Формула порока

– Надо подумать.

– И вы можете привести пример подобной ситуации?

– Заучиваешь целый вечер крутой учебник, а утром на уроке пытаешься вспомнить – и тщетно!

– Школьные годы познакомили вас со спиртосодержащими напитками?

– Главным образом, вино по праздникам дома или с ребятами.

– То есть значительно повысилось употребление спиртного после того, как вы приступили к работе после окончания средней школы?

– Больше после того, как стал жить один, отдельно от матери.

– А какую максимальную дозу вы когда-либо употребили?

– Водки литр выпивал, а пива однажды в баре восемь кружек – это четыре литра – осилил. Тогда нам под конец подали тухлую древнюю селёдку, а при нормальной закуске рекорд, получается, мог стать более грандиозным, – Владимир говорил с глубоким сожалением в голосе, вспоминая подвиги.

Но про себя он подумал, что, может, напрасно слишком откровенничает.

– И сейчас вам хочется пива? – улыбнулась в ответ Татьяна Павловна.

– Очень, просто всё внутри чешется, горит, мучает изжога, трубы горят, слюна течёт. А иногда наоборот – рот пересыхает, попытался внутренний пожар залить минеральной водой, так бесполезно.

Владимир опять сглотнул.

– Днём потерпите, а на ночь я вам назначу снотворное и укол для купирования тяги. Ваша мать обещала сегодня принести нужные лекарства по списку, который я ей дала, и тогда вам будет легче.

– Спасибо.

– Бывают ли случаи употребления спиртного подряд два или три дня?

– Даже бывало и по пять дней.

– Утром вы похмеляетесь?

– А как же? Клин вышибают клином.

– Мне более-менее с вами всё ясно.

Татьяна Павловна заканчивала записи своего сбора данных об очередном пациенте.

Она оторвалась от письма и, придав лицу абсолютную серьёзность, на какую была способна, сказала:

– Напоминаю вам, Владимир, об обязательном соблюдении режима нашего лечебного стационара.

– Получается, буду соблюдать.

– Ранним утром перед завтраком вам следует обязательно зайти в процедурный кабинет и сдать анализы.

Медсестры в курсе и всё скажут. Это очень важно, понятно?

– Надо думать, сдам все, что в моих силах.

– Сейчас можете идти в свою палату и, пожалуйста, помните об анализах утром, а пока до свидания.

– До свидания, – попрощался он и притворил потрескавшуюся дверь.

На обеде Владимир пытался поесть горяченького супчика, и противная по вкусу жидкость странного содержания только сильнее раздразнила внутрижелудочный огонь. Аппетит он утолил продуктами из пакета, принесённого матерью, но внутренняя жажда давала о себе знать.

Через час после обеда пришла в бледно-зелёном плаще мать. Она принесла войлочные тапочки на резиновой подошве, сменные носки, двухлитровую бутыль минеральной воды, пару луковиц, пучок зелёных луковичных перьев, чеснок, бульонные кубики, пакетики чая и кофе, сметану, сладкие сырки, таллиннскую колбасу, блок сигарет, две кружки и кипятильник. Она вновь беседовала с Татьяной Павловной и показала ей все принесённые лекарства. Мать сказала Владимиру, что врач сегодня вечером дополнительно назначит витамины и таблетки. Она изо всех сил старалась говорить спокойнее, но утомлённые глаза помимо её воли наполнялись слезинками, выдавая состояние сильного переживания.

– Самое главное, Володя, заклинаю тебя – соблюдай режим, и тогда всё станет в порядке. Делай всегда только то, что скажут медработники, ясно?

– Ма, успокойся.

– Ты ведь пошёл вразнос!

– Ты напрасно волнуешься.

– Знаешь, Володя, я действительно всё это перевариваю с трудом, поэтому, разреши, я завтра останусь дома, а приеду только послезавтра.

– Давай, ма, договоримся иначе: я завтра вечером отсюда позвоню или попрошу кого-нибудь перезвонить тебе. И тогда решим, стоит ли тебе послезавтра приезжать. Кормят здесь великолепно, так что зачем лишние продукты возить? Воды и сигарет мне надолго хватит. Поэтому тебе светиться излишне незачем. Если случится что-то серьёзное или нужда какая-нибудь возникнет вдруг, тогда я обязательно сообщу.

– Хорошо, но послезавтра я всё же, скорее всего, приеду.

– Как там Лиза?

– Она прямо рвалась к тебе приехать из любознательности, и я с превеликим трудом её отговорила.

– Спасибо, ты поступила отлично, классно. Передай ей, пожалуйста, что я лично просил её воздержаться от приезда сюда, потому что так будет лучше и для меня, и для неё.

– Пожалуйста, Володя, держись, сына.

– Будь здорова, ма.

Мать с сыном обнялись, как перед длительным расставанием, мать отвернула к входной двери лицо и смахнула с глаз предательские слёзы. Когда она выходила на лестничную площадку, её плечи и спина приподнимались от частых глубоких вздохов.

Расставшись с матерью, Владимир возвратился в палату, где соседи дремали и даже сладко похрапывали. Он разделся и лёг под одеяло досыпать, предупредив соседей, чтобы его разбудили на ужин.

«Следует его посетить ради соблюдения режима лечебного учреждения», – подумал он, засыпая.

Но его разбудило лёгкое прикосновение и голос процедурной медсестры, которая возвышалась над кроватью и заслоняла половину потолка своей обширной курчавой белокурой причёской.

– Давайте поставим по назначению вашего лечащего врача капельницу с физраствором именно сейчас, до ужина. В процедурной все лежаки заняты, но есть свободный штатив.

Блондинка указала на белую треногу с металлической штангой, которую венчали два кольца. В одном из них кверху дном разместилась полулитровая бутылка с желтовато-коричневой жидкостью. От горлышка бутылки шёл длинный прозрачный пластиковый шланг, у которого имелась пластмассовая задвижка, а свободный конец заканчивался иглой медицинского шприца.

– Чуть приподнимите левую руку, – попросила медсестра и с нажимом протёрла смоченной в спирте ваткой внутреннюю часть локтевого сустава.

Она потихоньку и даже с нежностью профессионально вонзила острие иглы в кожу и мягким высоким доброжелательным голосом произнесла:

– Совсем безболезненно, правда?

Конечно, Владимир почувствовал и боль от укола, и малоприятные ощущения, когда игла углублялась под кожу и шла по сосуду вблизи локтевого сустава, но согласился:

– Получается.

Медсестра открыла задвижку, посмотрела на бутыль и, убедившись в правильности функционирования системы, зафиксировала положение иглы, наложив на руку две узкие полоски лейкопластыря поперёк шланга и иглы, прикрепляя их к руке.

Она вновь внимательно взглянула на бегущие вверх пузырьки и предупредила:

– Лежите спокойно, рукой шевелить запрещено, можно пошевеливать только одними пальчиками.

Владимир видел, как снизу на поверхность жидкости спешили белые пузырьки. Он осмотрел место, где стальная игла, соединяясь с веной, вносила в его организм жидкость из бутылки, и прикрыл глаза. С мыслями о заботливой матери он уснул, и сон его оказался крепок настолько, что по завершении процедуры медицинская сестра сняла капельницу без пробуждения пациента.

После скромного ужина с традиционной британской овсянкой Владимир лёг в скрипучую кровать, на что существовали веские причины. Во-первых, благодаря чернобровому соседу Рустаму он провёл ночь в приятной компании в курительной комнате, в результате чего весь день находился в полусонном состоянии. Во-вторых, у него имелся уже положительный опыт того, что на всякий случай лучше ложиться спать пораньше. В-третьих, настроение было исключительно подавленным, без видимых перспектив к поправке, и поэтому хотелось уединения.

IV. Среда

Владимир от чего-то проснулся и лежал в полудрёме, вспоминая на фоне событий последних дней всё, связанное с его представлениями о срочной воинской службе, и терялся в догадках, в чём причина разворота фортуны и какой скачок судьбы следует ожидать в дальнейшем.

Где-то рядом кто-то порывисто и громко задышал и захрипел. Владимир открыл глаза и увидел, что два из четырёх плафонов под высоким, в трещинах потолком палаты источали тусклый жёлтый свет. На койке у противоположной стены лежал человек и дышал очень часто, будто задыхался. Днём кровать стояла пустой, значит, её занял новый пациент. Владимир посмотрел на электронные часы. Для предотвращения эксцессов, по совету аборигенов отделения, они оставались на ночь пристёгнутыми к левому запястью полосатым капроновым ремешком. На них высвечивалось время 1:20, и Владимир инстинктивно повернулся к окну. Оно зияло чернотой, за ним стояла глубокая осенняя ночь. Свет, зажжённый в палате после общего отбоя, являлся нарушением режима.

Отбой согласно распорядку дня происходил в 23:00, и с той поры должны выключаться радиоприёмники, телевизоры, электроприборы, лампочки, а пациенты обязаны смирно лежать в койках, покидая их исключительно ради посещения туалета. Уклонение от правил могло повлечь преждевременную выписку пациента – как нарушителя лечебного процесса и режима учреждения. Карательными мерами служили правдивое оформление больничного листа или угроза, что в данное отделение или вообще в лечебное учреждение пациенту дорога будет закрыта навсегда.

Удивительным оказалось и то, что над койкой нового пациента наклонилась девушка в ярко-красном халате. Это тоже можно было истолковать как нарушение лечебного режима отделения, потому что пациенткам запрещалось посещать мужские палаты, тем более в ночное время. Почти все в палате спали, а кое-кто даже сладостно похрапывал.

Всё это было по меньшей мере странным.

Из коридора донёсся стук, и Владимир понял, что именно похожий звук явился причиной его пробуждения, а порывистое дыхание или храп вряд ли смогли бы его разбудить. Громкий отчётливый стук повторился. Похоже, кто-то колотил кулаком или пинал ногой деревянную дверь. Наконец стуки прекратились, и из коридора послышался щелчок дверного замка и говор вполголоса, после чего в палату вошла заспанная молодая медсестра. Правой рукой она поправляла причёску, а её левая рука застёгивала пуговицы белоснежного халата. Вслед за сестрой в палату вошла женщина тридцатилетнего возраста в серых рейтузах и цигейковой жилетке мехом внутрь, надетой поверх жёлтой блузки из плотной ткани. Владимир встречал её в столовой и в курительной комнате. По всей видимости, она разбудила и привела медицинскую сестру.

Происходило что-то серьёзное, но пациенты в палате только ворочались с боку на бок во сне, а кто-то тихо и мирно продолжал спать, хотя появились уже и те, кто, как и Владимир, наблюдали происходящее.

Три женские фигуры склонились над кроватью новичка. Медсестра потрогала его прямой узкий лоб, взяла слабую безвольную руку и принялась отсчитывать удары пульса под основанием большого пальца, затем вышла. Вернулась она с ещё одной медсестрой, пожилой женщиной, которая, потирая пальцами сонные глаза, безостановочно сладко зевала. Вместе они замерили артериальное давление пациента, прослушали его стетоскопом. Более опытная сестра пощекотала заскорузлые подошвы ступней пациента гладкими пальцами и отправилась доложить обстановку по местному телефону дежурному врачу.

Через пятнадцать минут она вернулась с исправленной причёской и в сопровождении моложавого добротно сложенного курчавого брюнета в наглухо застёгнутом белом халате со стоячим воротником, будто у френча. Из левого бокового кармана халата торчал толстый блокнот, а к внешнему нагрудному карману халата пришпилены колпачки двух авторучек «Паркер» и шильдик. Надпись таблички говорила, что владельцем накрахмаленного халата являлся психиатр-нарколог наркологического диспансера Минкин Виталий Даниилович. Его заспанные, с крупными зрачками глаза оказались выпучены, выдавались вперёд из глазниц, отчего казались крупнее обычного. Его шею обрамляли дуги импортного хромированного фонендоскопа. Под коротким халатом торчали, словно спички, узкие потёртые светлые американские джинсы-дудочки. Они стояли на мощных толстых протекторах больших дорогостоящих шнурованных ботинок с прямоугольными носами. Дежурный врач повторил все манипуляции, прежде выполненные медсёстрами, и, получив хорошую реакцию ног на щекотание пяток пациента, пошёл вместе с медсестрой звонить по телефону ноль три.

Когда минут через пять Виталий Даниилович возвратился в палату, более молодая медицинская сестра, как о деле обыденном, словно речь шла об обычном винегрете, доложила:

– Пульс его становится все слабее и реже. Что делать?

– Введите побыстрее внутривенно один миллиграмм адреналина. Затем надо попробовать сделать наружный массаж сердца да подготовиться к искусственному дыханию, но с пружинной кровати лучше переложить его на что-нибудь более твёрдое.

– Мы можем перенести на лежанку процедурного кабинета, – предложила медсестра.

– Однако там подход только с одной стороны.

– С другой стороны стена.

– Попробуем перенести его в телевизионную комнату, если она свободна сейчас, – предложил дежурный врач. – Может случиться так, что его оставим на месте, поэтому лучше положить в отдельное помещение, и другим спокойнее болеть дальше.

– Но в телевизионной комнате имеется один только теннисный стол, он широкий, не совсем устойчивый и сам еле дышит, – быстро сказала молодая медицинская сестра, но, взглянув на распростёртого пациента, чуть задумалась о только что ею сказанном, несколько смутилась и сразу поправилась: – Еле держится на деревянных козлах.

– Удобнее будет расположить больного на полу, – Виталий Даниилович кивнул на человека, которого постепенно оставляли последние силы сопротивления каким-то тяжёлым внутренним процессам, и обратился к пожилой медсестре: – Правильно, Елена Анатольевна?

– Точно. Верочка, мы обычно укладываем на пол, – поддержала дежурного врача Елена Анатольевна. – Надо перенести его в телевизионную комнату вместе с матрасиком.

Она дотоле как-то самоустранилась от разговора и, находясь в палате, так усиленно и напряжённо думала о чём-то другом, что почти отсутствовала. Возможно, ей вспомнился подобный случай. И только конкретное обращение к ней вернуло её из воспоминаний, из оцепенения. Время от времени она все ещё потирала усталые глаза, которые сами закрывались и хотели спать.

– Хорошо, перенесём на матрасике, – согласилась молодая медсестра.

Дежурный врач согласно кивнул коротко остриженной головой.

Вера срочно принялась тормошить и торопить пациентов:

– Вставайте, ребята, помогите перенести, давайте, мальчики, живее.

Пётр Петрович и ещё трое мужчин начали торопливо одеваться. Рустам храпел под воздействием снотворных препаратов, без внимания на побудки. На шум подошли из соседней палаты два парня крепкого телосложения в чёрных одинаковых тренировочных костюмах, будто были из одной спортивной команды. Разбуженные мужчины переспрашивали друг друга о причинах подъёма, но для большинства пациентов происходящее оставалось загадкой, тайной за семью печатями.

– Я пойду открою телевизионную комнату и включу свет, – предупредила Елена Анатольевна сестру Веру и обратилась к пациенткам: – Девочки, пойдёмте со мной. Поможете стулья отодвинуть, чтобы освободить место и приготовить, куда положить. Может, там пол надо подмести.

Владимир поднялся с кровати одним из первых, и, натянув спортивные брюки, подошёл к противоположной стене, обратив при этом внимание на обросшую чёрной порослью грудь пациента. Когда он взялся покрепче за угол полосатого матраца у изголовья нового пациента, ему показалось, что тот уже вообще перестал дышать.

За матрас взялись шестеро пациентов, подняли и начали осторожно продвигаться в сторону коридора, но их остановил укоризненный старческий голос Николая Ивановича.

– Как же вы несёте, разве так можно?

Тут произошло замешательство, процессия приостановилась.

– А как надо? – спросил вполголоса Владимир, который шёл позади двух спортивных парней.

– Ногами вперёд одних покойников уносят, – на высоких тонах запальчиво выпалил Николай Иванович и, сказав ещё что-то малопонятное, кряхтя, отвернулся к окну.

Держа матрац, пациенты пытались меж собой договориться, кому куда заходить, чтобы развернуть матрас в иную сторону.

– Быстрее, быстрее, выходите в коридор, – поторопил Виталий Даниилович пациентов, которые переминались с ноги на ногу после категорических слов Николая Ивановича.

Подчиняясь указаниям дежурного врача, пациента на матрасе поспешили вынести в коридор, но перед телевизионной комнатой произошла ещё одна заминка, пока открыли вторую створку трёхметровой старорежимной белой двери.

Матрас аккуратно положили на пол посредине телевизионной комнаты.

– Все, спасибо, мальчики. Теперь, пожалуйста, расходитесь по палатам и продолжайте спать на своих кроватях, – поблагодарила Елена Анатольевна и похвалила: – Молодцы.

Участники процессии пошли курить, и Владимир без особого желания за компанию посидел вместе со всеми. Молчаливым и кратким оказался этот перекур, потому что всем тягостно было сознавать, что каждого может ожидать подобная малопонятная перспектива.

Ему хотелось спать, он шёл узким коридором, а ноги сами собой привели его к телевизионной комнате. И он подумал – вдруг сможет чем-нибудь подсобить медицинскому персоналу и тому, кто лежал рядом с теннисным столом на чистой серой казённой простыне, постеленной на жидкий казённый поизносившийся полосатый матрас. Может, нужно будет сделать что-либо простое – передать, принести или позвать кого-либо.

Женщина в меховой жилетке стояла на коленях рядом с матрасом, обоими прямыми руками опиралась на область сердца товарища по проблеме и время от времени делала сильные ритмичные нажатия на левую нижнюю часть грудной клетки. Надавливала она энергично, используя всю массу своего хрупкого тела.

Виталий Даниилович расположился по другую сторону матраса. Он держал запястье правой руки лежащего на матрасе пациента и специфически приговаривал:

– Хорошо, давай, Рита, есть!

Неожиданно Владимира точно током дёрнуло – всего-то две ночи назад он сам лежал на спине в просторной кровати на седьмом этаже. Отличалась ситуация тем, что в телевизионной комнате отделения ГНД на его глазах разыгрывался трагический финал, полный пессимизма. Здесь, под высоким потолком, испещрённым трещинами, витала зловещая опасность. И вдруг в его ушах зазвучали и мелодия, и слова: «Когда оно придёт твоё мгновение?».

Пациент лежал без каких-либо движений; сердце его самостоятельно работать отказывалось.

Место Риты занял Виталий Даниилович и продолжил делать наружный массаж сердца, а она сместилась ближе к голове распростёртого мужчины и нагнулась к его лицу. Она зажимала его нос большим и указательным пальцами правой руки, в то время как левая её рука держала подбородок и открывала рот запрокинутой головы тяжелобольного человека. Глубоко вздохнув, она делала резкий энергичный выдох в ещё тёплые губы пациента. И естественно, и странно было видеть, как грудная клетка и живот мужчины приподнимаются и расширяются, из-за того что в его лёгкие поступал воздух, выдыхаемый миниатюрной Ритой. В это время дежурный врач сдавливал периодически грудную клетку, что способствовало выдоху мужчины, и Владимир подсчитал, что на одну искусственную вентиляцию лёгких приходится пять надавливаний наружного массажа сердца.

Эпизодически дежурный врач прекращал надавливания и проверял пульс на запястье и шее пациента. Манипуляции многократно повторялись, Рита сняла жилетку, но реальный положительный результат отсутствовал.

И где-то близко уже находилась строгая коварная старуха в белом балахоне с белой острой косой, и её холодное присутствие уже чувствовалось. Может быть, она, подстерегая жертву, заглядывала в тёмное высокое зарешеченное окно и катастрофически приближалась гораздо быстрее действий медицинских лекарств и ухищрений.

Скорая приехала, когда часы Владимира показывали 2:30. Рита поднялась с колен и, опустив тонкие руки, встала рядом с Владимиром у теннисного стола, передвинутого вплотную к левой стене.

Доктор скорой помощи поставил потёртый старомодный саквояж на сколоченную из свежих строганных досок длинную самодельную скамью. Вся светло-жёлтая скамья оказалась усеяна более темными овальными кружками.

«От сучков хвой ной древесины должен исходить аромат смолы», – почему-то пришла Владимиру мысль, но ощущался лишь настырный аптечный запах медикаментов.

Короткий ультрамариновый халат врача скорой помощи скорее походил на удлинённый пиджак и имел четыре кармана, отороченных голубой каймой. Скорее всего, эта фирменная спецодежда спроектирована или даже создана за рубежом. На левом нагрудном кармане висела табличка, откуда следовало, что фамилия врача Розенштейн, а зовут его Аркадий Яковлевич. Его чуть расклешённые тёмно-синие брюки несли чётко выраженные острые стрелки. Тёмно-коричневые ботинки с толстыми шнурками выглядели очень даже основательно и солидно.

Выслушивая дежурного коллегу, врач скорой помощи осматривал распростёртое на матраце тело. Он поскрёб правой рукой затылок, на котором собрались остатки пепельных волос, а передняя часть его черепа была лысой абсолютно, напоминая бильярдный шар и по форме, и по цвету.

Медик сделал внутривенно два укола с кратким перерывом и сам начал делать наружный массаж сердца и искусственное дыхание. Его движения отличались плавностью и грациозностью и говорили о высоком профессионализме. Распахнутый халат на его ладном теле сидел плотно, а под халатом виднелась светло-коричневая хлопчатобумажная футболка. И отчётливо играли рельефные мышцы, говоря о хорошем физическом развитии натренированного тела. Рита вновь включилась в работу, заняла место рядом с врачом и продолжала искусственную вентиляцию лёгких распростёртого мужчины. Виталий Даниилович подошёл к ним, опустился на пол и принялся внимательно наблюдать за пульсом, помогая обеими руками. Временами по указанию Розенштейна дежурный врач вставлял иглу шприца в бледную вену правой руки пациента и вводил препарат, который должен бы способствовать реанимации.

Рита всячески старалась помочь врачу скорой помощи, они вдвоём понимали друг друга с полуслова и работали как натренированный тандем, будто всю жизнь вместе занимались регулярным откачиванием кого-либо, и приятно было видеть их гармоничную, пластичную, отточенную, мастерскую работу. Беспощадно относясь к себе, они стремились оживить бездыханное тело, стремились вдохнуть в него жизнь, которая безвозвратно удалялась.

Все целенаправленные профессиональные усилия оказались тщетны.

И врач скорой помощи вынужден был констатировать смерть. Он закрыл саквояж и попрощался со всеми.

Часы Владимира показывали 4:30, когда через приоткрытую форточку послышалось, как, нарушая ночную уличную тишину, чуть слышно заурчал автомобильный двигатель, и микроавтобус «скорой помощи» стремительно увёз Аркадия Яковлевича от ГНД.

Дежурный врач спустился к себе в кабинет, а Рита ещё пыталась сделать искусственное дыхание и массаж сердца пациенту, тело которого уже постепенно остывало.

Ещё время отсчитало минут десять, пока, возможно, кто-то надеялся на чудо.

Наконец Елена Анатольевна мягко распорядилась:

– Хватит его беспокоить. Рита, послушай, достаточно! Пойми, пожалуйста, он уже уснул навечно.

Идите, Володя, позовите больных, чтобы помогли поднять его на стол, а то внизу оставлять плохо.

– Мы его и вчетвером подымем, – предложил Владимир.

– Сможем ли? – засомневалась Елена Анатольевна.

– Надо думать, сможем, ведь теперь он легче, – ответил Владимир.

Однажды телеканал «365» поведал ему, что иностранцами проводились эксперименты с людьми, которым вот-вот предстояло отправиться в мир лучший. Результаты настоящих исследований бесспорно подтвердили гипотезу, что сразу после наступления смерти тело умершего человека облегчается граммов на сорок. Делая окончательные надлежащие выводы, зарубежные учёные объяснили данный эффект отделением и уходом от бренных останков энергетической оболочки, какую популярная литература часто называет биологическим полем.

Последние слова Владимира вряд ли кто понял правильно, но обе медсестры взялись за углы матраса у изголовья, Рита поднимала у стоп, а Владимир подхватил матрас за края средней части. Бездыханное тело, одетое только в чёрные семейные трусы, положили вместе с матрасом на середину теннисного стола и прикрыли тонким шерстяным одеялом и простыней с кровати краткосрочного пациента.

Шаг Риты вдруг сделался замедленным, как бы приторможённым, её плечи понуро опустились, тонкие руки обвисли плетьми, наклонённое вперёд лицо побледнело, и крупные слёзы безудержно одна за другой начали капать из её прикрытых глаз на истоптанный линолеум пола. Только теперь она осознала, что всё бесповоротно закончилось, поэтому она нагнулась, подобрала меховую жилетку и, всхлипывая, пошла в свою палату безо всякой попытки унять горькие слёзы отчаяния.

Елена Анатольевна открыла настежь оконные рамы, чтобы понизить таким образом температуру воздуха комнаты. На дверь повесила заранее приготовленный амбарный замок.

Сестры милосердия пошли оформлять журнал наблюдений.

Без раздевания, в спортивном костюме Владимир прилёг поверх одеяла на кровать, которой вместо обычного скрипа подобало начать играть марш Шопена.

Он попытался разобраться в происшедшем: «Ушёл из жизни человек, а медицинские работники почему-то совершенно спокойны. И в чём причины происшедшего? Хорошим он был мужиком или так себе – это дело десятое, но человек расстался с жизнью окончательно. Безо всякой объявленной войны гибнет человек! А может, вой на все-таки идёт? Между алкоголем и человечеством? Да, это и есть настоящая вой на! На стороне алкоголя выступают пособники».

Вместо противодействия кто-то попустительствует рекламе и распространению ядонаркотиков – никотина и алкоголя. Кто-то пропагандирует порочный образ жизни. Кто-то потворствует наращиванию закупок этих ядонаркотиков за рубежом и вкладывает средства в их отечественное производство. Если вся эта продукция находит потребителя, люди становятся наркозависимыми, приобретают смертоносное заболевание и преждевременно погибают. Правильно пел Владимир Высоцкий: «Так лучше, чем от водки и от простуд!». Но это вряд ли нравится тем, кто хочет, чтобы все поголовно пьянствовали. Этим предателям рода человеческого хотелось бы, чтобы люди сидели по домам и хлестали горькую или ковыряли вену иглой да закусывали табачным дымом. Алкоголик (и наркоман тоже) – человек пассивный – разве сможет он заступиться в полной мере за себя или другого, униженного, оскорблённого, обворованного? Любой мелкий чиновник, производственный мастер, полицейский скажет ему: «Сиди, синяк, да помалкивай в тряпочку. Знай, пьянь синюшная, свой шесток. Или хочешь загреметь под фанфары?».

Две подряд бессонные ночи, нервное перенапряжение и усталость взяли своё, и Владимира заключил в свои крепкие объятия безмятежный сон.

Он узнал родимый сутолочный Невский проспект, оживлённый свежими лучами солнца. Темнели стекла Дома книги, золотился купол Казанского собора, скромничало здание Городской думы и вытянутое здание респектабельного Гостиного двора. По тротуару прогуливались или деловито шли горожане и гости града Святого апостола Петра, а со всех сторон их окружала живая реклама. Растягивая самодовольные рты, лихие ковбои закидывали арканы на шею очередной жертвы и принуждали её курить дьявольское зелье до приобретения зависимости. Заграничные размалёванные проститутки заманивали наивных прохожих вкрадчивыми словами: «Попробуй меня!». Они заставляли людей напиваться до потери чувств и ввергали их в хронический алкоголизм. За всеми данными деяниями зорко следили отечественные постовые полицейские, вооружённые пистолетами, радиостанциями и черными резиновыми дубинками. Блюстители порядка дорожили своими местами, поскольку получали приличную зарплату за охрану рекламы, ковбоев и проституток.

– Хлебнём, Вова, супчика, – предложил старческий голос сверху.

Владимир, медленно отходя от сна, поднял взгляд и вскоре различил старца, склонённого над ним. Добрая упругая рука старца теребила его плечо, а голос оказался знакомым.

– Спасибо, что разбудили, Иван Сергеевич, – с трудом отходя ото сна, промолвил Владимир губами, которые отказывались слушаться.

Лёжа Владимир потянулся и зевнул, поворачивая голову из стороны в сторону, постепенно отходя от напряжения сна.

– Крепко ж ты спал. Как лёг на бок, так на нём и остался, безо всяких шевелений. Народ уже кинулся на амбразуру. И тебе настала пора после утомления подкрепиться.

– Получается, я проспал и завтрак, и обход заведующей отделением?

– Успокойся, Володя. Из-за трагичного ночного события традиционный обход врачей сегодня отменили, так что спокойно пробуждайся и вставай во славу Господа.

– Иван Сергеевич, занимайте очередь, а я ополоснусь и догоню.

В тумбочке ещё имелся некоторый запас провизии, и её следовало бы скорее употребить в целях предотвращения порчи, но Владимиру более хотелось чувствовать локоть живого соседа.

Гороховый суп оказался на редкость вкусным. По ощущениям, по наваристости он очень напоминал походный суп, сваренный на костре 31 мая после окончания пятого класса. Чистую воду тогда брали в илистом лесном озере, вдоль которого тянулись заросли тростника и сабельника. На пологом берегу, поросшем устремлёнными ввысь могучими вековыми соснами и усыпанном исландским зелёным мхом, школьники разбили однодневный лагерь. От варки супа классная наставница Мария Ивановна в тот день решительно самоустранилась и наотрез отказалась даже давать советы. Но горячий туристский суп съеден был до последней капли, а закопчённое снаружи ведро изнутри тщательно выскребли хлебными корками.

Нынче в столовой суп обжигал внутренности, сдирал комки желчи, которые скопились в горле, и без сомнений обладал целебными, очистительными и благотворными свойствами, как и тот походный. Владимир попросил добавки, как это он сделал в тот далёкий майский день, и ему показалось, что суп можно есть бесконечно, постоянно улучшая самочувствие. Аппетитная каша также пролетела в мгновение ока.

По возвращении из столовой в палату Владимир заварил чай, согрев кипятильником литровую банку воды. У него прорезался аппетит, и пакет с едой значительно облегчился.

Тёплой водой Владимир помыл с мылом руки, лицо и шею, затем зашёл к медицинским сёстрам и спросил о возможности позвонить матери, на что ему объяснили, что телефон запараллелен на пять кабинетов. Поэтому он постоянно занят в дневное время служебными разговорами, а пациентам дозволяется звонить лишь по вечерам с разрешения лечащего врача и только в исключительных случаях.

Ещё во время трапезы он узнал, что телевизионная комната до сих пор замкнута на амбарный замок, а теннисный стол ещё занят его кратковременным соседом по палате. Владимир пошёл в курительную комнату, и оказалось, что там полно народу, а дым стоял коромыслом. Лица пациентов выглядели преимущественно хмурыми, с большинством из них Владимир уже встречался в отделении. На середине левой скамьи произошло движение, и освободилось место для Владимира.