Вор на доверии

Карина засмеялась, он ей нравился.

– Прогуляемся. Только скажите, как вас зовут? – а он ничего, подумала она, бывает хуже. Вроде цветы обещал? Да бог с ними, цветами. Про Бориса она даже не вспомнила!

А вот Драму интересовал именно Борис. Он передал якобы долг, то повод познакомиться, а теперь надо поиграть в любовь, чтобы найти причину для ревности и вытекающих вопросов. Спешить нельзя. А он и не спешил, ночью она все расскажет, на подушке. Пару часов на обольщение красавицы можно себе позволить, почему не совместить? Драма был холоден как лед. К женщинам вообще надо относиться рационально. Захотел проститутку? Дал денег, она твоя. Максимум эффекта за минимум времени. Захотел неиспорченную, будь любезен, читай стихи, эффект тот же. А любовь ни при чем, наоборот. Чем больше любишь, тем меньше шансов завоевать. Полюби всерьез, и точно ничего не добьешься, даже от проститутки, обдерет как липку и отвернется с презрением. Настоящая любовь – всегда несчастная. Мужские чувства для женщины оборотный капитал, которым она вольна распоряжаться по своему усмотрению. Из двух кавалеров она, вероятно, выберет того, кто ее больше любит, чтобы выйти замуж, в утешение переспит с первым, а сама полюбит третьего, который ее совсем не любит, и вообще сволочь он и негодяй, никаких дивидендов с него не получишь. Отсюда утешительная для женщин поговорка, любовь зла – полюбишь и козла. Суть рассуждения в том, что любить-то нельзя, а поиграть в любовь – удовольствие. В делах амурных Драма считал себя профессором, мог лекции читать. Карина ему понравилась.

Лет тридцать ей, самое то, страсть и опыт, а с молодыми девицами, которым лет двадцать, маета и скука. В постель засунуть не проблема, а поговорить-то не о чем, она себя сокровищем считает, и понадобятся годы и годы страданий, пока она шишек не набьет и не поумнеет. Пусть кто-нибудь другой отбивную готовит, повара для этого есть, Драме интересней сливки снимать. Если бы Карина не вызвала интерес, он связываться бы не стал, нашел другой способ получить нужную информацию. Деньги проще всего, но потом на душе бывает скверно, а вот обольстить любопытно. Тут настроиться надо, понять, чем дышит, что ценит, какие пристрастия. Если правильно подыграть, завибрирует, и сама в постель прыгнет, палкой не отгонишь. Собственные чувства в кулак, пусть звереет тигра полосатая. Будет если спрашивать: любишь? Отвечай: без памяти. Только смело отвечай, чтобы усомнилась. Припугнет разлукой, зевни нечаянно. Мол, действительно, пора. Изменой пригрозит? Вперед, так держать, прощаю заранее. Беременна? Молодец, поздравляю, кто папа? Если замуж просится, отнесись серьезно, скажи: испытательный срок, а как же? Месяц без ссор. Если выдержим, тогда в загс. Она победу празднует, что такое месяц! Да она рыбкой станет, лишь бы до загса дотянуть, а ты не теряйся, и голосом строгим: то сделай, это принеси, бумаги не трогай! А сам гуляй, веселись, водку пей с друзьями, подругам ее комплименты, те и рады стараться: как в чужое счастье перцу не насыпать? Это святое дело, подруге нагадить, и трахнуть тоже можно, а что такое? Ссориться нельзя, конечно, а про измену мы не договаривались. Подлец, негодяй! А что я говорил, рано нам жениться, семейная лодка разбилась о быт. Пошел ты к черту! Заплачет. Вот теперь можно. Валяйся в ногах, проси прощения, и в кровать ее. Ночка будет что надо. И стараться, чтобы дым из ушей, а утром ее собаками трави, палками бей, не уйдет. Про загс не может быть и речи, она усвоила табу, и все расскажет, выложит про всех, еще и сочинять будет, лишь бы преданность свою доказать. Вот чего хотел Драма от Карины, а что Борис? К утру приложится.

Как-то сразу между ними сложилась шутливая форма общения, что Карине было симпатично. Она терпеть не могла, когда мужчина в возрасте молодится, называет себя Петей-Васей, а потом заводит светскую беседу, не зная, чем даму развлечь. А Валерий Петрович, так он представился, сразу взял верный тон, вступая в непринужденный флирт с приколами. Лучше на «вы», но шутя, чем тыкать и говорить о погоде, будто бы деликатно, а мысли об одном, как бы в постель затащить. Не дождется! Данную арифметику она усвоила и знала давно. Победу он припишет себе, вроде как герой, и завтра будет гоголем ходить и по сторонам поглядывать, он такой молодец, гарем ему подавай. Ему и невдомек, что женщина была холодна, ей нужны чувства, а откуда им взяться, если едва знакомы? До симуляции она не опустится, нечего их ублажать, пусть дурочки стараются. А если окажется бестактен, как днем, когда предложил доллары, не объяснив происхождения, вроде как покупал ее, это ему дорого обойдется! Таких шуток она прощать не намерена. Хотя Карина подозревала, что никаких денег Борис ей не передавал, это старая и очень грязная история, которую вспоминать не хотелось, а лучше и вовсе забыть.

Пока прогулочным шагом шли до кафе, она выяснила три немаловажные вещи. Валерий Петрович холост, разведен, остался сын. Стандартный набор. В гардеробе он принял от нее дубленку, и она, мимоходом отметив восхищенный взгляд охранника, подошла к зеркалу, хотя прекрасно знала, что все в порядке. Надо было, чтобы кавалер успел по достоинству оценить ее черное облегающее платье, пока за стол не сели, в меру короткое, чтобы не прятать ноги, она и сапожки нарочно выбрала короткие, а в ушах и на шее брильянты, простенько и со вкусом. В зеркале она увидела лицо кавалера, с интересом выглядывающего из-за ее плеча.

– Что-то не так? – она поправила колье.

– Стразы, – с видом знатока сказал он. Вот наглец! Он пялился на украшение стоимостью в Жигули, это была, пожалуй, ее единственная серьезная ценность. – А платье. Неужто правда, от Кардена?

Карина была уязвлена, но шутку продолжила ему в тон.

– Сама сшила, – с достоинством сказала она и, повернувшись, опешила. Кавалер явился в ресторан в каком-то застиранном свитере непонятной расцветки.

– Что-то не так? – осведомился он. Игра продолжалась.

– Вас не пустят. Вы тут полы моете? – злорадно сказала она, взглядом призывая охранника в свидетели. Тот наблюдал за ними с энтузиазмом праздного зеваки, ему дела не было до их нарядов. – Валерий Петрович, могли бы и приличней одеть что-нибудь.

Кавалер сконфузился.

– Думаете, лучше снять? У меня там клевая маечка, – он сделал руками жест, собираясь стянуть свой ужасный свитер через голову, она перепугалась.

– Не надо, не снимайте! Или я уйду. А если бы в ночной клуб поехали? – запоздало сокрушалась она. – Вдруг бы я захотела танцевать? Вы бы не прошли фэйс-контроль.

– Красного пиджака не имею, я пока еще не новый русский.

– А кто же вы?

– Совсем новый, начинающий… С вами я чувствую себя юнцом, – и ухмыльнулся.

Вот гад какой! Намекнул на возраст? Что бы это значило, хамство. Но у них приколы. В это время дубовая дверь, ведущая в зал, распахнулась, из-за бордовой портьеры показался тучный метрдотель в смокинге. Завидев посетителей, он прямо засиял от счастья, спешно вышел навстречу.

– Валерий Петрович! Какие гости! – он поклонился с достоинством, но было видно, что готов чуть не в пояс кланяться, приличия удержали. – Милости просим! Вас и вашу даму, – Карину он удостоил небрежного кивка. – Отдельный столик! Или пожелаете в кабинет? Проходите, мои дорогие. Прошу! – он распахнул дверь настежь и отодвинул портьеру, как конферансье в цирке поднимает занавес.

А если бы она выбрала другое кафе: и что, везде его знают? Карина была заинтригована. Кто же он? Этот вопрос без труда читался на ее чуть встревоженном лице. Карина предпочла открытую кабинку в зале, чтобы до времени не оставаться с ним наедине. Да ради бога, думал Драма, пусть себе гадает, он не собирался облегчать задачу. Пока в женщине зреет любопытство, она вас не покинет. Карина нравилась ему все больше. За внешней и достаточно показной бравадой, угадывалась тонкая и чувствительная натура, весьма, впрочем, умудренная жизнью. Та еще кошечка! Если бриллианты настоящие, и она даже бровью не повела, когда он обозвал их стразами, а платье как будто и в самом деле от Кардена. Ему-то по барабану, он бы предпочел набедренную повязку, хоть из бамбука, но тогда бы точно в кафе не пустили. Она не дурочка, но внешность! Фигурка в его вкусе. Что она делает в продуктовой палатке, еще ночами работает? Просто опасно. Алексей Иванович, метрдотель, прекрасно знал его вкусы, тут есть фирменное блюдо с грибами, ради него сюда все и ходят, но Драма, конечно, предложил Карине смотреть меню. Когда выбор был сделан и стол начал обрастать закусками, он со скучающим видом, как бы коротая время, кинул пробный шар.

– Карина. А вы давно Бориса знаете?

Вышколенный официант аккуратно разливал дорогое шампанское по фужерам.

– А вы? – вопросом на вопрос ответила Карина. При этом лицо сделалось якобы равнодушным, излишне безучастным, однако на высоких скулах вспыхнул румянец. С чего бы? Спиртное еще не пили. Возникла пауза, которую Драма не спешил прерывать, наблюдая за ее смятением.

– Спасибо, – он кивнул официанту. – Обслуживание не требуется.

Тот с поклоном удалился, предоставив им возможность пить шампанское самим, без его помощи, и разговаривать, сколько душе угодно.

– Я не знала, что здесь такой сервис. – Карина вопрос про Бориса попросту игнорировала, забыла за более важными занятиями. – Вы в самом деле продюсер? – она стрельнула в него глазами, и весьма неудачно, выдавая тем самым волнение, картинно взялась за фужер. Румянец играл на скулах, пробивая косметику. Значит, минимум, она была любовницей Бориса! Пока рано ее пытать.

– А вы в самом деле продавщица? – Драма налил себе коньяка, шампанским побрезговал. Видимо, это отразилось на его лице. Он любил смущать собеседниц.

– А разве постыдное занятие: быть продавщицей.

– Нет. Но временами опасное. Ночами не страшно работать?

Он ходил кругами вокруг темы, пытаясь нащупать, что же ее так смущает.

– Нет, не страшно. Я наемный работник. Ограбят, не жалко. Да никогда и не грабят, у нас крыша. Бандиты найдут. Кому надо связываться? Неразумно.

– Неразумно красотой рисковать.

– Дверь закрыта, будка железная. Решетка на окне. Главное, засов не открывать.

– Ну-ну, – про гранату Драма не стал говорить, этого он знать не может. – За что пьем?

– За знакомство, – она с готовностью взялась за фужер.

– Пора переходить на «ты», а то чувствую себя в министерстве Культуры. А там такие сволочи сидят! На брудершафт?

– Значит, вы все-таки продюсер! И как кино называется?

Чем больше доказываешь, тем меньше верят, еще чего.

– Эротика не для вас, – он отмахнулся. – Не формат.

– Не формат!? – она рассмеялась. – У меня хорошая фигура. Или нет?

– Операторы не смогут работать! Они побросают камеры и разбегутся по домам. Будут насиловать по пути чужих жен, куриц, бродячих собак, кто под руку попадет. Вас надо держать взаперти, в железном сейфе, за десятью замками, и электричество провести, сигнализацию поставить. Где-нибудь под водой, на дне моря, в Марианской впадине, охрану нанять от туземцев, акулы хлынут лавиной, опрокидывая суда и пожирая пассажиров. Апокалипсис, конец света, цунами. Нюрнбергский трибунал. Люди не виноваты, что вы целоваться не желаете, строите тут замки воздушные, а как в них жить? Вдвоем не поместимся. Разве что валетом.

Примерно в таком духе Драма ее развлекал, Карина смеялась…

10

А тем временем Герман в полном одиночестве сидел на домашнем диване, пялился в телевизор. Он не любил пить один. Опохмелиться, он опохмелился, благодаря Драме, деньги были. Не густо, конечно, но жить можно. Люся запропастилась, давно сына не видела, сидят сейчас с тещей, небось, тоже выпивают, мешать не хотелось, пусть. Драма в ресторане Карину окручивает! Позвонить кому-нибудь, нагрянет тусовка, и опять все сметут. Лучше одному, потихоньку. Водка не лезла, радости не приносила. Никому его блюзы не нужны, люди попсу слушают. Под фанеру целые стадионы собирают, дублирующими составами по стране чес устраивают, а кто они? Даже не музыканты, так. Прыгают с гитарами на сцене, попками вертят, рты открывают, а народ хавает. Тут зазвенел телефон. Может, кто в гости собрался? Нужна компания, с тоски сдохнуть можно. Герман с надеждой взял трубку.

– Да?

– Привет, братан, – услышал он пьяный голос. Знакомый голос!

– Да, я слушаю, – не может быть, подумал он, померещилось. – Боря, ты?

– Кто еще!

– Рад слышать, – сдержанно сказал он. – Как дела?

Герман ничего не понимал. Всех обокрал, и теперь звонит, как ни в чем ни бывало?!

– Сюрприз для тебя. Ты очень занят?

– Да не особенно.

– Чеши сюда, мы тебя ждем!

Герман услышал счастливый женский смех.

– А ты где? – осторожничал он.

– Где-где! У Жанны, где еще. Привет тебе передает! Слышишь?

– Мы женимся! – крикнула Жанна из глубины эфира, потом в трубку. – Приходи!

– Ну вот, выдала сюрприз, – голос Бориса был пьяным и радостным. – Короче, жми сюда, братан. Гитара твоя тут! Пуховики тоже. Люся дома? Вместе давайте.

– Она у матери, – Герман заволновался. – Не знаю, когда вернется!

– Жаль. Так ты идешь или нет? Душа песен просит… – раздались гудки.

Видимо, ошалевшие молодожены нечаянно нажали на рычаг. Герман подождал, однако телефон не звонил, он сам набрал номер Жанны. Было занято. А, черт, чего ждать? Чуть подумав, на всякий случай позвонил Драме, там длинные гудки. Еще в ресторане сидят! Он собрался и пошел, решив, что позвонит оттуда и Драме, и Люсе. Время уже одиннадцатый час, чего тянуть до ночи? Что же такое происходит в мире, что творится? Пока добирался до Жанны, Герман себе мозги свернул. Выходит, Драма ошибся, и никакой Борис не черный риелтор, если сидит у Жанны и бухает. Однако! Если собрались пожениться, то не вдруг?! Значит, они давно знакомы, а ведь Жанна это скрывала. А квартира? Разыграли они всех, что ли, а Драма вообразил ерунду всякую, насочинял страшилок нашего городка. И Герман бежал по улице быстрей трамваев, во всяком случае, ни один его не обогнал, их просто не было! Да тут идти три квартала. Возле дома Жанны перевел дух, и зашел в темный подъезд, где на ступеньках сидели наркоманы.

11

Под хорошую закуску Драма выпил графин коньяка, Карина бутылку шампанского. Они уже выпили на брудершафт, символически поцеловались, перешли на «ты» и вели себя, словно знакомы были давно. Драма незаметно пробился через защитную скорлупу детских приколов, и полегоньку интересовался интимными сторонами ее жизни. Какие она любит книги, музыку, стихи, а какую машину хотела бы иметь, в каких странах побывать. Он уже знал про ее девичьи мечты о капитанском мостике и белом костюме, про неудачные романы, и какие мужики сволочи. Это для нас ерунда, всякие там подробности, а женщина переносится в страну грез, когда рассказывает о своих увлечениях. Она говорит «море», и видит набегающие волны, слышит их шелест, крики чаек, чувствует брызги на лице, соль на губах. Скажи ей «солнце, пляж», и она видит песок, ступает босыми ножками, ей становится жарко, она уже раздевается, примеряет тот или иной купальник, а какой лучше? Это мы, как сидели в ресторане, так и сидим, водку жрем, а она за это время где только не побывала. К ее услугам европейские гостиницы с лакеями в ливреях, огни Монмартра, она уже купалась в море, загорала, ездила на собственной машине, каталась на яхте, примеряла украшения, брызгалась дорогими духами. Все это воображение! А суть такая, что зачем тратиться на реальность, если у нее глаза увлажнились и коленки горят. Она об этом мечтала в юности, листала глянцевые журналы, надо только напомнить, вызвать лавину ассоциаций, и сколько получено удовольствий? Она счастлива и благодарна за то, что вы ей это все подарили, причем все самое лучшее и со всего мира, все мечты, начиная с капитанского мостика! Она была разочарована и ни на что не надеялась, а жизнь уходит, она стареет, морщинки считает, и вдруг, за один вечер такое счастье разом, еще и кавалер перспективный. Мечты исполнятся, надо не упустить шанс, и этот чудный вечер никогда не кончится.

Таким вот Драма был циником, и знал об этом. И Карина знала, не девочка, но игра была увлекательной, тем и прекрасна игра, что никто ничем не обязан. Ни он выполнять обещания не собирался, которых, кстати, не давал, и она ничего не должна. Карина ушла в туалет, а когда вернулась, столик был как новый. Драма заказал десерт, чтобы никуда не спешить, ночь впереди. Усаживаясь на место, она невзначай коснулась его плеча бедром и одарила нежным взглядом, а он сделал вид, что не заметил, просто посторонился. Девушка вибрирует, но если облизнуться и стать счастливым, тем дело и ограничится, скажет на прощание: спасибо за чудный вечер! Поцелует и попросит проводить до дома, мол, с него достаточно. Зачем спешить, дескать, все у них только начинается, чувства должны окрепнуть, она не какая-нибудь шалава. На самом-то деле она готова хоть сейчас, но ей нужно самооправдание, чтобы отдаться в первый вечер, а не во второй или третий, и чем дальше, тем безнадежней будет игра. Чтобы ее добиться, надо потерять голову: либо ему, либо ей. Лучше последнее, чтобы в будущем не было упреков, что чуть не изнасиловали, заставили платить чудным телом за шампанское, низкий мир, а вы, мужчина, мразь и подонок. Пусть лучше сама насилует! Это гораздо интереснее. Каким образом? Да очень просто. Драма за десертом чего-то вдруг загрустил, женщины этого не переносят, чтобы в их присутствии, кто-то о чем-то думал. Лучше бы домогался, пусть надеется на развитие, а он сидит рядом, и смотрит в пустоту. Просто безобразие!

– Валера. Что с тобой? – и она сама налила коньяк.

– Да нет, все нормально, – он стряхнул наваждение, бодро улыбнулся, а в глазах печаль. – С чего ты взяла.

– Но я же вижу, ты о чем-то думаешь? – женщины уверены, что играть в игры умеют только они, а нам это не дано, поэтому легко попадаются. – Ты устал?

– Что ты. С тобой невозможно устать! Я, как сивка бурка, могу таскать тебя на руках, не уставая с утра до вечера, по горам и долам. – Выпьем?

Он тут же выпил, не чокаясь и не дожидаясь, пока она соизволит показать свою грацию. Карина только пригубила и озаботилась: где-то ошибку допустила, мужчина ускользает из рук! Только что глаз не сводил. Ага, поехали. Запрягайте, хлопцы, коней!

– А все же, скажи, – она полна участия и невзначай положила горячую ладошку ему на колено.

– Если бы ты знала! С кем связалась. Ладно, забудем.

– Как это? – она тревожилась. Это самое интересное. – Скажи, легче станет.

– Не станет, – он снова наполнил рюмки. – Только ты коньяка выпей, и слово дай.

– Слово. Ты, о чем? – да она готова хлестать коньяк и водку стаканами. Что за ужасы, если он ее готовит, будто умер кто из далекой родни.

– Что не забудешь меня, – в голосе прозвучала горечь утраты. – Мне будет легче.

А вот ей не легче! Они переспать не успели, они в ресторане сидят, а он уже прощается, да таким голосом, словно лет на десять, если не навсегда. В тюрьму он, что ли, собрался? Это все в интонациях, а вслух не говорится. Она тоже нахмурилась:

– Ты уезжаешь?

Можно ей сказать, что да, завтра поезд, надо успеть лечь в кровать и попрощаться в постели, но тут палка о двух концах. Она махнет ручкой, мол, спасибо, что угостил, и поставит крест. Нет, он ее возьмет за жабры, чтобы не соскочила.

– Завтра уезжаю! – твердо сказал он. – И навсегда.

– И куда ты едешь, – разочарование в голосе.

– Туда поезда не ходят, – и рюмку залпом, и на стол решительно. – Лучше нам сразу оборвать.

– Что оборвать? – голос у нее дрогнул.

– Наши отношения. Нашу любовь! Я погублю тебя, лучше уехать.

– Не понимаю. Почему погубишь?

– Сутенер, аферист, последний негодяй, сволочь, – это звучало образно. – Шел на свидание, а сам думал об одном, как бы тебя в кровать затащить! Представляешь, какой подлец?! – Разумеется, она так и думала, и теперь не понимала, что его тревожит. – Карина, я негодяй! Мне мало любить, надо, чтобы меня любили. – И чего психует, сейчас думает она, а он свое. – И не получается! Женщин много на свете, а нужна одна единственная! Нет, лучше уехать.

– Да почему уехать-то? – она не понимала.

Конечно, их общение подогрето алкоголем, иначе так не поговоришь, а душа уже нараспашку.

– Потому что я безумец. Люблю мечту. Вот тебя встретил, пока ты еще мечта, не хочу рушить. Уеду, чтобы остыть, охладеть. А вместе что нас ждет? Быт. Семейная лодка разбилась и потонула, они стучали пятками об стенку, и выпили любовь, до дна, чего хорошего. Лучше любить издалека и мечтать всю жизнь, чем владеть и зевать. Любовь не терпит пошлости!

Она не успевает сейчас это переваривать и думает, как это, он будет зевать? Постель пошлость? Владеть ею, и зевать?! И не надо понимать! А он продолжал, рассуждая как бы сам с собой.

– Мне нужна богиня, а не жена, подруга на ночь или домработница. Я готов отдать всего себя, что имею и не имею, что буду иметь, все мысли и чувства, всю душу, а вы? – Это про кого он сейчас сказал «вы», есть другая. Вас миллионы! Это он думал параллельно. – А женщины не понимают! Вам надо всего-то ничего, деньги. А взамен что? Предлагают постель! Господи. Вот она всех и губит, вместо любви – постель. Пошлость какая. Разве мы собаки, животные? Нет, Карина, лучше уехать. Деньги пока есть, уеду в Африку. В пампасы. Лучше жить среди обезьян.

– Не все женщины такие, – упрекнула она растерянно.

– Женщины разные, да. А постель одинаковая. Никакой разницы! Проверял миллион раз.

– Миллион, неужели, – прошептала она, снова прибегая к помощи ладони.

– Есть идея! – Драма начисто вдруг забывает про недавнюю печаль, и ладонь не замечает, обычное дело, вечно к нему пристают женщины, просто знакомые, малознакомые, ничего особенного. Именно выдержка возбуждает страсть. Она играет с ним, конечно, и доиграется, пока в кровать не упадет. – Сейчас тут завершаем! Прикупим пару бутылок, и нагрянем в гости.

– В какие гости? – она разочарована. Какие гости, зачем! Она ждала, что он домой завлекать будет, она возражать и оттягивать, а тут вдруг гости? – Уже поздно, Валера.

Ко мне в гости, злорадно думал он. Начни звать домой, начнет возражать! Обмануть проще.

– Не поздно! Здесь рядом, соседний дом.

– Не знаю, Валера. Неудобно, к кому. Без звонка?

Она сомневается, что он такой вот настоящий подлец.

– Еще как удобно! Доверься мне, не пожалеешь.

– А все-таки, – она капризничает, сама не понимая почему. – К кому?

– Это секрет! Внукам рассказывать будешь. Мальчика или девочку, кого хочешь?.. Гадалка живет. Не боишься? Все расскажет, когда свадьба, сколько детей родится. – Драма знал, что будет дальше, и Карина догадывалась, но игра есть игра. Заманили в сети, она не виновата. А про Бориса она ему расскажет чуть позже, через час или два, а пока не время девушку расстраивать. Что-то там у них серьезное произошло? Минут через пятнадцать они были в кровати…

12

А тем временем Герман закладывал за воротник и скалил вставные зубы, улыбка была лошадиной, он радовался. Борис и Жанна сидели на кровати, тискали друг друга и душили поцелуями. Да! Они в самом деле собирались жениться. Герман перебирал струны своей концертной гитары, от всей души желая влюбленным счастья. Возвращение гитары, неожиданное, давало ощущение праздника. Молодые были сильно пьяны, и он поспешил догнать честную компанию, глотая рюмку за рюмкой.

– Значит, братан, ты стреманулся! Не выдержал, значит. Решил ментам сдать, уморил. Такие, Жанна, сейчас братаны пошли, в огонь и в воду. Мента подослал! – Борис крутил головой.

– Да я вам объяснил! Никакой он не мент, – в который раз оправдывался Герман. – Это Драма, мой знакомый. Я к нему обратился денег занять. Вот она грозилась в милицию, тысячу долларов запросила. Откуда мне знать, я сам испугался.

– Ну, и где они? – с пьяным сарказмом поддел Борис. – Тысяча долларов.

– Драма их в кабаке пропивает. – Герман не знал, как загладить свою вину. – Кстати, с твоей знакомой. Карина! Помнишь ее? В палатке работает.

– А! Шлюха эта.

– Какая шлюха? – встрепенулась Жанна.

– Любовница моего папаши. – Борис отмахнулся от оплеухи пьяной невесты. – Герман! Ты расскажи, как меня в жулики записал, к Драме поехал. Братаны со смеху сдохнут! Фугаса не надо.

– Ну. Я приехал денег занять, поделился горем.

– Он что, такой крутой? Драма этот, – Борис нетвердой рукой налил всем водки, обильно полив и без того грязную скатерть. – Что-то я того, краев не вижу. Он кто такой?

– Крутой не крутой, а деньги есть. Кто-то должен был выручить, – Герман пожал плечами. – А что делать? Рассказал, конечно, как ты меня обул меня с гитарой.

– Слышь, братан, – Бори поднял ладонь. – Хорош. Ты получил ее обратно?

– Получил. – Герман не хотел неприятностей.

– Вот и заткнись, не попрекай. Иди за мной!

Борис тяжело встал и, пошатнувшись, вышел из комнаты. Герман глянул на хихикающую Жанну, и пошел следом. Борис стоял в коридоре перед открытой кладовкой. Там лежала целая стопа пуховиков в магазинных целлофановых пакетах.

– Выбирай! Себе и Люсе. Размер там, цвет. Чтобы все путем! Подарок фирмы. Зарплату, блин, дали товаром. Выбирай, братан.

– Зачем, не надо, – попытался отказаться Герман.

– От души, братан. Или я сейчас все это дерьмо в окно выброшу. Ну?

– Спасибо, – вконец смущенный Герман начал перебирать пакеты.

– Контейнер афганцам пришел из Австрии. Налички нет у них, не надо, в другом месте заработаем. Выбирай, это все мое, не стесняйся! Мужские, женские, детские. Во! Ты пацану своему выбери, с капюшоном, по весне самое то. И не возникай, понял? Это подарок. Да что ты возишься! – Борис отодвинул Германа, и наметанным глазом выбрал, вытащил подходящие размеры. – Вот! Три штуки, держи. И никогда о людях плохо не думай. Жизнь такая! Сегодня густо, завтра пусто.

Герман взял выданные пуховики в охапку и, шурша целлофаном, вернулся в комнату. Оконфузился он, с Драмой. Навыдумывал, черт знает, что. Борису стало плохо, он поспешил в туалет, начал там блевать. Лишь бы опять приступа не случилось!

– Чего же ты панику подняла, – Герман положил пуховики, укоризненно смотрел на Жанну. – И я людей побеспокоил. Вы продали квартиру или нет?

Бывшая любовница пьяно хихикала, вернулся Борис.

– Так, братан. С твоей стороны есть претензии?

– Нет, конечно! – Герман поднял руки, словно сдаваясь. – Извини, был не прав.

– Штраф. – Борис взял бутылку и налил полный стакан водки. – Пей, братан!

– Куда столько.

– Плохо обо мне думал? Пей. – Борис ждал.

Герман медлил. В принципе, для него не проблема. Стакан выпьет, а потом? Жанна снова прыснула.

– Эх, братан, слабо? – Борис взял граненый стакан и, задрав голову, вылил содержимое себе в глотку, как в раковину, без остановки. Очередной фокус! Не закусывая, достал из-под стола бутылку, сорвал пробку, снова налив полный стакан, подвинул Герману, тут уже деваться некуда! Герман выпил залпом, и закусывать тоже не стал.

– Вот это по-нашему, – Борис сел на стул. – Жанна!

– Что, любимый?

Он повернулся к ней.

– А у тебя! Есть ко мне претензии?

Вместо ответа она приподнялась, полезла целоваться, но Борис ее отстранил.

– Человек не верит. Ментов подписал!

– Да верю я, и не мент это, – окосевший Герман едва ворочал языком.

– Нет, братан! Хочу, чтобы вопросов потом не возникало! Жанна, покажи ему деньги. Квартирные. Пусть убедится, своими глазами! Руками пощупает!

Жанна подошла к шифоньеру, открыла. Дотянувшись, взяла с верхней полки, из-под постельного белья, две зеленые пачки, показала Герману.

– Двадцать штук зелени, – Борис осклабился. – Понял, братан? Наличкой. Она, дура, не поняла. Я хотел ей сюрприз сделать. Еще бабки есть! Получить надо с одного перца. Мы хату с ней в центре купим, распишемся вначале. Поняла, ворона? А ты людей встревожила! Убери на место.

Жанна спрятала деньги, а Борис наполнил рюмки. Выпили снова. Про Корнеева Герман, конечно, спрашивать не стал. Получилось бы, что он еще и украшения хочет вернуть, это уж слишком. Да и кто знает, может, кто другой спер, воспользовался, такой бедлам был. Герман попробовал спеть, и не смог, верная примета, хватит. И все же пили снова и снова, отказать Борису он не мог. Водки было море, ну, еще бы! Такой парень, бесплатно покупает. Первой вырубилась Жанна. Мужчины держались до 4 утра. После очередной дозы Герман свалился на пол, а Борис пошел в ванную. Скоро он вернулся с освеженной головой, посмотрел на бесчувственные тела собутыльников, после чего взял из шифоньера квартирные деньги, прихватил гитару и покинул квартиру.

13

Наступила ночь. Драма имел один нехитрый секрет, позволяющий овладевать душами своих любовниц. Во-первых, он никогда не выражал эмоций, сохраняя внешнее якобы безразличие. Случайная женщина, попавшая в его лапы впервые, пыталась, как правило, его раззадорить звуковыми эффектами и прочими приемами, увлекалась сама, он же, напротив, отключался от процесса и путешествовал. Он мог, в зависимости от настроения, побывать где-нибудь в Антарктиде или Сахаре, залезть в берлогу к медведице, пощекотать ее, спасаться бегством, короче, было не до секса. Мозги были далеко, а организм оставался в рабочем состоянии. Если положение организма позволяло, он мог принимать ванну или душ, беседовать по душам с начальником милиции, участвовать в выборах, словом, вести параллельную жизнь. Если женщина целиком брала инициативу на себя, он мог погрузиться в свои фантазии и даже дремать, краем сознания контролируя текущий процесс, покачиваясь на волнах между безразличием и блаженством. За таким, можно сказать, профессиональным умением крылись годы и годы труда, но ей, Карине, откуда знать? Она любила страстно, изнемогала, а он удивлялся: что, уже все? А я не успел! Он давал ей паузу, подносил кофе или наливал шампанское, сам выпивал рюмку коньяка и курил, дожидаясь, пока она соберется с силами и кинется в новую атаку. Результат был предсказуем, под утро Карина сдалась:

– Все! Я спать, больше не могу.

Как бы не так, подумал он, и взялся за дело по-настоящему. В финале сей трагедии она закричала так страшно, что мертвые восстали из ада, жители на другом конце города проснулись и, заледенев от ужаса, не иначе началась война, собирали вещи и прятались по подвалам. Соседи по дому привычно обнимали супругов, опять Драма мультики смотрит про Годзиллу, и продолжали спать. Битва титанов, наконец, была окончена, он сел на поле брани, в смысле, на постели, и сказал:

– Никуда я не уеду!

– Ты дьявол, – Карина блаженно улыбнулась. – А на вид не скажешь.

– Еще? – с готовностью откликнулся Драма.

– Пощади, милый, – признавая поражение, она его обняла и коснулась плеча губами. – У нас все впереди. Правда?

Ага, как же! Размечталась. Драма освободился от объятий и накинул халат.