Подарок инкассатору

Но однажды Виктору довелось побывать в офицерском доме – в квартире начальника заставы, и там, к своему восторгу, он увидел целый шкаф, снизу доверху забитый книгами. Честно попросить старшего лейтенанта дать что-нибудь почитать он постеснялся. Зато набрался наглости и как-то ночью, когда начальник укатил с тревожной группой по тревоге, заскочил к нему в дом и утащил первую попавшуюся под руку книгу, которой оказался «Черный тюльпан» Александра Дюма. Книга была интересной, но тонкой, той же ночью он ее прочитал и, когда начальник вновь уехал с тревожной группой, сержант вернул ее на место, не забыв прихватить томик другого классика – Майн Рида. Эта книга в оранжевом переплете была из шеститомного собрания сочинений и содержала два романа – «Белый вождь» и «Квар-теронка».

В предвкушении, что во время следующей смены будет что почитать, Виктор бережно обернул книжечку в белую бумагу, написал на обложке «Н. Г. Чернышевский. ЧТО ДЕЛАТЬ?» и убрал в свою тумбочку. На заставе никогда не пропадали ценности – часы, деньги могли лежать в той же тумбочке сколько угодно, но конфеты и другие сладости оставлять было нельзя. Так же как и книги, – читать любил не только Виктор. Но он никак не мог подумать, что кто-то из сослуживцев позарится на Чернышевского, которого все не любили еще со школы! Однако хитрость не удалась, и в тот же день книга из тумбочки исчезла.

Это было полбеды – рано или поздно книга либо вновь появилась бы в тумбочке, либо Виктор заметил бы ее у кого-нибудь из пограничников и отобрал. Все оказалось гораздо хуже. Уже на следующий день начальник заставы вызвал его в канцелярию, и там, на столе Виктор увидел обернутого в белую бумагу «Чернышевского». Оказалось, что книгу вытащил из тумбочки водитель уазика, а старший лейтенант, поехав с ним куда-то, вдруг обнаружил в бардачке машины свою собственность. Виктор едва со стыда не сгорел, оправдываясь, что взял книгу только на время, почитать, а потом обязательно бы вернул ее на место. Начальник оказался нормальным мужиком, сержанта простил и даже разрешил книгу дочитать. После того случая Виктор в его дом не наведывался, а попросить почитать еще чего-нибудь стеснялся.

И вот сейчас он смотрел на свою пока что единственную книжную полку, в которой среди детективов и фантастики стоял и томик Чернышевского, до сих пор не сданный в макулатуру. Виктор абсолютно не помнил, трогал вчера книгу или нет, но куда еще он мог бы засунуть по пьяни чудесную страничку – только во «Что делать?».

В дверь позвонили. Недоумевая, кто бы это мог быть, Виктор пошел открывать и увидел на пороге Джона Маленького.

– Все, кремировали, – доложил Джон Маленький, пожимая Виктору руку.

Тот уставился на водителя суточной машины, ничего не понимая.

– С кладбища я, – пояснил Джон Маленький. – Говорю, кремировали нашего с тобой воскресного напарника. Оказалось, не было у товарища Козлова ни родных, ни друзей, ни места на кладбище…

– Ну, хоть коллеги помянули, – развел руками Виктор. – Пойдем на кухню. Может, перекусишь чего?

– Пойдем, – принял предложение водитель, не преминув, однако, сунуть нос в комнату. После чего Виктор сразу догадался, что заехал к нему Джон Маленький не просто так.

– На сутки заступил? – спросил он.

– Как обычно…

В холодильнике нашелся кусок колбасы, которую Виктор накануне не осилил с Никитой. Он порезал ее тонкими дольками на сковороду, и, после того как дольки немного пошипели, перевернул их и залил пятью яйцами – больше не было. В морозилке обнаружился кусочек сала, который хозяин квартиры тоже порезал ломтиками и выложил на блюдце. Кроме того, Виктор поставил на газовую плиту чайник, а к чаю достал из настенной полки пачку печенья «Юбилейное», потом вспомнил про остаток торта и тоже выставил его на стол.

– Шикуешь, Карма, – прокомментировал Джон, берясь за вилку.

Яичницу они смели словно оголодавшие – ни одной ма-ло-мальской крошечки на сковородке не оставили. И сало с бородинским хлебом хорошо пошло, хоть им и не закусывали алкоголь. Принялись за чай. По возвращении из армии Виктор ценил нормальный чай вдвойне. На заставе этот напиток чаем назвать было сложно – так, чуть подкрашенная водичка. Хорошо хоть, время от времени повар вместе с чаем заваривал чагу – что-то типа коры, вернее, нароста на березе, который придавал напитку темно-коричневый цвет и особый привкус – говорили, что эта самая чага очень полезна для организма, чуть ли не от рака вылечивает.

Работая в инкассации, Виктор пристрастился к чаю индийскому – со слоником на этикетке. Такой чай простым советским труженикам доставался разве что в праздничных наборах, праздников же – по пальцам одной руки пересчитать. Но у инкассаторов была своя лафа, и с чаем со слоником на этикетке они проблем никогда не знали.

Заварочным чайником Виктор не пользовался, всегда сыпал в кружку – в зависимости от ее объема – одну, полторы либо две чайные ложки заварки. После этого заливал кипятком и только затем добавлял в кружку сахарный песок или сахар кусковой – главное, чтобы было сладко. И не важно – подавался ли к чаю бутерброд с сыром или, к примеру, сладчайшее пирожное эклер.

Джон Маленький, которому Виктор насыпал в кружку пять чайных ложек сахарного песка и придвинул торт, слегка удивился такому проявлению сладколюбия приятеля, но ни от чего отказываться не стал – чай выпил и кусочек торта съел с видимым удовольствием. И только после этого, вдруг посерьезнев, сунул руку за пазуху и достал помятый листок. Виктор сразу догадался, что это.

– Я же ведь не просто так к тебе заехал, – понизив голос, сказал Джон Маленький. – Я же ведь сразу понял, что-то в этой истории нечисто!

Он впился Виктору в глаза, но тот, держа в одной руке кружку с недопитым чаем, а в другой – надкусанный кусок торта, смотрел на него с ничего не выражающим лицом, можно сказать, смотрел тупо. Этот «отупелый» взгляд Виктор выработал опять же, служа на заставе, когда приезжающий время от времени из пограничного отряда особист расспрашивал его о службе и сослуживцах.

– Ну, и что ты скажешь? – Джон Маленький расправил листок на столе и ткнул в него пальцем.

Не торопясь отвечать, Виктор запихнул в рот кусочек торта и скосил глаза на чудесную страничку. Картинка на ней была абсолютно безобидной – обычное крыльцо с четырьмя деревянными ступеньками и козырьком, к балке которого был привязан обрывок веревки.

– Что молчишь? – не вытерпел Джон.

– Жую, – выдавил из себя Виктор, едва не поперхнувшись.

– Ну да, ну да! – Джон хлопнул ладонью по столу. – Жует он!

– Чего орешь-то? – спросил Виктор, наконец запив суховатый торт чайком.

– Карма, а ведь я тебя узнал тогда ночью, в воскресенье! – еще больше повысил голос водитель. – Когда ты шел к магазину, напротив которого сам же этот листочек выбросил!

– Если узнал, чего ж не остановился, не прихватил? – усмехнулся Виктор. – Или какой свой интерес имел?

– Интерес? Да, заинтересовало меня, с какого это перепуга наш товарищ Козлов вдруг не по-козловски себя повел? Но и ты весь маршрут был каким-то странным, все чего-то рисовал в своем блокноте и почему-то странички из этого блокнота вырывал и в окошко выбрасывал.

– И чего? – У Виктора вдруг возникло жгучее желание схватить со стола чайник с еще не остывшей водой и треснуть этим чайником Джона Маленького по балде.

– Чего – чего? – Водитель подмигнул хозяину квартиры и аккуратно взял из коробки еще один кусочек торта. – Заинтриговал ты меня – вот чего. И не напрасно заинтриговал-то. Подобрал я листок, который ты выбросил, а на нем никакого рисунка-то и нет. Но я же не дурак. Приехал домой, на этот листочек накрошил меленько грифеля от простого карандаша, крошечки аккуратно растер, и рисунок восстановился. А на нем, вот на этом самом крыльце и на этой самой веревке, – Джон ткнул пальцев в страничку, – висит человек – очень похожий на товарища Козлова… А? Что скажешь, Карма?

– Не вижу никакого человека. – Виктор протянул руку к страничке, но Джон прижал ее ладонью к столу.

– В том-то и дело, что, когда я проснулся и еще раз на рисунок посмотрел, никто в петле уже не болтался и веревка оказалась перерезанной. Как такое может быть?

– Так ты, наверное, сам взял ластик и этого повешенного стер, – пожал плечами Виктор.

– А вот и ни фига!

– Что – ни фига? Водочку-то, оставленную товарищем Козловым, перед сном выпил? Вот и не запомнил, что по пьяни делал.

– У меня дома и ластика-то нет! – закричал Джон. – Чем я мог стереть?

– Да чего ты ко мне привязался? – тоже вспылил Виктор. – Ему что-то там мерещится, а я здесь при чем?

– Вот это крыльцо и повешенного ты рисовал?

– Я.

– А зачем? Зачем ты повешенного товарища Козлова нарисовал?

– Джон, ну при чем здесь товарищ Козлов?! Мне один знакомый писатель дал прочитать свою рукопись – детектив с названием «Криминальная рыбалка» – и попросил отобразить, как я все это вижу. А в том детективе насилие сплошь и рядом, кровища рекой льется. Среди прочего – одного чувака повесили. Вот я этот эпизод и отобразил, как вижу.

– И кого же ты еще отобразил? – не унимался Джон Маленький. – Я тогда попросил тебя рисунки показать, а ты – ни в какую!

– Кого по сюжету надо было, того и отобразил. – Виктор нахмурился. – Хочешь, и тебя нарисую?

Он вновь потянулся к листку, но Джон суетливо убрал его во внутренний карман своей потертой замшевой куртки.

– Не надо! А вдруг тогда со мной тоже что-нибудь произойдет?

– Мнительный ты, Джон, – усмехнулся Виктор. – До работы меня подкинешь?

Водитель посмотрел на часы:

– Вообще-то рановато на работу…

– Подхалтурить хочешь? Так я тебе не помешаю.

– Ладно, давай, собирайся быстрей, а я – машину заводить.

Не успела за Джоном захлопнуться дверь, как Виктор бросился к книжной полке и выхватил томик Чернышевского. Чудесная страничка, как он и надеялся, была в книге. Виктор подскочил к окну, под которым увидел инкассаторскую «Волгу». Когда дорисовывал машину, к ней подошел Джон Маленький – открыл дверцу, сел на водительское сиденье, завел мотор, кажется, включил дворники, вышел и принялся заботливо протирать зеркала.

Движение на улице было не особенно оживленным, но, увидев вывернувшую из-за поворота машину скорой помощи с включенной мигалкой, Виктор очень быстро нарисовал, как она, выскочив на встречную полосу, приближается к «Волге» Джона Маленького.

В следующую секунду Виктор выбежал из квартиры. Визг тормозов и громкий удар он услышал уже в подъезде. На дороге две служебные машины, как говорится, встретились лоб в лоб, и теперь водитель «скорой» никак не мог открыть свою заклинившую дверь, а водитель инкассаторской «Волги» валялся на тротуаре навзничь, раскинув руки, так и не выпустив тряпку, которой протирал зеркала.

Моля Бога, чтобы Джона Маленького не прибило насмерть, Виктор упал перед ним на колени, в первую очередь сунул руку во внутренний карман его замшевой куртки и завладел чудесной страничкой. Только потом приложил ухо к груди водителя. Джон Маленький застонал…

Кого Виктор действительно уважал в инкассации, так это своего напарника Михалыча. Поводов спорить, а тем более ссориться, между ними никогда не возникало. Порой во время маршрута зайдет в машине разговор про молодежь, мол, в какие времена подростковое поколение было более порядочным и менее бесбашенным, так тот же Михалыч первый становился на сторону современной молодежи, утверждая, что в его времена прогуляться вечерком в незнакомом районе было гораздо опасней, чем сейчас, в середине восьмидесятых.

Михалычу было слегка за сорок, Судаку, который иногда катал тушинский маршрут, – под пятьдесят. Вот с кем порой разгорались споры – до ругани, до криков, до брызгания слюной, хорошо хоть, до оскорблений не доходило.

Вторым прозвищем Судака было Патрубок. Прицепилось оно к нему не просто так. Издавна в инкассации существовали негласные правила, одним из которых была взаимовыгодная «дружба» водителей и дежурных. Все было очень просто, – по окончании вечернего маршрута дежурный отмечал водителю путевку – в какое время тот выехал из банка в гараж. При этом дежурный мог поставить время фактическое, но мог и набавить полчасика, а то и часок. В благодарность водители совали дежурному денежку и в это самое набавленное время неплохо подрабатывали извозом.

Между утренним и вечерним маршрутами дежурный отпускал водителей на обед, но одно дело – отпустить на законные сорок минут, другое – на два часа. Тут тоже все происходило по договоренности. Случалось, в машине что-то ломалось, тогда дежурный волей-неволей без всяких денежек отпускал водителей в гараж ремонтироваться – только бы на маршрут вовремя вернулись.

Судак до денег был жаден и при любой возможности старался от этой самой «дружбы» с дежурным увильнуть. Другими словами, нагло врал, что у него что-то там в машине сломалось, чтобы его отпустили ремонтироваться. Причем врал неизобретательно – чаще всего заявлял, что у него потек один из патрубков. Он даже держал в багажнике машины один такой дырявый патрубок и время от времени притаскивал его в банк в качестве доказательства и размахивал им перед лицом дежурного. Первое время этим уловкам верили, но потом раскусили, и впредь пришлось Судаку-Патрубку делиться с дежурными чаще.

Кроме всего прочего, Судак был злой. Не то чтобы злой конкретно в отношении кого-то, а злой по жизни. Однажды Виктор работал с ним старшим на утреннем маршруте, обслуживающем сберкассы. Сборщиком бегал Паша Балашов – прикольный парень, ровесник Виктора. И в один прекрасный момент Паша, как бы невзначай, обронил, мол, недавно прочитал в каком-то журнале, что и дедушка Ленин тоже по девочкам бегал… Реакция Судака на услышанное последовала незамедлительно: он резко ударил по тормозам, остановив машину, повернул к сборщику побелевшее лицо и, стуча кулаками по рулю, закричал:

– Вы мне только Ленина не троньте!!!

Ох, как же Виктор Кармазов и Паша Балашов тогда смеялись! До слез…

С Судаком Виктор работать не любил, но порой приходилось. Вот и теперь, после того как Джона Маленького увезли в больницу с сотрясением мозга и переломом бедра, тушинскому маршруту достался Судак, он же Патрубок.

Михалыч, будучи старшим маршрута, устроил на заднем сиденье помимо стопки порожних инкассаторских сумок довольно толстую, видавшую виды кожаную сумку, чем-то довольно плотно набитую.

– Чего там у тебя? – поинтересовался хмурый Судак, усаживаясь за руль.

– Финский сервелат, – пояснил Михалыч и обратился к сидевшему впереди Виктору: – Я брал по три, отдавать будешь по пять. У меня двенадцать батонов. Навар поделим, как всегда, на троих, и он незаметно для водителя похлопал сборщика по плечу.

Виктор все понял – хитрости Михалычу было не занимать. Если бы за рулем сидел кто-то другой, хотя бы Джон Маленький, или Джон Большой, или даже незнакомый водитель, такого похлопывания не понадобилось бы – на троих поделили бы действительно весь навар. Судак же, как в свое время Михалыч объяснил Виктору, был «не тот человек». И теперь наверняка старший притащил не двенадцать батонов, а больше, значит, навар от того, что побольше, поделится только на двоих.

Дефицитную колбасу у инкассаторов клиенты, сколько ни предложи, отрывали с руками, особенно на таких точках, как заправки и автопарки. Михалыч же, пока ехали к очередной точке, засовывал батоны в порожнюю сумку, предназначенную для этой точки, а сколько именно – один или три, водитель не знал. Зато узнавали сборщик и радостные кассиры, сдававшие ему денежную выручку. Первое время Виктора от таких «хитростей» немного корежило, но, узнав, что за фрукт этот Судак, он согласился, что так и надо, пусть спасибо скажет, что с ним вообще делятся.

На самом деле батонов оказалось ровно двадцать, но и они закончились быстро. Оставшееся время Виктор работал как-то на автомате: прибегал на точку, здоровался с кассиром, проверял целостность сумки и пломбы на ней, расписывался в накладных, убегал в машину. Мысли его крутились об одном – как использовать дальше чудесные страницы?

Он всегда был фантазером, мечтателем. Часто свои фантазии воплощал в рисунках. Не раз, воплощая на бумаге сновидения, рисовал себя самого, будто парит в воздухе или бежит по воде. Интересно, что будет, если один из подобных сюжетов отобразить на чудесной странице? Нет, пожалуй, не стоит так рисковать, или хотя бы не стоит до поры до времени.

Может, нарисовать деньги? Много денег. Допустим, они действительно появятся, но будут ли выглядеть как настоящие? Хотя, со слов Никиты, дома, строящиеся на просеке, действительно сгорели. А товарищ Козлов, а Джон Маленький! Конечно, все это можно было объяснить чудовищными совпадениями, зато Лилечка дважды воплощалась у него дома на диване живой и при втором своем появлении оказалась такой страстной! Вот ее-то и надо нарисовать, – интересно, как Лиля поведет себя в его квартире, «проснувшись» в третий раз?

После работы принять с Михалычем по дозочке Виктор отказался, не терпелось взяться за карандаш. Не терпелось до такой степени, что, выйдя из трамвая на своей остановке, он тут же сел на лавочку, достал чудесную страницу и стер ластиком изображение крыльца, с болтающейся на балке обрезанной веревкой. Очень хотелось проверить, не потеряла ли эта страничка своих свойств, и он быстро нарисовал трамвай, удаляющийся от него по улице Свободы. Грызя кончик карандаша, задумался, что бы нарисовать еще, и вдруг услышал сзади:

– Малюешь, художник?

Виктор не успел повернуть голову, как схлопотал удар кулаком по скуле и сразу же – под ребра. Хотел вскочить, но кто-то обхватил его за шею, навалился сверху, чужие руки зашарили по карманам. Все закончилось так же быстро, как началось. Напоследок Виктора еще раз ударили кулаком в лицо, и он опрокинулся с лавочки на землю.

Отлеживаться и охать-ахать не стал, утирая хлынувшую из носа кровь, поднялся на ноги, высматривая на земле чудесную страничку. Карандаш из руки он так и не выпустил, а вот страничка – неужели пропала? Нет, вот же она! Не медля, Виктор схватил страничку и огляделся. Два мужика спешили вслед удалявшемуся трамваю. Он присел на одно колено, разгладил страничку на гладкой поверхности лавочки и быстро набросал контуры этих двоих. Затем – человека, идущего им навстречу, а именно – своего друга Никиту.

Выросший в деревне, Никита с детства прослыл заядлым драчуном, а служба в десантных войсках только добавила навыков в этом деле. Сам он просто так никогда не задирался, но если, к примеру, видел, как два бугая пытаются отнять у младшеклассника пятнадцать копеек, которые родители дали ребенку «на завтрак», бугаям приходилось очень худо…

В маленькой фигурке на страничке узнать Никиту было невозможно, но Виктор-то знал, кого рисует. Прежде чем поставить последнюю точку, он несколькими штрихами показал, как один из незнакомцев замахивается на Никиту жердиной, а у второго в руках блестит цепь.

Закрыв глаза, надеялся услышать неподалеку крики, но, если они и были, звуки вечерней Москвы их заглушали. Виктор посмотрел на страничку. И словно на маленьком экране увидел, как бы черно-белый мультфильм, в котором дрались три человека. Вернее, это была уже не драка, а настоящее избиение одним человеком двух других. Эти двое даже не оборонялись, один пытался отползти, другой – как-нибудь откатиться от нападавшего, но тот подскакивал то к одному, то к другому и смачно добавлял ногами кому по ребрам, кому по рукам, прикрывшим тело, да и по головам тоже.

Виктор достал из кармана ластик и стер на картинке того, кто прыгал вокруг лежачих. Посмотрел на неожиданно опустевшую улицу Свободы: неподалеку, на тротуаре корчились двое; третьего словно след простыл. Шмыгая разбитым носом, подошел к ограбившим его незнакомцам – хрипевшим, кашлявшим и отплевывающимся. Вглядываться в окровавленные лица не стал – зачем? Одному, пытавшемуся подняться, с размаху врезал ногой в грудь и, когда тот опрокинулся навзничь, ударившись затылком об асфальт, не раздумывая, стал ощупывать его карманы. Своего отобранного бумажника не нашел, но деньги, помимо мелочи, забрал, опять же ничуть не усомнившись. Второго незнакомца постигла та же участь, но, так как бумажник оказался именно у него, Виктор напоследок от души поддал ему ногой по копчику.

Уже дома, раздевшись, смыв с лица кровь, приведя себя в порядок, он достал из гардероба последнюю заначку – четвертинку водки. Вспоминая Михалыча, с которым отказался сегодня пить, налил себе дозу и посмотрел на страничку, благодаря которой оказался не только отомщенным, но и вернул свой бумажник с деньгами, абонементами на макулатурные книги, да еще и с инкассаторским удостоверением, за потерю которого могли и уволить. На нарисованном участке улицы Свободы никого не было, правда, на освещенном асфальте виднелись какие-то темные пятна, словно кто-то недавно что-то пролил, да валялось несколько монет, которые никто не успел подобрать…

Виктора начали раздражать нежданные утренние посещения. Какого черта?! Кому понадобилось припереться к нему домой ни свет ни заря? Оказалось, что в этот день, когда ему предстояло бегать сборщиком маршрута, ранним гостем вновь нарисовался Никита. Друг выглядел смущенным, даже слегка растерянным, но, когда Виктор, протирая спросонок глаза, впустил его на порог, Никита сразу преобразился.

– Чего это у тебя с носярой? – прищурился он.

– Да так, – вяло отмахнулся Виктор, направляясь в ванную комнату. – Ты проходи на кухню, чайку поставь, а я пока морду лица сполосну. А то вчера поддал нефигово…

В ванне он застрял надолго: чистил зубы, мыл голову, брился… Надеялся, что в следующий раз друган сто раз подумает, прежде чем заявляться в такую рань. Но Никита ничем не проявлял нетерпения, а когда Виктор вышел на кухню умытый и побритый – на столе остывали две большие кружки чая – заваренного именно так, как он любил.

– У тебя какие планы-то на сегодня? – Виктор отхлебнул чайку и добавил в свою кружку кусочек сахара.

– Понимаешь… – Никита замялся, а Виктор обратил внимание, что костяшки на его правом кулаке сбиты. Гость перехватил его взгляд. – Ну у тебя и нос! Подрался?

– Да. Пришлось вчера в трамвае одного алкаша усмирять, – соврал Виктор и аккуратно потрогал нос. – Главное – сегодня моя смена сборщиком ходить. Может, с Михалычем местами поменяться, чтобы не позориться…

– Я вчера тоже подрался, – сказал Никита. – И знаешь где?

Виктор пожал плечами и приложился к кружке. Мелькнула мысль сейчас же рассказать другу про чудесные страницы, но нет, разве что – в крайнем случае.

– Зато я знаю! – Никита стукнул кулаками по столу, и Виктор посмотрел на него непонимающе. – Неподалеку от твоего дома подрался. С двумя уродами. Отделал их, конечно, хорошенько…

– А чего ко мне не заглянул? И вообще – зачем приезжал-то?

– Да не приезжал я, не приезжал! – Никита вновь громыхнул по столу, его кружка опрокинулась, хорошо, что чай он уже весь выпил. – Не приезжал, дружище.

– На вертолете прилетел?

Никита насупился. Потом сказал:

– Понимаешь… Сижу вчера дома, смотрю футбол, как наши «Динамо» делают, Федя Черенков как раз гол забил. И тут – раз, словно что-то в голове щелкнуло, и я уже не у себя дома, а неподалеку от твоего, и на меня – два урода: один с колом, другой с цепью!

– Ну?!

– Что – ну! Ты же меня знаешь…

– Ну!

– Отметелил я их, и – раз – опять у себя дома. Как будто на минутку программу в телике переключил, а потом – обратно. Снова футбол смотрю. Только на кулаке ссадины.

– Ну!

– Все!

– Пил вчера?

– Ты меня знаешь.

– В таком случае все очень просто объяснимо, – убежденно сказал Виктор. – Говоришь, как раз Федор гол забил? Вот ты на радостях кулачищем своим куда-нибудь в стену двинул или в косяк дверной, и на какой-то миг у тебя мозги сдвинулись, а потом на место встали. И это – единственное разумное объяснение.

– Но…

– В противном случае тебе, дружище, надо не ко мне, а в больницу обращаться. С подозрением на диагноз либо «горячка белая», либо просто «сдвиг по фазе».

– У тебя выпить есть? – спросил Никита, потирая кулак.

– Что предпочитаете? – решил вдруг свалять дурака Виктор. – Коньяк, самогон, водочка, пиво, шампанское…

– Шампанское? – удивился Никита.

– А почему нет? Я же представитель редкой и опасной профессии, а для инкассаторов дефицит – не дефицит. Счас принесу.

Виктор прошел в комнату, достал из кармана джинсов слегка помятую страничку, на которой быстро нарисовал стол и на нем – бутылку. Моргнул, и вот она – бутылка – наливай и пей! В это время зазвонил телефон. Сначала он не узнал голос говорившего в трубку, потом догадался, что это Джон Маленький. По словам травмированного накануне водителя, чувствовал тот себя нормально, но о здоровье распространяться не хотел. Больше всего водителя интересовала страничка, исчезнувшая из его кармана. Сначала Виктор прикинулся простаком, якобы не понимает, о какой страничке идет речь. Потом делано удивился:

– Да на кой тебе сдалась эта страничка, Джон?

Тот не ответил, положил трубку. А Виктор вдруг подумал, что сидевший на кухне Никита наверняка слышал его слова. И Никита, и Джон не только видели его рисунки на чудесных страничках, но и что-то в связи с ними подозревали, не зря же и тот и другой по очереди заявлялись к нему домой, словно тут медом намазано, и расспрашивали, расспрашивали.

С недовольным выражением лица Виктор принес на кухню бутылку и, только открывая пробку, заметил, что это не шампанское, а шипучее вино «Салют». Впрочем, пробка открылась с тем же характерным звуком, с каким открывалось шампанское, а Никита, судя по всему, особой разницы между этими двумя напитками не видел – да и была ли она на самом деле…

Пока Виктор возился с пробкой, Никита успел сполоснуть в раковине кружки, еще теплые после чая. В них друзья и налили шипучее вино – до краев и даже сверху, и выпили, молча, хотя и чокнувшись. Виктор не почувствовал никакой разницы во вкусе вина, которое купил два дня назад и пил с Лилечкой и которое пил из бутылки, только что им самим нарисованной и преобразовавшейся в настоящую. Показалось даже, что его вино покрепче.

Опять раздался телефонный звонок.

– Привет, Кармазов, это Лисавин, – сказал звонивший, и Виктор узнал заместителя начальника инкассации. – Здесь такое дело. Надо сегодня на суд приехать. Все собираются.

– Над кем опять суд?

– Не знаешь, что ли? Над Лаврушиным.

– А… Ладно, приеду. Куда и во сколько?

Положив трубку, Виктор вернулся на кухню совсем мрачный.

– Чего там? – поинтересовался Никита, успевший разлить по кружкам остатки вина.

– Да одного нашего инкассатора судить будут показательно.

– Ты рассказывал, что у вас уже был какой-то суд – ни за что ни про что деда посадили…

– Нет, здесь другой чувак попал. А дедка того, кстати, реабилитировали и выпустили…

…История с дедком Василием Васильевичем случилась, когда Виктор только-только устроился в инкассацию. Причем случилась на том самом маршруте, на котором Виктору предстояло сегодня работать…

Надо сказать, что официальная инструкция, согласуясь с которой работали инкассаторы, в некоторых пунктах была, мягко говоря, странноватой. К примеру, один пункт гласил, что запрещено применять оружие, другими словами – стрелять в воздух или в грабителей, в присутствии беременных женщин. Шутки шутками, а по сути выходило так, что, если, допустим, на тебя напал грабитель, ударил кирпичом по голове, забрал сумку с деньгами и побежал, ты, прежде чем, спасая социалистическую собственность, собрался стрелять ему по ногам, должен был выяснить, нет ли поблизости женщин, в недалеком будущем собирающихся стать матерью.

А если тебя грабит женщина на первом месяце беременности? В теории получалось, что, если инкассатор вдруг выстрелил в грабителя, убегающего с десятками тысяч советских рублей, или даже выстрелил, защищая от нападавших свою жизнь, и в это время неподалеку была беременная женщина, он нарушил инструкцию со всеми вытекающими последствиями, вплоть до тюрьмы.

Дедок Василий Васильевич попал в тюрьму по другому поводу. Проинкассировав кинотеатр «Метеор», что на улице Свободы, и выйдя в фойе, он наткнулся на группу подростков, нагло преградивших ему путь. Дедок, правда, был не из хлюпиков, да к тому же ветеран войны. Сказал: пропустите, братцы, мол, деньги несу. «Братцы» не пропустили – наоборот, окружили инкассатора плотнее, стали теснить. Василий Васильевич, защищая и государственные ценности, и свою жизнь, выхватил из кобуры пистолет Макарова, но стрелять не стал (а вдруг среди молодежи окажется беременная женщина?!), зато врезал рукояткой в грызло первому попавшемуся под руку хулигану. Остальные тут же брызнули в стороны, и инкассатор беспрепятственно вышел из кинотеатра, сел в машину, доложил дежурному по рации о случившемся и поехал дальше катать маршрут. И все бы ничего, но хулиган, попавшийся под руку ветерану войны, оказался мальчиком-мажором, и через несколько часов после происшествия вдруг выяснилось, что у этого самого мажора выбит глаз…

В итоге ветерана войны Василия Васильевича посадили в тюрьму. Через полгода того, кто его судил, выгнали за профнепригодность, Василия Васильевича реабилитировали, и он вернулся работать в родное отделение инкассации, но уже конкретно постаревший и на всю жизнь обидевшийся…

С Дмитрием Лаврушиным приключилось другое. Молодой парень только что вернулся из армии, устроился работать в инкассацию. И в день своего рождения во время маршрута, будучи сборщиком, пришел в магазин, в комнату кассира, где никого не застал, зато на столе лежала инкассаторская сумка – опломбированная, приготовленная к сдаче. Лаврушин – хвать сумку себе за пазуху и, никем не замеченный – обратно в машину. Старшему маршрута сказал, мол, пришел на точку, а там нет никого, на что старший распорядился заехать в магазин повторно часика через два, чтобы безалаберный кассир впредь знал, что отлучаться со своего места нельзя, а инкассатора надо ожидать как манну небесную.

За пазухой сумку долго не продержишь, и уже при подходе к следующему магазину Лаврушин бросил ее в кусты, надеясь забрать после работы. Что, собственно, и сделал, только при этом был задержан милицией. Безалаберный кассир хоть и накосячил, но, обнаружив пропажу сумки с немалыми деньгами, доложил куда надо, а милицейские работники проявили редкую расторопность, похитителя вычислили и взяли с поличным, в то время когда тот, дурак, после выпивона с коллегами за свой день рождения взял такси и поехал эту самую сумку, брошенную в кусты, забирать…

– Хочешь, поедем на суд вместе, – предложил Виктор, вкратце рассказав эту историю Никите. – Приобщишься, так сказать, к будням московских инкассаторов.