Будущее неизбежно. Мироустройство на фоне хаоса

Истоки антисоветизма и иного русофобства всех мастей

Истоки антисоветизма и иного русофобства среди представителей советской и русской интеллигенции, если копнуть глубже, лежат, как правило, в двух сферах: детских травмах и переживаниях, а также в некой общей атмосфере испорченности и аморальности, генетически вбитом желании следовать некоему «западному» образцу при одновременном презрительном отношении к Родине, фактам её жизни и истории.

Наверное, такая ситуация стала складываться ещё со времён Петра I (или даже более ранних Романовых), многие поступки и вся деятельность которого системно были направлены на отрицание всего российского и на насаждение западных обычаев, порядков и преклонение перед ними. Именно на этом фоне в противовес старому боярству, истинной и потомственной аристократии древней Руси, выдвинулся новый амбициозный класс бывших «торговцев пирожками», таких как Святейший князь Александр Данилович Меншиков, замеченный сподвижником Петра I Францем Лефортом и взятый им к себе в лакейскую службу. Этот факт лакейства позднее отрицался многими историками, приписывавшими А.Д. Меншикову белорусское дворянство. Слухи о его неродовитости списывали на происки бояр, но тем не менее остаётся фактом то обстоятельство, что во всех бумагах Меншикова, в том числе в ходе следствия против него, не было найдено ни единого документа, писанного князем собственноручно. Не попадались и следы правки и редактирования составленных документов. Даже сотни писем к Дарье Михайловне, сначала наложнице, а затем супруге, не говоря уже о тысячах писем к царю и вельможам, все до единого были написаны канцеляристами^[35].

Дорвавшись до власти, и А.Д. Меншиков, и другие его исторические «копии» вели себя примерно сходным образом: демонстрировали беспрецедентный подхалимаж, высочайшую сметку, деловую хватку, изворотливость и вороватость.

А не те ли же самые события и фигуры мы видим в истории России, но уже возникшие на политической арене в результате революции 1917 года и развала СССР в 1991 году? Они самые, «гешефтмахеры», как их одним словом называл В.И. Вернадский.

Ход отечественной истории показывает, что, к сожалению, подобные вкрапления низших в высшие страты общества несут – во всяком случае в первых поколениях – не лучшие, а именно худшие качества, присущие низшим сословиям.

Наглость и беспардонство, удаль лихих людей, склонность к воровству и наживе – вот практически всегда сборная «солянка» качеств новой псевдоаристократической прослойки. Со временем, конечно, она нивелируется до общего уровня соответствующего сословия за счёт родственных связей, получения потомками образования и других социальных стабилизаторов. Но количество тоже влияет на качество. Чем больше вливание, тем впоследствии сложнее переработка и нивелирование отрицательных социальных стереотипов.

Новые люди, такие как Меншиков, были необходимы Петру Великому потому, что его реформы вызывали активное противодействие элиты старой – боярской, и призванные «меншиковы» готовы были громить эту старую боярскую аристократию, чтобы занять её место. Разница в том, что представители класса «меншиковых» зачастую выше всего ставили не какие-то государственные успехи, а личное обогащение, первые – были для них лишь побочным следствием подобострастного исполнения воли царя. Отсутствие собственных государственных принципов и мировоззрение лавочников при этом сохранилось.

Для лавочника культурная традиция – ничто, главное – это личные выгода, барыш, власть, в конце концов.

Между тем реформы Петра настолько сильно перетряхнули русскую элиту, она до такой степени была размыта, что не смогла оправиться и после 300 лет царствования дома Романовых.

Рождённая Петром I, революцией 1917 года, государственными переворотами 1991 и 1993-го годов, новая псевдоинтеллигенция не является таковой по сути, а если и является, то в существе своём всё равно несёт часто неискоренимые деструктивные инстинкты совершенно другого класса.

Остается вопрос: почему бы условным бывшим лавочникам и гешефтмахерам просто не заниматься своим любимым делом, зачем они так активно и рьяно критикуют страну, угнетают и презирают всё русское, советское и т. д.?

Ответ кроется в модели поведения и классовой сущности этой прослойки общества: как правило, при видимости активной деятельности, они ничего не создают по сути, по существу. За их активностью либо скрывается работа других людей, либо эгоцентризм, либо активизация и гиперболизация любых самых безобразных центробежных процессов. Происходит это потому, что их конёк – это распределительные экономические отношения. Они могут делить и торговать, но не созидать.

Главной же движущей общественной силой является всегда класс творцов, именно его В.И. Вернадский называл «нацией». Это люди беззаветного творчества и труда.

Критика результатов чужого труда, при полном отсутствии или микроскопичности собственных, – это любимое наступательное оружие социальных паразитов.

Говоря о критике сталинского времени со стороны тех, кто, пробыв полжизни отъявленными коммунистами, вдруг решили резко перекреститься в демократов, надо отметить, что истоки их ненависти к режиму чуть глубже, но не намного. Просто часть из них оказалась выходцами из среды того класса, который был затронут сталинскими чистками и репрессиями 1930-х годов. Однако имеют место и случаи, когда «детские» травмы рождали не только идеологов-мстителей, но и мстителей-лавочников в одном лице.

И.В. Сталин не позднее чем с 1936 года отчётливо осознавал, что Германия будет воевать с СССР, а потому тянул время. Необходимо было завершать ускоренными темпами индустриализацию, также надо было рассчитываться с Западом (США) по долгам за поставленные в СССР заводы и промышленные предприятия.

Необходимо было очень много золота, требовалось осваивать Урал и Сибирь, Дальний Восток. А условий там порядочных никаких, платить людям, которых следовало туда направить для работы, тоже было нечем. Поэтому в своих воспоминаниях (точнее дневниках) акад. Вернадский В.И., который в 1930-х годах очень многих советских учёных спас от репрессий, делает очень точное замечание: цифры репрессий не случайны, они где-то планируются.

Логика тирании бескомпромиссна, она не колеблется ни перед чем, когда требуется решить вселенскую задачу, даже если при этом надо переступить через жизни и судьбы сотен тысяч людей. Но в этом и её главное слабое место, так как за счёт драконовских и очевидно бесчеловечных мер тирания всегда получает врагов самых опасных на свете – подлинно идейных. Таких противников нельзя переубедить, нельзя купить – само существо их с самого своего формирования сделало злейшим врагом такой тирании и строя, который её породил, а потому явно и тайно они будут бороться с ними до конца.

Например, известный российский и советский философ Ракитов, де факто один из философов-идеологов развала СССР, был совсем ребёнком, когда репрессировали его отца. Кто-то из опергруппы, проводившей арест, ударил проснувшегося от шума и выскочившего в коридор мальчика по голове рукояткой пистолета, в результате травмы мальчик стал терять зрение и ещё в молодости полностью ослеп.

Поэт и бард Булат Окуджава^[36] рукоплескал расстрелу Белого дома в 1993-м, наверное, потому, что многих близких и друзей его семьи расстреляли и репрессировали в 1930-х.

Это «травмированное» репрессиями поколение детей никогда не простит Сталина и не примет в качестве оправдания то, что он готовил свою страну, чтобы победить в мировой войне, победить по существу в одиночку.

Изначальный «импульс зла» никуда не исчезает и, пройдя сквозь поколения, рано или поздно обнаруживает себя. Здесь важно то, что сам по себе он сохраняет своё деструктивное воздействие вопреки любой логике, вопреки здравому смыслу, его задача – это кровная месть, и он способен разрушить даже жизнеспособный и в целом здоровый социальный организм, как это и произошло с СССР в конце 1980-х – начале 1990-х годов.

Но когда руки не достают до истинных виновников, месть как слепое орудие обращается в отношении любого, кто станет олицетворением враждебной силы: «Для меня это был финал детектива. Я наслаждался этим. Я терпеть не мог этих людей, и даже в таком положении никакой жалости у меня к ним совершенно не было», – Б. Окуджава о расстреле Белого дома (здания Верховного Совета РСФСР) 4 октября 1993 года^[37].

Вернёмся к двойственности причин: когда мы оцениваем личности таких «пострадавших», нельзя однозначно смотреть на них как на бесспорных «мучеников» или их детей, взявших реванш. Это не всегда так.

Многие такие «страдальцы» были детьми оголтелых большевиков, которые сами, ничтожно сомневаясь, в своё время налево и направо расстреливали и крошили простой народ в революционном угаре гражданской войны. Ведь именно чистка «старых большевиков», сочувствовавших Л.Д. Троцкому, была одной из главных целей репрессий 1930-х годов. Новые палачи убирали старых, и от этого страдали в том числе и дети.

Конечно, в маховик репрессий попадали и простые люди, но отнюдь не всегда.

Герой известного фильма по сценарию братьев Вайнеров устами Высоцкого говорит: «Наказания без вины, Шарапов, не бывает». В жизни это часто абсолютная и подлинная правда. Иногда изначально идейные «мстители» позже трансформировались в мерзавцев, идейных диверсантов и приспособленцев.

Приведу лишь некоторые отрывки из статьи «Булат Окуджава – предатель, медленно душивший Россию»^[38]:

«Окуджава Владимир Степанович, террорист-анархист, – дядя Булата Окуджавы, – который вместе с Лениным приехал в Россию из Германии весной 1917 года в запломбированном вагоне. Отец Окуджавы, как и его братья, был видным грузинским национал-сепаратистом. Грузия исключительно для грузин – это была их цель. После прихода к власти грузинские большевики перекрыли границы республики, запретив въезд не грузинам.

Уже в марте 1922 года рассылается телеграмма-манифест (за подписями Махарадзе и Окуджавы), в которой сообщается, что грузинки, вышедшие замуж за людей других национальностей, теряют грузинское гражданство. Началась массовая депортация армян, которых под конвоем вели на вокзал, сажали в вагоны для перевозки скота и вывозили за пределы Грузии.

Одной Грузии им показалось мало, они решили, что Россию (РСФСР) следует раздробить на десятки мелких независимых территорий. Конечно, Абхазии и Осетии это не касалось, им – никакой автономии.

Что касается этого позорного „манифеста“, то он затем цитировался Сталиным на XII съезде ВКП(б). Нужно ли удивляться, что в 1937 г. его авторы „получили по заслугам“?

Сам „Булат“ родился в Москве 9 мая 1924 года в семье коммунистов, приехавших из Тифлиса для партийной учёбы в Коммунистической академии.

Характерно, что при рождении мальчик был назван родителями Дорианом (по имени главного героя „Портрет Дориана Грея“ – романа О. Уайльда о превращении талантливого юноши в порочное чудовище).

По собственному же признанию Дориана-Булата, названного „совестью интеллигенции“, его мать зверствовала на Кавказе вместе с Кировым, отец был в той же команде, дослужившись до секретаря Тбилисского горкома партии. Позже, из-за конфликта с Берией, который уже выступил против „интернационал-большевиков“, Шалва Окуджава в 1932 году обращается к Орджоникидзе с просьбой направить его на партийную работу в Россию, но в 1937 его всё же репрессировали.

Одноклассница Б. Окуджавы вспоминала, „как появился в классе красивый, заметный Булат – ‚он ходил в вельветовой курточке’“. Сын хозяина города. И вот уже 12-летний Булат звонит из школы в горком партии, требуя к подъезду сани, чтобы добраться до дома, до которого всего 300 метров. Мало кто знает, что в юности он ещё стрелял из пистолета в своего сверстника, но, как сыну первого секретаря горкома партии, ему это сошло с рук. Пробив грудь, пуля прошла навылет, мальчик чудом выжил. Булата за это отправят на лето отдыхать в Грузию. Безнаказанность и вседозволенность в семье партийной номенклатуры появилась вовсе не в „застойные времена“…

Вскоре после ареста отца, в феврале 1937 года, мать, бабушка и Булат уехали из нижнего Тагила, но не в Грузию, где прекрасно помнили зверства матери Дориана-Булата – Ашхен Степановны Окуджавы, – а в Москву. Первое место жительства – улица Арбат, дом 43, кв. 12, коммунальная квартира на четвёртом этаже. Серьёзное понижение социального статуса для кавказского мальчика-барчука. Впрочем, через год возмездие настигло и Ашхен Степановну, которая была арестована и сослана в Карлаг, откуда вернулась в 1947 году.

„…Учился я плохо. Курить начал, пить, девки появились. Московский двор, матери нет, одна бабушка в отчаянии. Я стал дома деньги поворовывать на папиросы. Связался с тёмными ребятами. Как я помню, у меня образцом молодого человека был московско-арбатский жулик, блатной. Сапоги в гармошку, тельняшка, пиджачок, фуражечка, чёлочка и фикса золотая“. (Из беседы с Юрием Ростом. „Общая газета“ № 17 (299) 1999, 24.04–12.05).

Окуджава, человек, который после расстрела своего отца большевиками вступил в КПСС, а потом „вышел“, когда большевиков „якобы“ понесли по кочкам обезумевшие от борьбы с алкоголизмом глупые и обманутые московские пацаны.

Мальчик, который вышел из семьи партийных функционеров-большевиков немалого ранга. Скитавшийся с детства между Москвой и Тбилиси, но прижившийся в Москве.

Мальчик, который „проторчал“ всего полтора месяца в прифронтовой полосе, как не пришей кобыле хвост без всяких обязанностей и дела и был „выселен“ с фронта за „профнепригодность“.

А потом без всякого смущения слонялся по киностудиям в роли „героя-фронтовика“ и пел „Капли датского короля“ и даже не смущался показаться в кадре рядом с настоящими фронтовиками. Раз так надо для искусства.

Он приветствовал расстрел Белого Дома в 1993 году…

Я ещё не забыл его рядом с Лией Ахеджаковой. До сих пор помню её дрожащие губы в телевизоре: „Борис Николаевич, расстреляйте их всех, этих собак“ – 1993 год, октябрь. Мерзость…

Есть у Окуджавы такой замечательный саморазоблачительный документ – книга „Я никому ничего не навязывал…“^[39] Советую ее почитать. Там Окуджава рассказывает о своих „преследованиях“. „Преследования“ были такие: приезжает Окуджава из Калуги в Москву, обращается к работнику ЦК ВЛКСМ Искре Денисовой с просьбой устроить его на работу – и пожалуйста: получает место редактора в „Молодой гвардии“, выпускает там сначала комсомольскую методическую литературу (борец с коммунизмом, ясный корень!), а затем поэзию народов СССР. Затем – хлоп: и становится редактором отдела поэзии в „Литературке“ и живёт там припеваючи, поскольку должность эта была синекурой: „Я один сидел, маленькая комнатка у меня была, заваленная рукописями графоманов в громадном количестве. Но тогда я уже интенсивно писал стихи и песни, очень интенсивно. И от меня требовалось иногда – время от времени – в ‚Литературку’ давать чьи-то стихи. Ну, когда приходили известные авторы, я брал их и отдавал в редколлегию, и они уже шли. Так что задача моя была – борьба с графоманами. – То есть вам приходилось отвечать на вопросы, принимать… – Нет, я принимал – и тут же выгонял. И всё. И ничего я не отвечал ни на какие вопросы. Но там мне было очень хорошо: во-первых, коллектив был прекрасный, ко мне очень хорошо относились, очень меня ценили за то, что я делал…“ (Окуджава Б.Ш. „Я никому ничего не навязывал…“ М., 1997. С. 20–21).

К 1985 г. у Окуджавы, по его словам, вышло в СССР, не считая множества журнальных публикаций, 7 книг стихов и 6 книг прозы (там же. С. 128). „Преследуемый“ Окуджава летом 1969 г. рассказывал, что он в течение 8 месяцев съездил за государственный счёт в Югославию, Венгрию, Францию, ФРГ, Австралию и Индонезию (там же. С. 249). О самых свирепых своих „преследованиях“ Окуджава рассказывал неоднократно. Выглядело это так: однажды его пригласили в не названную им „инстанцию“ и попросили – понимаете, не приказали, а попросили! – не петь на концертах песню о Лёньке Королёве. Но он не послушался и продолжал петь. И никаких „репрессий“ не последовало. Но через три года Окуджава сочинил песню о дураках. Его опять пригласили в ту же инстанцию и жалобно так сказали: „Слушайте, есть же у вас замечательная песня о Лёньке Королёве – зачем вам петь о дураках?“ (там же. С. 32, 36). Вот и все „преследования“. Не случайно Окуджаве приходилось на своих вечерах выслушивать от аудитории такие вот замечания: „Вот вы стоите, такой самодовольный, благополучный, и ничего не пишете о язвах, которые существуют в нашем обществе“ (там же. С. 33).

У Окуджавы, например, к 1985 г. вышли диски в США, Англии, Италии, Швеции, ФРГ, Франции, Японии. Это хорошие деньги. Несколько миллионов не рублей. Так обычно платят агентам влияния, чтоб скрыть факт сотрудничества и предательства…».

В ретроспективе антисоветизма нельзя обойти вниманием общественно-политическую деятельность советского и русского историка Юрия Николаевича Афанасьева, который запомнился современникам как автор ставшего устойчивым словосочетания «агрессивно-послушное большинство».

Ю.Н. Афанасьев, тогда ректор Московского историко-архивного института, в ходе своего выступления на I-м съезде народных депутатов СССР 27 мая 1989 года назвал своих политических оппонентов «агрессивно-послушным большинством», так как сами они выступали мало, то есть творчески были бесплодны, но при этом крайне агрессивно реагировали на речи представителей оппозиции.

Как историк Юрий Афанасьев был ярким представителем так называемой школы «Анналов». Это направление в науке возникло и группировалось вокруг журнала «Анналы», носившего это название с 1929 по 1939 годы (с 1939 по 1941 годы журнал назывался «Анналы социальной и экономической истории», с 1994 – «Анналы. История, социальные науки»). Приверженцы этой теории хотели создать науку, которая бы охватывала изучением все факторы, влияющие на исторической процесс: экономические, социальные, культурные. То есть вместо простого хронометража в стиле Юлия Цезаря: «Veni, vidi, vici (пришёл, увидел, победил)», когда идёт перечисление событий, описывающих деятельность великих людей, битв, восстаний, заседаний правительств и т. п., переходить к анализу общественного строя в целом.

Такой подход потребовал привлечения данных смежных наук – социологии, этнографии, географии и других, а также расширения круга исторических источников. Сторонники «новой исторической науки» привлекают результаты исследований археологии, истории техники, лингвистики, проповеди, жития святых и др.

В известной степени Л.Н. Гумилёв также относится к этой школе.

С другой стороны, в деятельности историка важен не только метод, но и цель. Если целью является выяснение истины и её использование для позитивного развития (просвещения) общества – это одно (Л.Н. Гумилёв), а если целью историка становится политиканство и манипулирование фактами в целях заставить поверить народ в какую-то очередную догму, причём с тем, чтобы развить деятельность деструктивную, уничтожающую, деятельность антисистемы – это совершенно другое дело.

К сожалению, Ю.Н. Афанасьев примкнул ко второму направлению^[40]; вот лишь некоторые извлечения (тезисы) из его научно-популярной исторической лекции, прочитанной им в 1989 году, донос на которую опубликован на официальном сайте «Радио Свобода»:

«Людям не нужна вера „в светлую мечту“». Поясню, и вы убедитесь в этом из дальнейшего содержания настоящей книги: тезис Афанасьева в корне противоречит сути теории этногенеза Л.Н. Гумилёва, подтверждённой историческим процессом многих народов.

«Конец социалистического содружества». Сразу же возникает вопрос к автору: какой конец он имеет в виду, искусственный или естественный, конец вследствие предательства центра содружества по отношению к сателлитам или вследствие естественных экономических причин?

«Ялтинское устройство – явный анахронизм». Как мы видим, вместо этого «анахронизма» на смену пришёл другой – моноцентризм диктата финансовой олигархии, который сейчас трещит по швам.

«Конец СССР как мировой империи», «конец эпохи КПСС» – одним словом, полный конец.

Желание Ю.Н. Афанасьева ускорить кончину КПСС, СССР, Ялтинского соглашения и в целом своего собственного государства, его органическое неприятие «агрессивно-послушного большинства» привело лишь к тому, что, следуя его собственной негативной логике реформ, страна через четверть века снова вернулась к КПСС, повторяющейся в виде фарса «Единой России», а также к «агрессивно-послушному большинству» её адептов. Уровень гнили верхушки управления при этом зашкаливает все возможные пределы, не мыслимые в России в конце 1980-х годов.