Запарковавшись у тротура в центре, вышел и наткнулся на чернокожего паренька с саксофоном возле раскрытого кофра. Он выдавал что-то, видимо, очень своё с местным неповторимым колоритом. Музон был, что надо.

Я кинул купюру и, достав клочок бумажки, показал ему обрывок адреса.

– Третья улица на заливе? – он просиял. – Есть такая! Там большой дом, народ тусуется из художественного колледжа всё время. Они сегодня устраивают вечеринку во Французском квартале. Я буду там играть. Можешь заехать к ним. Скажи, что хочешь посмотреть сакс. Мой старый саксофон у них валяется. Позвоню им, чтоб они взяли тебя с собой. Ты сам откуда? Посмотришь, как у нас всё тут устроено, – он улыбнулся. – Меня зовут Ральф. Увидимся!

Я вернулся в машину и покатил, ликуя, на Третью улицу.

Такая удача, чёрт возьми! Всё сходится. Дом Элизы!

Музыканты! Вечеринка во Французском квартале! Сердце Нового Орлеана!

Что ещё нужно для угарного отжига в этом городе!

Наконец, я остановился у двухэтажного дома с широкой верандой.

Поднявшись по ступенькам, постучал. Через минуту дверь скрипнула. Показалась взлохмаченная голова, перепачканная краской.

– Копов на хвосте нет? – спросила голова.

Я обернулся.

– Не оборачивайся, – приказала голова.

Я застыл на месте.

– Так что тебе нужно, брат? – строго поторопила голова.

Я открыл рот и услышал:

– Ты тот чувак, который должен забрать труп?

Я опешил. Челюсть слегка отвисла.

Дверь скрипуче отворилась, на пороге показался лохматый тип в заляпанном краской комбинезоне. Он согнулся пополам и стал надсадно ржать, хлопая ладонью в дверной косяк.

Отхохотавшись, он вытер глаз и протянул руку:

– Том Брендсон. Я знаю, тебе нужен саксофон Ральфа. Он звонил. Давай, проходи!

Закрыв дверь, он пересёк комнату, открыл холодильник и, вынув пиво, кинул его мне:

– Машину можешь бросить здесь. На Бурбон поедем в минивэне Патрика.

Я открыл банку и огляделся.

В центре комнаты громоздился продавленный диван. У окна торчал мольберт. Все стены были увешаны коллажами и размалёванными холстами. Возле комбика на подставках покоились гитары. В углу торчала барабанная установка. Царил жуткий бардак. Я прикинул, что здесь живёт довольно много народу.

Том вышел и вернулся через минуту со свёртком в руках.

Я развернул. Там был старый дряхлый саксофон, видавший все виды. Пары клавиш не хватало. Я поднёс мундштук к губам и дунул. Раздался душераздирающий писк. Будто сто котов сели на яйца и взвыли.

– А ты знаешь толк в этом деле! – хлопнул меня по плечу Том. – Пошли, познакомлю с народом.

На заднем дворе возле небольшого бассейна в шезлонгах с пивом в руках сидели двое одинаковых с лица – светловолосые близнецы. «Шведы: Ларс и Ульрих», – представил Том.

У стола под навесом нарезала овощи и хлеб девчонка в коротких облипнувших шортах. «Милена из Сербии».

Долговязый парень шевелил барбекю лопаткой. «Патрик. Он из Парижа».

На ступеньках бородатый очкарик склонился над длинным бонгом. «Пол из Денвера».

Оторвавшись от бонга, Пол долго держал дыхание, потом выдохнул:

– Ништяк!

Я присел рядом. Из магнитофона под гулкий бит доносился ровный речитатив.

Пол протянул колбу. Припав к трубе, я сделал несколько глубоких вдохов.

Наступила тишина. Все посмотрели на меня. Или так показалось?

Я запрокинул голову и посмотрел в небо.

Ветерок шевельнул волосы. По телу пробежали мурашки. Я шумно выдохнул.

Речь окружающих сразу стала трудно различима. Смысл стал как-то расходиться со словами.

– Ты угандошил папашу Буйвола? – внезапно обратился ко мне Патрик.

– Он ронял в кустах часы на поляне в среду вечером, – крикнул в мою сторону Ульрих. Или это был Ларс?

– А-ха-ха! – откинувшись назад, громко захохотала Милена.

Пол смотрел на меня, разинув рот, не мигая.

– Да ты привет! – грозно склонился надо мной Том.

Он протянул костлявые пальцы к моему горлу. Я в ужасе отшатнулся.

Том протянул руки и взял у меня бонг и зажигалку.

Постепенно всё стало приходить в норму. Появились звуки. Фразы снова стали складно собираться в предложения. Какого чёрта эту гидропонику делают такой сильной!

Расслабившись, я торчал на ступеньках, пытаясь удержать мелькавшие мысли. Они проносились моментально, не задерживаясь, и вскоре ни одной не осталось.

Совершенно очистившись от пустых переживаний, я бездумно таращился по сторонам.

– На факультет привезли новые холодильники для лаборатории, – глотнув пива, сообщил Ларс. Или это был Ульрих?

Патрик перевернул мясо.

– Перспективное дело, – откликнулся бородатый Пол. – Вам надо исследовать криогенную заморозку, парни. Нужно срочно патентовать технологии. Представь: в пятнадцать лет ты сдаёшь сперму на хранение. Потом всю дорогу куришь, бухаешь и смолишь дурь. А когда встречаешь любимую-единственную, достаёшь из холодильника свои гены с девственно-чистыми хромосомами, и вы делаете здорового ребёнка!

– Я – за! – поддержала Милена. – Секс всё опаснее и опаснее в наше время. Такой стресс.

– Так все превратятся в роботов, – качая головой, отозвался Патрик.

Том откинул голову в кресле:

– Вот прилетят инопланетяне и накинутся на наших женщин, – предположил он, поглядывая на Милену. – Интересно, как они размножаются? У них должно быть улётное порно.

– А, может, наоборот – может быть, это им нужна помощь, – сказала Милена, поправляя в зеркальце чёлку. – Может, они терпят бедствие.

– Точно, – согласился Пол. – Потерпели крушение и не могут уйти в подпространство. Или… им просто нужна наша нефть. Захватят наши города. Вздёрнут на дереве президента. Поставят здесь пару скважин. Создадут рабочие места.

– А если это какие-нибудь нацисты? – заинтересовался Ульрих. Или это был Ларс? – Устроят тут концлагерь. Новые порядки. Может, это сторонники чистой галактики. Зачищают космос от низших форм жизни.

– Вряд ли, – покачал головой Патрик. – Благоразумие должно побеждать в головах мыслящих. Может, они и сами пострадали от насилия. Может, это беженцы?

– Все беженцы стекаются в Америку, – согласилась Милена.

Она стала накладывать мясо в пластиковые тарелки.

Мы перекусили, допили пиво, и, загрузившись в минивэн, под грохот динамиков покатили по ночным улицам. За руль сел непьющий Патрик. Проехали даунтаун и выгрузились на углу Канал-стрит и Рю-Бурбон.

Вокруг катили толпы туристов.

Гости города и командировочные, вскинув фотоаппараты, с азартом вращали головами. Вся улица была равномерно запружена пёстро одетой публикой.

На балконах вторых этажей шумели вечеринки, гремела музыка.

То здесь, то там разносились крики пьяных компаний. Из дверей баров вываливали группы людей и шли дальше. Вместо них в двери затекали новые порции праздношатающихся толп.

По всей улице из бара в бар происходил бешеный круговорот зевак, жаждущих развлечений. На сколько хватало глаз на узкой улочке бары шли чередой один за другим, сменяясь лавками и борделями. У стрип-клубов выгибались мулатки в блестящих платьицах, не прикрывающих и пятую точку.

Из каждого бара орала живая музыка. У некоторых баров двери были нараспашку и не закрывались никогда. В популярных местах народ не помещался и танцевал у входа прямо на улице. Вино и текила лились рекой. Из открытых жаровен валили ароматные запахи мяса и умопомрачительной выпечки. Ресторанчики с французской кухней сменялись карибскими и кубинскими.

На углу чёрный барабанщик стучал по тому, что нашёл с утра на свалке. Вокруг него полукругом стояли пластиковые вёдра и консервные банки. В пяти метрах от него мужик на ребристой стиральной доске лабал нехитрый мотивчик. Ему аккомпанировал чувак на ручной пиле со смычком. Поодаль в пёстрых перьях тряслись индейцы. Бурбон-стрит кипела и кишела жизнью.

– Терпеть не могу это место, – поёжилась Милена.

– Не дрейфь, старушка! – обхватил её за плечо Пол. – Мы приобщаемся к таинству. Это великая ночь греха и покаяния! Этот город располагает к тому, чтобы нажраться как следует! Нас ждёт чистый звук. Мы будем постигать высшие материи!

– И кадрить пьяных девиц! – подхватил Том. – А вот и они! – крикнул он и помахал рукой в сторону шумной компании.

Ларс и Ульрих тоже взметнули руки. Слева был Ларс, справа Ульрих. Или наоборот?

К нам подгребли две стройные девчушки в коротких платьях со слегка уже мутными глазами – одна повыше и одна пониже. Они принялись пьяно щебетать и обниматься со всеми, счастливо улыбаясь. Я тоже прижал к себе каждую по очереди, поглаживая по голым спинам. Такой, видно, тут ритуал.

Одна из них повисла на Ларсе. Другая на Ульрихе. Но, присмотревшись, они неуверенно поменялись. Вслед за ними к нам подошло ещё человек пять, и всей гурьбой мы двинули к месту.

В переулке Святого Петра возле прогнившей двери двухэтажной халупы змеилась протяжённая очередь. Презервешйн-Холл – этот дом специально не ремонтировали уже лет пятьдесят, оставив как есть былой дух. Самому дому уже больше двухсот лет. По вечерам там играют старый новоорлеанский джаз. В этом клубе играли лучшие джазовые музыканты всех времён. Там не танцуют и не продают алкоголь. Все сидят на полу и просто слушают музыку.

У нас, похоже, на сегодня была программа попроще.

Мы завалились в двери, над которыми развевались ямайские флаги. Внутри уже шёл полный отрыв. Собралась большая общая компания. Все друг друга знали.

Нас встретили криками приветствия. Через пять минут я уже опрокидывал текилу возле барной стойки, слушая факультетские сплетни в кругу пяти девиц и двух амбалов с литыми мышцами.

Переходя от тусовки к тусовке, я каждый раз опрокидывал стопарик, пока, наконец, не нашёл Тома и свою компанию.

Ульрих сидел со стеклянными глазами возле початой бутылки финской водки. Или это был Ларс? Милена танцевала у сцены.

На сцене чувак с козлиной бородкой протяжно дул в рыжий тромбон. Ему вторили кларнет и труба. Лысый на ударных пинал колотушкой бас-бочку, мягко оглаживая щёточками малый барабан. На клавишах кучерявый тип в берете, мелькая костяшками, бегал по всем октавам, пульсируя резвыми триолями. Пилила скрипка. Я увидел Ральфа с альт-саксофоном и помахал.

Толпа у сцены ревела от восторга. Веселье было в разгаре.

На столе был полный порядок в смысле выпивки: бурбон, виски, калифорнийское, бургундское. Кто-то притащил эльзасский рислинг и гавайский ром. В больших тазах пучеглазились гигантские красные луизианские раки.

Я присел на скамью и махнул с Ларсом водки. Или это был Ульрих?

Протянув руку, я подобрал с тарелки китайскую печеньку и развернул, разломив: «Слушайте каждого. Идеи приходят отовсюду!».

Какой-то чувак слева тут же сел мне на уши. Это был однокурсник Милены из Будапешта.

– Америка выжимает каждого досуха! – перекрикивал он музыку. – Если у тебя дом и машина – будь уверен: у твоего соседа дом будет выше, а машин будет две. Ты всегда имеешь меньше, чем кто-то. Постоянное чувство вины, что мог бы иметь больше. Соседи – вот самая мощная мотивация в этой стране!

Я кивнул и пьяно повернулся вправо. Там сидел окосевший Том.

– Мы все живем в горящем доме, – философски заметил он. – Пожарные не помогут. И нет никакого запасного выхода. Нам остается лишь наблюдать из окна второго этажа, как горит первый. Не я сказал! – он скромно поднял руки. – Теннесси Уильямс. Жизнь – это пожар. Её нужно прожить с достоинством!

– Знаешь, как умереть с достоинством? – сквозь шум прокричал Пол, сидевший напротив. – Сожми в руках достоинство и помирай спокойно! А-ха-ха!

– Месье, же ву при, водкю! – закричал вдруг непьющий Патрик.

Ларс и Ульрих налили всем водки, и мы вздрогнули. Хорошо пить со шведами. Мне уже было всё равно, кто из них кто. Рядом с Полом приземлилась круглолицая девица. Она беспрестанно хохотала, постоянно повторяя: «О, мой бог!».

Печальной поступью стал прокрадываться контрабас. Саксофон залился трелями, вибрируя нежным тремоло на верхней «фа». Латунь бликовала в лучах софитов. К микрофону вышел чёрный толстяк. Над головами разлился хриплый блюз. Пары слились в медленном танце. Через пять минут всё вновь взорвалось в бешеном ритме, в движении, в пульсирующих тактах. Всё забурлило и зашлось, зашаталось.

В углу завязалась какая-то потасовка. Всё поплыло у меня перед глазами.

– Ещё по рюмочке! – раздался над ухом оглушительный крик.

Истошно хрипели колонки. Я с трудом оторвал от стола голову.

Она трещала, словно лежала всё это время под прессом.

Покачиваясь на скамье и сощуриваясь, я старался сфокусироваться. В тумане световых пятен маячили фигуры, гремела музыка, какой-то мужик орал мне в ухо.

Вокруг царил жуткий бедлам. Звенели бутылки. Бурлила шумная потасовка в углу. Напротив меня истерически хохотала круглолицая девица. На сцене лупили барабаны. Били по ушам тарелки. Писклявый кларнет выпиливал соло. Разнузданно и громогласно рубил раздолбайский джаз.

Я отрубился, должно быть, всего на пять минут. И если пять минут назад я был просто пьян в стельку, то теперь сознание уже придавил тяжёлый бодун. Лобные доли болезненно вибрировали. Сухой рот слипся. Разжав губы, я вдохнул кислые запахи пивных испарений. Снял с коленки лист салата, покрытый желтоватыми пятнами майонеза. И, пошатываясь, вышел на воздух.

Неоновые огни над дверьми баров бросали отблески на тёмные стёкла. Компания тащила пьяного. Вдалеке мелькала полицейская мигалка. Начал моросить слабый дождь. В небе сквозь туман просвечивала мутная Луна. На горизонте меж домов уже занялась заря. Я смахнул с лица капли и побрёл по улице вниз.

Глава 20. Новый Орлеан – Хьюстон

Блестящий купол крытого стадиона освещало полуденное солнце.

Над ним в чистом небе резвилась стайка птиц.

Я поднял объектив, чтобы сделать пару снимков, и кто-то хрипло сказал:

– Эй!

Я повернул голову, но никого не увидел.

– Эй, мистер!

Я повернулся в другую сторону.

Возле мусорного контейнера из картонной коробки скалился жёлтым ртом лохматый бродяга. Я не заметил его, когда парковался.

– Сигаретки не найдётся?

Он потёр пальцами грудь.

– А ведь там, где вы стоите, плавали лодки. Вы ведь здесь за этим, верно?

Похоже, он занимал хлебное местечко. Сюда приезжают туристы, чтобы сфотографировать «Супердом».

Сигарет у меня не было.

В машине лежал пластиковый бокс, набитый жратвой из китайского буфета.

Приняв подношение, он удовлетворённо кивнул:

– Храни вас бог!

Он открыл коробку, сверху лежала китайская печенька.

Он разломил её и зачитал вслух:

– Богатство придёт к вам на этой неделе!

Он выудил из кармана обмылок сигары и прикурил.

– А ведь я там был, – кивнул он на стадион, затянувшись. – Внутри тогда был. «Катрина», жирная сука, раздавила город своим толстым задом!

Я присел на бордюр рядом, чтобы просмотреть отснятые кадры.

Глянув на машину, он пожевал кончик сигары и сплюнул:

– Когда-то и у меня была машина, сэр. Так вот. И дом был…

Он сощурился, глядя в небо:

– Машина моя тю-тю… уплыла куда-то. А дом сгорел!

Он подобрал под себя ноги.

Я навёл камеру и щёлкнул его:

– Для блога.

– Да у меня тоже блог есть, – он кивнул на ноутбук, торчащий из спальника. – Никто не лайкает.

– Так вы, значит, видели «Катрину»? – я заинтересовался свидетельством очевидца. – И как это было?

– Это было нахрен дерьмово! – он покачал головой. – Вы когда-нибудь труп видели? – он глянул на меня.

Я промолчал.

– В те дни я видел их сотни, – он махнул сигарой. – Они просто плавали тут везде в дерьме по улицам.

Он оглядел улицу.

– В натуральном дерьме из канализаций. Всё вытекло из сорванных труб. Вонь стояла просто жуткая!

Мимо проехал полицейский фургон, он проводил его взглядом.

– Три дня по телеку трещали, что идёт ураган. Категория «три». «Нет повода для беспокойства!». А потом вдруг бах: он уже категория «пять»! Высшая! «Всем срочно эвакуироваться!». Я подумал: какого чёрта… Каждый год здесь ураганы и ничего такого не случается. Особо не наездишься туда-сюда. Я жил в Девятом районе, – он ткнул тлеющей сигарой на восток.

Я кивнул. Про Девятый район я слышал, что он пострадал больше всего.

– Чёртов район залило по самые крыши. Над водой летали доски. Ветер выл, как из преисподней. Когда к вечеру всё стихло, мы спустились и поплыли, ухватившись за покрышки. Потом встали и пошли. Воды было по грудь! Повсюду бродили люди. По соседней улице брела семья. У отца на шее сидела маленькая девочка. Он таращился по сторонам, и куда только хватало взгляда – везде была вода! Потом приплыл человек на лодке и забрал нас. Военные появились только через три дня и начали палить в тех, кто залез в магазины. А что нам было жрать?

Он почесал шевелюру.

– Дом мой сгорел, пока я торчал на этом проклятом стадионе. Народу внутрь набилось жуть. Ночью как бабахнуло! Кусок крыши оторвало. Все обосрались… А когда всё закончилось, от моего дома одни головешки остались.

Он прикурил потухшую сигару.

– Знаете, что сказала страховая компания? Дом пострадал от пожара, а не от наводнения. Вот так! Страховка не полагается… Пожар не стихийное бедствие! Ясно? А разве пожар не от наводнения случился, а? Так и не заплатили, суки! Вот так, сэр… Живёшь себе и вдруг, бац! В один день вместо района, в котором ты вырос – повсюду лишь грязное вонючее болото. Этот город проклят!

Он выпустил дымок облачком, запрокинув голову.

– Если хотите снять стадион сверху, езжайте в даунтаун. С верхних этажей отличный вид, – напутствовал он.

Он втёр сигару в асфальт, превратив её в пучок лохмотьев, и принялся копаться в шмотках.

Объехав стадион по кругу, я отправился в центр.

Инвесторы дыры на крыше стадиона давно залатали. Здесь по-прежнему проводят футбольные матчи. А свои жилища каждый восстанавливал, как мог.

Страховые компании после «Катрины», действительно, стали хитрить, заявляя, что дома, пострадавшие от пожара, не попадают под действие пункта о стихийном бедствии. Дескать, огонь – не стихийное бедствие. Мало ли – может, владелец сам поджог устроил.

На самом же деле, ураган срывал газовые трубы, что привёло к массовым пожарам. Первый этаж стоял под водой, а второй горел – такое происходило повсюду в затопленных районах.

Новый Орлеан, и правда, словно проклятый, погружается под воду каждые пятьдесят лет уже трижды за свою историю. Впрочем, на то есть причины. Город лежит ниже уровня моря, как бы на дне тарелки, и по её краям стоят защитные сооружения. Низину окружают озёра, залив и дельта Миссисипи. «Катрина» разрушила дамбы, и вода моментально хлынула на улицы.

Большинство пострадавших пережили моменты крайнего удивления, перечитав после урагана страховые контракты. Почти все они не покрывали затопление. У страховых компаний богатый опыт работы на местном рынке. Защитные дамбы построили сразу же, как город был заложен, но за последние триста лет его затапливало неоднократно.

Низовья Миссисипи приманивают ураганы с завидным постоянством. Все ураганы Мексиканского залива, пройдя морем, скатываются с атмосферных холмов в устье реки, обрушивая всю свою мощь на несчастный город.

В шестьдесят пятом дамбу сорвал ураган «Бэтси». Злополучный Девятый район затопило полностью. Было решено строить новые современные дамбы. Спустя полвека «Катрина» разнесла в щепки эти самые дамбы, которые не ремонтировались со времён постройки, и Девятый район снова оказался под водой.

Когда синоптики сообщили, что «Катрина» набрала вес до пятой категории, власти быстро смекнули, что город уйдёт под воду. С буровых вышек в заливе вывезли рабочих. В городе была объявлена обязательная эвакуация.

Мэр, однако, город не покинул, заехав в опустевший высотный отель в даунтауне.

Он, словно капитан тонущего судна, глушил коньяк и наблюдал катаклизм сверху, созерцая гибель вверенного ему мегаполиса. Огромный город, будто корабль, получивший пробоину, шёл ко дну.

Уехать, естественно, смогли не все. На выезде на много миль растянулись огромные пробки. Дорога из города занимала около десяти часов. Некоторые полицейские улепётывали вперёд всех, посадив семьи в служебные машины и включив мигалки. Уехало более миллиона человек. Но не у всех были машины и средства для переезда. Порядка тридцати тысяч пришли к воротам «Супердома».

Всех, кто приходил, досматривали, чтобы не допустить проникновения внутрь оружия, алкоголя или наркотиков. Но, наркоманы всё, что им нужно было, пронесли и прятались в переходах на верхних ярусах. Было внутри и оружие. Стадион на несколько дней стал закрытым мини-городом, со всеми присущими городу проблемами. Какие только слухи не циркулировали по ярусам среди перепуганных граждан. Говорили, что есть места, где могут ограбить или убить. Поговаривали, что где-то в туалетах вооружённые люди насилуют женщин. На глазах у всех мужчина покончил жизнь самоубийством.

За день перед тем как ураган обрушился на побережье, всё уже было понятно. Шансов у города не было. Рыбаки вывели лодки в залив. Закрылись аэропорты, автобусные станции, вокзал. Все подстанции выключили электричество. В городе застряло множество туристов, им тоже пришлось искать укрытие в «Супердоме».

Горожане, у кого дома были каменные и крепкие – оставались дома. На стадион пошли в основном владельцы фанерных домиков, в которых самая крепкая часть – лестница. Лестницы потом и торчали повсюду в разрушенных кварталах.

Стадион специально проектировали так, чтобы он выдерживал ураганы. Но, когда ночью ураган достиг пика, с крыши с ужасным скрежетом стало срывать куски кровли. Ноев ковчег попал в эпицентр бури.

Люди внутри не спали, слушая новости из карманных радиоприёмников. Орали напуганные дети. Сквозь брешь в крыше на футбольное поле стала заливаться вода. Вода проникла в лифтовые шахты и переходы. Народ стал перебираться на верхние ярусы. К середине дня всё было кончено. «Катрина» ушла. Впрочем, всё только начиналось. Настоящие испытания для оставшихся были впереди.

Вертолёты федеральных телеканалов стали совершать облёты города. Открылась ужасная картина. Более восьмидесяти процентов города было затоплено полностью. Стала проясняться хронология событий.

Ураган сначала пробил бреши в дамбе, заграждавшей канал Индастриал на востоке. Пройдя сквозь город, столб урагана стал выдавливать воду из озера в каналы на севере. Дамбы на каналах сорвало. В прибрежных районах затопило все маленькие городки. Повсюду люди подавали сигналы бедствия с крыш своих домов.

Погибло около полутора тысяч. Трупы плавали повсюду. Спасатели первое время их просто отталкивали, пробиваясь к живым, ждущим помощи. Наводнение вымыло с кладбищ гробы из могил. На складах в отключённых холодильниках гнила еда. Повсюду из сорванных коммуникаций наружу вылились нечистоты. Стоял страшный смрад.

Сразу возникла угроза эпидемий, вспышек холеры и тифа. В одном из районов рухнул многоквартирный дом с жильцами. На трупах людей, плавающих повсюду, искали спасения полчища обезумевших крыс и красных муравьев. Начались утечки газа и химикатов. Вспыхнули пожары. Вокруг царил сущий ад.

В затопленные дома стали проникать мародёры. Некоторые домовладельцы остались и охраняли свои дома. Начались частые перестрелки. В центре между бандами разразилась настоящая война за бутики и ювелирные лавки. Банды быстро вооружились, захватив опустевшие оружейные магазины. На руках оказалось всё что угодно, вплоть до пулемётов. Через несколько дней в город вошли войска, получившие приказ стрелять на поражение. Что они и стали делать, стреляя в людей, которые забрались в супермаркеты в поисках еды.

Из «Супердома» народ вывалил на прилежащие пандусы. Все улицы в округе были затоплены. Выяснилось, что вода и питание закончились. Медикаментов нет. Людей охватили голод и жажда. Младенцы умирали на руках. Стариков свалили инфаркты. Началась паника, ругань и дичайшие кровопролитные стычки. И только на седьмой день к окраинам города подошли автобусы, которые вывезли пострадавших в Хьюстон на такой же стадион.

Пора и мне было отправляться в Хьюстон. Напоследок я решил перекусить и таки найти место в центре, чтобы, и правда, снять город сверху. Запарковавшись возле офисного небоскрёба, я купил в соседнем кафе пиццу и с коробкой вошёл в холл первого этажа.

Дорогу к лифтам преградили турникеты. Секретарша на рецепшн кивнула мне и, нажав кнопку селектора, соединилась с кем-то:

– Доставка пиццы, Сэнди. В этот раз они что-то быстро.

Она махнула мне:

– Вы из «Пицца Хат»? Сорок восьмой этаж.

Турникет мигнул зелёным огоньком, я прошёл и вызвал лифт.

Группа клерков вышла на сорок седьмом, двери закрылись. Я остался в кабине один. Через пару секунд двери раскрылись на сорок восьмом этаже, и я шагнул вперёд.

Из-за стеклянной стойки вышла миловидная шатенка:

– А вы сегодня быстро!

Молоденькая секретарша соответствовала этажу. Её волнистые волосы были убраны в аккуратный пучок. Идеально выглаженный тёмно-синий костюм обрамляла белоснежная рубашка, несколько пуговиц были расстёгнуты у загорелого горла. На шее блестела дорогая цепочка. Её прямая спина отражалась в широком зеркале, занимавшем всю стену от пола до потолка. Стройная талия переходила в плотную юбку, тесно сжимавшую бёдра. Юбка почти покрывала колени. Стройные голени в бежевом капроне венчали узкие лодыжки в воздушных босоножках. Я загляделся.

Напротив её босоножек на дорогом паласе я увидел в зеркале грязные пальцы, торчавшие из перевязанных бечёвкой сандалий. Разводы ссохшейся глины налипли на ногах. Над содранными коленями топорщились карманы перепачканных илом шорт. Над мятой майкой торчала лохматая голова. Небритая физиономия с удивлением взирала на меня из зеркала. В руках покоилась коробка с пиццей, на шее болталась камера с телескопическим объективом. Я присмотрелся повнимательнее и провёл рукой по щеке. Пора что ли побриться?

Она оглядела меня и, протянув руку, неуверенно приняла коробку.

Я объяснил – заменяю иногда напарника, сколько ношу к вам пиццу, всё мечтаю взглянуть на город сверху.