– (Шокировано) Я… Я…
– (Болезненно) У тебя даже слов подобрать мозга нету… – постепенно выпрямился, – курица… Вот скажи, чего ты хотела от меня? Ну, правда? Скажи мне хоть раз правду. Это что, так сложно для тебя? Ладно. Ну тогда… (Спокойно) Я думаю, это ни для кого не секрет, зачем девушки встречаются со мной… Им всегда что-то нужно, причём вечно в неограниченном размере… Может, и ты думала, что я предложу тебе руку и сердце? Так на, – протянул ладонь, – бери, вот только сердца там уже нет. Ты его нахуй разбила… Ах да, – усмехнулся, – может тебе и брак вместе с гражданством подавать? Так же? Вот только не надо носом кривить. Все бабы этого хотят. Всем хочется на халяве разжиться… (Злостно) Ты бы знала, сколько девок до тебя, вокруг меня крутилось… Да такие как ты – пачками без конца патрулировали чуть ли не каждый день. Разница лишь в том, что они соглашались за гораздо меньшие уступки. И время… В любом случае, когда мы расстанемся, не забывай, – угрожающе наставил палец, – ты мне сука по гроб жизни должна. Я заебался тебе помогать, выручать, ходить с тобой, водить тебя… Я дохуища бабла вбухал в тебя. Пора бы уже как следует… отблагодарить…
– Не надо! – попыталась отмахнуться. – Не трогай меня! Не трогай!!
– А я и не собираюсь, – встал рядом. – Ты сама мне прямо сейчас отдашься. По доброй воле. У тебя просто… другого выбора нет. Обычные уговоры на тебя вообще не действуют. Каторга в прямом смысле слова, благо всегда есть на ком поблизости отыграться… Я-то думал честно говоря, – почесал затылок, – уломаю тебя гораздо быстрее, чем всех своих предыдущих, но ты… Нет, ты не особенная. Нет. Ты просто ебанутая. Хер пойми каким чудом, ты продержалась дольше всех. Я называю это – разнообразие. Жить как по мне без дураков слишком скучно. Кто тебя будет развлекать? 1 из 10 всегда окажется долбаёбом. К этой роли как раз… – фыркнул, – примазалась ты. Пялить твоих подруг, не то, что необходимо, а сук… жизненно важно. Ты же падла… просто не даёшь. У тебя что, хуй болтается между ног? У тебя дырка размером с кулак? Тогда что? Ах да, деньги. Кинуть на деньги. Да-а-а… Они затмили твой взгляд… Я честно, даже особо не шифровался, когда ебал твоих подруг. Правда. К одной зашёл на «чай». Ко второй. Даже тупой бы уже заметил закономерность. Ты же у нас нарочито слепая. В принципе не хочешь очевидные вещи замечать. Носик в медок разок окунула, так целую банку сожрала. Хуй кто выгонит с насиженного места. Только я. Ну не плачь, – пальцем стёр слезу, – ещё не время. – Вот когда, ты заглотишь мой хуй по гланды… тогда да. Там и поговорим.
Пощёчина прилетела резкая. Гиль нарочито её ожидал толком не уклоняясь. Звучный шлепок больше отбил руку, чем причинил хоть сколько-то вреда. Едва ли поморщился сдерживая нахальную улыбку. Уже ничего не хотелось, разве что поскорее уйти.
– А хочешь, – мгновенно схватил за плечи, – расскажу по секрету, что мне отец сказал про тебя? Ну, в ту самую, первую вашу встречу? Да не рыпайся ты, – легонько встряхнул, – а то не услышишь самое интересное. Я сказал не рыпайся, – сильнее сдавил, – а то хуже будет.
– (Строго) Отпусти меня придурок! Больно же!
– Ещё раз рявкнешь на меня, – схватил ладонь, – все трухлявые косточки твои пересчитаю. Что тебе из сказанного непонятно? Ещё рано уходить домой. Самое интересное пропустишь. Лучше не порти нам обоим настроение, хотя… ты давно уже лично мне его испортила… В последний раз предупреждаю, – сжал чуть сильнее кисть, – дай мне спокойно договорить… Лады?
Лоя ничего не ответила. После сказанного одна рука убралась. Вторая всё ещё сдавливала плечо. Гиль несколько раз похлопал по плащу. Аккуратно растёр место шлепка. Разгладил складки. Это больше походило на вынужденную беседу среди «корешей». Как никогда мужская физиономия выглядела омерзительно. Слюни ели сдерживались, чтобы не попасть падонку в лицо. Диалог как ни в чём не бывало стартанул с предыдущей точки:
– Так вот… – чуть ближе наклонился, – что сказал мне про тебя батя: «Если вдруг женишься на этой оборванке, ты мне больше не сын. Понял?!». Ну это я так, вкратце. Не более того, – выпрямился. – Ебать, только не делай такой удивлённый вид. Я не собираюсь до утра байки для потехи травить. Я сейчас ставлю вопрос ребром. Если… ты всё ещё хочешь остаться у кормушки, то пора бы уже… лояльность проявлять. Я знаю, как исправить недочёты. Да, как такового доверия к тебе больше никогда не будет, но за то ты ещё некоторое время похлебаешь с нашего стола… Чем плохо? Для твоего положения думаю самое оно. Липку напоследок немного ободрать. Уйдёшь так сказать, красиво. Тебе всего-то надо попуститься гордостью которой и так нет… Давай, – размял шею, – давай мы всё сделаем по-хорошему? Обоюдно. По согласию. Будто бы по любви. Без насилия. Всё как ты любишь. Хоть в каком-то веке притворюсь уже… я.
– (Хмуро) …Ты жестокий.
– А то я и без тебя не знаю… Галактику блин открыла… Кароч, – вздохнул, – либо ты соглашаешься, либо ты тупо отрабатываешь вложенное в тебя бабло. Похуй как. Иди хоть… пиздой в подворотне торгуй. Мне лично насрать. Либо я твой царь и бог, либо пиздуй на улицу бомжевать… До тебя вообще доходит, в каком ты сейчас… охуительно бедственном положении? Смотри на меня, – взялся пальцами за подбородок. – А ну блять смотри, – легонько хлопнул второй рукой по щеке. – Сколько раз мне нужно повторить, чтобы до тебя наконец дошло? Перестань кота тянуть за яйца. Говори либо «Да», либо нахуй вали. Хватит бесить меня. Моё терпение не безгранично… Я могу и въебать… Мне что надо, раз…
Неожиданный пинок в пах практически удался. Как только Гиль отвлёкся на очередное философствование, колено почти проткнуло его главную червоточину. Если бы не сноровка и некоторое, спортивное мастерство, ему бы не удалось так вовремя отставить в сторону зад. Удар вскользь прошёлся по причиндалу, попав по прямой мышце живота. Голос рассвирепел:
– (Грозно) Ты что, – мельком осмотрелся, – совсем охуела мразь?!! – впился в плечи со всей силы. – Страх потеряла сука!? А?!!… Ну всё блять, – затащил в свои объятия, – больше никакой тебе нахуй любви. Буду ебать тебя по звонку колокольчика и только посмей не прийти! Дзинь-дзинь… шлюха. Дзинь-дзинь…
Слёзы слившись в солёный ручеёк, быстро стекали по шеи, местами капая не одежду, как перед началом дождя. Исковерканная улыбка тесно переплеталась с алчными глазами, жаждущих только мести. На исхудалые попытки вырваться, жвалы всё сильнее сдавливали чужую плоть. Раз за разом становилось тяжелее дышать. Жертва утопала в визге щенячьих соплей.
– (Возбуждённо) Ну и хули ты теперь молчишь, а?! – харкнул себе под ноги. – Говори блять! Говори!! – встряхнул пассию.
– (Хладнокровно) Ты… – пристально всмотрелась в глаза, – урод. Лучше бы ты никогда не родился!! Лучше бы ты в утробе своей мамаши… сдох!!!
– (Довольно) О, да-а-а-а, – неожиданно от себя отпихнул. – Мы к этому обязательно ещё вернемся, а пока…
В отличии от девичьего шлепка мужской имел гораздо иной посыл. Не сколько лицо разгорячить, а приструнить. С одного маху обесточить. Ему с этой задачей крайне повезло. Лоя настолько была унижена и оскоблена, что попросту не заметила пощёчины. Мозг буквально данную выходку как угрозу не оценил. Как итог – искры посыпались из глаз, а затем полный мрак. Эффект был успешен. Парень ели сдерживал себя в руках в попытке не затанцевать над околевшем трупом. С виду ничего такого, но в душе – всё сгнило. Истощённое тело валялось на таком же мёртвом грунте. Силы покинули её. Наглец набросился с верху.
– Фух-х-х… – поудобнее уселся. – Ну наконец. Теперь моя настала очередь ебать тебе мозги, – плотнее прижал сломленную к земле. – Бля, – вздохнул, – в который раз сука убеждаюсь, что все вы бабы одинаковые. За все блага мира готовы терпеть хуйню… Мда-а, – печально вздохнул, – ничем ты не отличаешься от других. Такая же беспонтовая вещь. (Улыбчиво) Моя ручная сучка… – двумя пальцами сжал щеки. – Глаза открой. (Грозно) Я сказал, глаза открой! – шлёпнул по щеке. – Вот, – снова улыбнулся, – другое дело. А теперь, внимательно слушай меня… Раз ты перешла в группу сливных унитазов, то и отношение к тебе другое. Теперь ты будешь прибегать каждый раз на звуки моего колокольчика… Как по команде будешь глотать мою кончу. Дзинь-дзинь, тварь… Дзинь-дзинь… Снимай портки пора ебаться.
Едва зрачки зацепились за оголённый пупок как в лицо шлёпнулся смачный харчок. Гиль нехотя зажмурился после чего совершенно спокойно произнёс:
– (Медленно) Не благодарная ты шлюха… – локтем наспех вытер лицо. – Ладно, сам всё сниму. Поверь, для твоего же блага лучше залететь от меня, чем от… Хотя и от бомжа я могу устроить. Вот будет потеха… (Строго) Если будешь и дальше рыпаться – выкину тебя возле притона спидозных наркоманов. Азбука гепатита – это меньшее на что ты можешь претендовать. Ладно, харэ трепаться. Будем тебя… – бегло осмотрелся, – раздевать…
– (Слезливо) Нет… Отпусти меня… (Панически) НЕ ХОЧУ!!! НЕ БУДУ!!!
– (Спокойно) Да, да, – помотал головой, – громче ори… (Надменно) Я великий нехочуха!.. Лучше смирно лежи, – сильнее сцепил руки, – пока хуже не стало… Очень… сексуальный на тебе корсет, – вцепился в область бюста. – Жалко будет его… на шматочки разорвать.
Аккуратненькие, крохотные шнурочки оторвались моментально, как только пальцы удобно за них взялись. Ткань со скрежетом всё отдала. Шматок мусора уже через секунду валялся где-то позади. Рука мгновенно вернулась обратно. Следующими незамедлительно слетели золотистые пуговички с цепочками, поперёк еле видимых застёжек. Их было не так много. Всего три. Тут он тоже не поленился. Начал срывать. Выкидывать одну за одной. Хоть и дешёвое, покрытое позолотой плетение, оно с лихвой выдержало натиск, однако некоторые пуговицы всё же подвели. Корсет местами смотрелся как простреленный дробью. Где-то дырочки поменьше. Где-то почти с палец. Гиль вырывал сплочённые куски выворачивая на изнанку пошив. Нитки, шнуровка, подложка, ремешки и даже бюск. В плане добраться до оголённого тела, есть способы и побыстрее. Гораздо проще изначально спустить вниз чашечки бюста и раскрыть грудь. Он же в свою очередь наоборот, так увлёкся изничтожением, что абсолютно полностью об этом забыл. Последним атрибутом корсета оставался бордовый бант на шее не считая юбки-пачки. Претензий к последнему пока нет. Как только похоть окончательно возьмёт своё, очередь дойдёт и до неё.
На душераздирающие вопли отзывалось разве что невзрачное шептание ветра. Не более того. Сквозь слёзы и еле дыша, Лоя чувствовала на себе с какой ненавистью рвётся крой. Невиданное наслаждение и злоба. Уничтожаются самые последние остатки доброй памяти. Ни намёка на сострадание. Вместо знакомого лица – изуродованная гримаса злодея. Всё плавно двигалось к печальному концу.
– (Плача) Остановись, умоляю… Не надо!!!
– (Кривляясь) Не надо, не надо. (Злостно) Надо. Ещё как надо. Да ты хоть… – запнулся. – Ты вообще ни черта не понимаешь. Ты хоть раз… задумывалась своим милипиздрическим мозгом, из-за чего с тобой люди… вообще общаются? – встряхнул за воротник. – Только благодаря мне. Ссылаются на то, что ты – моя. Без меня – ты вообще никто. Слышишь сука, – смахнул с головы шапку, – никто. Тебя никто, никогда не заметит… без меня… Я твой царь… и бог. Без меня – ты дешёвая рвань в обносках. Понимаешь? Это всего лишь (спокойно) небольшая плата за популярность. Особенно в последние годы. Лучше прими всё как есть… – запустил руку под юбку. – Не сопротивляйся. Хуже будет. Просто наслаждайся моментом… Ну так что скажешь? – задрал глаза вверх. – Согласна?
На вопрос не прозвучало ответа. Лицо спокойно отвернулось в сторону с полным безразличием. Подобный акт ни на шутку взбесил. Гробовое молчание очень сильно задело собственное самолюбие. Небывалая маниакальность и агрессия только закрепились. Внимание быстро перескочило с юбки на изящный плащ, который Лоя так безумно любила. За считанные секунды с него посыпались лоскутки. Это оказалось гораздо проще чем кажется на первый взгляд. Насилие не ограничилось порванной одеждой.
Ещё одна вещь, которая крайне была противна – упёртость. Где очередная куколка давно бы уже сломалась, Лоя почему-то держала удар. Не как боксёрская груша конечно, но слёз и выкриков в сравнении с остальными девицами, было гораздо меньше. В основном, тонущие в глуши стоны. Шлепки по щеке. По губам. Сущие мелочи в сравнении с ударами по животу и бёдрам. Его не заботила сохранность человеческой жизни. Он полностью окунулся в мир бескрайней жестокости. Сущая безнаказанность окончательно развязывала больные мысли.
Раскуроченный торс едва держался на центральных лямках. Гиль приложил максимум усилий, чтобы разорвать корсет по полам. Крохотные пряжки особо не помогли. Они напросто остались висеть на порванных ремешках. Момент сбежать давно упущен. Дать сдачи может только дело усугубить.
Бесполезная попытка выиграть немного времени, обернулась закономерным провалом. За лёгкий удар в подбородок ей прилетело раз в пять сильнее. Щека не то, что пульсировала. Она горела. Боль всё ещё терпимая, но не настолько, чтобы держать два хлёстких шлепка подряд. С этого места бедняжка по-настоящему взвыла. Теперь ничего не преграждало стянуть золотисто-бордовую юбку. Ворота к целомудрию приоткрылись.
На этот раз эксперименты пошли под нож. Пачка с лёгкостью расстегнулась сбоку. Дёрнул за молнию и стянул. Лоя не сопротивлялась, но и не содействовала. Гиль без задней мысли, спокойно ударил по бедру. Нога импульсивно отскочила коленом по горбу. Клубок из юбки намотанный на кулак, поставил мигом жирную точку. Ужасающий раздался крик. Всё только началось.
Бедняжка пуще прежнего захлёбывалась в слезах. Каждый последующий приём давался хуже предыдущего. Из неё буквально выбивали душу. Хаотично. Неуклюже. Стон тяжёлым отголоском проходил сквозь голову и выветривался обратно. Ему всё равно куда лупить, лишь бы выместить озлобу. В порыве ярости, когда в руке затерялась ткань, неожиданно в его ладони появился милый сапожок. Опрятный. Бежевый. Отчасти чистый. Он разом отправился на помойку в расход. Близнец же в свою очередь послужил бездумной битой. Гиль напросто продолжил им забористо лупить. Приложился каблуком об макушку. Боль терпимая. Обида невыносимая. Унизительно настолько, что хочется подохнуть. Сметая с лица грязные капельки пота, довольно произнёс:
– (Запыхавшись) Ну вот… – взглотнул, – теперь и ты похожа на свою преле-е-естную мамашу… Осталось разве что… немного деталей обновить, – посмотрел на чулки. – Здесь, – порвал пальцами область, – и здесь… А ещё тут… А ну ка, – дёрнул за локоть, – руки от лица убери… Сука, я сказал убери! – сильнее дёрнул. – Блядь, не беси меня, – замахнулся сапожком, – иначе я ебало твоё в мясо раскрою! А ну убери руки, сука! Убери!!
Лоя не уступила. Пришлось на секунду сдаться.
Печаль гадким способом пошатнула нервы. Ему ну очень хотелось ещё раз попасть по лбу каблуком, однако её розовые пакши всё испортили. Момент по факту испорчен. Эффект неожиданности пропал. Лицо больше никогда так глупо не исказится. Оно навсегда застынет в болезненной гримасе отвращения. Если уже и ломать, то ломать до конца. Сердце всё равно помято. Ему навряд ли получится самостоятельно сраститься. Вторая половинка обувки уныло болтается в руке, после чего летит в мусорную кучу. Рабочий, дедовский метод идёт в ход. Гиль напросто силой разъединил объятия. Серость мысли всё больше гнетёт.
Слёзы и мелкие кровоподтёки недостаточно размыли макияж. Харчок – это последствие, а не сама цель. Полупрозрачная, красно-чёрная слизь смешивается вместе c грязными песчинками. Гримм растирается по всей области скул и век. Особенно акцентированы самые яркие точки макияжа. Вместо губ – одно сплошное, малиновое пятно. Ресницы запачканы. Капилляры вздутые. Из носа бесконечно сопля течёт. Грязь всё глубже просачивается сквозь нижнее бельё. Ненавязчивый, мягкий цвет бегонии частично становится серым. Побледнел. То, к чему прикасаются руки, очень быстро превращается в дерьмо. Так же и с людьми. Осталось только с говном смешать. Ему почти это удалось.
– (Устало) Ну наконец-таки… – сорвал лямку бюстгальтера, – удалось… Ну и заебала же ты меня… – вытер ладонью пот со лба. – (Тихо) Ну ничего. Потерпи ещё немного. Боль скоро закончится… – ухмыльнулся. – Новая начнётся.
Гиль по какой-то причине не обнажил полностью грудь, хотя краюшек всё же проблёскивал из-за стянутой вниз бретельки. Обессилившая ничего не могла с этим поделать. Банально нечего противопоставить мужской силе. Остаётся только поддаться животному инстинкту в надежде не быть убитой. Самая отрицательная черта которой позволили остаться. Питаться. Расти. Год за годом толстеть в ширь. Если боль доставляет радость, то это диагноз. Буквально на глазах захлёбываться в агонии. Каждая выходка сопровождается дребезжащей слюной. Обезображенная тварь. Не человек. Когда мысли выплёскиваются на грани рассудка, всё живое внутри умирает. Внутренний голос подтачивает задушить.
– (Шёпотом) Да-а-а… То, что надо, – довольно ухмыльнулся. – Именно такой, ты мне нравишься… гора-а-аздо больше… Давай поцелуемся, как в первый раз? – приблизился к её губам. – На прощание.
– (Холодно) Делай что хочешь… Мне уже всё равно, сукин ты сын.
– (Импульсивно) Ах, ты блядь! – ударил кулаком в нос. – Ты вообще не понимаешь в какой ты хуёвой ситуации!!? А за мать, – схватился рукой за горло, – ты ответишь лично, сука!!! – Я придушу тебя тварь. Прямо на этом месте. Ты сука ответишь за такие слова…
Хватка стала ледяной. Кислород почти перестал поступать в лёгкие, так ещё и нахлынувшая кровь не давала нормально вздохнуть. Губы испуганно глотали ускользающий воздух. Ногти пытались разодрать едва ощутимую плоть. Грубые пальцы обидчика не ощутили особой разницы. Чуть больше приложить усилий взамен ничего. Инстинкт выживания подорван. Белок утопает юрко в капиллярах и слезах.
Ситуация могла за секунды решиться, но в какой-то момент забуксовала. Он что-то вокруг себя испуганно искал. Найдя искомое, с облегчением вздохнул:
– Вот ещё что… – поднял скомканные деньги. – НА СУКА!!! – впихнул в зубы несколько купюр. – НА ПАДЛА!! ЖРИ!!! – завернул ещё пару бумажек. – (Истерично) Подавись дрянь… – закрыл рот рукой. – ПОДАВИСЬ СУКА!!!
Укус за палец гораздо больше возымел эффект чем тактильные царапки, однако обернулся более худшей ситуацией. Гиль от ярости просто тупел. Все скрепы окончательно расшатались. Провалились в никуда. Он принялся обеими руками душить, попеременно вдалбливая голову то в грунт, то в грязь. Всё могло закончиться гораздо раньше, если бы не разбитая песочница, содержимое которой смягчало удар. Не на много, надо сказать. Парень активно её макушкой землю бурил. Первое время ничего, но после толчка второго, мягкий гравий внезапно закончился. Он то её и погубил. Уплотнённый на ровне с обычной почвой, не хуже соседской лужайки вправлял мозги. То была детская нелепость, хотя звук окружения исчезал ничуть не легче. Движения скованны. Некуда деться. Лишние попытки только тратили последнюю энергию впустую. Из недр последних сил, в её ладошке оказалась спасительная пригоршня песка.
Лоя попала не совсем точно, учитывая, что её бесконечно душили и трясли. Несколько секунд передышки стоили того. Жменька залетела за шиворот майки, осев пылью на губах. Частично пострадал нос и самую малость глаза. Поёжился, застыл, но пальцы с гортани так и не убрал. Мерзавец замер в сутулой позе, коленями сдавливая рёбра. Движения сократились. Теперь он бережно сдувал с себя по песчинке. Как только рот был снова чист, пальцы с небольшой задержкой надавили на кадык. Боль стала невыносимая. Вместе с муками тело обуревала невыносимая усталость. Дико хотелось спать. Фигура плавно погружалась в сон.
– (Медленно) Да ты… Да ты вообще… ничего… не понимаешь… дрянь ты… дешёвая!!!
На каждый обрывок реплики затылок всё глубже погружался в землю. К этому моменту сопротивления почти прекратились. Лишь изредка еле уловимые всхлипы выдавали, что человек всё ещё жив. На грани, но жив. Последние несколько толчков сопроводились соответствующей репликой:
– (Истерично) Всё из-за тебя… Из-за твоей блядской… мамаши!!!
После бесконечного удушья резкая свобода в горле, отразилась ничуть не меньшей пыткой чем раньше. Лоя не могла спокойно вдохнуть. Она в хлёстком кашле задыхалась. Частые вдохи и выдохи сопровождались обильными слезами со слюной. Бедняжка худо-бедно перевернулась на бочок и её разом прорвало. Пожёванная бумага вместе с кусочками пищи обильной рвотой сорвалась с губ на землю. Тошнота в судорогах сдавливала сердце равноценно, как и он. Боли в области груди стихали, но её бесконечно колотило и трясло. Яркая синева тяжёлым отпечатком легла на кожу. Холодные губы ничего не могли произнести изредка постанывая. Казалось – это излишняя отсрочка смерти. Девочка лежала в подвешенном состоянии. Хуже, ещё как могло произойти.
– Фу блять… – отвернул голову. – Омерзительно… – медленно встал.
Чаще всего лёгкий колотун настигает на ранней пробежке, а тут прямо всего растрясло. Зубы стучали так, что неоднократно прикусывал язык. Отдышка как на пятый круг. Глядя на неё, ему самому сблевать хочется. Тревога бьёт по нервам по самое не могу. Гиль так и не решился чего именно хочет сделать. Сбежать или всё же попытаться замять дело. Отсрочить поиски как можно дальше, пока тело в итоге не найдут. Чем дольше смотрит на пассию, тем сильнее ненавидит женский род. Конкретно, не сколько свою избранницу, а всех женщин в целом. Та, что молча согласилась и та, что предала. Чем чаще эта мысль барахталась в голове, тем быстрее парень задыхался. Слишком нелепое замечание, за то эффективное настолько, что самого прорвало. Вжался. Согнулся. Упал на колени. Две банки горького пива вышли легко. Обычно, его по пол часа в таких случаях трясёт. Если бы не дрожь пробивающая тело – сигаретка давно бы уже торчала в зубах.
Кашель постепенно становился всё громче. Неуместные потуги выжить вызывали ещё большую озлобу. Снова планирует обдурить. Выгоду пытается выжать. В голове не укладывается, сколько раз за всё время отношений, вокруг пальца обвели. То голова болит. То живот. Занята. Лень переться. «С работы не отпустили». «Дома готовить нужно обед». Завтра. Потом. На днях и так до самой бесконечности. Когда Лое что-то надо, Гиль всегда её выручал. Он же наоборот. Целыми днями не мог дождаться ответной реакции. Максимум, на что изредка приходилось рассчитывать – погулять. Непонятно, кто кого взял в оборот. Как только грубеют хоть на капельку эмоции, все планы тут же рушатся на корню. Чего не отнять, так это эмоции. Манипуляция. Очередной, взвинченный каприз в попытке досуха вытрясти душу. Сострадание. Жалость. Только чёрствый душой проблемы другого не поймёт. На это раз не получится избежать заслуженного наказания. Никакого раскаяния. Сожаления о содеянном то же нет.
Глядя на то, как понемногу начинает тельце двигаться, последние сомнения отпали напрочь. Едва плевок упал на землю, нога тут же пнула. По животу бить не стал. Лицо не хотелось дубасить то же. Испачкать кровью и блеватнёй белые кроссовки, абсолютно недопустимая в обществе вещь. Компромисс застрял где-то по середине. Гиль ударил по груди. Не в саму чашечку бюстгальтера, а скорее в её краешек. Правильнее будет отметить – подошвой поддел. В любом случае боль почувствовалась. Кругом всё замерло. Замер и он.
Прошло примерно с пол минуты молчания, прежде чем наконец дошло. Он стоит довольно давно. Дважды успело похолодать. Закат спрятался за тучи. Как бы всё не смахивало на очередную, хитрую манипуляцию. Прямой ответ валялся перед глазами. С виду человек больше не живёт. Стонов нет. Движений грудной клетки тоже. Нет вообще никаких признаков жизни в теле. Всё указывает на то, что «герой» победил. Немного подумал. Покемарил. Носочком дотронулся до ноги и сходу ринулся на утёк. Хрен знает, что бурлило сейчас в котелке. Причина, по которой так и не осмелился сбежать – снова страх. Такой обтекающий. Такой знакомый. Снова подумал. Постоял. Обратно вернулся к жертве. Вместо ноги, на этот раз кроссовок выбрал плечо. Девушка шлёпнулась на спину. Спасительный кашель разодрал гортань. Тихонький стон подавал признаки жизни.
– (Облегченно) Фу-у-х-х-х-х-х… – вытер холодный пот со лба, – ну и бля-я. Я уже гадал, куда придётся прятать твой труп… Тут же реально некуда хоронить… – осмотрелся. – Везде дерьмо. Быстро найдут. Вот же ж, – смахнул со лба вторую волну пота, – блять… Напугала… Обосраться можно, – согнулся в коленях.
Ответа не прозвучало. Разум понемногу затухал.
– (Нервно) А знаешь что, – взглотнул, – наверное, даже не плохо будет, если ты останешься жива… Да, точно… После всех твоих бесчинств самое правильное будет… ещё немного пострадать. Как раз пару слов о твоей мамаше… Ты же… хочешь знать? – нагнулся к ней. – Да кого я обманываю. Все и так о ней знают. Даже такой олух как я. А ну признавайся сука! – взял в кулак клочок волос. – Ты знала? Знала?!!
Ничего дельного так и не придумав, Гиль отпустил. Заново всего растрясло. Клокотали зубы в сотый раз. В таком положении дел невозможно стоять на месте. Руки чешутся придушить. Резвые махи и жестикуляция только подтверждают. Шаг за шагом нервная походка всё больше стремится дать под дых. Из стороны в сторону пляшет носок. Желание исповедаться расправу временит.
– (Нервно) Ладно… Ладно! – взъерошил собственные волосы. – (Заикаясь) П-подожди. Дай хотя бы… немного собраться… Давай… Д-давай хотя бы не будем врать друг другу? Лады? Т-т-ты изначально всё знала. Ты же с-с-с этой… крысой под боком живёшь. Я лично видел, сколько раз подряд… закрашено её имя. Она у вас прямо… л-л-легенда на целый этаж. Разве не так? А? А?!! – ударил подошвой об песок. – (Грозно) Не ври мне мразь! Не ври!!!
Затылок быстро оказался в чужих руках. На этот раз он достаточно близко прислонился лицом к лицу. Фыркнув капельками слюны, агрессивно произнёс:
– Ну и падла же ты, а?! Тебе лично не заебало прикрывать свою конченную мамашу? Нет? Хоть раз бы спросила, куда эта шлюха вечерами убегает. За какие такие услуги у вас холодильник хавкой забивается. Чё молчишь? – встряхнул. – Нечего сказать? Только не пизди, что вам соседи добрые еду приносят. Полный бред. Какой-нибудь… отсталый дед… Серёжа, с чужого огорода спизженную корзинку прёт. Разок дали, так теперь по доброй памяти каждый раз хуй стоит. А может… а может, ты тоже в тихаря пиздой подторговываешь? То-то я смотрю ты вечно доходишь до меня такой… заёбанной, – встряхнул. – Что, неправда хочешь сказать? Неправда?! Тогда в чём правда? – крепко сжал её щёки. – Хули ты меня вечно обворовываешь? (Надрывно) Что я тебе сделал, мразь? Что я сделал?!
– (Безжизненно) Ничего… – ели слышно прошептала.
– (Довольно) Вот и я о том же, – злорадно улыбнулся. – Справедливость наконец ворже… сторже… вала… Тьфу, кароч… Я победил. Осталось только на цепь посадить твою ебливую скотину. Весь дом её духами… обоссан… (Жалобно) Ненасытная паскуда… (Плаксиво) Она ебалась пока я спал, сука… СПАЛ!!! Т-ты даже не представляешь, насколько это унизительно прибираться за шлюхой! Вот же тварь подлая, – встал. – Мало ей всего, мало!! Теперь понятно, в кого ты такая пошла. Яблоко от яблони сука… Жри землю, – поднял клуб пыли. – Смотри не подавись…
Крохотный клочок пыли, достаточно прочно осел в лёгких, досаждая затяжным оттёком. Лоя кашляла и рыдала. Последнего он не слышал. Круг за кругом, грязь бесконечной кутерьмой въедалась в лицо.
– (Плаксиво) Я ненавижу вашу семью. Ненавижу! Это же… какими мразями нужно быть?!! Жалко, вы нахуй все вместе не сгорели!!! Да похуй на унижения. Похуй! Насрать на домашние аресты. Вообще, на всё насрать, – махнул рукой. – (Слезливо) Эта… грязная скотина… Тварь… Животное!!! Я же люблю… – упал на колени. – Я не заплачу, – обхватил голову, – я не за-апл-л-лач-чу-у-у-у!!!
Вся агрессия на глазах переросла в расточительную агонию. Гиль сам себя уничтожал. Завывая навзрыд как маленький ребёнок, от него можно ожидать чего угодно. Психика окончательно сошла на нет. Все болтики в разнобой посыпались. Даже полностью убитый горем, ничего не мешало выкинуть лютую дичь. Слюни, сопли, слёзы. Шепелявит пытаясь глотать. Образ до сих пор отталкивает какое бы призрачное сочувствие не пытается воссоздать. Жалкое зрелище наивного юнца. Сквозь натужные, полу-разборчивые слова, с трудом просачиваются стоны. Сердце щемит как не в себе. Впервые в жизни оно хотело выпрыгнуть в безумной конвульсии. В клочья порвать грудную клетку. Подохнуть на воле. Очередное, испорченное дитя. Только смерть поможет остановиться.
– (Плача) Я всё п-потерял… Всё-ё-ё.. – вытер рукавом нос. – Вы… вы обе разрушили мою жизнь… Вы забрали у меня всё… ВСЁ!!! – метнулся к Лое. – Отвечай мне! Скажи мне хоть что-нибудь!!! – схватил за плечи. – СКАЖИ!!!
– (Шёпотом) Иди…
– (Взволнованно) Что? – приблизился ухом. – Что ты сказала?
– (Шёпотом) Нахуй… иди…
– (Болезненно) Ой, бля-я-ять… Выебнуться перед смертью решила. Смешно блять… Ахуенно смешно… Я… убью тебя тварь… Просто… убью…
С небывалой ранее силой, голова маниакально стала заколачиваться в грунт.
– (Плача) Я один сука остался, – ударил. – Один! Я любой ценой отомщу, – повторно ударил. – Отомщу… отомщу-у-у…
Первые пять ударов прошли бодро. После десяти – пальцы онемели. Ещё через пять, руки окончательно отказывались подчиняться. Последние три раза и вовсе имитировались движения, поднимая то вверх, то опуская плечи вниз. Сил злиться попросту не осталось. Сидя на коленях, Гиль разрыдался в последний раз.
– (Жалостливо) Какой же я жалкий. Бля-я… Как же сука хочется подохнуть. У-у-у-у, сука-а-а-а… У-у-у-у-у-у… у-у-у-у-у-у…
Тишина не сразу легла на плечи. Она изрядно заставила помучаться.
Слабые порывы ветра насвистывали мелодию отрешённости. Так грустно, что жалостливо до жути. Пустые, грязные поля. Одна небольшая, разрушенная постройка. И двое. Дыхание перебивалось слезами навзрыд. Бесконечно сопли текли. Пачкался один за другим рукав. Размазывались липкие пятна по штанам. То с головой нахлестнёт волна, то постепенно отпустит. И так по кругу. Выжить удаётся с переменным успехом. То одна утопает, то один.
Когда уже и сил не оставалось реветь, то в ход шло самоистязание. Глаза, растёртые до красна, растирались ещё гуще лишь бы вызвать невыносимую боль и обратно слёзы. Зубы бесконечно раздирали плоть. В некоторых местах у дёсен успело немного накопиться сгустков крови. Лишь с окончанием безумного вопля характер немного улёгся. Остаточное действие как маятник гоняло то взад, то вперёд. Своими неуклюжими движениями, разве что нарушалась гармония. Ещё немного сопутствующих всхлипов. Тревожных завываний и голос замолк.