ГЛАВА 35
Наверное, это уютно – когда в маленькой комнатке полумрак, в камине, пощелкивая дровами, горит огонь, распространяя тепло и едва заметный запах смолы, а дождевые капли, разогнавшись в полете, ударяют в запотевшее стекло, разбиваются об него, медленно стекают вниз, разрисовывая окно живыми узорами.
Хотя мысли хозяина комнаты, уже долгое время безмолвно смотрящего на залитую дождем улицу, сейчас совершенно не располагали к наслаждению домашним уютом. Он отвернулся от окна, и, не спеша подойдя к освещенному столу, тяжело опустился на стул. Затем он вынул из кармана коробочку с зелеными шариками, проглотил один и, ожидая, пока режущая боль в ногах утихнет, откинулся на спинку.
Последние недели отняли у него все силы. Нье Анэ был прав – он узнал много больше, чем хотел бы знать. Когда подробнейший, на четыре сотни страниц, рассказ Грейцель был дополнен еще сотней исписанных листов – ее точными ответами на вопросы проводивших секретное расследование советников, он дал приказ, не поднимая шума, найти и изъять в государственном архиве все материалы о тайном расследовании Старого Города в Зигверте. И после того, как он закрыл последнюю книгу записей, ему захотелось погрузиться в горячую ванную, чтобы смыть с себя всю ту грязь и кровь, что осела на этих страницах.
Но нужно было действовать. И первым делом он поблагодарил Нье Анэ за то, что Эш Гевар принял на себя вину за смерть раг’эше и извинился за свое поведение при их прошлой встрече.
Прежде чем распрощаться с санорра, он сказал ему:
– Вы были правы, Нье Анэ. Я действительно узнал больше, чем хотел бы знать, – сказал он.
– Я понимаю ваши чувства, алворд, но я предупреждал вас об этом, – ответил гость.
– Я вас не виню. В конце концов, именно вы приложили столько сил к тому, чтобы уберечь меня от этого.
Лицо советника осталось бесстрастным.
– Ваш офицер справился лучше, чем можно было ожидать, – сказал он.
– Ваши Дей Кай тоже исполнили данный им вами приказ со всем старанием. Так что в том, что она возвратилась назад живой и в здравом уме, их заслуги точно нет.
– Я уже говорил вам, алворд – никто в Эш Геваре не может приказывать Дей Кай. В том числе и я. Я лишь попросил их исполнить вашу просьбу максимально полным и быстрым способом.
– И надеюсь, – добавил он, – что вы проявите мудрость и осторожность, распоряжаясь тем, что узнали. Эйцвас Решевельц и без того не благоволит нам. Эш Гевар просил меня уведомить вас о том, что нам не хотелось бы превращать его в открытого врага санорра.
Разговор с эйцвасом состоялся на следующий день в его кабинете. Алворд нанес ему визит в сопровождении десятка солдат и двух офицеров гарнизона, занявших места у дверей приемной и кабинета.
– Не желаете ли объясниться, эйцвас? – поинтересовался он, кивнув на стопку архивных записей, которые один из сопровождающих положил на стол.
– Каких объяснений вы ждете, от меня алворд?
– Начните с любых, – Ройзель усмехнулся. – О том, почему вы скрыли подмену от Совета и его главы, о том, почему собственным решением сохранили самозванца на посту коменданта, хотя и не имели на это права. О том, почему командир Айзен остался за решеткой. Жену Эльдрика Скелла вы ведь тоже не потрудились известить о том, что она уже десяток с лишним лет как вдова?
Решевельц слушал его с абсолютным спокойствием на лице. И только его глаза, становились все светлее, все больше контрастируя с алой накидкой и шапочкой.
– А разве я обязан перед вами отчитываться, алворд? – спросил он.
Ройзель покачал головой.
– Мне вы ничем не обязаны, эйцвас, – сказал он. – Но перед кем вы предпочитаете отчитаться: передо мной или перед Государственным Советом?
Решевельц сложил руки на столе. Несколько секунд, он, казалось, размышлял над ответом, затем снова посмотрел на собеседника.
– Пожалуй, я предпочитаю Совет.
– Как угодно.
Ройзель оперся на трость, собираясь встать, но вдруг эйцвас удержал его:
– Еще одну минуту, алворд, – попросил он.
Тон его был настолько примирительным, что Ройзель снова положил трость на колени.
– Поскольку вы были так добры, что дали мне возможность подготовиться к допросу, я хочу оказать вам ответную любезность, чтобы и вы не оказались перед дознавателями Совета неподготовленным. В конце концов, вам в итоге придется тяжелее.
– Что? – поразился алворд.
– Ну как же, – кивнул Решевельц, – ведь по закону должность эйцваса пожизненная, а вот алворда советники имеют право сместить простым большинством, просто проголосовав. Дело нескольких минут.
Ройзель сжал в руке трость. Казалось, еще секунда – и он, размахнувшись, огреет ею Решевельца по голове.
– Итак, вы вызовете меня дать отчет Совету. Что же, я с охотой приду. И, в отличие от вас, приду один, без вооруженной стражи. А когда Совет задаст свои вопросы, я отвечу, что алворд отдал должность коменданта важной пограничной крепости убийце, насильнику и кровожадному уроду, заслуживающему лишь подвала поглубже и цепи покрепче. Что все, совершенное им однажды, стало бы известно и вызвало бы конфликт между Авердом и Ашхакаром. И то, что, благодаря случаю, его сменил разумный командир и способный управляющий – это как минимум меньшее зло, по сравнению с тем, что могло случиться, останься он на своем месте. И что, пожалуй, стоит спросить у вашего предшественника, по какой причине, или по чьему совету он пренебрёг безопасностью Гельдевайн Таррен, подняв его столь высоко.
Эйцвас взял из стопки верхнюю книгу, раскрыл ее, мельком глянул на страницу и продолжил:
– Далее я объясню, что если командир гарнизона, охраняющего наши северные границы от прячущихся в лесу грабителей и убийц, вступает с ними в сговор с целью совершить убийство коменданта крепости – это преступление. А если он делает это дважды – это измена. И то, что он лишился за это не жизни, а всего лишь свободы – это скорее акт милосердия. Равно как и то, что никто не стал тревожить и без того измученную женщину и ее перепуганную дочь. Хотите перетряхивать грязное белье у них на глазах, эйцвас? Я вам в этом не помощник.
Решевельц закрыл книгу и положил на нее руки. Он казался спокойным, но его глаза приобрели характерный стальной оттенок. Тем, кто знал его лично, было прекрасно известно, что это признак высшей степени ярости.
– А ответив на вопросы совета, я потребую отчета у вас, алворд. За то, что вы заключили тайное соглашение с советниками Эш Гевара, за то, что превысив данную вам Советом власть, тайно от меня отдавали приказания офицеру Храмовой Стражи, на что не имеете права. Я потребую у вас отчета за то, что вы готовы были обречь девушку на страшную, мучительную смерть ради удовлетворения собственных амбиций…
– Ложь! – выкрикнул Ройзель – Вы не хуже меня знаете, что…
– Я знаю то, что я знаю, но я не ору об этом во весь голос! – резко оборвал его Решевельц. – И вам не советую! А что советую – так это подумать о том, почему Эш Гевар взял на себя всю вину за случившееся в Зигверте? Вы знаете, почему санорра это сделали? Я вот не знаю! Почему они не переложили всю ответственность на Дей Кай? Почему не позволили раг’эш призвать их к ответу?! Неужели вы никогда не задумывались над тем, какую тайну они смогли выкупить у вас за столь серьезную цену? Подумайте об этом… если, конечно, советники сохранят вас на посту.
– Вы угрожаете мне, Решевельц? – тихо поинтересовался алворд.
– Я лишь напоминаю вам, Ройзель, что мы оба служим Гельдевайн Таррен, – Решевельц вздохнул. – До сих пор вы мудро отделяли интересы Аверда от собственных. Пусть так будет и впредь.
Он встал и дождался, пока эйцвас поднимется на ноги.
– Я объяснился перед вами. Выносить ли все это в Совет или нет – решайте сами.
Ройзель, опираясь рукой на трость, потянулся другой к лежащим на столе книгам с архивными записями.
– Оставьте. Я распоряжусь, чтобы их вернули на место. Не волнуйтесь, с ними ничего не случится. Вы в любой момент сможете взять их оттуда.
Алворд молча кивнул. Затем постоял немного и направился к выходу.
– Еще один вопрос, алворд, – вдруг услышал он.
– Что еще, эйцвас?
– Эта девочка, из Храмовой Стражи…
– Грейцель.
– Да. Она в нынешнем выпуске.
– И что же?
– Вообще-то она подавала прошение о том, чтобы остаться на службе. И, как вы понимаете, я бы не имел ничего против. Особенно… учитывая известные мне и вам обстоятельства.
– Так в чем же дело?
– Вы знаете правила, алворд. Офицер Храмовой Стражи не может выполнять тайных поручений Совета или алворда, а солдат гарнизона – исполнять секретные приказы Старого Города.
Алворд повернулся к стоящему за столом эйцвасу.
– Я не понял, Решевельц… Вы, что, собираетесь в отместку лишить ее белого плаща?
– В отместку?! Может быть, стоило припомнить пару строчек из того документа, который вы подписали, вступая в должность, прежде чем играть в главнокомандующего?!
– Что за ерунда, эйцвас?! Вам ведь известно как она относится к службе!
– И именно поэтому она все еще носит эту форму.
Решевельц взял со стола исписанный лист и протянул его Ройзелю
– Вот список выпускников. Либо она покидает Старый Город в их числе, сохраняя за собой звание и все права офицера, либо… И, напоминаю, алворд, я не обязан был даже говорить с вами об этом. Решайте.
Ройзель покачал головой. Он чувствовал, что Решевельц загнал его в угол и не выпустит из него, как бы он не пытался вырваться.
– Хорошо, – кивнул он. – Поступайте, как сочтете нужным…
– Для общего блага, алворд. Не забывайте – об этих правилах знаем не только мы с вами.
– Да-да, разумеется, для общего блага. Я постараюсь решить этот вопрос. Но у меня есть условие.
– Какое?
– Дайте ей закончить дело. Пусть съездит в Диверт еще раз – ей нужно уведомить санорра о том, что они могут покинуть город, если на то будет их желание.
– До собрания Совета или после него, алворд?
– Решевельц… – устало вздохнул Ройзель, – Просто отдайте приказ. Нет, стойте… Вы уже отдали копию списка выпускников примулу Академии?
– Да, алворд.
– По возвращении я приглашу ее на службу в штаб Совета. Сегодня передам документы в Академию, пусть завтра встретится с примулом и сразу отправляется в Диверт.
– Хорошо, алворд, я понял. Рад был побеседовать. Будьте здоровы!
– Буду… Даже не надейся… – проворчал Ройзель, выходя из кабинета.
ГЛАВА 36
Вид из окна кабинета главного судьи великолепен даже ночью. Великолепное крыльцо дворца Государственного Совета с его колоннадой, торжественной лестницей и статуями на больших постаментах по обе стороны ее основания, небольшая площадь, обрамленная цветами, а за ней – уходящая вперед широкая улица Примирения, и, конечно, завершающий картину величественный силуэт храма Аверда, с его знаменитым огромным куполом.
Правда, сейчас купол был невидим, так как без следа растворился в темноте. Зато даже отсюда была видна залитая светом Храмовая площадь с толпами гуляющих горожан.
Хозяин кабинета (второго по величине, кстати, после того, что принадлежал алворду Совета) отвернулся от окна и вернулся за свой рабочий стол, освещенный лишь одной лампой. Подперев рукой голову, он задумался, глядя на стоящую перед ним шкатулку и лежащий на ней конверт, запечатанный широкой лентой.
– Эх, Ондар, Ондар…
Имя это было написано на конверте большими буквами. Пару месяцев назад судья лично написал документ, который был в нем запечатан: последнюю волю своего давнего знакомого и друга, одного из богатейших торговцев Аверда и всех Центральных Земель.
– В этой шкатулке, – сказал тот, указав на запертый ящичек, – перепись всего, что я нажил. Я хочу, чтобы ты передал ее тому, кто принесет тебе ключ от нее и этот перстень с печаткой, которой мы запечатаем конверт.
– «Вверить все указанное имущество без остатка в полное и неоспоримое управление предъявителям печатного кольца и ключа с номером два, один, семь…» Странное у тебя завещание, – пожал плечами судья. – Дело твое, конечно, но ради чего огород городить?
– Хальгуверт, я тебя твою работу делать не учу, потому что ты в ней, что бы кто ни думал, понимаешь больше. Так и ты меня моему делу не учи. Небось, наслышан про моего младшего, Ольтара?
– Да кто про него не наслышан.
– Именно. Палец о палец не ударил, за сорок лет из Аверда ни ногой – зато нужных знакомств завел мешок, половину Государственного Совета прикормил!
– Ну, не половину…
– Не веришь, что ему знакомств хватит, чтобы на все, что после меня останется, лапу наложить, если захочет? Или сомневаешься, что у него такое желание появится?
Тогда, недолго подумав, судья согласился:
– Нет, не сомневаюсь.
– Вот потому и не хочу я бумагу эту кому попало доверять. И дома держать не хочу. Пусть у тебя побудет, тебе я верю. А старших я на словах обо всем предупрежу, как вернутся. И ключ им передам, и кольцо из рук в руки.
Сейчас, сидя в тишине темного кабинета, судья снова вздохнул:
– Умный ты был мужик, Ондар, все предусмотрел… Со смертью только не договорился.
Дней через шесть в дверь кабинета постучался посланный из поместья Ондаров с сообщением, что глава семьи этим утром не проснулся.
– Вчера все про сыновей спрашивал, за сердце держался, лег рано. А сегодня утром все не встает и не встает. Пошли будить, а он… – пряча глаза, сообщил он. – Господин Ольтар говорит, беги к судье, скажи.
Хальгуверт, бросив дела, сразу же отправился к Ондарам, благо идти было недалеко. В воротах поместья его встретил Ольтар:
– Горе… Горе какое, – он прижал ладонь к сухим глазам. – Так внезапно… И братьев все нет. Вернутся – как им сказать…
Судья в ответ на его слова нахмурился, увидев, что на пальце у не особенно старательно скорбящего отпрыска блестит отцовская печатка.
– Вы уж простите, судья, – продолжил тем временем Ольтар без единой слезинки в голосе. – Я знаю, что с отцом друзья были, сходите к нему, вас проводят, а я не могу… Да и склады открывать надо…
Он вынул из-за пояса ключ и повертел перед глазами.
– Два, один, семь… Не тот, – он сокрушенно вздохнул и искоса глянул на Хальгуверта, – Интересно, от чего? Ну да ладно, есть ключ – и замок найдется. Да что же я вас все в воротах-то держу! Вы проходите, проходите… Эй, там! Проводите господина судью!
Потом Хальгуверт не один день провел, пытаясь доискаться, кто мог подслушать его с Ондаром разговор. Нашел, конечно… да что толку? Вот конверт, запечатанный по всем правилам, в нем – документ, его собственной рукой написанный и Ондаром заверенный, никаких вопросов не оставляющий. И завтра этот конверт нужно вскрыть и документ при свидетелях зачитать. Вот так.
– Господин судья?
Дверь в кабинет приоткрылась, и заглянул дежурный помощник.
– Что случилось?
– Повозка от Ольтара Ондара с приглашением на праздник все еще во дворе. Вас ждут в поместье, и возница просил узнать, не забыли ли вы, что…
– Я главный судья Государственного Совета, это значит, что я ничего не забываю, – резко перебил помощника Хальгуверт. – Пусть стоит, для того его сюда и прислали.
– Но Ольтар Ондар просит…
– И Ольтару тоже об этом забывать не стоит. Что-то еще?
– Нет, это все.
Дверь закрылась, и судья снова погрузился в раздумья.
ГЛАВА 37
Праздник и в самом деле обещал пройти великолепно. Столы, установленные в парке поместья, ломились от угощения, повара трудились без остановки, слуги с широкими блюдами и полными кувшинами носились туда-сюда, музыканты старались вовсю, а свечи в прозрачных фонариках, спрятанных в листве деревьев, поменяли уже четвертый раз. Дорогие (и весьма, надо сказать, дорогие) гости ели, пили, хохотали, радостно били посуду, валялись на траве. В общем, веселье плавно переходило в такое состояние, когда хозяин может удалиться, не беспокоясь, что его отсутствие будет замечено.
Ольтар потихоньку отошел в ту часть парка, что лежала в тени. Здесь, в стороне от посторонних глаз, в стоящей на небольшом возвышении беседке, его уже дожидались нанятый распорядитель праздника, управляющий поместьем и начальник охраны. Присев на каменную скамью, он с силой провел ладонью по лицу, словно пытаясь стереть приклеенную к нему улыбку.
– Что там у нас дальше по плану? – спросил он у распорядителя, не глядя на него.
– Еще две перемены блюд до полуночи, потом огненные развлечения и раздача подарков. Все уже готовят.
Ольтар погрозил ему кулаком.
– Ты не спали мне тут ничего!
Распорядитель сделал большие глаза и открыл рот, но он махнул ему рукой.
– Ладно, иди, делай там все. И помни, я тебя предупредил: хоть одно слово после услышу, что кому-то у меня не понравилось – считай, отвеселился ты свое. Насовсем. Что там у нас с запасами?
Вопрос был адресован управляющему поместьем. Тот кашлянул.
– На сегодня запасов хватит с избытком, но потом…
– Потом – это мне не интересно. Потом мое дело – спросить, а чтобы все было в достатке – это уже дело твое. Думай, тебе за то жалование и платят. Что ты мне за бумаги суешь?
Управляющий действительно протягивал ему пачку исписанных листов.
– Это список того, что ваши гости разбили и сломали. И ущерб.
Ольтар уставился на него немигающим взглядом. Его еще не старое, но морщинистое лицо не выражало абсолютно ничего, хотя даже в полумраке было видно, что оно, понемногу краснея, постепенно становится того же цвета, что и праздничный красный галстук на его шее.
– Я не понял, ты мне предлагаешь взять инструменты и все починить? – спросил он. – Или в лавку сбегать, новое купить?
Управляющий растерянно посмотрел на него.
– Я тебе повторяю: чтобы было, и чтобы все было в порядке – это твоя работа. Если ты с ней не справляешься, значит, тебя надо менять. Или я что-то не то говорю? Так ты меня поправь.
Сглотнув ком в горле, управляющий поднялся со скамьи и спрятал бумаги за спину.
– Нет, все так. Все правильно. Я прослежу, чтобы… И, если что-то вдруг…
– Не надо, чтобы «вдруг». Ты меня понял?
– Да, конечно. Я прослежу! – практически лысая голова управляющего влажно заблестела.
– Ну, проследи, проследи… Выйди-ка, вон там постой, пока не позову.
Ольтар небрежно махнул рукой, и управляющий покинул беседку. После чего он поднял взгляд на того, кто все это время молча дожидался своей очереди.
– Что там они? – спросил он без всяких предисловий.
Но тот, к кому он обратился, вопрос понял прекрасно.
– День просидели дома, потом пошли в корджу, пили, говорили об отце, вспоминали.
– Еще о чем говорили?
Собеседник усмехнулся:
– О вас.
– И что говорили?
– Ничего нового.
– И ни с кем не встречались?
– Нет. С тех пор, как они старые обязательства исполнили и из поместья съехали, желающих к ним обращаться нет. В торговой среде слухи разлетаются быстро, кому они теперь нужны без капиталов и без повозок? Дней пять назад, вроде бы, какая-то девица к ним заехала, с фермы по виду. Поговорили минут пятнадцать от силы, и расстались явно ни с чем – больше ее не видели.
– Ясно… Что с охраной?
– Сто пятьдесят постов, через каждые десять шагов по человеку. Вдоль ограды с внешней и внутренней стороны и патрули по парку.
Издалека, оттуда, где за ярко освещенными столами сидели гости, донесся радостный веселый крик, подхваченный множеством голосов. Кажется, хозяина там еще не хватились.
– А что судья? – вдруг спросил Ольтар
– Не приехал. Но и повозку не отпустил.
– Чем занят?
– Мои парни перекинулись с помощником парой слов. Говорит – сидит один в темноте, злой, как голодный гольва.
Губы Ольтара скривились в усмешке:
– Злой – это хорошо. Значит, ничего сделать не может. Пусть посидит. Что он, что папочка, всю жизнь: «То не так, это не эдак, так нельзя, так не нужно». Правильные… И что? Раз ты такой правильный – откуда вокруг тебя грязи столько собралось? Это же не я их в скотов превратил. Они и без меня ими были. Я им только жратвы в корыто сыпанул – они и прибежали, хрюкая.
Он снова посмотрел на начальника охраны.
– У тебя все?
– Нет.
– Что еще?
Гельд, хрустнув ремнями, поднялся с места и, повернувшись в темноту, махнул рукой. Затем, снова вернулся на свое место, спокойно сказал:
– Мы тут нарушителя поймали.
ГЛАВА 38
В кустах послышался громкий треск и шум. Ольтар подскочил.
– Какого нарушителя?! Где?! Ты же сказал – у тебя каждые десять шагов по человеку?! Как они его пропустили?!!
– Они его как раз не пропустили. Вот, скрутили, привели.
– Как он в поместье попал?!
– Через кухню. Там и так полно народу, поэтому охраны нет. Работники проморгали или сами впустили: ребята его на помойке подхватили, он там с тазом объедков сидел, пировал.
– Что?!!
Ольтар повернулся в сторону темного парка и заорал:
– Эй, ты, с бумажками! А ну, иди сюда, скотина!
Но первыми в беседку ввалились двое в одинаковых накидках. Между ними, крепко удерживаемый за локти, слабо трепыхался некто скрюченный, замотанный в засаленный балахон. Согнутая спина пленника была надломлена наросшим на ней огромным горбом. Из одного рукава перепачканной нечистотами хламиды торчал грубо срубленный, весь измусоленный и покрывшийся пятнами деревянный крюк, заменявший руку. Кисть другой, грязная, усыпанная струпьями засохших болячек, тряслась как у паралитика. Жалкое, сморщенное, мокрое лицо было не чище. Всклокоченные и скатавшиеся неопределенного цвета патлы, торчащие из-под накинутого дырявого капюшона, вероятно, были когда-то седыми волосами, но после многолетних ночевок в помойных ямах и сточных канавах являли собой зрелище жалкое. Один глаз пленника был перевязан грязной полуистлевшей тряпкой, а второй безумно шарил, оглядывая окружающих.
Управляющий, трясясь, проскользнул за спинами и вышел вперед.
– Ты! – ткнул в него пальцем Ольтар, делая шаг навстречу, – Ты куда смотрел?! У тебя там что, проходной двор?!
– Я… я… – заикаясь, залепетал управляющий, отступая в сторону. – Я не…
И тут схваченный нищий задергался, выпучив глаза, громко замычал, и вдруг его обильно вырвало прямо на сапоги одного из конвоиров. От внезапности тот разжал руки и, громко ругаясь, отскочил в сторону. Второй, не задумываясь, последовал его примеру. Их старший тоже не успел среагировать, когда нищий, упав на землю и ощутив свободу, жалобно всхлипнув, стремительно, насколько это позволяла сломленная спина и огромный горб, подполз к Ольтару и, схватив его за пояс, надрывно заголосил:
– Добрый господин, пусть тебе и твоим родным сопутствует благоденствие и долголетие! Я не вор! Прошу, тебя, отпусти меня!
– Уберите его от меня!!! – взвизгнул землевладелец, пытаясь вырваться.
Подоспевший начальник охраны рванул нищего за шиворот. Ветхая ткань затрещала. Тот, на мгновение подался назад, сжавшись от ужаса, но в следующую секунду, ухватив Ольтара своими грязными, иссохшими пальцами за руку, закричал еще громче:
– Господин, помилуй меня! Не лишай жизни несчастного!!! – Он потянул руку Ольтара к своим изъеденным грязью и болезнью губам, будто желая ее поцеловать.
Побагровев, тот заорал не своим голосом и рванулся изо всех сил. Охранники вцепились в пленника, а их начальник, размахнувшись, с силой пнул его в бок. Нищий замолк и, со стоном скрючившись, повалился на пол беседки.
– Бездна вас всех забери! – Ольдар сжал кулаки и повернулся к начальнику охраны. – Что ты стоишь?! Куда смотришь?! Убрать эту мерзость сейчас же отсюда!!!
Он повернулся к трясущемуся управляющему, схватил его за одежду и рванул к себе. Листы бумаги, которые тот все еще держал в руках, с шуршанием разлетелись во все стороны.
– Ты! Слушай меня внимательно! – прорычал он, глядя налитыми кровью глазами прямо ему в лицо. – Если вдруг кто-нибудь… хоть бы дворовая собака, хоть бы крыса уличная проберется в поместье, я привяжу тебя к доскам на заднем дворе, возьму плеть, собственноручно сдеру ею с тебя шкуру, а потом заставлю самого скормить ее моим полугольвам, понял?!
Управляющий быстро закивал в ответ.
– Ванную приготовь! И чистую одежду! Быстро!!!
Пальцы разжались и несчастный, спотыкаясь, бросился исправлять приказание. Ольтар обернулся к страже, ухватившей тихо стонущего нищего под руки.
– А вы что стоите?! Я же сказал – вышвырнуть его вон!
Старший, ни слова не сказав, кивнул головой. Затем он обернулся, сделал знак своим подчиненным, и, вместе с пленником они скрылись в темноте парка.
Когда они удалились на достаточное расстояние, один из них плюнул на землю.
– Херцен, куда его?
– Выкиньте его в переулок. Пусть отлежится. Потом приведите себя в порядок – и на посты. И смотреть в оба – неспроста этот боров за шкуру свою трясется, нутром чувствую.
Он развернулся и отправился на обход выставленных у стены поместья постов. Охранники же поволокли нищего дальше. Тот, сжавшись в комок, что-то нечленораздельно бормотал и всхлипывал, когда, случайно и не очень, получал очередной удар коленом. Дотащив его до ограды, один открыл калитку, а второй ударом ноги выпнул старика вон за забор на темную улицу. Тот, закричав, пролетел несколько шагов вперед, а затем, споткнувшись, рухнул на мостовую и остался лежать, всхлипывая без остановки «Добрые господа, пожалейте… добрые господа, не убивайте…».
Калитка со стуком закрылась. Громко лязгнул засов.