Глава 18. Пенсакола – Новый Орлеан
– Мотня драная! Ещё раз тебя увижу с ним – кривульки выдерну!
На заправке, похоже, назревал конфликт. Из двух машин, стоявших друг против друга, высунулись две чёрные девицы.
Парковку огласила дискуссия, начавшаяся, видимо, ещё в кафе:
– Насри себе в руку, милая! Твоя жирная жопа ему уже не интересна! – адресно раздалось из левой тачки.
– Разорву тебе зад, сучка, если ещё раз появишься здесь! – парировали из правой тачки.
В обеих машинах опустились передние стёкла. Показались чёрные бритые головы мужской половины собрания. В бой вошла тяжёлая артиллерия:
– Оу-воу, детка! Присмотри за выражениями, стерва шизанутая! – донеслось слева.
– Ты как мою сестру назвал, черномазый? – уточнили справа.
Я не стал дожидаться развития событий и, захлопнув крышку бензобака, вырулил на трассу.
Проскочил Пенсаколу насквозь, поглядывая на город из окон. Бухта Бутчерлен, Эскембия-Бэй, Виндс-Бэй – всё не то. Снова не тот «… бэй».
Потянулись вдоль дороги обширные кукурузные поля. Через двадцать миль на обочине показалась прорешёченная пулями табличка штата Алабама: «Добро пожаловать в Сердце Юга!».
Местные реднеки, похоже, лихо развлекаются, простреливая дорожные указатели на полном ходу. Пара рваных отверстий размером с бычий глаз красноречиво свидетельствовала, что кроме пистолетов здесь в ход идут и крупнокалиберные винчестеры. Под табличкой гнил дохлый опоссум.
Я свернул на просёлочную дорогу и покатил вглубь штата. Радиоэфир наполнили звуки дребезжащего кантри.
Кривая паутина грунтовых троп стала петлять по равнинным низменностям. Вдоль берегов мутных речушек парили белоголовые орланы. Средь хлопковых полей меж раскидистых вязов торчали разрозненные деревушки. Где-то здесь, вероятно, и жил Форрест Гамп.
Я обогнал школьный жёлтый автобус, вздымавший пыль меж удалённых ферм.
В пятьдесят пятом году в Алабаме с автобусов началось гражданское сопротивление чернокожих. Швея Роза Паркс в столице штата, городке Монтгомери, отказалась уступить место белому и была арестована. На беду консервативной Алабамы в этом же городке в небольшой баптистской церкви служил молодой священник. Он поднял собратьев на акцию гражданского неповиновения, объявив бойкот автобусным линиям. Мир узнал Мартина Лютера Кинга.
Всё чернокожее население города в один момент перестало ездить на автобусах. Акция получила название: «Ходьба во имя свободы» и длилась больше года. Все стали ходить пешком на любые расстояния.
Для автобусных компаний это оказалось полной неожиданностью. Их выручка процентов на семьдесят состояла из билетов, которые покупали чернокожие. Власти в ответ стали давить на движение. Консервативный юг не мог смириться. Стали применять антибойкотный закон и подвергать аресту активных членов. Активистам стали поступать угрозы от Ку-клукс-клана. В дом Кинга забросили бомбу. Пока, наконец, федеральный суд не признал сегрегацию в автобусах, противоречащей конституции.
А ведь ещё совсем недавно юг сотрясали Суды Линча. Они настолько вошли в обиход, что их практиковали и судьи, и мэры небольших городков, и шерифы. На место линчевания собиралась публика, являлись фотографы, устраивались целые шоу. В моду вошли открытки с изображением повешенных. Рядом на фоне висельников, улыбаясь, позировали праздношатающиеся субъекты. Посылались открытки родственникам: «Мама, это я слева!». Бывали случаи, когда оправданного судом чернокожего бедолагу на выходе из здания суда встречала несогласная с вердиктом толпа и волокла беднягу к ближайшему дереву.
С Кингом рассчитались спустя десятилетие на митинге в Мемфисе: «Я был на вершине горы. Мои очи узрели величие Господа!». Кто-то выстрелил, когда он стоял на балконе своего мотеля, готовясь к шествию. Пуля прошла через гортань и застряла в плече. Через час он умер в госпитале.
В ответ чернокожие бунты охватили всю страну. Восстания возглавила «Чёрная пантера». В Вашингтоне морпехи установили пулемёты прямо на ступенях Капитолия. Пехотные дивизии оцепили Белый дом. Толпа громила город. Убийцу Кинга поймали спустя два месяца в лондонском Хитроу. Им оказался Джеймс Эрл Рэй, беглый заключенный тюрьмы штата Миссури. Он пытался улететь в Южную Африку по поддельному паспорту. По совету адвоката Рэй добровольно признал вину и избежал смертной казни, получив девяносто девять лет тюрьмы.
Просвистел за окном небольшой портовый городок Мобил в устье Алабама-Ривер. Бухта Бонсекор, Чакалучи-Бэй – не то, всё не то. Не тот «… бэй»!
Промелькнул, прижатый к заливу аппендикс штата Миссисипи с прибрежным городком Билокси.
Вскоре я пересёк границу Луизианы.
На территории этого штата находится самая грозная тюрьма Америки – «Ангола».
В её стенах Хадди Ледбелли записал свою версию популярного блюза «Полуночный экспресс». На кого ночью упадёт свет его фар, того скоро отпустят. Отсюда, впрочем, почти никто не выходит. «Ангола» специализируется на пожизненных и смертниках.
Ожидающие электрического стула годами томятся в одиночках, покидая камеру лишь на час в сутки для прогулки. Прогулка представляет собой хождение под надзором вперёд-назад по узкому коридору. Пожизненные вкалывают на кукурузных угодьях по двенадцать часов в пыли под выжигающим солнцем, так чтоб к концу дня не оставалось сил – от изнурённых меньше хлопот. Охрана с винтовками на лошадях контролирует поле по периметру. Всё, как двести лет назад. Работа на плантациях – часть наказания.
С одной стороны «Анголу» окружает излучина Миссисипи, с другой стороны подпирает озеро. Поймы кишат аллигаторами. Огромная территория огорожена высоченными металлическими заборами с пятью рядами рулонов бритвенных лезвий. Торчат снайперы на вышках. Почти все осуждённые, которые попадают сюда, умирают в стенах тюрьмы, просто переезжая на тюремное кладбище. Бежать отсюда за последние тридцать лет никому не удавалось.
Америка умеет удивить иной раз до оторопи. В «Анголе» реализовались самые лихие идеи фантастов – реалити-шоу с обречёнными «бегущими». Раз в полгода, помолясь в местной часовенке, пожизненные выходят на огороженное поле, засыпанное опилками. Терять им нечего, зато можно подзаработать немного деньжат или заполучить травму, чтобы откосить от работы на плантациях. Словно гладиаторы, они выходят на середину большой арены, и охрана выпускает из загона разъярённых быков. Вокруг сидят тысячи зрителей. Начинается пляска смерти. Быки, бывает, ломают зазевавшимся беднягам рёбра, крушат челюсти, пробивают копытами головы; протыкают рогами внутренние органы, калечат и убивают. Люди приезжают на представления со всей страны, приходят семьями. Билеты на шоу расхватывают в первый день продажи.
На одном из пригорков отрылся изумительный вид на обширные просторные поля. Я притормозил с краю и опустил стекло. Свежий воздух. Цветущие запахи. Потянуло в сон. Всегда в дороге полезно прикорнуть минут хотя бы двадцать, если ты весь день за рулём. Я перебрался на пассажирское сидение и, откинув кресло, растянулся. Сразу же навалилась приятная дремота. Лёгкая музыка навевала воздушные видения.
Со стороны поля внезапно послышались утробные звуки, раздалось протяжное мычание. Приподняв голову, я обнаружил внизу стадо.
Не дадут уснуть! Я открыл дверь и вышел на обочину, чтобы спокойно отлить.
Прямо под склоном грунтовой сельской дороги, за деревянной оградкой паслось огромное коровье стадо.
Ветерок надувал с поля обволакивающий аромат свежего навоза. Пахли сочные травы. Колосилась вдали кукуруза. Красота! Во всём чувствовался порядок и добросовестный труд. Стадо, заприметив меня, повернуло морды и начало кучковаться возле ограды, с изумлением разглядывая необычайную картину – пришельца, орошавшего склон. Кто-то снова громогласно замычал. Все грозно подхватили. Быки двинулись в мою сторону.
В ту же секунду на траву под моими ногами упала чёрная тень. Пару секунд я мочился на тёмный силуэт чьей-то головы. Затем поток иссяк, я повернулся и застыл. Прямо на меня, сжимая квадратную челюсть, уставился здоровенный двухметровый коп с шерифским значком и рацией на груди. Его машина стояла сразу за моей.
Я поперхнулся, пытаясь что-нибудь выдавить, но толком не знал с чего начать.
– Э-э… Сэр… – протянул я, широчайше улыбаясь.
Он прервал, подняв руку. И показал глазами, что аппарат пора убрать в штаны.
Я быстро повиновался.
– Сэр, я просто… – снова попытался я объясниться.
Он опять резко поднял руку и перевёл взгляд в поле.
Не спеша он окинул взором холмы. Стадо.
– Неплохой денёк, не правда ли? – выдохнул он задумчиво. – Какой вид!
Мы помолчали, потрясаясь видом. Я в полном согласии солидарно покачал головой.
– Я знаю людей, которые содержат эту ферму, – продолжил он после паузы. – Они трудились здесь поколениями…
Он помолчал снова и опять медленно выдохнул, пытаясь держать себя в руках.
– А вот ты, что за хрен собачий? – добавил он, не поворачиваясь. – Покажи-ка мне свои права, сынок.
Я быстро достал пластиковую карточку из кармана и протянул, бормоча что-то вроде:
– Просто турист… Ничего больше… Со всем уважением. Прекрасный штат. Такая красота!
Он глянул на меня и снова перевёл взгляд на стадо.
Головы внизу глухо замычали, подтверждая обвинительное заключение.
Я приналёг:
– С громадным уважением. Чудесные виды. Гостеприимство. Племенное потомство. Крупнорогатый скот. Милые создания!
– Тряс тут перед ними членом? – процедил он, окидывая взглядом округу. – Каким же надо быть извращенцем, господи боже! У себя дома ты тоже мочишься, где попало?
Он медленно подошёл ко мне и посмотрел сверху вниз, прямо в глаза.
– Ты что-нибудь употреблял сегодня, дружок? – вкрадчиво спросил он.
Я помотал головой, не разжимая рта.
Он положил на капот планшет и выписал штрафной листок. Когда он исчез за холмом, я уставился на бумажку: «Явиться в суд для решения». И адрес.
Добравшись до здания суда в соседней деревеньке, я остановился перед хлипкой двухэтажной постройкой начала века и зашёл внутрь. Дождавшись очереди, встал перед барьерчиком в зале. Сверху поскрипывали лопасти деревянного вентилятора.
Судья в чёрной мантии полистала бумажки, изучила листок и посмотрела на меня, изменившись лицом. Я нервно сглотнул – только самоубийца мог умудриться обоссать частные угодья на глазах у шерифа. Воображение рисовало панические картины.
– Ваша честь! – начал я уверенным тоном линию защиты. – Со всем уважением… Прекрасный штат. Рогатый скот. Мочевой пузырь. Экстренная необходимость. Опасность для здоровья. Безопасность движения. Раскаяние. Снисхождение. Милость к падшим. Никаких сомнений. Ради всего святого! – взмолился я в крайнем душевном волнении.
Она сняла очки. Потёрла переносицу. Нацепила очки обратно. И посмотрела на меня, сжав губы.
Схватив молоток, она треснула им со всего маху по подставке, и суд огласил громогласный окрик:
– Кастрация!
Мощное эхо прокатилось под сводами старинного зала и холодком отозвалось где-то в области мошонки. Я встревожено обернулся: «Что она сказала? Вы слышали?».
Ожидавшие своей очереди на лавках лениво рассматривали стены. Алкоголик у прохода равнодушно посмотрел на свои ногти. Чёрный паренёк не вынимал из ушей наушники. Девица в рваной майке оскалилась, обнажив тёмный беззубый рот.
– Простите, вы сказали: «Кастрация»? – холодея, я попытался прояснить положение.
– Я сказала: «Наша нация!» – произнесла она, грозно нависая сверху. – Наша нация… Наш народ! Осваивал эти земли. Растил скот. И прокладывал дороги в надежде, что воспользоваться плодами трудов сможет каждый. Каждый, кто проявит необходимое уважение к нашим ценностям, правилам и законам. Мы всего лишь требуем их соблюдать!
Она набрала в лёгкие воздух, переводя дух, и выпрямилась.
Грозно мелькнул молоток:
– На первый раз – предупреждение! – бухнула она молотом по наковальне. – Следующий!
Я облегчённо выдохнул. «Ангола» и электрический стул мне сегодня не грозили.
Вернувшись в машину, я осторожно тронулся и поспешил вырулить обратно на трассу.
Через пару часов эфир заполнили радиостанции Нового Орлеана.
Ритмично покатил лихой джаз. Я приближался к городу. Впереди показалось озеро и мост, ведущий в восточные пригороды. Я решил хлебнуть кофе на заправке.
– Издалека едешь? – поинтересовался продавец на кассе.
– Навещал братишку в «Анголе», – соврал я, небрежно облокотившись на прилавок. – У вас тут оружие есть? – добавил я зачем-то.
Продавец не повёл бровью, заправляя в аппарат ленту:
– Оружие продают за мостом. Уж не знаю, что там с твоим братишкой, а у нас тут преступность выше раз в десять, чем по всем остальным штатам. Так что пушка здесь есть у каждого… И у меня тоже! – намекнул он, дескать, без глупостей тут.
Я и не собирался грабить его сегодня. Нужно сначала заехать в город. Навести кое-какие справки. Выяснить у людей, что за репутация у этого хмыря. «Поговорим позже», – решил я и отправился на мост.
Мост этот длиной в двадцать три мили пересекает озеро Пончартрейн с севера на юг. И это второй в мире по длине мост, пролегающий над водой.
Под мелькающей чередой фонарей я не спеша пересекал водную гладь. Вечерний бриз продувал салон насквозь, занося запахи с залива. За мостом, погружаясь в ночь, сиял огнями огромный город. Город-джаз. Историки спорят теперь – откуда пошло прозвище «дикси» для этих земель? Земля Дикси. Диксиленд.
По одной из версий раньше на десятидолларовых купюрах, которые печатались в Луизиане вместе с английским: «Ten», – стояло и французское: «Dix». Когда такая купюра попадала к янкам на север, они говорили: «О! Да это деньги с юга. Из Диксиленда».
Город здесь основали ещё испанцы, но потом захватили французы. При Наполеоне в дельте реки проживало уже порядка десяти тысяч. Уже тогда из них половину составляли африканские невольники. Очень скоро город стали называть Парижем Нового Света.
Орлеан стал воротами Среднего Запада, принимая грузы и отправляя их вверх по Миссисипи. У причалов выросли колёсные пароходы. К портам со всей страны потянулись железные дороги. Тёплый климат. Плодородные земли. Сразу прилипло прозвище: «Беззаботный городок». Публика с удовольствием предавалась здесь танцам и развлечениям. Перед началом Великого поста по улицам стали ходить ряженные, провожая последний день, когда ещё можно было лопать вволю на Марди Гра – «Жирный вторник», карнавал, аналог Масленицы.
В начале двадцатого столетия здесь в бедняцких кварталах родился чёрный паренёк. С детства он работал, развозил уголь и продавал газеты. Мать одна без отца не справлялась. Его приютила еврейская семья. Он частенько оставался у них ночевать. Мисс Карнофски, добрая иммигрантка из Литвы, пела ему еврейские и русские колыбельные. Она же, заметив в парне музыкальный талант, дала ему денег на покупку первой трубы. Он начал выступать с друзьями на улицах, играл на барабанах, пел. И загремел в тюрьму, за то, что украл у полицейского пистолет и палил в воздух. В тюряге его тут же записали в местный оркестрик. Освободившись, он стал играть в профессиональных ансамблях и начал самостоятельную карьеру, записав множество легендарных произведений. Теперь в этом городе международный аэропорт носит его имя – Аэропорт Луи Армстронга.
Всё началось с кекуока. Кейк-уолк – лепёшка за походку. Рабы развлекали себя на плантациях, соревнуясь в вертлявой походке с ведром на голове. В качестве приза полагалась кукурузная лепёшка. Со временем это превратилось в смешной танец. Чернокожие пародировали своих хозяев на танцплощадках, дёргаясь в нелепых движениях. Хозяева новый танец оценили по достоинству, показав его на выставке в Париже.
Европу тут же захватила модная волна. Дамы и кавалеры глупо дёргались под музыку в кафешантанах и дансингах Старого Света. Возникли танцевальные кружки, где кекуоку обучали молодых повес. Танец шествовал по континентам, порождая новые стили: регтайм, фокстрот, свинг и чарльстон. Из кекуока музыкальные фигуры заимствовали Дебюсси и Стравинский. А Новый Орлеан всё бурлил новыми идеями. Джазовые оркестры стали популярны на прогулочных теплоходиках, ходивших в уикенды по Миссисипи. В одном из таких оркестров Армстронг встретился со своей будущей женой, первой джазовой пианисткой Лил Хардин.
Росли, как на дрожжах, новые биг-бэнды. Зазвучали новые имена: Бенни Гудмен, Гленн Миллер, Дюк Эллингтон, Каунт Бэйси.
Модная музыка хлынула в Нью-Йорк, захватывая лучшие площадки. Трещали от наплыва посетителей Коттон-Клаб и Карнеги-Холл. А промоутеры вытаскивали всё новые и новые таланты, блестящих фронтмэнов: Лестера Янга, Нат Кинг Кола, Коулмена Хоукинса.
Возможно, музыканты, штурмовавшие Нью-Йорк, и дали ему это прозвище – «Большое Яблоко». Говорят, у них в ходу была поговорочка: «На дереве успеха куча яблок, но если тебе удалось завоевать Нью-Йорк – ты сорвал самое большое!».
Яблоки сыпались, как из рога изобилия. Появились фронтирующие молодчики, двигающие вальяжный бибоп в противовес мейнстриму. Майлз Дейвис изобретал кул-джаз. На джазовых сценах эпатировали клубную публику Чарли Паркер и Диззи Гиллеспи. Экстравагантные костюмы и нелепые шляпы сопровождали ночные джем-сейшены. На одной из вечеринок танцор упал на трубу Гиллеспи и погнул её. Диззи понравилось, как труба стала звучать, и, с тех пор, он играл только на ней, раздувая, словно меха, свои шарообразные щёки.
Город-легенда приближался. Ведущий на радио зачитал музыкальные новости и врубил Колтрейна. Съезжая с моста, я предвкушал особую ночь.