Глава 4
В романе Эрнеста Хемингуэя «Прощай оружие» он утверждает о том, что все мыслящие люди до одного являются атеистами. Я с удовольствием признал бы его правоту, если бы примером обратного не стала моя мать. Она не только была яркой фанатичной приверженкой веры в Иисуса Христа, она также была по-своему мудра и могла мыслить, как лучшие умы. Иначе как бы вы объяснили то, что она одна прокормила три рта на зарплату в три тысячи рублей в горькие для России нулевые. А мы в это время с сестрой делали все, чтобы свести ее скорее в могилу. Скорее всего все, кто знал меня тогда из людей взрослых, считали мою мать плохой воспитательницей своих детей, так как по детям можно было определить насколько она справляется с бременем материнства. Но в оправдание ей я могу сказать, что все ее дети не стали алкашами и не погибли от наркотиков, пускай и долго пробирались сквозь тернии к звездам, но это не так важно. Важно то, что несмотря на все, что мы ей сделали, она не повернулась к своей вере спиной и не утеряла надежду в нас даже когда мы сами ее не видели. Я подходил к дому, когда увидел мать, стоящую во дворе с поднятым к небу лицом. Она молилась и молитва эта была как ежедневная и главная молитва за души ее заблудших детей. Она увидела меня и улыбнулась.
–Ты сегодня прям сияешь, Артём.
– Да, мам. Сегодня я первый раз хоть немного почувствовал себя на своем месте.
Я подошел к ней и обнял за плечи.
– Я рада, что ты счастлив! Посмотри на небо.
Я посмотрел на небо и достал пачку сигарет. Мама заметила.
– Артём, не кури при мне.
– А то, что я буду курить, когда ты не видишь, тебе все равно?
– Ты сообразительный, плохо, что не учишься.
Я смотрел на небо и убрал пачку обратно в карман.
– А откуда у тебя деньги на сигареты? Опять украл у меня? Тём, у нас и так нет денег, а ты еще берешь у меня.
Я разозлился на нее, но промолчал.
– Артём, ты опять придя со школы разбросал свои вещи.
Она отвернулась от неба и взглянула мне в глаза.
– Тём, ты знаешь, что неряшливость – признак распада личности.
– Мам, а ты знаешь, что абсолютный порядок – признак шизофрении? Что лучше?
Она глубоко вздохнула. И снова посмотрела в небо.
– Лучше, если бы ты иногда меня слушался.
Мама любила договорить и уйти, так она сейчас и сделала. Я проводил ее взглядом и достал заюзанную пачку «Winston». Потом положил ее обратно в карман, потому что решил, что такие сигареты стоит курить в школе, дабы хоть немного показать то, что я не нищий, и пускай сигареты стреляные, главное, они у меня есть. Я закурил красную Яву. В том возрасте красная Ява хорошо шла в дополнение к бутылке водки. А так слишком уж была крепка. Пару жирных, жадных тяг ударили по легким и мозгам. В атмосферу вырвался дым, густым сгустком как выстрел из древних корабельных пушек. Что я могу сказать о своей матери, покуривая стреляные сигареты во дворе ее дома. Я признаюсь – иногда стыдился ее. Нет, не потому что не любил ее, а потому что всю жизнь больше всех любил себя. Свое положение в молокососном обществе – мне было важно, что подумают люди. И пускай они думают, что я пью вино и веду распутный образ жизни, и еще я плохой сын, вор и драчун. Но если они думают, что моя мать сектантка или бедная – это для меня имело значение. Не знаю, почему моя семья была такой. Наверно нам просто не повезло и даже сейчас, когда я взрослый пишу эти строки, на моих глазах накатываются не слабые слезы.
Моя мать была особенной, я ее считал такой. Я все дрался и боролся за ее непогрешимость и всегда придерживался позиции, что о чужих родителей нельзя говорить плохо. Я все боялся, что ее кто-то обидит, сделает ей больно, оскорбит. А единственный, кто по-настоящему делал ей больно – это я сам. Тот, который причинял ей ежедневную боль с самого рождения до лет, когда я только начал взрослеть, года в двадцать три. И она, несмотря на все мои поступки и происшествия – даже удар в ее лицо по пьяни – продолжала молить Бога за мою грязную душу. Эта глава в начале несомненно посвящается моей матери – той женщине, которая видела меня всякого и не отвернулась.
Что сказать об отце, я не назову его плохим. Он был человеком, который жил так, как считал правильным. В ситуациях, угрожающих моей свободе, он всегда помогал вытащить мою задницу. И у него хорошо получалось, так как он работал ментом. Я очень много раз нарушал закон, и батя тут как тут оказывался рядом, чтобы помочь. И мы неплохо ладили, потому что у нас был один характер на двоих. Он тоже рано потерял отца. И скорее всего, я бы ничего не поменял в своей жизни, если бы мне сказали, что у меня есть шанс прожить ее заново. Потому что все-таки все это нелегкое дерьмо помогло мне начать писать. И родители часто извинялись передо мной, что все так хреново произошло. Но они не знают, что я осознал то, что так все и должно было быть, и я принял свою судьбу. Правда не в том возрасте, о котором повествует эта книга.
Я выдохнул последний дым из легких, пару раз кашлянул. На перекрестке стояла сестра с парнем. Наш дом находился на углу двух улиц. Очень плохое расположение для старого деревянного дома: ветер дул из всех щелей, но хорошо обозревались сразу две улицы. Сестра стояла на перекрестке и болтала о чем-то со своим возлюбленным. Я эту парочку не очень жаловал. Ее паренек по пьяни частенько прикладывал мою сестренку по голове. Да, она не была подарком, кого хочешь взбесит. Но у меня был пунктик – бить можно всех, кроме женщин, пускай они и не правы. Хотя пару раз за жизнь я все же не сдержался от порыва ударить представительниц женского пола. Я к сестре испытывал переменные чувства. Она была для меня то нормальной, то ужасной. А с ее паренем мы позже подружились, он был лет на десять меня старше. И как-то даже набил мне морду, когда я спасал сестру от него, но это было уже не в пределах времени действия книги.
Я зашел домой, пожелал матери спокойной ночи и лег спать. Завтра я должен был встретиться со своим уличным другом Витей. Мы договорились попить пивка. Об этом человеке и о его похождениях можно целую книгу написать. Вырос он там же, где и я. Его отец был прораб и семья его не испытывала кризиса денежной тяжбы. У него была мать и сестра. Но это не давало его семье статус полноценной. Мне вообще казалось, что после девяностых в провинциальных семьях куда-то потерялось то понятие семьи, что было раньше. Его папаша лупил его каждый день. Суровое воспитание не сделало его темперамент ангельским, и не принесло в его жизнь ничего хорошего. Он обожал жестокость, и вруна больше, чем он, я за всю жизнь не видел. Он отлично дрался, не занимаясь никаким спортом в жизни. Свободное от учебы время он проводил помогая отцу на стройке. И часто сидел дома из-за оценок в школе. Батя был сущим извергом, и все его наказания делали из Вити изверга куда более серьезного, чем его отец. Он был на пару лет старше меня, ровесником Лены. Спустя года я могу сказать, что он был мне другом, потом врагом, потом опять другом и врагом в одном лице. Но сейчас я понимаю, что мне жалко его. Он с отцом в семье считал себя сиротой.
Наши отношения на тот год были потрясающими: мы вместе избивали людей, отбирали телефоны – так у меня появился мобильник. Но так же мы много пили и ходили по городским клубам, в которых нас многие знали, как ребят, которые всегда готовы схлестнуться. Однажды перед этим мы вышли из родного района вверх в город. Городок наш стоял на холме и в древности тут обитали горные козлы, а в настоящее время просто козлы. От этого и название города. Так вот мы неслабо так напились и решили пошалить – испробовать новую купленную мной бейсбольную биту. Ну как мной – больше одним парнишкой, мажором, ворующим деньги у родителей. Он даже парням Лехе и Артуру по скутеру купил чуть позже. Ну вот шли мы по ночному городу, у Вити в руках была бита. Помню дул южный ветер, в нашем городе осень становится намного теплее, когда в наши края заходит этот нежный вихрь. Я как всегда обратил внимания на яркие звезды, ветер разогнал все облака, небо было потрясающим. Витя заметил этого парня, шедшего, виляя жопой посередине дороги. Благо, не было машин, так бы сбили пьяного бедолагу. С нами был еще Санек – три богатыря на одного пьяного парнишку. Витя сказал мне, чтобы я обошел его сбоку и ударил. Я так и поступил, пускай на секунду и занервничал. Парень вдруг начал смещаться к обочине, и получилось так, что я обходил его со спины слева. Левая моя рука была далеко неударной, но у меня было преимущество того, что я действовал из подтяжка. Ускорив ход и нагоняя парня, я также заметил, что Саша прибавил ходу, Витя прыгнул в кусты рядом с тротуаром и передвигался сквозь листву в покрывале ночи. Я шагнул за левое плече парнишки и он удивленно посмотрел мне в глаза, наверное думая, что я догнал его стрельнуть сигарету. Но я ударил его левым хуком прямо в нос и тут же справа, догоняя нас, Санек дал ему тот же хук, только в висок. Парень упал, из кустов вырвался Витя с битой, как рыцарь судного дня, и три раза ударил парня изо всех сил. Первый удар пришелся в солнечное сплетение. Пацан резко сгруппировался, закрыв грудь ногами, а руками голову. Остальные два удара пришлись по рукам и ногам парнишки. Я обыскал карманы этого бедолаги и нашел телефон и пачку сигарет, в солиде было спрятано двести деревянных рублей. Мы с Саньком двинулись прочь, а Витя напоследок саданул парня битой прям по пальцам рук, которые закрывали бедную голову. Парнишка взвизгнул, а я, щурясь от этого визга, отдалялся все дальше по дороге в тень. Я посмотрел на телефон в своих руках – это был мой новенький «NOKIA N73». Не такая молодая модель на тот момент, но не особо и старая. Идеальная для мажористого подростка, скажу я вам, и как тут не задумываться о криминале, когда у тебя только и получается, что делать плохие дела. На тот вечер приключения закончились.
Я проснулся утром и посмотрел на часы того самого телефона, было около восьми, пора идти в школу. Школьные часы невыносимо тянулись, от этого я сходил с ума. Хорошо была Ксюша, и почему-то ее ноги сегодня давались для нежного поглаживания во время урока. Я рассказывал ей про вчерашний день, про Лену и свидание. А тем временем массировал ей ляжки почти у самого их основания. Когда она услышала об Лене, она не удивилась. Она выждала какое-то время и убрала мои руки со своих ног. Видимо ей было неприятно такое обращение. То, что я тронул ее, говоря о другой. Я уверен был, что Ксюше я нравился только как друг. Тем более она была влюблена в одного из моих многочисленных товарищей, под именем Володя, который еще год тому назад издевался надо мной, как и сейчас издевался Руслан. Я любил Вову, не поймите меня неправильно, мы жили на одной улице. Но как-то он обзывался на меня и через какое-то время я не выдержал и врезал ему. Тогда понял, что этот товарищ неспособен на драку. Он ничего не ответил, только возмутился: «Тём, ты что?» А что тут возмущаться, я не пойму, когда ты заслужил трепки. Всегда меня напрягали люди, которые много говорили, но когда я вызывал их драться, они почему-то не оправдывали резкости своих словесных убеждений. И еще пытались обвинить меня в вспыльчивости на друзей. Хорошо, я вспыльчивый, но никто не помнит, сколько я терплю перед тем, как сорваться. На самом деле могу признаться вам: в драках со знакомыми я часто поддавался, чтобы удержать дружбу. Но речь не обо мне. Володя по отношению к Ксюше быстро остыл, когда добился своего. Он на районе был тем еще ловеласом. Он по моему даже встречался и с Катей и с Викой.
Когда Ксюша убрала руку, я посмотрел в ее лицо и сказал ей, что я по-дружески люблю ее, и что наше общение для меня настолько ценно, что бесценно. Она улыбнулась, но руки на ноги вернуть не позволила. Зато позволила списать домашку по русскому. В этот год в школе я писал сочинения на международный конкурс, на который меня записал мой любимый и единственный уважаемый учитель. Конкурс я выиграл и дома лежит грамота, но честно, я не помню, чтобы я писал это сочинение. Ксюша как раз про это и решила меня спросить.
– Как ты умудрился написать сочинение?
– Я вот и не помню.
– Блин, я видела, как ты пишешь, это ужасно. Одни ошибки.
– Да, наверное, Геннадий Иванович сам все написал.
Это сочинение много лет тревожило меня и не давало покоя. Я не мог вспомнить, чтобы я писал его, но помню, как дома на компьютере печатал его с листка бумаги.
– Да, Ксюш, это точно Геннадий Иванович. – Задумавшись, подтвердил я.
– Я не пойму, почему он тебя выбрал, ты даже в школу не ходишь почти.
– Я думал мы друзья? Ты должна быть рада за мои успехи.
– Да я рада, – с искринкой в глазах сказала Ксюша. Прозвенел звонок и я дождался, пока моя подруга встанет, и залепил ладонью по ее шикарной попке. Блин, жалею об этом, лучше бы просто потрогал. Она не на шутку взбесилась, правда я уже выбежал. На перемене я не смог найти Лену и отправился домой – сегодня встреча с Виктором. Его отец наконец-то отпустил его из дома. Он был наказан неделю.