Покинув скорбный мир, одолеваемый тревожными мыслями, борясь со сном, я катил по ночным лесам в сторону Таллахасси. И вдруг на дорогу в свет огней выскочил олень!
Засвистев тормозами, малышка «Тутси» сделала дугу и выскочила на встречную полосу, едва не воткнувшись в застывшую от неожиданности фигуру, увенчанную витиеватыми рогами. На пол повалился навигатор, посыпались мелкие предметы. В лучах фар блестели зрачки оленя. Он широко раздувал ноздри.
Выйдя из ступора и махнув ветвистыми кривулями, он в два прыжка исчез в темноте. «Ветви Оленя!» – вздрогнув, услышал я скрипучий голос Эсмеральды.
Вдалеке показались огни встречного дальнобойщика, раздался резкий гудок. Я вернулся со встречной полосы на свою и медленно поехал под слепящие огни ему навстречу.
Глава 17. Таллахасси – Пенсакола
– Ещё по рюмочке! – раздался над ухом оглушительный крик.
Истошно хрипели колонки. Я с трудом оторвал от стола голову.
Она трещала, словно лежала всё это время под прессом.
Покачиваясь на скамье и сощуриваясь, я старался сфокусироваться. В тумане световых пятен маячили фигуры, гремела музыка, какой-то мужик орал мне в ухо.
Вокруг царил жуткий бедлам. Звенели бутылки. Бурлила шумная потасовка в углу. Напротив меня истерически хохотала круглолицая девица. На сцене лупили барабаны. Били по ушам тарелки. Писклявый кларнет выпиливал соло. Разнузданно и громогласно рубил раздолбайский джаз.
Я отрубился, должно быть, всего на пять минут. И если пять минут назад я был просто пьян в стельку, то теперь сознание уже придавил тяжёлый бодун. Лобные доли болезненно вибрировали. Сухой рот слипся. Разжав губы, я вдохнул кислые запахи пивных испарений. Снял с коленки лист салата, покрытый желтоватыми пятнами майонеза, и попытался вспомнить, где нахожусь и как сюда попал. А ведь день начинался довольно неплохо.
Я проснулся утром на парковке для дальнобойщиков в десяти милях от Таллахасси. Сквозь сон я почувствовал, как кто-то крепко сжимает мою левую руку. Это была моя правая рука.
Очевидно, я перестал чувствовать левую руку. Я ощущал её рецепторами правой. Это вносило некоторую неразбериху. Ещё не открыв глаза, я стал путать руки, данные в ощущениях. Я попытался пошевелить левой рукой, но пошевелилась правая. Удивившись, я приподнял голову и посмотрел на руки.
Голова под утро слегка свешивалась с лежащих ничком задних кресел и потому немного шумела от прилива крови. Внезапно левую руку стали пронзать мириады швейных иголок. К ней стала возвращаться жизнь. Рождение сопровождалось муками, как и полагается. Наконец, я получил свою руку обратно, дотянулся до воды и сделал глоток из бутылки.
На заправке шумно гоготали дальнобойщики. Хлопали двери огромных трейлеров. Малышка «Тутси», словно болонка в клетке со львами, скромно ютилась, прижатая огромными тушами на краю загона.
Сначала одна исполинская громадина, стоявшая по соседству, чихнула трубой и затарахтела. Затем другая, плюнув сизым дымком, утробно заурчала. Взревели остальные, и, выстраиваясь в очередь, стадо хромированных бизонов потянулось на водопой.
Свесив ноги с края открытого багажника, я сонно наблюдал за пиршеством дизельных хищников, чистил зубы и полоскал рот, сплёвывая на траву.
Залившись, прайд по одному потянулся к выезду на трассу и, взяв курс на запад, покатил, растянувшись колонной. На часах было семь утра. Закрыв багажник, я последовал за ними.
Через десять минут на горизонте вырос частокол даунтауна. В центре возле белоснежного Капитолия на газонах вдоль дороги кучковались активисты с красно-синими плакатами: «Голосуй за Стива Грина!». В столице штата шла активная предвыборная гонка. Выборы представителей штата в конгресс должны были состояться через неделю. Демократы заняли все тротуары и, вздымая транспаранты со звёздами и ослами, приветствовали каждую проезжавшую мимо перекрёстка машину. Сторонники Грина опускали стёкла и сигналили в ответ.
Припарковавшись напротив сборища, я толкнул стеклянную дверь соседнего кафе.
Посетителей было уже довольно много. Государственные служащие из правительственных зданий в центре и менеджеры ближайших офисов заправлялись завтраками перед началом трудового дня. Стоял ровный гул. Телек подкидывал свежие темы в утреннем выпуске: «Рейтинги непредсказуемо скачут! Блумберг прогнозирует схватку! Скандал в мэрии замять не удастся! В НАСА заявили, что объекты в созвездии Тельца, возможно, являются всего лишь оптической иллюзией, созданной гравитационным линзированием. Однако независимые эксперты полагают, что НАСА утаивает информацию. Скорость движения неопознанных объектов по оценкам наблюдателей составляет…».
Пустых столиков почти не осталось. Лавируя, я доплыл до широкого окна и плюхнулся на свободное место к клерку в белой рубашке. Официантка принесла простецкое меню. За соседним столом молодой парень в зелёной бейсболке поглощал омлет с беконом. Напротив него потягивал сок сухопарый морщинистый дед в ковбойской шляпе. За стеклом на лужайке активисты трясли плакатами и беззвучно скандировали.
– Я слышал, неплохой парень этот Стив, – обратился к деду молодой, глянув на митинг на улице.
– В гробу я видал грёбаного Стива и всю эту ораву, – мрачно отозвался дед, открывая соус. – Проклятые крикуны довели страну до кризиса.
– Преступность растёт, – согласился молодой, уплетая омлет. – Вы слыхали? Говорят, в округе появился «вежливый грабитель»! Заходит в маске в магазин, достаёт пистолет и с тысячей извинений просит открыть кассу. «Не будете ли вы так любезны…». Пока продавец выгребает наличные, жалуется ему, что всё дорожает, работы нет, а семью кормить нужно!
– Проклятье! Если у меня нет работы, я иду её искать, а не беру в руки пушку! – заметил клерк.
Мне принесли заказ. Я попытался укусить гигантский сэндвич с индейкой.
– А что вы хотели? – отозвался дед. – Демократы у власти! Сначала эти ослы-горлопаны грабят, повышая налоги. Потом дай им денег на продолжение войны, которую они клялись закончить. Дай им на социальные эксперименты. Налог на налог. Комиссию за перечисление комиссии. И когда ты остаёшься без штанов, они отдают всё это Голдман Саксу и Джиппи Моргану, чтобы вытащить их зады из долговой ямы! Конечно, парень берёт пушку и пытается добыть себе на кусок хлеба. И у него, по крайней мере, есть чёртовы манеры! Если бы магазин грабили чёрные – наделали бы они дырок в продавце, будьте уверены.
– Эй! Это расизм, милейший, полегче! – клерк встрепенулся.
Из-под белой рубашки у него выглядывал ворот белой майки.
Повисла напряжённая пауза. Я огляделся – чёрных в кафе не было.
– Я слышал, на той неделе на окраине двое грабили ювелирный магазин, – прервал паузу молодой. – Ювелир стал открывать под дулом пистолета сейф. А в сейфе лежал автоматический кольт. Одного он пристрелил, второго ранил. Отважно, да?
– Старый добрый Юг! – удовлетворённо кивнул дед. – И эти голодранцы всё ещё хотят отменить Вторую поправку!
– Вторая поправка дала право на оружие ополченцам для защиты страны в борьбе за независимость, – парировал белорубашечник. – Теперь она, конечно же, должна быть отменена. Хватит с нас убийств в этой стране.
Дед отмахнулся и стал лить в кофе молоко из кувшинчика.
Клерк достал из кармана брюк портмоне, вытащил двадцатку, и, расправив её на столе, ткнул пальцем в мёртвого президента на бумажке:
– Эндрю Джексон, основатель демократической партии, думаю, со мной бы согласился! – он встал и направился к выходу.
С купюры на нас укоризненно смотрел худолицый седой джентльмен с широкими волнистыми вихрами.
Разгорячённый дед достал пятёрку и хлопнул её на стол:
– Спросите лучше мистера Линкольна! – заорал он вслед. – Я посмотрю на всех вас, когда сюда заявятся чёртовы инопланетяне с пулемётами!
Они с молодым поднялись и отправились в другие двери. С купюры, хитро прищурившись, глядел им вослед первый президент-республиканец с окладистой бородкой.
Я прикончил сэндвич, запил «Колой» и, порывшись по карманам, выудил доллар. На меня взирал сам отец-основатель североамериканского государства. Его голову обрамляло седое курчавое каре. О чём можно было спросить Джорджа Вашингтона? Это был первый президент, который отказался баллотироваться на пост в третий раз. Удалившись на покой, он тихо выращивал в своем садике марихуану, из-за пристрастия к которой потерял все зубы. Все важнейшие решения он принимал, как следует упоровшись для верности. В годы президентства у него оставался один единственный зуб. Тогдашние доктора-умельцы сделали ему зубные протезы из костей слона и бегемота.
Допив «Колу», я оставил доллар на столе и вернулся к машине.
Покружив по кампусу местного университета, я выехал из города сквозь зажиточные пригороды на южных окраинах и отправился в сторону побережья.
Берег Бэй-Каунти на западе Флориды славится своими пляжами – белоснежными, словно засыпанными сахарным песком.
Вдоль берегов тянутся труднопроходимые кустарники кладиума. У этой осоки, прозванной «травой-пилой», невероятно острый край листа. Он запросто ранит мягкие ткани животных и режет в кровь кожу человека.
На берегу одного из притоков болотистой Апалачиколы, впадающей в залив недалеко от Панама-Сити, я чуть не наступил на жуткой формы мёртвое существо. Под тёмно-зелёным панцирем скукожилось десять мохнатых клешней. Всё венчал острый меч-хвост. Существо оказалось хелицеровым мечехвостом. Его жрали черви. Чужой! Они уже прилетели? Что-то навроде подобного существа прилепилось на лицо бедняги астронавта в известном фильме.
Я промыл его тушку и положил чудовище на торпеду под лобовое стекло. Оно долго воняло, просыхая под тропическим солнцем. Я готов был терпеть ради науки. Мною двигал биологический интерес. Засушить и изучить тварь! Я надеялся, эта штука не оживёт ночью и не вцепится мне в физиономию.
Ах, Панама-городок! Добравшись до берега, я нырнул в тёплые воды. Запрокинув голову, я смотрел в небо, болтаясь на волнах. Красотища!
Что, чёрт возьми, я делаю не так?
Зачем живу в грязном суетливом муравейнике, над которым девять месяцев царит зима. Почему не живу средь пальм и белых пляжей? Не гуляю перед обедом по песчаному берегу. Не сижу на закате с бокалом рислинга в кафе возле пирса. И прекрасная мулатка не для меня по вечерам поёт нежный соул.
«Не бойтесь совершенства. Вы его не достигните!» – говорил Сальвадор Дали.
Воистину, идеальный мир не существует! На краю курортного городка над многочисленными трубами клубился белый пар химического предприятия.
Бумажная фабрика стоит прямо на карьерах с белым песочком, который удачно используется в производстве. В огромных чанах здесь варят щепу, а когда ветер дует с залива, жители близлежащих поселений угорают от невероятно вонючего запаха целлюлозного производства. В отходные открытые резервуары, источая сероводородные испарения, стекается бурая пена.
Я вернулся в машину и отправился на поиски подъездов к фабрике. Пересёк железнодорожные пути, пропустив длинный состав с древесиной, въезжающий на территорию завода, и подрулил к проходной, за которой виднелись громады металлических труб и резервуаров.
Как только я нацелил телескопический объектив на громадные конструкции, из будки вышел охранник: «Здесь химическое предприятие. Съёмка объектов запрещена! Распоряжение из-за угрозы терроризма».
Он пообещал вызвать полицию, и он бы это сделал, так что мне пришлось проехать вдоль забора и, заглушив мотор, спрятаться под ветвями деревьев. Я снова достал фотоаппарат, стараясь выглядеть обычно, чтобы не привлекать внимание снайперов, и сделал пару снимков.
Совсем недавно поблизости в водах Мексиканского залива после аварии на буровой установке три месяца из донной скважины сифонила нефтяная струя, отравляя всё вокруг. Был введён запрет на рыбную ловлю. На берег выбрасывало рыб и птиц, полностью покрытых слоем нефти.
У дощатого пирса в центре города ржавый рыболовный сейнер сушил сети.
На палубе покрытые с головы до ног чешуёй два старика сидели и сортировали улов, бросая в одни вёдра креветок, а в другие мелкую рыбёшку. Над ними, нервно покрикивая, кружила стая чаек. Пеликаны, суетливо толкаясь в воде, окружили лодку со всех сторон.
Один из старичков время от времени вставал и проходился по палубе шваброй без тряпки на голой палке. Собирая палкой требуху и мелочь в одну кучу, он скидывал всё это в воду сквозь отверстие в палубе. Пеликаны, разевая мешки, накидывались на халявные лакомства, создавая жуткую давку. Стоял страшный гомон. Пока старик орудовал шваброй, чайки налетали и воровали всё, что успевали схватить. Из-под брезента, под которым ожидала сортировки следующая порция улова, осторожно бочком выползали крабы и бросались за борт. Всюду кипела и боролась за существование жизнь.
На причале большой чёрный мужик в намокшем комбинезоне, покрытом слоем чешуи, принимал с борта вёдра, ставил их на тележку и отвозил под навес. Там он высыпал содержимое вёдер в огромный чан, из которого креветки порциями валились в большой ковш, прикреплённый к весам. Взвесив, он наклонял ковш и рассыпал креветок по ящикам. Загребая лопатой, он засыпал в ящики лёд и складировал их возле стены. Водила, подхватив, кидал ящики в открытый фургон и развозил по магазинам и кафе. Отпробовать креветки, приготовленные пятьюдесятью способами, можно было прямо здесь в кафе на пирсе. Подкрепившись наскоро дарами моря, я вырулил на шоссе, пролегающее вдоль залива, и отправился в сторону Пенсаколы.
Дорога по небольшим мосткам перепрыгнула на длинный барьерный остров.
Песчаные острова тянутся вдоль берега на много миль и составляют довольно протяжённые цепочки.
Я медленно катил по островку Санта-Роза. Слева в солнечных бликах блестел залив. Справа тянулись домишки и небольшие магазинчики. Во всём чувствовалось спокойное курортное умиротворение. Люди с полотенцами перебегали дорогу в сторону пляжей. В открытых кафе на набережных сидели компании. Старичок с голым торсом бежал вдоль берега, за ним трусил рыжий пёс. Под брезентовыми навесами стояли ряды скутеров. Ветер полоскал пёстрые флаги у сёрф-магазинов.
Через пару миль в пустынном местечке на берегу вырос доисторический деревянный бар. Над входом громоздилась потемневшая резная надпись: «Старый попугай». С веранды на втором этаже к пляжу спускалась скрипучая лестница. Внутри бойкий официантик разносил лобстеров и креветок. На стенах висели черно-белые фотографии побережья и этого бара: пятьдесят, сто лет назад. Столы, стулья, ставни на окнах, двери – всё было старое, исконное, не тронутое никаким современным ремонтом. Бар сохранял своё девственное естество, был таким же, как при открытии.
Я вышел под навес на веранду и сел в ободранное деревянное кресло. По креслу стояло слева и справа.
В кресле слева от меня скуластый бородач в жилетке на голое тело, закинув ноги на скамейку, пригубил пиво и, смахнув с губ пену, поставил кружку на низкий стол. У кресла, положив голову меж лап, лежал мордой на досках вислоухий сеттер. Рыжие уши ниспадали на дубовый настил.
Справа в кресле, поджав ноги и укрывшись пледом, с молочным коктейлем в руке, читала книжку миловидная брюнетка. Белая кошка пришла на веранду и, сев поодаль, стала смотреть на берег. Сеттер встревожено приподнял бровь и повёл ухом.
На берегу, на пустом пляже, прижавшись плечами, сидела одинокая парочка.
На юго-востоке стали собираться грозовые тучи. Небо над водой потемнело.
Ветер стал вздымать песчаные вихри у подножья горбатых дюн. По склону дюн на частоколах заграждающих укреплений трепыхались длинные усы осоки. Полоскалась на ветру забытая кем-то косынка.
Мне принесли суп с креветками и сухарями. Сверкнуло. Раздался первый удар грома. Тёмные дождевые полосы сверху донизу опутали рваные солнечные просветы на горизонте. Водная пелена стеной пошла в нашу сторону.
Бородач сделал глоток.
– Сейчас сыпанёт! – заключил он, оглядывая небо.
Из-под туч крепко дунуло. Резким порывом захлопнуло ставни на окнах. Кошка нырнула к брюнетке под кресло и, сложив лапы под пушистой грудкой, сонно сощурилась. Парочка у воды легла на песок и, укутавшись чёрным полотенцем, принялась целоваться.
Снова полыхнуло, раздался протяжный грохот.
– Милое зрелище, – кивнул бородач на парочку, приглашая разделить его философское настроение. – Адам и Ева в райском саду под гневом небес.
Он помолчал.
– Не стоило Адаму есть это яблоко… Господь должен был Еву одну выгнать из рая! – обратился он к нам. – Зачем она, вообще, сорвала то, что брать было нельзя?
– Женщины любопытнее мужчин, – перелистнув страницу, бросила брюнетка и улыбнулась, не поворачиваясь.
Я принялся с аппетитом хлебать суп.
– Это смотря в чём, – парировал бородатый. – Пока мужчины исследуют земли и открывают новые физические законы, женщины озабочены лишь тем, что надеть на вечеринку!
– Разве не женщины посылают мужчин исследовать земли, чтобы привезти оттуда добычу? Новые законы разве не для того нужны, чтобы обогревать семейное гнёздышко?
– Бросьте. Женщины легкомысленны. Как можно было поддаться на уговоры Змея?
– Просто Змей был мужчиной… К сожалению, женщины склонны верить мужчинам поначалу, – вздохнула брюнетка и, положив книгу на колени, посмотрела на берег, дав нам возможность полюбоваться привлекательным профилем.
– Э-э… Что вы делаете сегодня вечером? – заворожено приподнялся бородач. – Может, поужинаем вместе?
Пёс приподнял голову и удивлённо посмотрел на хозяина.
В его мудрых глазах читалось: «Старик, не было никакого яблока! Очнись. Яблоко, это метафора. Настоящий фрукт был у Евы пониже пупка. Это и погубило Адама. Будь на чеку, друг!».
Вздохнув, он с неодобрением посмотрел на кошку, и снова положил морду на доски. Кошка фыркнула и, свернувшись, накрыла хвостом нос. Брюнетка, улыбаясь, смотрела на грозу.
Я поболтал в пустой тарелке ложкой. Допил кофе. И отправился дальше.
Истерия природы нарастала. В лобовое стекло стали бить крупные капли. Потом хлынуло. Сверкнула молния, гром разломился прямо над головой.
Что может быть лучше купания в грозу!
Я заехал на прибрежный песок в совершенно пустынном месте. Пляжные строения исчезли из виду. Шквальный ветер колол тело острой песчаной позёмкой. Поднялась сильная волна. Порывы бросали в лицо пену. Я зашёл в воду. Штормовой прибой тут же свалил меня с ног и потащил от берега. Через полчаса изнуряющей борьбы мне всё-таки удалось выплыть обратно.
Обессиленный я выполз на берег в трёх сотнях метров от того места, где стояла машина. Сандалии засыпало песком. Майку куда-то унесло безвозвратно. Шорты удалось найти в кустах, в двадцати шагах. Машина тут же завязла в мокром песке. Ливень усиливался. Я светил в навалившиеся сумерки фарами и, повиснув на руле, таращился вперёд сквозь мелькающие дворники. Потоки воды искажали и без того близкую к нулю видимость. Наконец, вдалеке показались огни, и через десять минут меня вытащил из песка чувак в старом фургоне с лонгбордом на крыше. Отблагодарив его апельсинами, я покатил дальше. Вскоре за мостом на горизонте показалась Пенсакола.