом.

– Да не-е! Мы ж из-за авралов почитай со вторника по сухому! Ты ж знаешь!

Парфёнов согласно покачал головой.

– Я слышал, что мурзилка случается аж через неделю апосля запоя.

– Да ты что, Семёныч! Ну ладно вчера, а чего сегодня? Меня ж Люська к наркологу водила.

Этот аргумент погрузил Парфёнова в глубокие раздумья. Наконец он встряхнул головой и решительно поднялся.

– Лады, пойдём разбираться.

Вася оробел.

– Да ты чё, я боюсь как не знаю что.

– Ну дак струмент всё одно выручать надо.

Про брошенный в панике ящик с инструментами Вася напрочь забыл.

В подвале ничего не изменилось. Медленно переступая через полузатопленные трубы, Парфёнов шагал первым. Благополучно дойдя до распахнутого ящика с инструментами, он огляделся.

– Ну и хде привидения?

– Погоди ещё, может, объявится…

Сантехники выкурили по несколько папирос, когда Парфёнов мрачно сплюнул и процедил:

– Понятна-а…

– Чего тебе понятно, Семёныч?

– Понятна, что тут дело нечистое. Польтергейст называется. Я давеча читал.

Вася невольно передёрнул плечами.

– Чё делать-то? Ведь хоть на работу не ходи.

– Не кани, Васёк, тута спициалист нужон. Знаю я одново екстрасенса. Пойдёшь к нему, скажешься от меня. Я у него давеча мойку менял, да денег не взял. Вот и в руку, едрёнать.

“Екстрасенс” вначале долго не хотел открывать. Но, когда Вася на весь подъезд взмолился всеми святыми, двери распахнулись.

– Чего Вы орёте? Не надо привлекать излишнего внимания, проходите, проходите.

Экстрасенс как-то торопливо принялся выслушивать сбивчивый рассказ Мягонького, однако почти сразу махнул рукой, обрывая на полуслове.

– Если Вы, молодой человек, говорите, что капли в рот не брали, то сиё явление довольно просто объяснить…

Вася в нетерпении перебил хозяина.

– Вы извиняйте меня, но я человек простой, мне бы лучше помощь какую… Я заплачу.

Экстрасенс досадливо почесал кончик носа.

– Э-э… молодой человек, дело, конечно, не в оплате… Просто, понимаете, у меня приём… Я не могу отвлекаться, – он торопливо поднял руку, пресекая очередную вспышку Васиных умолений. – Но я Вам помогу… Так как случай достаточно… э-э, простой. Вы молитву Иисусову помните?

Вася наморщил лоб, тщетно припоминая что-нибудь из церковного.

– О нет-нет, не напрягайтесь, а то Вы мне весь астрал дома засорите. Вот Вам, – экстрасенс протянул Васе религиозный буклет с яркими картинками, – найдёте Иисусову молитву и, когда появится привидение, прочтёте её, осенившись три раза крёстным знамением. Самое верное средство.

Не дожидаясь дальнейших Васиных расспросов, экстрасенс вытолкал того в коридор. Повертев в руках буклет, Мягонький со вздохом обречённого двинул изгонять нечисть со своего рабочего места.

В сумерках катакомбы подвала обрели зловещую атмосферу. Громко кашлянув, Вася для верности зачитал молитву прямо у самого входа и три раза неумело перекрестился, походя вспоминая, справа налево нужно класть крест или наоборот. В ответ подвал отозвался глухим эхом.

– Н-ну, затирка вонючая… Тово!.. Держись терь!

Привидение вынырнуло сразу, как только Вася показался вблизи дальнего угла.

– Что ж ты меня покинул, человек? – Прошелестел мертвенный голос.

У Василия волосы на затылке начали медленно приподниматься в уже привычном чувстве утробного ужаса. Но мужественный сантехник, сглотнув сухую слюну, раскрыл спасительный молитвенник.

Благосклонно выслушав протяжные речитативы Мягонького, привидение подплыло практически к самому его лицу. Так, что Вася ощутил хладный сквознячок, исторгающийся от призрачной фигуры.

– Ты.. это, погоди… не замай…

Нащупав позади себя основную трубу, Вася бочком-бочком начал отступать к выходу.

– Сейчас я открою тебе сокровенную тайну, человечек. Все муки покинут тебя навек…

Вася покладисто кивал головой, всё быстрей перебирая ногами. Когда за спиной послышался характерный скрип незапертой двери подвала, он развернулся и опрометью выбежал наружу.

На следующий день Вася пришёл на работу мрачнее тучи. Он категорически отказался от халявного участия в маленьком сабантуйчике, наскоро организованном бригадой аварийщиков, сел в углу в ожидании разговора с начальством и молча вперился глазами в выщербленную стенку каптёрки. К нему тут же подсел Парфёнов.

– Как дела, Васенька? Помог тебе экстрасенс?

– Пошёл он в… твой электрасенс!

– Что, неужто не помог? Вот ведь, а про него даже в газетах писали… Мда-а.

Парфёнов задумчиво отстучал пальцами гимн спартаковских болельщиков и вернулся к разговору.

– Был я нынче в твоём подвале.

– Ну?

– Гну! Не видел я там никого. Вот твой струментик выручил.

Вася досадливо чертыхнулся.

– Да ты не тужи, Василёк… Э, мужики, ну вы потише там. Не гомоните, дайте с человеком поговорить… Знаешь, чё я думаю?

Василий с неохотой откликнулся:

– Ну?

– Гну! Не запряг, не нукай. Я вот чево думаю: оно другим не показывается, только тебе.

Мягонький горько усмехнулся.

– Ну, ты – Архимед, Семёныч. Конечно, только мне и является, раз трахаться зовёт.

Парфёнов поражённо замер.

– Трахаться!? Такого ещё про приведениев не слышал… Да как же оно трахаться зовёт, ежели оно бестелесное?

Василий обречённо опустил голову.

– Я спрашивал, а она – не твоя, грит, забота, главное чтоб ты согласился.

– На что “согласился”?

– А я откуда знаю! Не расспрашивал.

Парфёнов заговорщически пододвинулся ближе.

– Дак, может, тебе того… расспросить?

Василий отрицательно мотнул головой.

– Не, я не могу. Такая, знаешь, жуть охватывает, когда она близко подкатывает. Язык проглатываешь, не то чтобы там чего-нибудь соображать. И от неё такой мертвечиной веет, проще пить бросить, чем с ней разговоры говорить.

Парфёнов состроил понимающую гримасу.

– Да-а, Васёк, без бутылки не разобраться.

– Ты извини, Семёныч, веришь, в рот не лезет.

Теперь Парфёнов задумался всерьёз. В этот момент Василия вызвали к начальству.

– Знаешь чево, Василий, ты давай сейчас бери отгул. Есть у меня одна мысля. Как вернёшься, изложу в подробностях.

После обеда Парфёнов, ничего не объясняя, потащил Василия на улицу.

– Да ты скажи толком, куда мы двигаем?

Парфёнов многозначительно поднял брови.

– Есть ещё одна управа на твоё привидение…

– Да не томи ты! Что за управа?

Тут Парфёнов остановился, ткнул рукой в сторону ближайшего здания и торжественно объявил:

– Вот!

– Что “вот”?

– Телевидение!

Василий разочаровано хмыкнул.

– Да ты что, Семёныч! Кого же мы им покажем, если эта стервоза только на меня клюёт?

Парфёнов хитро прищурился.

– Так ведь там чай не дураки работают, чего-нибудь придумают.

Но в студии их даже не выслушали, отправили в местную газетку, которая занималась публикацией сплетен и сенсаций сомнительного свойства.

Парфёнов долго матерился, стоя у самых ворот телецентра, а потом вдруг осёкся и схватил Мягонького за рукав.

– А пошли!

– Куда?

– Да в эту, в редакцию, мать её!

– Дак ведь опять куда-нибудь пошлют.

Но ушлый сантехник был настроен решительно.

– Пошли давай, где наша не пропадала!

В редакции бульварной газетёнки их направили к вёрткому парнишке, который сразу атаковал растерявшихся от бурного внимания ходоков заковыристыми вопросами. Он быстро вытянул из Василия всевозможные сведения о происшедшем и, схватив кепку, ринулся к выходу. Сантехники едва за ним поспевали. На ходу Парфёнов подтыкивал Василия локтём и ободряюще подмигивал.

– Вы скажите, товарищ корреспондент, почему ж нас на телевидении так отфутболили? Вроде столько говорят про всякие тарелки, про домовых, а тут такое невнимание…

Паренёк отмахнулся.

– Да на телевидении одни неудачники работают, – он окинул Василия снисходительным взглядом и добавил. – В общем, там одни подмастерья тусуются. А в газете ж надо мозгами шевелить, идти навстречу горящему материалу. Под лежачий камень вода-то не течёт. Так ведь?

Василий кивнул, с последним трудно было не согласиться.

У входа в злополучный подвал экспедиция исследователей остановилась. Василий озадаченно обернулся за поддержкой к Парфёнову.

– А как же Вы в подвал войдёте, товарищ корреспондент? Там воды по колено. А, Семёныч?

Семёныч изобразил пальцами тип-топ.

– Не тужи, Васёк, я ему свои боты дам. Мне как бы они щас не нужны. Я вас здеся обожду. Но вы идите… осмотритесь.

Поначалу в колышущемся сумраке подвала Василию показалось будто бы, что в дальнем углу вырисовывается призрачный силуэт привидения, и он даже этому обрадовался. Но на деле там никого не оказалось.

Вася неуверенно потоптался возле рабочих козл, на которых обычно работал и обернулся к корреспонденту.

– Вот, собственно… тут всё и произошло.

Парнишка бодро огляделся. На его лице блуждала сардоническая улыбка.

– Ага, вижу. А что, говорите, Вам экстрасенс порекомендовал?

Василий досадливо сморщился.

– Да ну его. Брехун, наверное. Деньгу зашибает, лишь бы не работать.

Парнишка подхватил.

– Правильно мыслите, дорогой товарищ. Всякое шарлатанство и прочий обман народа легко можно объяснить с научной точки зрения. Время, знаете ли, такое, что всякая бездарная шваль пытается успеть пенки снять.

Василий покорно кивал, чувствуя, что и на этот раз ему не помогут. Но тут краем глаза он заметил мелькнувшую сзади корреспондента тень. К ним приближалось привидение.

Изменившееся выражение лица сантехника заставило впавшего в разглагольствования корреспондента медленно повернуть голову по направлению его взгляда. Неизменная сардоническая улыбка сразу сменилась маской неподдельного ужаса. Паренёк громко взвизгнул и, не разбирая дороги, бросился к выходу.

Привидение подплыло к Мягонькому.

– Ты решился, человечек? Сегодня последний срок.

Прошелестевший голос нежити вдруг всколыхнул где-то глубоко внутри Василия волну отчаянного раздражения.

– Что ж ты, херовина, людей-то пужаешь? Нешто тебе делов нет, только жуть вкруг себя разводить?

Вася от возмущения даже поперхнулся.

– Я, бля… решил!

Он выпрямился и, как перед дракой, зло сплюнул перед привидением.

– А пошла-ка ты на…

Вася хотел ещё что-то добавить, но вдруг заметил, как силуэт призрака дрогнул и растаял.

– Вона как! Нашего мата запужалась?! Получается, и на их старуху проруха есть.

Выйдя наружу, Василий сощурился на солнце. Тут же к нему подбежал Парфёнов.

– Вася, друг, как ты? Я уж, было, хотел на помощь идти, да этот р-респондент так в моих ботах и усигнул. Неужто при нём объявилось?

Мягонький продолжал счастливо щуриться на солнце.

– Э-эх, Семёныч! А не жахнуть ли нам по маленькой!?

– Да ты не томи, рассказывай.

– А чё рассказывать-то? Послал я её куда подальше, она и исчезла… Зараза!

– Как, совсем исчезла?

– Хочешь проверить? Могу сапоги уступить.

Парфёнов обижено насупился.

– Ты чё гонишь, Васёк? Будь человеком, скажи толком.

Мягонький счастливо улыбнулся.

– Вот пойдём, за пузырём – всё те в подробностях расскажу.

Парфёнов с сомнением оглядел кроссовки корреспондента и вдруг расхохотался.

– Слышь, Васёк, а ведь мы с тобой щас можем свою контору по уничтожению привидениев организовать. А? Как думаешь? Я кино смотрел про таких. Денег загребать начнём.

Через некоторое время в местной газете бесплатных объявлений появилось пространная реклама:

“За умеренную плату подчистую изведём всякую потустороннюю нечисть. Обращаться по такому-то адресу. Транспорт за счёт заказчика”.

ОБОРОТНИ

Подле одной деревни объявилась напасть – стал пропадать скот. Поначалу подумали, что это дело рук цыган, но по первым морозам пропала жена председателя. Её пустые возки нашли подле самого леса, а рядом с ними на свежевыпавшем снегу отчётливо виднелись звериные следы.

До приезда следователя сильно озадаченные колхозники принялись выстраивать версии происшедшего:

– Ето что за такая большуша собака тута пробежала? Верно, размером с телка.

– Сама ты собака! Это ж волчьи следы.

– Ой-ой, охотник нашёлся. Ты, Ефим Трофимыч, когда в последний раз ружо-то своё со стенки сымал?

Ефим Трофимович, отставной лесник местного леспромхоза, на подначку не обиделся.

– Ты, дурында, языком чеши поменьше – зубы сотрутся. Я хоть и здоровьем обделён, но навык не потерял. Волк это! Да такой, что отрадясь не видывал.

Колхозники долго судачили, но поверить бывшему охотнику никто не решился, так как в окрестностях из-за бурной деятельности леспромхоза не то что волка, зайцев и тех давно не видели.

По району поползли слухи – один жутчей другого. И хоть председательская жена потом обнаружилась в объятиях заезжего кавказца, страсти разгорелись нешуточные и этим конфузом не закруглились.

Последней каплей терпения стала пропажа всего куриного выводка у Заслуженной Пенсионерки Республики, в прошлом доярки-ударницы, Марии Поликарповны Ананьевой. Обездоленная пенсионерка, выйдя по утру на своё подворье, обнаружила следы чудовищной расправы над своими пеструшками в виде пятен крови на снегу и сиротливо витающих по ветру пёрышек.

Колхозники немедля собрались на сход. Слово, понятное дело, начал держать председатель. Говорил он долго и убедительно, призывая односельчан “разом покончить с обрушившейся на их трудовые головы бедой”. Благо, что лес близко, а у каждого в хозяйстве топоры да вилы ещё не перевелись.

Но односельчане на призыв не откликнулись, явно ожидая поддержки из района. Правда, каждый понимал, что в столь трудное для страны время “району не до них”. Это и подтвердил Валька Федотов, недавно вернувшийся из мест заключения.

– Аха, ждитя, ждитя. Щас районные пузыри ОМОН пришлют или всё охотничье хозяйство в придачу. Больно им много дел, как из-за ваших курей по морозу в лес таскаться.

Ефим Трофимович, не любивший Вальку, потому что он был Федотов, а значит, как все Федотовы, гулёна и лентяй, сейчас с ним согласился.

– Эка придумали. Да хто ж на волка с вилами ходит?! Ево, серого, как увидете меж деревьев, так и удерёте – душа в пятках. Ну кто из вас, бабоньки, кишкой не тонковат?

Над сходом повисла гнетущая тишина, которую прервала председательская свояченица Любка Старовойтина.

– А чё ты нас волком пужашь, а, Ефим Трофимыч? Ты сам лесник в прошлом, вот и организуй наших мужичков. Нешто нам, бабам, ещё и по сугробам прикажешь таскаться? Вон возьми тово же Вальку Федотова, ему всё одно на свободе недолго ходить, опять кого-нибудь задерёт по пьяне. Пущай хоть како полезно дело сделат.

Валька, с напускным достоинством лузгавший семечки, демократично промолчал. А Ефим Трофимович, вспомнив следы от громадных волчьих лап, вяло отрядил:

– Тут неча с кондачка решать. С моею пукалкой такого зверя не завалишь. Ежели волк на людей вышел, знать, лихо в лесу с живностью и он ныне лют до всякой добычи.

Председатель сделал несколько попыток урезонить колхозников и призвал “решать проблему всем миром”, но его агитация должного эффекта не произвела. Народ было потянулся до дому- до хаты, как раздался голос смурного мужика Василия Никитина, совсем недавно объявившегося в здешних краях.

– Я пойду на волка, и помощников мне не надо.

Деревенские чужаков не жаловали, тем более таких, как Василий – нелюдимого и скупого на общение. Но сейчас его поступок возражений не вызвал. Председатель даже посулил выдать ему свой карабин, от которого тот отказался.

– Ненада! Своими силами обойдусь.

Судачить ни у кого охоты не было. Поэтому сход сразу прекратился, быстро освободив темнеющую в сумерках улицу для беспечного озорства зимней позёмки.

Ефим Трофимович не угомонился. Взыграла в нём какая-то застарелая уязвлённость, что исподволь не давала покоя для утверждения чувства собственного достоинства. Всё у него в жизни выходило недоделанным. Вроде седьмой десяток пошёл, а вспомнить-то и нечего. Ни детей, ни внуков, ни иных подвигов бывший лесник на своём счету не имел. Войну и ту всю в тылу просидел на торфоразработках сменным мастером.

“Тьфу”.

Ефим Трофимович несколько дней следил за приготовлениями Никитина, и, когда тот вышел ранним утром на дорогу к лесу, попытался сговориться о совместных действиях.

– Человек Вы в здешних краях новый, а я энти леса как свои пять пальцев знаю. Все вдоль и поперёк исходил-изъездил.

Но Василий наотрез от помощи отказался.

– Лес – он везде лес, сам управлюсь.

Ефим Трофимович раздосадовался, но навязываться не стал.

Пару раз он видел, как Никитин возвращался под вечер в деревню, хотел подойти, поговорить, но угрюмый вид чужака его всякий раз останавливал.

Наконец, воспользовавшись возросшим любопытством односельчан, Ефим Трофимович решил вновь подкатить на кривой. Выслушав путаные речитативы старика, облачённого “интересом народа”, Василий с неохотой проговорил:

– Следы в лесу лосиные. За сохатым волк приходил. Теперь лоси вглубь подались, и хозяин за ними.

Ефим Трофимович даже обмяк от неожиданности.

– К-к-какие лоси!? Да тут во всей округе лосей отродясь не было. Нешто так может быть?

Но Василий, не впустивший гостя даже на двор, уже затворил перед его носом ворота.

Возмущённый столь непочтительным обращением, Ефим Трофимович до глубокой ночи вышагивал по своей маленькой светёлке, а когда успокоился, вдруг озарился смутной догадкой.

– Тут чё-то не чисто…

С этой поры он не выпускал деревенского приблуду из виду, контролируя буквально каждый его шаг.

Валька Федотов сидел возле телевизора и лениво слушал базлание ведущего популярного шоу про всякие проблемные семьи. Его мать, “Федотиха”, с соседкой Нюркой втихую квасили водовку на кухне и о чём-то вполголоса судачили. Валька их происки давно раскусил, но, впав в вялую хандру, продолжал бессмысленно пялится на черно-белый экран.

Дверь в сенках тихо скрипнула, и на пороге возник Ефим Трофимович.

– Доброго вечера, сударушки. Хлеб да соль!..

Гость попытался деланной весёлостью утаить свою озабоченность, чтобы избежать излишних расспросов. Захмелевшая Нюрка игриво подбоченилась и, забыв о сидящем в горнице Вальке, в тон Ефимовичу заголосила:

– А-а, вот и хахаль на огонёк! Слышь, Матвевна, а ты говорила, што на наши целки не найдётся нынче чьей-нибудь хотелки. А вот те женишок! Ой, да ты не смотри, Матвевна, что с Трофимыча песок сыпится, при хорошей-то бабе и пенёк сучками топырится.

Бабёнки зашлись в хохоте, но Ефим Трофимович в перепалку не вступил.

– Эта… Кланя, Валька твой дома?

Федотиха, заведённая подругой, попыталась выбраться из-за стола, однако, покачнувшись, бухнулась на место.

– А тебе на што мой Валька-то? Ра-а-абочий день кончился. Вишь отдыхаем… веселимся.

Из горницы показался Валька и снисходительно оглядел гостя.

– Чё те?

Ефим Трофимович сглотнул сухой комок в горле и проговорил с нервной хрипотцой:

– Пойдём-ка, паря, потолкуем. Не будем понапрасну мешать труженицам села… вечерять.

Уже не прощаясь, Ефим Трофимович покинул ненавистный ему дом. Валька Федотов с неохотой накинул полушубок, вышел следом.

– Ну, чё те? Никак на разборки позвал?

Ефим Трофимович подавил в себе свербевшее внутри раздражение.

– Ты, коли имеешь како-нибудь оружие, бери, и айда со мной, по дороге скажу.

Валька хмыкнул.

– Эвон чо! Я тебе што – шестёрка? Канай отсель, старичок, а то огорчу чем-нибудь тяжёлым.

Трофимович вздохнул.

– Не гунди, пацан, слышь, как собаки заходятся?

Валька было рыпнулся, но собачий вой донимал его уже второй день. С самой зоны их хвостатое племя он ненавидел всем своим гнилым нутром. Первое, что сделал, когда вернулся с зоны – удавил дворовую шавку матери.

– Ну, базарь, дедок. Если толково изложишь, уйдёшь отсюда целым.

– Чужак-то наш, Валя, не простой оказался… Гость у него оч-чень странный. Надо их обоих, голубчиков, успеть прищучить.

– Чё ты на него катишь? Никак срубить хочешь, что тот тя на толковище подсидел?

– Ты, Валя, свои зэковские замашки засунь куда подальше. Я таких героев за жизнь вдоволь насмотрелся. Если кишка тонка, так и скажи. Время дорого.

Валька снова рыпнулся, но очередная волна совершенно дикого собачьего воя заставила его остановиться.

– Ладно, дедок, пойдём, пощупаем твоего фраерка.

У столбушки ворот Ефим Трофимович подобрал своё старое охотничье ружьё и под ироничным взглядом Вальки спрятал его за полу.

– О, дедок, да ты без балды на разборки собрался. Ща-ас, верняк, всех замочим… при таких-то двух стволах.

Возле приземистой избёнки Никитина они остановились. Тускло светящиеся оконца были наглухо задёрнуты занавесками. Изнутри никаких звуков не доносилось.

Ефим Трофимович сдвинул ушанку набок и прислушался. Валька Федотов, несколько растерявший свой гонор по дороге, осторожно спросил:

– Ну, чего там?

– Чево, чево? Сам посмотри.

Старик вынул ружьё и двинул к воротам.

– Подожди-ка, дед, тут вот щелка есть. Дай я сперва посмотрю, партизанить потом будешь.

Пока Валька вглядывался сквозь найденную щелку в занавеске, Ефим Трофимович попробовал открыть калитку, но та была чем-то подпёрта со стороны двора. Краем глаза он заметил, как Федотов резко отпрянул от оконца и на корячках начал отползать от избы.

– Ты чо, Валёк, а?

Но тот сноровисто развернулся, и, уже не оглядываясь, кинулся прочь. Ефим Трофимович бросился следом. Федотова он нагнал уже возле его дома. Парень находился в невменяемом состоянии: глаза бегали, рот кривило от неконтролируемых судорог.

– Стый, слышь, оглоед, стый! Да куда ты, заполошный? Нешто в таком состоянии на глаза людям покажешься?

Но Валька ничего не соображал. Ефим Трофимович ухватил его за шиворот и силком потащил за собой.

– Во-от, а ты боялся.

После нескольких глотков самогона Вальке немного полегчало, и, хотя зубы выстукивали о края стакана неровные ритмы, в глазах появилась осмысленность.

– Ш-ш-то это было?!!

– А чё разглядел-то?

Вальку передёрнуло.

– Да морду… волчью, бля!

Ефим Трофимович усмехнулся.

– И-и, паря, а ты с кондачка хотел разобраться. Толковал же тебе: дело тут тёмное.

Валька отдышался и замотал головой, словно она у него отвязалась.

– Дак, Троф-фим-мыч, а чё ж волк-то… у эт-того хмыря… в избе…

Ефим Трофимович пожал плечами.

– Того не ведаю, Валёк. Я, как собаки-то завыли, выбежал на улицу и сразу к Никитинскому дому двинул… Там их и застал.

Федотов недоумённо уставился на старика.

– Кого “их”?

– Да Никитина с энтим самым волком. Здоровенный, знашь, такой. Будто телок.

Вальку вновь передёрнуло.

– Да-а, морда на меня выскочила… Думал, показалось.

Ефим Трофимович отобрал у потянувшегося к бутылке сотоварища стакан.

– Ты погоди, надоть дело до конца довести.

– Какое дело, какое дело?! Ты што, хочешь со своею пукалкой этава волка завалить? Не смеши. Тут пару карабинов надо, не меньше. А так нечего и соваться.

– А я думал, у тебя что…

– Думал, думал… Индюк тоже думал. В селе один карабин был, да и тот председатель этому Никитину хотел отоварить…

Валька от мелькнувшей у него неожиданной мысли даже забыл обидеться на Ефимыча за отнятый самогон.

– Слушай, дед, а как же этот фраер с волком-то закорешился?

Ефим Трофимович поднял указательный палец кверху и многозначительно проговорил:

– Во-от, Валя, тут-та весь фикус и зарыт. Не иначе энто волколак.

– Кто-о-о?

– Волколак… оборотень!

“Чего ты взбеленился?”

Волк неотрывно смотрел в окошко.

“Там люди”.

“Да какие в такую пору люди? Может, пьяный прошёл”.

Волк втянул в себя воздух и отошёл к печке.

“Не пьяные”.

Василий Никитин приводил в порядок карабин и с безмятежным спокойствием совершенно уверенного в себе человека смазывал затвор.

“Пока собаки не угомонятся, на улице делать нечего”.

Волк зевнул.

“Они не успокоятся”.

“Ничего, Коля, устанут пасть рвать, успокоятся. Шавки – они и есть шавки”.

Ближе к полночи волк снова потянул носом.

“Тебе лучше спать лечь”.

Василий в ответ зыркнул в его сторону с нескрываемым пренебрежением.

“А ты мне не указывай. Если б тебя, шалопая, здесь не разыскал, то через неделю-другую какой-нибудь хмырь подстрелил бы или подранил…”

“Не мог я больше среди людей”.

“А сам-то ты кто? А, Коленька? Никак себя уже в волки записал? Ты, братец, ежели около людей не ужился, то и в лесу чужим будешь”.

Волк тяжело вздохнул всем своим огромным телом и смежил веки.

“Эхх, Вася, в волчьей шкуре совсем по другому жизнь ощущаешь… Свобода, что ли? Но полная! Без всяких придумок. Словно у меня две жизни или крылья. В школе про эволюцию рассказывали, что человек – венец природы. А по мне ничего лучше нет, чем волком быть. И обратно перекидываться совсем не хочется”.

Василий досадливо качнул головой.

“Да-а… Дура ты! Что есть, полная дура. Батя же говорил, что не надо без нужды оборачиваться. Волком проще быть, оттого наша пугливая натура просит евоной свободы. Человек и есть “венец”, только горки, на которые он взбирается, такие крутые, что взобраться на них не каждому даётся. И все, кто, подобно тебе, со своей дороги сворачивает, становятся бездушными… демонами. Ты вот сколько времени в шкуру влезаешь?”

“Сейчас дня три, а раньше неделю уходило, после приходилось где-нибудь отлёживаться”.

“Во-от, Коленька, дальше ещё быстрей будет, только в человека возвращаться станет всё трудней и трудней… Пока вовсе не расхочется. То, что Надя от тебя ушла, ещё не повод мир охаивать. С таким характером много горького нужно испить, чтобы людьми не хворать… А Надя, как узнала, что ты пропал, так от меня не выходила. Всё у телефона сидела, ждала, что из милиции позвонят”.

Волк поднял голову и оглядел человека со снедающим вниманием.

“Да ей то что? Всё равно бы маялась”.

Долгое время братья молчали каждый о своём. Собачий вой на самом деле стал постепенно затихать. Уже под утро Василий поднялся и полез на полати.