Изматывающее испытание. Психологический детектив

Остряк снова начал шутить:

– В священном писании сказано: ударили по правой щеке – подставь щеку левую…

В центре колымского поселка меня заставили вылезти из машины и повели – один бандит впереди, другой, громила, сзади. Посёлок такой, что усиливал охватывавшие меня негативные чувства, – многие дома в два этажа, если их и ремонтировали, то во времена социализма, вид имели неприглядный, наверняка жившие в них последним словом ругали местную власть. И кругом ни одного посаженного деревца, пыльно, голо, словно посёлок строили для заключенных, не для нормальных людей, только забыли окружить колючей проволокой. Сказывалось, что посёлок находился на шестьдесят второй северной параллели, Колыма, зимой зверские холода, лето короткое и неустойчивое, не до красоты, не до благоустройства территории.

Перед дверью нужной квартиры на втором этаже малый обыскал меня, прощупав всего. Я и эту выходку стерпел.

Открыл мужчина лет сорока с хорошей спортивной фигурой, с модно уложенными русыми волосами. Судя по уверенному и внимательному взгляду, он знал себе цену и не глупый. На мужчине белоснежная безрукавка, короткие шорты тоже светлые, благодаря ним выделялись стройные загорелые ноги, такое впечатление, что он недавно прилетел с Итальянской Ривьеры или с Канарских островов, где не один час провёл на пляже.

– Проходите, – вежливо пригласил франт.

И он рукой подал знак своим молодцам, чтоб заходили тоже.

Квартирка двухкомнатная, малогабаритная, на окнах простенькие занавески, мебель обывательская. Судя по всему, квартира принадлежала людям среднего достатка, уехали куда-то, «добропорядочная организация» арендовала помещение.

– Жаль, что вы не пришли ко времени, как я просил. Или вас плохо информировали?

Задав такой вопрос, босс посмотрел на малого. Тот нисколько не смутился, сказал: сделал так, как ему велели, и об этом докладывал.

У меня настроение оставалось прежним, не мог простить насилия над собой, даже на босса поглядывал враждебно, не имел ни малейшего желания оправдываться, тем более не собирался лебезить, пускай франт видит – перед ним не собираются ползать на коленках, по своему жизненному опыту знаю – волевые люди уважают такого же противника.

– Мне известно о вас все, как и обстоятельства, заставившие бежать из столицы. Буду краток: вы нужны мне, кое-что хочу вывезти, не из этого посёлка, из мест, куда как раз направится ваш отряд.

После испытанного насилия, я окончательно понял – нужно отказаться от заготовленного для меня бандитами предложения, только не стоило говорить об этом сразу, открыто.

– В отряде есть начальники, толкуйте с ними… Вот если вам необходимо отремонтировать машину, любой марки – я готов, работаю быстро и качественно. Правда, аппаратуры у меня здесь нет, провожусь дольше обычного, но сделаю… Я частный предприниматель, работаю по вызову, жена диспетчер, сидит на телефоне. У кого-то в дороге отказал двигатель, сам не справляется, звонит мне на квартиру, жена сообщает, немедленно выезжаю. Бывает, вызывают и на место аварии. Свой бизнес рекламирую по Интернету. Кое-кто по Интернету же объявляет мне благодарность, служит для меня рекламой. Клиентов хватает.

– Ремонтировать машины нам не надо.

– Обращайтесь к начальникам, я повторяю снова.

– Договариваться с вашим Петуховым бесполезно. О нём можно сказать – человек из прошлого, положительный во всём: хороший семьянин – имеет четверых детей, – политика его не интересует, за деньгами не гоняется. А вы… Подходящая для нас кандидатура – во времена социализма сидели, в девяностые годы, когда развалился Советский Союз, были в банде.

– Ну, не в банде, – я даже слегка сконфузился и непроизвольно начал тереть ладонями бока штанов, – организация занималась не совсем законной деятельностью, так правильнее сказать… Работал автомехаником в таксопарке, платить перестали, кругом развал, в зоне, где сидел, я подружился с одним, разыскал меня, взял в свою команду. Я был у него личным водителем, и автомехаником, если надо.

– Не прибедняйтесь, вы участвовали и в основных делах команды – запугивание клиентов, борьба с конкурентами, отношения выясняли и с применением оружия. То время называют бандитским капитализмом… Между прочим, водитель, который должен был работать в отряде, мой человек. Я позволил вам занять его место только потому, что не сомневался – с вами договорюсь. Помимо вашего прошлого мне понравилась и ваша предприимчивость. Вам необходимо было из Москвы исчезнуть и этого добились, применив, между прочим, по отношению к моему водителю недозволенный метод.

Я снова слегка смутился, заюли глазами.

– Так получилось. Этого не хотел.

– Короче, вы станете выполнять то, что прикажут мои люди. Операция будет протекать так, что никто не сможет вам мешать, в том числе и начальники.

Мне захотелось спросить: как вы намереваетесь это организовать – отправите всех людей отряда на тот свет? Тогда, извините, я тем более не с ними. Но говорить такое не следовало. Всё ещё надеясь – удастся не работать на бандитов – я решил проявить дипломатию.

– Мы заберёмся в глухомань, где обитают лишь горные бараны, может медведи. Откуда там взяться вашим людям?

– В нужнее время узнаете, – объяснил франт, моему вопросу не удивившись, – отказываться не пытайтесь. И предупреждаю: мои люди будут следить за каждым вашим шагом. Если начнёте лукавить – не позавидую вам, теперь вы кое-что знаете, и расставаться с вами, дружественно пожав руку, было бы легкомысленно. И не забывайте: у вас семья – жена, сынишка, должны думать, чтоб с ними ничего не случилось. Могу только сказать: я заинтересован, чтоб сотрудники отряда вернулись из экспедиции целыми и невредимыми, кровь мне не нужна и, надеюсь, так и случится. Это будет зависеть и от вас, от вашего поведения, выполняйте то, что вам скажут… Михаил, доставь его на их базу, – приказал он своему бандиту.

И он прошел в смежную комнату, показывая, что кончает разговор со мной.

Малый, бандит, открыл дверь и ждал, когда я покину квартиру.

Франт прилетел из Москвы, мне окончательно стало ясно, банда не местная, московская. Судя по манерам этого человека, как культурно разговаривал, обучался в университетах, может законам права, сейчас как раз такие чаще всего и возглавляют «добропорядочные организации», не воры в законе, как прежде, приветливо улыбается, голос вкрадчивый, наверняка сердце изо льда. И стало так же ясно: попал в скверную историю, придется смириться, иначе…

– Вот на тебя посмотреть, внешность такая, что кажется – создан для великих свершений, боец, а внешность вещь обманчивая, на самом деле ты обычный обыватель, и работу выбрал цивилизованную – ремонтируешь автомашины. Тебя босс взял не только потому, что ты сидел, в девяностые годы был в организации занимавшейся и нелегальной деятельностью, учел так же и твой обывательский недостаток – ты же струсил, из организации своего друга сбежал. Исходя из этого, босс предполагает: сейчас не решишься своевольничать, будешь действовать так, как велит он, – заметил малый, ведя меня к своей «Ладе». – Хотя в те годы и правоохранительные органы захромали, всё равно кое-кого ловили, судили, сажали. И приходилось то и дело хоронить кого-то из своих бойцов, ты побоялся – могла дойти очередь и до тебя. Ведь так?

– Ну, не струсил, а… голову на плечах имел, не хотелось голову терять, называй обывательщиной или как хочешь. И минули годы застоя, можно было иметь нормальную работу.

– Сейчас со своим другом встречаешься?

– Приглашает меня на свой день рождения.

– Отмечает его в шикарном холле. Так?.. А каким образом ты влип, что пришлось бежать сюда, на Колыму? И откупиться не смог.

Оказывается, завербовавшим меня не всё было известно. Однако я не собирался рассказывать, как меня посетил представитель банды, занимавшейся обиранием и некрупных бизнесменов.

На следующее утро долговязый дядька не ухаживал джентельменски за Ольгой, как накануне, теперь к ней настойчиво приставал, вместо того чтоб готовить завтрак. Его в тот день назначили дежурным.

После ареста в поселке и поварихи Клавдии и неудачной попытки завербовать повариху из жителей местных готовить еду хотели поручить мне, обещали дополнительно платить. Я отказался, сославшись на то, что никогда не занимался кулинарными занятиями, мою стряпню вряд ли кто-то станет кушать. В результате главным поваром пришлось стать Ольге, для остальных людей отряда, кроме начальника, установили график дежурства. Ольга до того деятельная женщина, что согласилась с новыми, дополнительными для неё обязанностями. И вот в то утро дежурным назначили «новый кадр».

Вместо того чтоб помогать Ольге, дядька при любой возможности хватал женщину за руку, пробовал обнимать, что-то говорил, возможно, признавался в неожиданно вспыхнувшей любви. Даже казалось, он готов оттащить Ольгу от лагеря и изнасиловать, раз она от его притязаний отказывалась, хотя, конечно, попытка окончилась бы для него позором, он только длинный, похвастать силой не мог, тем более имел дело с физически мощной женщиной. Это видели все. Не вмешивался и начальник, хотя обязан был навести порядок. Он имел привычку ходить вблизи лагеря с отсутствующим взглядом – слегка тронувшийся из-за любви к своей профессии, так о нём можно сказать, – и в то утро до завтрака вышагивал туда и обратно в стороне от палаток, никого не замечая, обдумывал и решал геологические проблемы.

Ольга привыкла, чтоб считались с её интересами и желаниями, тут вдруг без стеснения добивались близости с ней, причём в присутствии людей отряда. Только вначале она думала – кавалер шутил, затем стала бить распоясавшегося ухажера по рукам, отталкивала и всё больше раздражалась. Наверняка она запоздало сожалела, что вчера чуть ли не заигрывала с дядькой. Наконец, когда насильник попытался обнять её в очередной раз, она, окончательно рассердившись, с такой силой толкнула наглеца, – это сделать могла, – что тот беспомощно замахал руками, пятясь задом, не устоял на ногах, плашмя повалился на куст кедрового стланика, рассёк о ветки щеку.

Какое-то время дядька не поднимался на ноги, только сполз с куста, болезненно морщился и осторожно прикасался пальцами к повреждённому месту, затем пригрозил:

– Всё равно будешь моей.

– Тебе только вначале придётся меня убить.

Ольга молодец, ответила достойно, и хотя с неприязнью смотрела на ухажера, а пошутила, даже изобразила на лице усмешку.

– И убьём.

До этой минуты Николай Николаевич то забирался в палатку, то бесцельно бродил, бросая враждебные взгляды на бомжа, явно нервничая. Можно предположить, он не вмешивался потому, что вчера не прислушались к его мнению – прогнать бродягу, – и сейчас думал: пускай все видят и убеждаются, кто был трижды прав, – надеялся, Петухов поймёт, какой ценный кадр взял в отряд, и изменит своё первоначальное мнение. Услышав угрозу бомжа, старик, наконец, высказался:

– Вы забываете, что вас подобрали, из жалости оставили в отряде. Хотите, чтоб вас прогнали?

– Только попробуй, – вот что на это ответил бомж, нисколько не испугавшись.

Он действовал уж слишком открыто, и у меня возникло предположение: не напился ли? Ночью забрался в кузов вездехода, своровал спиртовые настойки, разыскав чемодан с медикаментами, или там же нашел водку, которую я покупал по просьбе Ольги…

После завтрака собрались, погрузились в вездеход, продолжили путь. Время от времени останавливались, если Петухову казалось, что ехали по месту интересному в геологическом отношении. Как вел себя дядька, сидя в кузове вездехода при его движении, не знаю. Он в разведку не ходил, его только принуждали вылезти на волю, садился на землю, сутулился, потеряв ко всему интерес, казалось, приходил в себя. К Ольге он теперь не приставал, изнасиловать не пытался, такое впечатление, что протрезвел, зато лишился сил, возможно, понял также, что перестарался, нельзя рождать к себе враждебное отношение, запоздало вспомнил, что появление банды запланировано не сегодня.

Старик тоже оставался возле вездехода, за «новым кадром» наблюдал, не доверяя.

Мы в тот день к вечеру добрались до другой долины, как начальник и планировал, которую прогрызала полноводная река Хата, бравшая начала на континенте, уже набравшая силу, стремившаяся быстрее докатить свои воды до ещё более мощной реки Колыма, та в конечном итоге до Ледовитого океана.

Как раз в тот вечер я обнаружил на сидении вездехода записку. В ней всего два слова: «Стоять здесь». Слова написаны печатными буквами. Если до этой минуты у меня тлела надежда, пускай и слабая: у бандитов сорвётся задуманное мероприятие, – теперь не стоило на это рассчитывать.

Выполняя приказ, вспоминая бандитов недобрым словом, я принялся разбирать мотор, через какое-то время сообщил начальнику: вездеход срочно нуждается в ремонте, завтра продолжать путь нельзя, если не хотим лишиться транспортного средства.

Петухов расстроился, отправился советоваться с Ольгой. Вернувшись, он сказал: завтра оставляет в лагере и Анатолия, пускай помогает. Я начал было говорить, что справлюсь один. Потом решил не спорить.

Я всё меньше верил, что бандиты оставят людей отряда живыми. И окончится ли для меня благополучно детективная история, в которой оказался, если и буду выполнять все требования бандитов? – я стал задавать себе этот вопрос. Однако вот что скажу: меня страшила даже не собственная смерть, единственный человек, которого в этой жизни люблю, – мой пятилетний сынишка, останется без отца.

В маршруты в то утро отправились двумя парами – Петухов со своим другом Николаем Николаевичем, Ольга с Мальчиком, с Юрием Борисовичем. Бомжа едва заставили выбраться из палатки, ходил как инвалид, во время завтрака не мог удержать в руке ложку, поднося к беззубому рту, и его не взяли в маршрут, чтоб посмотреть, на что годен.

Пока геологи оставались в лагере, я изображал, что занялся ремонтом двигателя вездехода, отыскивал несуществующее повреждение. Едва они скрылись, уйдя по долине, я забрался в кабину, вытер тряпкой слегка перепачкавшиеся руки и стал обречённо ждать развитие дальнейших событий.

Потом захотелось хоть немного избавиться от упадочного состояния, отогнать лезшие в голову паршивые мысли, вытащил из-под сидения бутылку водки, начальники в маршруте, меня не осудят. И решил достать из кузова нужные продукты, расстелить на гальке целлофановую скатерть, устроить небольшой кайф. Что я и сделал. Накануне я смастерил скамейку из двух чурбаков и доски, сидеть на ней удобно.

И вот о чём я стал здраво думать: раз я всё меньше верю бандитам, то нужно завербовать сообщника, хуже не будет.

Поразмыслив, я пришел к выводу: из всех людей отряда могу говорить лишь с Анатолием, хотя он не симпатичен мне, но вражды между нами не было. Почему я негативно относился к золотой молодежи понятно, мне приходилось зарабатывать на жизнь своим трудом, знал – никогда не достигну уровня жизни потомков богатых родителей.

Молодой не вспоминал, зачем начальник оставил его в лагере, не интересовался, нужна ли помощь, с удобством расположился на берегу реки, сделав из надувного матраса кресло и усевшись на него, загорал, раздевшись до пояса.

Подзывая его, мне пришлось призывно махать рукой, не только кричать.

Самонадеянный юнец подходил ко мне, надев свою модную безрукавку, не спеша, с пренебрежительной усмешкой на губах – показывал, что он человек самостоятельный, подходит лишь потому, что захотел сам. Я постарался этого вызывающего поведения не замечать.

– Хочу с тобой потолковать и кое-что сообщить. Присаживайся. Заодно выпьем.

– И за что будем пить?

– Чтоб остаться живыми.

– Тост интригующий. Я-то думал, вы пригласили меня для того, чтоб сделать своим компаньоном в промывании золотоносного песка. Начальники ушли, самое время обсудить эту проблему. Успех предприятия обеспечен, его же возглавляет такой атаман, как вы.

Напоминание о незаконной деятельности я решил пропустить мимо ушей. Я действительно занимался промыванием песка, не ради прибыли, в маршруты не ходил, не люблю сидеть без дела. А сравнение меня с атаманом не обидело, имею сходство с прежними представителями казачества – коренастый, плотный, с прямыми рублеными плечами, сразу видно, что силу имею, хотя от возраста и размеренной жизни округляются когда-то литые мускулы, появился животик. Прилетев на Колыму, я отращивал усы и бородку, не ленился делать бородку фасонной – с бакенбардами, снизу под губой и под подбородком заканчивалась ровными линиями, мое лицо выглядело более мужественным, заодно таким способом компенсировал убывание волос на голове. Я имел привычку сидеть, раздвинув ноги, обутые в кирзовые сапоги с подвернутым верхом, иначе в голенищах не умещались мускулистые икры.

– Вот что, я позвал тебя не ради болтовни. Для начала расскажи, как ты оказался в отряде.

– По велению судьбы. Существует высший разум, неважно как его называть – Богом или иначе, всё создал. Он не материальный, информационное поле, если говорить современным техническим языком, всем и управляет. Судьба каждого человека запрограммирована и заложена во всемирном информационном центре.

Молодой говорил так, будто перед ним невежда, он, так и быть, этого невежду слегка просветит. Он стоял передо мной, подперев левой рукой бок, и презрительно усмехался, неудивительно, что у меня пропадало желание сделать самовлюбленного юнца помощником, даже захотелось его наказать, и мог, в молодые годы серьезно занимался штангой, был третьим призером столицы во втором среднем весе.

– Не умничай, – заметил я, недовольно поморщившись. – Умничаешь потому, что избалован излишне. Твой родитель – преуспевающий бизнесмен, разбогател с помощью противозаконных махинаций, или большой чиновник, не стесняющийся брать взятки и класть бюджетные деньги в свой карман, тебе даёт денег, сколько попросишь, продолжатель папиного рода, потому что считает – тогда ты будешь родителей любить, станешь послушным мальчиком. У тебя не жизнь, а сплошная малина. Я правильно мыслю?

– Вы поразительно прозорливы.

– Ты спишь до двенадцати, потому что вечер и ночь были тяжёлыми – ночные клубы, девочки. Служить в армию не пойдёшь, родитель от этого занятия откупит, пошлёт учиться в заграничный колледж или в какую-нибудь нашу платную престижную Академию. Может он сразу купит тебе диплом, позволит немного побездельничать, затем пристроит в солидную фирму, благодаря своим обширным связям, там тебе поставят условие, понимая, какой ты ценный кадр: занимайся, чем хочешь, только не прикасайся ни к одной бумажке, иначе такое натворишь, что наша процветающая фирма сразу обанкротится.

– В ваших рассуждениях намечается противоречие, я сейчас провожу время не в ночном клубе, вместе с вами в дикой Колыме, – заметил представитель золотой молодёжи, кривя губы, теперь уже точно изображая презрительную усмешку.

– Ты еще скажи, что помимо веления судьбы отправился на Колыму в поисках романтики, – как можно язвительнее заметил я.

– Почему бы нет. Причём хочу, чтоб романтика была полной. Здесь, на Колыме, где мы находимся, сотовая связь отсутствует, я мог бы взять телефон спутниковый, чтоб связываться с преуспевающим бизнесменом родителем, этого не сделал… Вы, конечно, не читали «Земля людей», Экзюпери. Французский писатель, одновременно был лётчиком, возил срочную почту и летал над Кордильерами, над Сахарой, участвовал в борьбе с Гитлером и погиб в сорок четвёртом. Колдовская сила ремесла лётчика открывала перед ним иной мир. Он сражался с чёрными драконами, увенчанными гривами синих молний, с наступлением ночи вырывался на свободу и прокладывал путь к звёздам. Обывателей он сравнивал с термитами. Они построили для себя тихий мирок, замуровали все выходы к свету. Они не жители планеты, несущейся в свободном пространстве.

– Ты хочешь сказать, что у тебя такие же интересы, как у Экзюпери?.. Если б ты прилетел на Колыму ради романтики и сражения с чёрными драконами, то не ходил бы с кислой физиономией, вроде тебе всё надоело, шевелиться и то не хочется. Не посылай тебя начальники в маршруты – сидел бы в лагере. Я догадываюсь, почему ты здесь – попал в скверную историю, из которой и богатый родитель не мог выручить, пришлось срочно уносить ноги, а надежде отсидеться в дальних краях до лучших времен, когда страсти улягутся. Мне это знакомо. (Я, конечно, не собирался сообщать, что как раз по такой причине оказался на Колыме). Жизнь пошла у тебя не гладко, жить как-то надо, ты и цепляешься за романтику в надежде, что появится какой-то свет. И романтика была в моде прежде, сейчас у всех на уме деньги, тем более у таких кадров, как ты. Ваша романтика – прожигать время в казино, ночных клубах…

Я замолчал потому, что насторожило поведение ушедшего к реке долговязого дядьки – упал на колено, словно подобострастно преклонялся перед любимой женщиной, одну руку прижимал к сердцу, правую артистически выбросил вперёд, стремился показать, что ради своей возлюбленной даже готов продать себя в рабство. Вот он, похоже, начал исполнять арию из оперы, слова не разобрать из-за приглушённого гула находившегося ниже по течению примерно в полукилометре от нас порога. И вдруг он поднял руку и выстрелил, не в воображаемого противника, в воздух. Ракетный заряд стремительно взвился в небо, раскрылся, потом замедленно опускался, соря огонь вокруг себя.

Когда в небе вспыхнула вторая ракета, я вслух выругался.

– Это он подаёт сигналы «своим», указывает наше точное местонахождение. И такое впечатление, что он выпил, еще прошлой ночью спер из кузова медицинские настойки или водку. Пьяный, а о полученном от банды задании не забыл. Ракетницу тоже украл. Цирк с пением устроил для того, чтоб сбить нас с толку… Скоро нагрянут основные бандитские силы. Наших ушедших в маршруты геологов мы больше не увидим. И вряд ли найдем их трупы. Да нам, пока еще живым, теперь будет не до поиска трупов

Я снова понял, что сообщник необходим.

– Давай, присаживайся, расскажу тебе кое-что.

Как я позднее узнаю, из маршрута вернулся только Николай Николаевич, от усталости и переживаний едва держался на ногах, странно, что сумел дойти. Он без штормовой куртки, на нём лишь рубашка. Когда он увидел, что вездехода нет, обнаружил – исчез и водитель, то есть я, то об усталости ему пришлось забыть.

Молодого он вытащил из палатки за ноги. Вид этого представителя золотой молодежи наверняка его поразил – стильные джинсы и модную безрукавку будто изжевала корова, одежду безобразили жирные пятна, прилипали к материи хлебные крошки и кусочки мясных консервов. Вчера пьяный, плохо соображавший парень ползал по расстеленной мною целлофановой скатерти, раздавливая продукты, оказался не крепок на выпивку. У золотой молодежи лишь гонора много. На требовательные вопросы Молодой не отвечал, с изумлением осматривал себя, стараясь вспомнить выпавший из головы вчерашний день, даже забыл презрительно усмехаться, что делал обычно, когда его стыдили или ругали. Старик готов был убить юнца взглядом убить. Понял: только теряет время.

Долговязый дядька спал лёжа на гальке в неудобной собачьей позе, свернувшись калачиком, по пояс голый. Ночь была прохладной, на Колыме это обычно, тем более мы забрались в горы, раз дядька не замерз, то, возможно, ему действительно доводилось ночевать в малопригодных для жилья условиях. Старик занялся им – оседлал, сев на длинную спину, и принялся с силой растирать уши, безжалостно хлестал по щекам, мычащий дядька пытался приподнять голову, тут же ронял. С представителем золотой молодежи старик так расправляться постеснялся, с бродягой же не собирался церемониться. В отличие от нашего начальника, старавшегося воспитывать подчиненных с помощью разговоров, старик способен на жестокие поступки, либералом не был.

Частично привести пьяного в чувство старику удалось лишь после того, как облил из кастрюли, перевернув на спину, причём умышленно старался, чтоб вода попала в рот, в нос и помешала дышать.

Захлебнувшийся бомж долго трясся от кашля, отхаркивал попавшую в легкие воду, сумев приподняться, удерживал своё длинное тело, опираясь локтями на гальку, на ноги не вставал, уставился в одну точку, изредка замедленно моргал, и казалось – в любой момент на гальку снова обессилено повалится.

Вернувшийся с реки Молодой всё же стал отвечать на вопросы, перед этим забравшись в палатку и переодевшись. Хотя его позорили и обзывали нехорошим словами, однако он оправдываться не собирался, теперь кривил губы, как и обычно изображая усмешку.

В конце концов, старик всё же сумел заставить Молодого и бомжа идти за ним, велев им взять зачехлённую палатку.

Уже в пути срубили две невысокие лиственницы, обтесали от веток, жерди понесли. Бомжа шатало, цеплялся ступнями за попадавшиеся на пути камни и едва не падал, натыкался на кусты кедрового стланика, жердь то и дело ронял и поднимал не сразу, бубнил себе под нос, кляня всё и всех. Старику приходилось останавливаться, ждать, так сжимал челюсти, заставляя себя молчать, понимая – говорить, стыдить бесполезно, что наверняка болели зубы.

Почему старик не оставил бомжа в лагере? Опасался – дядька сворует продукты, одежду и сбежит.

Петухов лежал под огромным контрастно выделявшимся на склоне каменным наростом. Такие коренные обнажения геологи называют дайками. Небольшую площадку под дайкой расчистили от отколовшихся камней. Открыв глаза и увидев приближавшихся людей, начальник приподнялся на локтях – и обессилено повалился на спину, стукнулся о каменистую поверхность затылком. Рядом с ним дымился костёрчик. Ольга только что принесла охапку сушняка. За сушняком ей приходилось спускаться по голому склону до места, где начинал расти неприхотливый кедровый стланик, причём ходила с ружьём, хотя оружие мешало носить палки. На ней, как и на старике, из верхней одежды лишь рубашка, свои штормовые куртки они подстелили под Петухова, лежал не на голом камне, всё равно такая подстилка мало выручала покалеченного человека, мог успеть за ночь простыть, заболеть, тёпло костёрчика уходило вверх, если и грело, то лишь бок.

– Что… в лагере? – с трудом спросил начальник. – Ты отсутствовал очень долго.

– Разве обернёшься быстро, – зло проговорил старик, зло же сжимая зубы. – Эти двое напились, вездеход и шофёр пропали.

– Как пропали?

– Вот так!

Старик произносил слова резко, на всех глядел враждебно, так на него действовали события, а, конечно, ему нужно было проявить дипломатию, не травить душу искалеченного начальника, сказывалось, что он не привык обращать внимания на состояние людей.

Потом Ольга и старик отошли в сторону, решив наедине обсудить происшествие.

– По Василию стреляли из карабина с глушителем. Я находился рядом, выстрела не слышал, – заговорил старик, сумевший немного успокоиться. – Пуля расплющилась о камень, осколки ранили Василия, он и сорвался.

– Пока вас не было, я постаралась осколки из плеча удалить. Василий Викторович по-прежнему думает, что сорвался из-за нерасторопности.

– Не стоит его пугать, и раскрывать правду… Кто стрелял? И зачем? И нет вездехода… Когда я спустился в лагерь, то решил: ваш Вячеслав Данилович отправился с утра пораньше искать золото. Лоток для промывания он купил или смастерил сам. Я не раз указывал Василию на подпольную деятельность его подчинённого, да он… Говорит, формально запретить не может. Так в лагере я подумал: шофёр угнал машину ради поиска золота. А сейчас… Боюсь, что выстрел по Василию и исчезновение вездехода имеют связь. Мы остались без продуктов, без большей части снаряжения. И без вездехода нам отсюда вместе с искалеченным Василием не выбраться. Только бы найти вездеход. И нет Юрия Борисовича.

– С Юрой мы расстались, решив обследовать большую площадь. Я увидела в небе посылаемые вами сигнальные ракеты, догадалась – что-то случилось, – заспешила к вам. Юре кричала. Вероятно, он не услышал, и ракеты не увидел.

– Об этом вы рассказывали… Будем надеяться: спустимся в лагерь, шофёр там, хотя я всё меньше в это верю. Ваш Вячеслав Данилович человек ненадёжный, жук, так называю его. Как он оказался в отряде? Его кто-то порекомендовал?

– Должен был поехать другой водитель, и не смог.

– С тем водителем что-то случилось?

– Ему сломали руку, рёбра.

– Даже так… Вы вряд ли смотрели старый французский кинофильм, называется «Плата за страх». На горевшую нефтяную вышку необходимо было доставить нитроглицерин, чтоб погасить пожар с помощью мощного взрыва. Нитроглицерин взрывается даже от несильных толчков. Вести машину, груженную этим веществом, нужно очень осторожно. За доставку опасного груза хорошо платили. Главному герою кинофильма нужны были деньги. Чтоб сесть за руль на чужое место, он искалечил штатного шофёра. Не удивлюсь, если наш жук попал в отряд благодаря похожей комбинации, искалеченный водитель, вместо которого он поехал, – его работа.

– Какой финал кинофильма?

– Герой довёл машину до прииска, преодолев кучу злоключений, спешил вернуться, поехал назад – и не справился с управлением, машина свалилась с кручи. В результате заработал деньги и погиб.

– Если Вячеслав Данилович действительно угнал вездеход или в угоне участвовал, отдадим его под суд, как только попадём в посёлок, – решительно заявила Ольга.

– Вот только до поселка нужно добраться…

Старик постоянно отзывался обо мне плохо. По поводу его предположения, будто я поступил так же, как герой старого французского кинофильма, вот что скажу: я намеревался с зачисленным в штат отряда водителем мирно договориться, узнал адрес, его разыскал, объяснил свою безвыходную ситуацию, вынуждавшую меня бежать на Колыму. Он в квартиру меня не пускал, выясняли отношения на лестничной площадке. Я тогда не подозревал, что он член банды, об этом сказал франт, беседуя со мной в колымском поселке. Парень оказался задиристым, агрессивным, полез на меня первым. Хотя я штангой перестал заниматься, однако силу полностью не утратил, спустил его с лестницы.

Самодельные носилки соорудили из палатки и двух принесенных жердей, получились громоздкими, тяжелыми, нести искалеченного человека неудобно. Склон местами крутой, под ногами не земля, наломанная за тысячи лет сыпучая щебёнка, ноги на ней расползались. Попадались площадки монолитные, так каменная поверхность отсырела за ночь, в тени не подсохла, скользкая. Кое-где пробивавшаяся среди камня иссушенная солнцем травка, хилые цветочки тоже опора плохая. Ниже начались заросли кедрового стланика, умудряющегося успешно жить и плодоносить в этом царстве камня, – дополнительная помеха, приходилось искать между кустами проходы.

Вначале нести носилки заставили бомжа. Его шатало, заносило в стороны, того гляди не удержит концы жердей, упадут носилки, несчастный начальник искалечится окончательно. Дядька умышленно изображал, что не протрезвел? А, возможно, вспомнил о полученных от главного бандита инструкциях, начал их выполнять. Работать пришлось Ольге и Молодому.