Крылья для демона

Глава 5. Даша.

Мясо было дрянь. Когда Артем сорил чаевыми, задавила жаба: стипендия! Анжела, смыв «подачку», холодно улыбнулась в глаза.

– Еще что-нибудь?

Дашка повозила вилкой в пустой тарелке и хмыкнула неопределенно.

– У нас там мороженное, – подсказал Артем, утонув глазами в бейджик: «Официант Анжела» мерно поднималось и опускалось у его лица. Добавил куда-то в декольте. – С шоколадом.

– Подождете минутку? – Анжела вышла из-за его стула, походя, подхватила пепельницу.

– Конечно, красота, – но его глаза плотоядно провожают два «баскетбольных мяча» под юбкой. Кач-кач. Невзначай, поворот головы, победная улыбка в Дашкину сторону. Дашка оставила в покое вилку. Пальцы дрожали. «Уж не ревнуешь ли? Вот дура. За мырмыладку!».

– Ты чего? – напрягся Артем. – Все нормально? Мясо понравилось?

– Понравилось, – солгала Дашка. Не устраивала немая пауза. Надо было что-то делать, или предлагать…. Ага – к тебе или ко мне? Можно я в аптеку зайду? Зачем? Аспирину взять – зачем! Башка по утрам раскалывается. И любопытная мордочка в окошке – ручонки шарят в коробке с презервативами, а глазки ехидно стреляют: «Кто ж, мила-а-ая, тебя ебать-то будет?». Вспомнился вдруг папка, стало жутко неудобно.

– Все в порядке? – Артем наклонился, заглядывая в лицо.

– Можно, я домой? – промямлила она.

– А мороженое? – удивился Артем. Как Санечка в подпитии шутил: «Нам хоть волка мороженого – лишь бы жопа талая». Кобелина! – Дашка попробовала уклониться, но уставилась в его отражение на стекле: глазки по-детски хлопают, губы того и гляди затрясутся.

– Электричка скоро, – нашлась Дашка. Добавила. – Последняя. – Для верности уточнила. – Меня отец встречает. – «Ой!». Затесанные кулаки сжались, разжались. Она понимала, что хорошо бы обольстительно улыбнуться и ляпнуть невинно: «Ты мне очень понравился, ты интересный – не как все! Отличный ужин». Но не смогла оторваться от рук. Фомка на плече молчала – тоже поджимала хвост.

– Электричка? – Артем с досадой покачал головой. Дашка кивнула. Успела заметить, что Артем недоверчиво ухмыляется. Попала! «Просто посидим…». Конечно: сначала полежим, потом и посидим – как фантазия подскажет. Артем сухо добавил. – Давай на такси довезу? Как? – Дашка затравленно покосилась на бармена; администратор Ира пялится из-за пальмы; официанты у стойки моргают: «Такси, такси, такси». Фома из-под прически прорвалась: «Ходить то сможешь, дура?!». Дашка после раздумий выдохнула компромисс. – Ты меня до электрички проводи. Хорошо? – жалко подняла глаза. Напротив ожиданиям, встретилась с улыбкой. В серых глазах резвились бесенята. Отлегло.

– Хорошо! – он погладил ее руку. – Но мороженое все равно попробуй, до вокзала недалеко – успеем. – Официантка принесла хрустальную «розетку»: три ледяных шарика обволакивает шоколадный сироп. Даша окарябала белую стружку, мороженное в ложечке немедленно подтаяло.

– Доем, и пойдем – ладно? – уточнила Дашка.

– Ладно. – Артем отвернулся в сторону саксофониста. Зал заполнился, компании по-деловому стучали вилками, вплетается в сигаретный дым английская речь. Дядечка за соседним столом машинально теребил окладистую седую бороду, глаза бегут по газете. Пивная кружка ополовинена, над янтарной жидкостью колечки пены. – Томас!

– А? – не поняла Дашка.

– Это Томас, – Артем кивнул в сторону бородача. – Живет в «Версале», но жрет, скупердяй, здесь. Да и «мочалки» в казино дорогие… Думаешь, газетку читает? Ага, ждет любительниц халявного английского. – Мужчина заметил внимание, вскинул ладонь:

– Хай!

– Хай, Том! – Артем приторно улыбнулся. Шепнул скатерти. – Педофил… – Дашка сосредоточилась на мороженом, стараясь не смотреть на американца. За спиной засмеялись. Быстро прошла официантка, поднос прилип к руке: графинчик «беленькой», рюмки, чужеродно таращится зубочистками тарелка с «канапушками». Секс бомбу Анжелу не узнать среди одинаковых белых блузок – ягодицами не покачаешь. Чего изволите-с? Спасибо-с…

– Все! – Дашка аккуратно сложила ложечку. – Пойдем? – Пальцы нащупали альбом.

– Пошли, – Артем помог встать, неуклюже затолкал стул под стол. Взвесил на руке куртку, но одевать не стал. Напомнил. – Сумку не забудь. Как ты без учебников? Мамка заругает.

– Папка – у нас ругается папка. А мать дерет.

– Да ну! – не поверил Артем.

– Потом сама плачет, – поспешила уточнить Дашка. Ей стало неудобно, что она так запросто про мать.

– Все равно… – Артем пожал плечами; неловко, по-пионерски, обнял за талию. Дашка замерла, на всякий случай, но через силу прошипела:

– Руки! – Ладони-лопаты будто не было – кисть вскользь ушла в карман.

– Помочь хотел, – оправдался Артем. Дашка затолкала альбом в сумку, повесила через плечо. «Трус! Ой, дура-дура! – Она раздраженно закусила губу. – И как теперь? Сама полезешь на прощание целоваться?». Некстати из-за плеча спросили:

– Уже уходите?

Конечно это Анжела: глаза насмешливо проклевывают Дашку.

– Вот, проводить… – Артем, будто нашкодивший кот, кивнул в сторону моря. «Топить, что ли собрался?». Анжела недвусмысленно заметила:

– Зря. Мы сегодня до двух.

«До двух она, мышь сисястая. А вот тебе!».

– Тём, пошли – опоздаем! – Дашка театрально вцепилась в своего мужчину, нетерпеливо потянула на выход – будто в спальню…

Не удалось. Под восторженный иностранный гвалт снизу выкрикнули.

– Артем! – Кавалер остановился, выпятив челюсть.

– Шлема?

По ступенькам «взлетел» блеклый тип – волосики прозрачные, как паутина. Интеллигентские очочки сползли на самый кончик «утиного» носа. Зеленая водолазка в катышках, драные джинсы. Ботинки из желтой замши, подошва толщиной в два пальца. Как он их поднимает? Как-то сразу Артем выдвинулся вперед, загородил Дашку, она услышала лишь скользкий разговор.

– Отдыхаете? – крысиная мордочка Шлемы любопытно высунулась.

– Перекусили, – уклонился Артем.

– Что так рано? – блеклый, казалось, истинно расстроился. Прыщаво предположил. – Или уже договорились?

– Шлёма! – спина Артема завибрировала.

– Да, ладно ты – не кипятись! – блеклый грамотно спрыгнул со скользкой темы. Забил ее предложением. – Оставайтесь. Питер угощает. У него, оказывается, земеля на «Тикондероге». Притащил сюда дюжину пендосов. Оставайтесь! – Маслянистые глаза снова ощупали Дашку. – Пусть студент порадуется.

– Студентка, – оскорбилась Дашка.

– Студентка, – Шлема ласково улыбнулся. – Извините!

Артем дежурно представил собеседника:

– Даша – Вова Шлюмкин, Вова Шлюмкин – Даша.

Блеклый протиснулся между Артемом и перилами, перед Дашкой возникла холеная белая ручка с пальцами пианиста, наманикюренные ноготки блестят бесцветным лаком.

– Вова!

– Нет, я Даша, – фыркнула девушка, но руку пожала. Мягкая кисть – будто без костей.

– Шлюмкин – это псевдоним, с моей рязанской фамилией лишь поросят кормить, куда там в галереях…

– Шлёма у нас фотограф, – перевел на человеческий Артем.

– Слава богу, не у вас! – хихикнул блеклый. – А Дашенька, простите, на кого учится?

– Артем, – Дашка грубо проигнорировала вопрос, блеклый ей не понравился, – я опоздаю.

– Извини, Шлёма, мы пойдем, – кивнул Артем. Блеклый состроил капризную мину.

– Не гоните, молодежь. Город маленький, везде успеете. Полчаса. – Он показал меж пальцами мизерный промежуток времени. – В конце концов, Олежек довезет.

– На Океанскую? – усмехнулся Артем. Шлема присвистнул:

– На Океанскую? – поморщился, махнул рукой. – Да и фиг! – довезет до Океанской, не развалится. Посидите с нами? – Дашка уцепилась за край Артемкиной куртки, внизу, у гардероба толкались американские матросики: панамки, бушлаты, сытые рожицы с баклажанным отливом. Шлема коснулся ее локтя. – Дашенька, надавите на своего дикаря. Посидим, поржем – пендосы, когда пьяные забавные. Хотите, уговорю целого капитана «Катюшу» спеть?

Дашка уткнулась подбородком в растянутый ворот свитера, покосилась на Артема. Шлема поймал интерес, вмиг оказался выше Дашки, потянул ее в зал. Она промямлила, оглянувшись на Артема:

– Ну, если на полчаса… Вы меня, правда, отвезете?

– Почему «тебя»? – Шлема задрал брови. – Вас! – Осмотрел обоих.

– Не сложилось что ли? – догадался он. – Тогда, сам бог велел не торопиться.

Тут Дашка ощутила, что стремительно краснеет, кончики ушей загорелись – того и гляди пыхнут. Воображаемо запахло паленым волосом и репутацией.

– Это не ваше дело, – нашлась она, спасая остатки приличия.

– Конечно не мое, – Шлема отмахнулся, скакнул белкой в зал. – Ирочка, мы тут!!!

Будто дождавшись сигнала, матросские ботинки загрохотали по ступенькам.

* * *

«Полчаса, полчаса» – Дашка постоянно напоминала себе о времени, стрелки часов пожирали его незаметно. Бокал вина. Шипящие слова, как через камешки: единственно знакомое – «Джорджия».

– Окей! – кивнула Дашка тяжелой головой. «Целый капитан» и в правду пропел: «Выходила на берег Катюша», а теперь тряс перед ней пальцами-сосисками. Синий растянутый якорек на фаланге указательного пальца. С другой стороны Дашку придавила задорная латинянка Виктория. Хорошенькая – страсть! На ней даже клоунские ботинки выглядели изысканным «милитари». Птичья испано-английская речь промыла голову насквозь. Дашка на всякий случай повторила в бокал. – Окей. – Артем напротив – натянуто улыбается, косится в ее сторону, Шлёма поспевал везде. Бегло щебечет с пузатыми неграми, вдруг, стоит моргнуть, оказывается в двух шагах:

– Все в порядке?

– Окей! – Дашка вдруг поняла, что язык отказывается произнести «угу».

– Молодец, освоилась, – похвалил Шлёма, опустился рядышком на стул, перекинулся фразой с латинянкой. Женщина, закинув голову, рассмеялась, капитан оторопело погрозил исколотым пальцем. Вдруг Шлёма положил руку на Дашкино колено. – Как с английским – волочешь? – Дашка дернула ногой, Шлема вскинул ладони. – Ой, извини! У нас по-простому!

– У меня все сложно.

– Тю-у, – протянул Шлёма, моргнул в сторону Артема. – Любовь что ли?

– Хоть бы и любовь.

– Нафига он тебе? Проблема на проблеме и карман с дырой. Нафига девушке еще одна – разве про запас… – Дашка задохнулась, вжалась в стул, Шлёма отбарабанил марш на ее коленке. – Смотри, подросток.

– Сам смотри! – выдавила она.

– Ябеда, что ли? – Шлема хлебнул из чужого бокала, мягкие пальцы жеманно прикоснулись плеча, Дашку передернуло. – Ладно, не обижайся – я ж не знаю, как у вас. Можно ж попытаться? Зато честно. Нет?

– Нет!

– Ну и ладно, – Шлема привстал, успел скользко шепнуть. – Осторожнее с Викулей – лесбиянка. – Он кивнул на соседку американку. Карие глаза ответили остро, Виктория помахала пятерней.

Прошел час…

– Русские – свиньи, говоришь? – Артем оторвал лоб от столешницы, проглотил взглядом Питера. Американец поперхнулся. Мгновение – он сидит на полу с разбитым носом, таращится рыбьими глазами. Моряки подскочили, любительница английского заверещала. Артем опрокинул стул, нащупал первое, что попалось под руку:

– Ату, суки! Будет вам Чесма! – Вилка сверкнула под софитом.

– Артем! – вякнул Шлёма.

– Ша, корюшка! Мой адрес Советский Союз! Слышал хоть, овощ? – никто не успел ответить, Артем с полуфразы затянул. – Союз нерушимый республик свободных сплотила на веки великая Русь, да здравствует созданный волей народа великий могучий Советский Союз!.. – голос сломался, Артем сплюнул в матросскую панаму. – Капитан, капитан, улыбнитесь: Чебурашка – это флаг корабля… – Пробормотал через икоту. – Идите вы на… Тикон-ик-дерогу. Что лупитесь, баклажаны? Не любите в рыло… Перхоть репейная! – Один матрос дернулся, но натолкнулся на рык. – Смирна!!! – Артем сделал страшные глаза. – Селедка пепеточная! – Он прищурился, обвел публику взглядом. – Гуманитарку, суки, привезли? Помогаете? – Остановился на латиноамериканке. – Викуля, спасай – отсоси советскому офицеру. Победа, мать твою!.. – Он обошел стол, роняя посуду. Заметил Дашку. Она не могла никак сфокусировать внимание на ком-то одном. Вот ее «демон» хамит пролетарски, бородатый педофил переворачивает газету, ищет глазами свою поклонницу. Капитан что-то бегло щебечет, под смуглой кожей матроса играют желваки.

– Ой!!! – Дашка взлетела над стулом. – Пусти!!!

Артем закинул ее на плечи, покачнулся, но устоял.

– Знаешь что? – шлепнул ее по заднице.

– Пусти!!! – Дашка заколотила в плечи. Пленница, мамочки мои, можно поклясться, завоняла конская попона. – Ар-р…

– Давай, хоть тебя спасу, русская женщина! – Зашатался потолок, глаза – перепуганные и веселые.

– Пусти! – Дашка вдруг спохватилась. – Альбом! – Папка рассыпалась по ковролину, белые прямоугольники жалко кричали из-под ног. Псина обособленно от всех таращился с листа, на то, как уносят хозяйку. – Скотина, пусти!!! – стало жутко, мочевой пузырь чуть не слился в джинсы. – Пусти…

– Да не кричи ты. Уши больно. Коза! – Артем подкинул ее, пристраивая поудобнее, и сбежал в холл.

Глава 6. Артем.

На улице рубили дрова. Хряк! – топор отесывает чурбаны. Затем деревяшки музыкально колотятся о кучу. Хряк!

– Бля-а! – выругался прокуренный мужской голос. Опять – хряк!.. Голосисто расчирикались воробьи, тявкнула шавка – заливистый лай оборвался матом. – Гнида, заемал! – Топор расколол чурбан. Артем высунулся из-под пиджака, через щели в стенах льется серый свет. По углам: семейный хлам – такой копится легко, но выкинуть жалко. Кому, спрашивается, нужен бачок от старой стиральной машины или лыжики «Быстрица» с одной бамбуковой палкой? «Милый, лишь бы не было войны» – сам собой напрашивается куплет под этот очаровательный склад. Да пофигу война, когда в каждой сараюшке подобные запасы. Артем сел; всклокоченное ватное одеяло лежит поверх неструганных досок; чугунный шар догнал чумную голову.

– Хреново как, – пробормотал Артем. Как такие сараюшки называются. Сени? – Ах, вы сени, мои сени, сени новые мои… – Он спрыгнул на пол, поискал туфли. Один ботинок валялся оверкиль^[1] под полкой, второй стыдливо щерил нос у стены. Когда Артем обнаружил спаренные в кулек носки, не удержался хмыкнув. – Надо же…. – Сени должны быть новыми, кленовыми, решетчатыми. Эти были старые, пропахшие рухлядью, но дыры меж досками имелись. Артем, чувствуя себя мальчишкой, приник к одной. – Куда нас «белка» занесла?.. Поглядим. – Стебли засохшей полыни, доски вповалку, ржавое ведро. Несуразный пес, сделав стойку, таращится за угол. Оттуда снова: Хряк! – дровина звучно встретилась с кучей. Хозяина видно не было. Артем накинул на плечи пиджак, поежившись, подошел к двери, подергал. – Оп-па! – снаружи загремела цепь. Артем пнул дверь. – Хозяин, открывай. Ты чего беспредельничаешь? – Пес захлебнулся лаем, до хрипа. Повис на ошейнике. Хозяин, шикнул:

– Гнида, пошла! – Псина обижено взвизгнула. Цепь зажурчала о доски. Гнида, значит. Хорошее имечко – Шлюмкину в самый раз.

– Ой, еп! – Артем схватился за голову! Шлема – сидит сейчас у Моленки, струится слезами. Мурзилка резиновая! Не трещала бы голова, впору напугаться. Где хоть я? Некстати припомнился «огорченный» Питер – на бывшего Чикагского таксиста, в общем-то, плевать. А вот перед голосистым капитаном, что так старательно растягивал «Катюшу» становилось неудобно. Интересно, Вики знает, что по-русски значит «пососать»? Интуиция подсказывала – знает. Вспомнился Дашкин визг у самого уха. Что называется, произвел на барышню впечатление – не забудет никогда. Артем тревожно осмотрел свою «тюрьму». На душе кисло, по сердцу – заржавленной пилой. Прощения просить пристойно, если помнишь за что. За беспамятство – по роже. Да вроде, все без глупостей. Ага! – шевельнулось внутри. – Сарай, мужик, топор – логическая цепочка намекала об обратном. Артем примерил к плечу оборванный рукав, жалко признался ниткам. – Не помню!

– Зато я помню, – заверил за дверью хриплый бас, цепь зазвенела.

В глаза ударил яркий свет. Артем зажмурился, дернулся назад.

Бить не стали. Грубо, но спокойно спросили. – Ты зачем мне дочь губишь, чудовище?

Артем ответил не сразу:

– С Дашей… с ней все хорошо? – с трудом выдавил он. Силуэт недобро ухмыльнулся:

– Чего хорошего? – он рассмотрел Артема с прищуром, неожиданно сжалился. – Болеет…

– Я не?..

– Ты б не здесь дрых, а в канаве! – оборвал мужик. Посторонился. – Ну, ты выходишь… кавалер?

– Ну, выхожу.

Посадили у печки, отец высыпал дрова под оштукатуренный бок.

– Свет опять отключили, – пояснил он. – Горшок с Крышей^[2] развлекаются. – Он приоткрыл дверцу, коротко зыркнул на гудящее пламя. – Чаю хочешь? – снял с конфорки зеленый чайник, плюхнул бурое варево в железную кружку с отколотой эмалью.

– Хочу, – кивнул Артем, натянув рукав пиджака на ладонь, взялся за кружку. Все равно прожгло. Он поморщился, подставил под донце другую руку и отхлебнул: без сахара; тяжелый «грузинский» задубил язык. Артем глянул на отца поверх кружки. Суровый мужчина, мелкий – такие «на раз» втыкают в печень и рубят по-стахановски уголёк. Седая, стриженная «под ежик» голова, натянутые скулы. Шея сухой веткой торчит из растянутого ворота водолазного свитера. Как у «черно-белой», но в разы древнее. Штаны «афганки» заправлены в потрепанный «кирзач».

– Куришь? – в руке отца оказалась половинка «Примы».

– Нет, – Артем снова отхлебнул, не удержался – скривился.

– Горький? – догадался отец. – А че сахару не попросишь?

Странно, но мысль, что у дядьки может водиться сахар не пришла в голову.

– Я без сахара, – Артем пытался сохранить лицо.

– И давно? – усмехнулся отец, встал, дотянулся до сахарницы.

Четыре кубика утонули в кипятке.

– Спасибо.

– Пожалуйста, – дядька дал ложку.

– Спасибо.

Отец вновь хмыкнул:

– А вчера резать обещал. Врал, значит, что герой? Нож тебе зачем, упырь? – Артем инстинктивно хлопнул себя по карману, едва не опрокинув кружку. Батя развеселился. – В нужнике пиковина твоя – поищи! А хочешь, новую сделаю? Краше прежней.

– Нафига? – Артем пожал плечами.

– Правильно, паря, – дядька, не смотря на крохотный рост, сумел нависнуть. В Артемкино лицо уставился тощий кулак. – Ты дочу мою не трожь! Понятно, соплячке любопытно, что за ангел нашелся…

– Отец!

– Я ей отец, а такого зятька мне даром не надо! – костяшки побелели. Неожиданно кулак разжался, дядька мягче спросил. – Ну, зачем она тебе? Мало мочалок по кабакам? Ты же видишь, блаженная она у меня. Жалко ее. Хапнет коротенького счастья, да овдовеет. Че молчишь-то? Мало вас дохлых по золоотвала^[3]?

– Кто про жениться говорил? – Артем захлебнулся негодованием.

Отец внимательно рассмотрел «дорогого гостя»:

– А иначе, убью! Если успею… Веришь? – Мутные глаза холодно пронзили Артема.

– Я ее не обижу, отец, – медленно произнес Артем. Пустая кружка звякнула о конфорку. Артем с трудом отвернулся, положил ладони на теплую печь. Батя подлил кипятка, небрежно кинул:

– Где она подобрала этакого воробья?

– Как и положено – в парке, – откликнулся Артем.

* * *

Дашка не удивилась. Она запахнулась в огромный махровый халат и поспешила отвернуться. На кухне стало тесно.

– Привет, – поздоровался Артем.

– Угу, – пробубнила Даша. Презрительно зыркнул из-за порога кот, желтые глаза прищурились, всклокочилась шерсть.

– Кис-кис, – Артем показал, будто в руке что-то есть. Кот по-человечески фыркнул, спрятался за косяком.

– Лучше не трожь – в ботинки нассыт, – посоветовал отец.

– Так на мне ботинки… – Артем продемонстрировал туфли.

– На тебе и нассыт!

– Папа-а! – протянула капризно Дашка, оставив зубную щетку.

– Ох, ты! – восхитился отец, но от комментариев воздержался.

Даша поймала взгляд, дернулась обратно к зеркалу. Зажурчала вода в умывальнике.

– В школу пойдешь? – отец оперся локтем на колено, поворошил угли в печке.

– Угу.

– Твоя сисястая названивает…

– Папа-а!

– В курсе, что ли?

Дашка опять обернулась:

– Чего? – не поняла она.

– Твоих приключений… Вместе были… с этим?

– Ну, па-а! – Дашка смущенно косится на Артема.

– Чего «папа»? А пьяная домой – не папа? Хмыря с собой привести – не папа? – отец вдруг переключился на «гостя». – Ну да, это он тебя донес. Милая, ничего по дороге не потеряла – совесть например?

– Отец, полегче… – заступился Артем, за что немедля «получил леща»:

– Полегче?!! – отец уставился, поиграл желваками, рука невзначай прикоснулась чайника. Артем сдал назад:

– Я виноват, Дашка здесь причем? – странно, но хотелось спасовать перед папашей.

– А баба всегда причем – ей даунов рожать, если по-пьяни матку вывернуть. – Что возразишь? Артем вздохнул, глянув на дрожащую спину – еще слез не хватало!.. Виновато выдавил:

– Простите… Не знаю, как получилось.

– Не знает он… – отец оттянул ворот свитера, покарябал шею.

Неудобная пауза – весьма кстати. Бьется о таз струйка воды, еле слышно бормочет радиоточка. Издали, по нарастающей, засвистела электричка. Колеса ритмично заколотили в рельсы. Треснуло в печке пламя. Отец приоткрыл дверцу, пошерудил кочергой – лицо озарилось. Он приподнял глаза, спросил невзначай. – За что хоть морду подставлял?

– Так, бакланка, – пожал плечами Артем.

– Правда, американца бил?

Артем поймал Дашкин взгляд – застыла с зубной щеткой во рту.

– Ну… – признался он.

– Оно и правильно, – неожиданно быстро согласился отец. – Ты, говорят, офицер?

– Бывший.

– Болван, в отставке! «Бывший» бывает «в употреблении». Сбежал?

– Сбежал, – кивнул Артем.

– Дезертир, значит?

Артем поймал колючий взгляд, еле сдержался, чтобы не нагрубить. Память ехидно напомнила сумку-раскладушку с ЗИПом^[4]. Ржач в кондейке, когда делили с мичманом чистоган.

– Я Союзу присягал, – пробурчал Артем.

– А-а! – с притворным пониманием протянул батя, дверца печи шумно встала на место. – Тогда конечно, Союзу… Эка, Даша, словила звезду – бела кость! Мне, неумытому крановщику, даже неудобно. Милай, а ты на рояле, часом, не играешь?

– Нет, – Артем растерялся.

– Ладно, ваше благородие, не тупи. Наклонись ка… Не ссы – куда мне, старому пню до тебя. Шепну по-отечески – не прогонять же голубу. Ишь, ушки навострила! – Дашка фыркнула и сплюнула зубную пасту в таз. Артем пододвинулся к столу вместе с табуреткой.

– Ну? – он посмотрел вопросительно. Отец неторопливо вдавил бычок в чайное блюдце и выдохнул в стену. Дым, отразился от журнальной репродукции. Отец, разогнав клубы парой взмахов, спросил вполголоса:

– Баранки гну. Давай по честняку? Как мужик с мужиком. – Они одновременно посмотрели в угол, Дашка терла полотенчиком лицо.

– Нравится? – отец кивнул на нее.

– Нравится, – Артем упрямо заглянул в глаза.

– И мне нравится, – согласился отец. – Только я ей «присунуть» не хочу…. Тиха-а! – он с шипением сдавил колено. – Что есть, то есть.

Я мужик и ты мужик – че цацкаться? – Артем осел, батя склонился к уху. – Дальше говорим или будем в Чапаева играть?

– Говорим.

Отец вдруг бросил Дашке:

– Чего рот раззявила? Иди Мардынку покорми. Да не боись – не трону твою… находку.

Они остались одни, тем не менее, отец продолжил шепотом:

– Мы наверно больше не увидимся?

– С чего это?

– Не скаль клыки – я старше.

– И что?

– Не уважишь, значит?

Артем качнулся на табурете, шумно выдохнул:

– Ты отец – в своем праве. – Батя снова покарябал шею, черный ноготь остановился у яремной впадины:

– В праве, значит… (Пауза). Шел бы ты… человек, и не морочил девке голову. Странная она – ты ей жизнь свернешь. – Они уставились друг на друга, Артем оглянулся на дверь, неожиданно разволновался, будто на смотринах. Голос предательски подрагивал:

– Я не обижу ее, отец! – произнес он под тяжелым взглядом родителя. Батя усмехнулся, вытряхнул из пачки сигарету:

– Хотелось бы верить, только вокруг таких беда ходит – не спросит.

– Я заставлю – попросится! – Артем тряхнул головой.

– Ой, паца-ан! – презрительно протянул отец. – Птенец еще…

– Хоть петухом не обозвал.

– Допоешься – назову, – отец отодвинул пепельницу, сигарета рассыпалась меж пальцев. До смешного, за занавеской шаркнули тапки. Подслушивает. Отец не выдержал. – Дашка, накажу!

– Не накажешь! – раздалось оттуда.

– Брысь, я сказал! – Отец немного подождал, закинул ногу на ногу; заскорузлые пальцы сцепились на колене. Глаза блекло, с интересом «размазали» Артема. Он вдруг спросил. – Она говорила, кого ты напоминаешь?

– Нет, – Артем растерялся. Батя вынул новую сигарету; подкурив, сверкнул глазами сквозь горький дым.

– На дикаря ты похож. – Артем замер:

– В смысле? – ненароком потрогал оторванный рукав. – Батя махнул рукой:

– Брось лапсердак – подумаешь! Тоже мне капитан Каталкин^[5]. Ты хоть халат шелковый одень – просвечивает телогрейка. Зверь он и есть зверь. Захотелось Марусе настоящего самца… Что ты молчишь – спорь!

Артем дернул плечом, глаза слезились от табачной вони, в горле першило.

– Зачем? – не понял он.

– И вправду, зачем? – отец усмехнулся. – Все равно не отступишься. Стремно на попятную? азарт? – Артем выдержал паузу, слова выпали сами собой:

– Я сумею ее защитить.

– В смысле, «за мной, как за каменной стеной»? Не штампуй – не в песочнице.

– Как думаю…

– Если осталось чем… Думай, как хочешь… – отец опять приоткрыл печь, заглянул в огонь, глаза отлили краснотой. – Погубишь девку – в ментовку не пойду! – Пламя заворожило, язык безучастно ответил:

– Я понял, отец.

– Григорий Михайлович! – отозвался тот.

– Артем!

– Артем… – пробурчал отец, закрыл печь. – Знаю, что «Артем» – все уши прожужжала. – Он помолчал, смакуя сигарету, выдал неожиданно. – Чего с флота ушел?

Артем откликнулся с задержкой:

– Шнырять надоело.

– Помогло?

– Слабо, – вздохнул Артем. – Только «бугор» без погон.

– Дошло? Вот я и говорю – птенец. Лежал бы сейчас в каюте, да пузыри под кителем пускал. Шило^[6] кушать не отменили?

– Красить пробовали^[7], но пронесло – бухой флот лучше разумного.

– Хм, – отец нахмурился, глянул на занавеску поверх плеча. – Дашка, ну чего еще?

За ситцем всхлипнули, показалось растерянное лицо – глаза на мокром месте.

– Па, я, кажется, альбом потеряла…

Григорий Михайлович, отвесив челюсть, крякнул:

– Как это?

Артем припомнил – пендосские прогары топчут листы: опечатки подошв по грифелю, распахнутая сумка, папка титульной стороной обняла ковролин: «Мое!».

– Да-а!.. – пробормотал Артем. – Свиданьице… Будто стену в подъезде перемазал.

– Чего? – не расслышал отец.

– Чем-чем – дерьмом! – Артем встал, откинув занавеску, взял Дашку за руку. Ладонь коснулась мокрой щеки – батя за спиной смолчал. – Тише, Черно-белая, не плачь – найдется. – Ее плечи вздрогнули, глаза заглядывают недоверчиво: «Где?!». Уместно переспросить: «Когда». Вчера. Все глупости скалятся из прошлого, в настоящем – виноватое «потому что». – Скоро, – уверено сказал он, настолько, что поверил сам. – Не кошелек – кому он нужен?.. – закусил губу. Не обиделась? Кажется, нет – моргает снизу вверх, хлюпает носом. Артем попробовал пошутить. – Видишь, пить вредно.

– Угу.

– Я зайду в «Океан», там он. Ирка наверняка прибрала…

– Ой, Тёмочка! – Дашка, взвизгнув, повисла на шее.

– Кхе-кхе…

Артем растеряно оглянулся; отец улыбается разведенным рукам.

– Вы это… Шли бы к себе обниматься, а то мне, старому, неудобно.

Артем упрямо свел руки за ее спиной, по-пионерски выдержав миллиметровую дистанцию.

Но в комнатушке объятий не получилось. Дашка, будто опомнившись, держалась на расстоянии – в рамках дружеских приличий. Захламленный письменный стол, диван-раскладушка; поверх постели накинуто линялое покрывало. Дашка сорвала со спинки стула дамские причиндалы, закинула в комод. Ящик с излишним грохотом закрылся.

– Вот! – она стеснённо обвела комнату рукой. – Я здесь живу. – На свободных от полок стенах – Дашкины художества: квадраты с акварелью – вполне себе картины в «настоящих» рамах, порой – тетрадные листы, зарисованные шариковой ручкой. – Вот! – повторила она, села на краешек дивана, котяра мигом забрался на колени и заурчал трактором. Артем прошел вдоль стены, остановился перед миниатюрой маслом. На переднем плане – кривые черные ветки, за ними – едва светится ларек. Фигурки людей – рыжие черточки, счетные палочки из пенала. Артем оглянулся.

– В парке?

– Угу, – ответила Даша, не поднимая головы.

– Мрачно, – определился с впечатлением Артем. Даша приподняла плечи.

– Мрачно, – согласилась она.

– А что так? Люди веселятся. Пьют…

– Там раньше кладбище было! – Ветки вдруг превратились в костистые руки: полуметровые пальцы, обломанные фаланги. Артем отшатнулся.

– М-да, – пробормотал он. – И пары над могилками сношаются. Даш, сатанизм какой-то!

– Не дам! – заучено ответила она, рукав халата по детсадовски вытер нос. Приоткрылось белое колено. Артем отвел глаза. Она поправила полу, тревожно покосилась. – Что?!

– Ничего, – Артем отвернулся, взял с полки томик с замусоленной обложкой. – Читала?

– Угу.

– Понравилось?

– Нет. Желязны лучше.

– Зато у Кинга каждая сопля здоровски описана, трещины на пуговицах…

– Зачем мне его сопли? – удивилась Дашка.

– Он вяжет бред житейской простотой – веришь. – Артем сунул книгу на место. – Я думал, мистика тебя занимает – кресты, могилы…

– Не-а, – Дашка потрясла головой. – Что я, больная? Я больше кошек люблю. Еще собак и… стариков…

– Стариков? – переспросил Артем.

– Стариков, – подтвердила Дашка. – Они занятные, на беженцев похожи. Я в кино видела, – уточнила она.

– Это еще почему? – не понял Артем.

– Одни суетятся, бегают туда-сюда, вещи роняют, а поезд не приходит. Некоторые – их мало совсем – тихонечко ждут на перроне, даже без узелков.

– И почему?

– Они верят – поезд будет, и место по билетам. Чего дергаться?

Артем не удержался:

– Хм. А поезд – Смерть?

– У-у, догада какой! – засмеялась Даша. Кот поднял голову, недовольно посмотрел на хозяйку. Артем отодвинул стул, сел рядом, Дашка едва заметно отстранилась.

– А молодежь? – полюбопытствовал он. Глаза поймали шейку девушки, нырнули за воротник… Фу-у! Стоять, Зорька!

– Туристы, – ответила Даша, закрылась под горло. – Ходят с фотиками, думают, что на экскурсии.

– И ты думаешь? – усмехнулся Артем.

– И я, – согласилась она.

– А на самом деле?

– В очереди за билетом, – огорошила Дашка. Артем озадачено почесал затылок, не удержался.

– Откуда мрак такой?

– Папа в детстве сказку рассказал.

– Лучше б про Золушку…

– Чем лучше-то? – оборвала она.

– На твоих картинах только зайцы добрые, а были бы люди.

– Принцев там не хватало! – фыркнула Дашка, кошачьи уши вздрогнули.

– Хотя бы.

– Ты что ли принц? – она оперлась на руку, кот сполз с бедра, пропито мявкнул. Даша склонилась над питомцем. – Тише, Мардюся, тише!

Артем сглотнул: хорош принц – ни шпаги, ни Мерседеса. Изо рта разит вчерашним праздником, да роятся мыслишки… Он потер щетину на подбородке, невзначай сдвинулся… Ее прозрачная кожа, волосы высыпали из-под резинки…

– Может и я! – ладонь легла на ее руку. Даша обернулась, посмотрела без тени испуга. Он придвинулся вплотную.

– А после двенадцати превратишься в тыкву? – девушка выстрадано качает головой, но руку не вырывает. Ждет. Чего? Известно…