Глава седьмая
“Жалок мудрец, ищущий оправдания”.
В ту непогожую осень, когда природа медленно засыпала, и увлекала за собою былые радушные дни, бессонные ночи, часто моросил прозрачный дождь. По редким каплям, стекавшимся по стеклу окна, можно было распознать дождь. Небо походило на ковер, выполненный в стиле гризайль. Мечты несбывшихся надежд призраками блуждали средь столетних крон. Ощущение законченности, время чрезмерной задумчивости. Кажется там вдалеке на краю равнины, где небо сходиться с землею, остановился усталый путник, черный силуэт, он не желает приближаться, всматривается туда, где ждет его лишь горечь утраты, где его уже не ждет возлюбленная. Дрогнув, он последует далее за угасающим солнцем, ему суждено изредка чувствовать тепло, покуда не окончатся его странствия. Иным же предстоит жить в холоде, ради ветхого тепла.
Вдоль замка прогуливалась молодая девушка, походка ее была резвой и даже беспечной, иногда она останавливалась, чтобы посмотреть на заинтересовавшее ее видение, дождя она не замечала, только руки покраснели от холода. Синего кобальта платье в ту пору облегало ее женственную фигуру, прекрасное сочетание с изумрудной травой. Временами она закрывала глаза, для того чтобы представить пейзаж в других красках, она одна и поэтому никто не мог смутить ее, и к несчастью дождь усилился, но она не побежала в дом, или под крышу, ведь приятно ощущать на своем лице хладные капельки. Вдруг она услышала, как ее окликнули, сначала не разобрала голос, но вскоре до девушки донеслись слова гувернантки.
– Даниэла, пора!
Леди не ответила, а прямо с той же грацией поспешила прямиком в замок, где ее уже заждались, находясь в нетерпении. Как только она шагнула через порог, женщина предстала перед ней, то была хозяйка замка матушка Даниэлы, с явным, чересчур заносчивым налетом аристократии, жесткостью, не проницательностью, строгостью поведения.
– Тебе не хватает чуточку расторопности и чувства времени, моя дорогая. И впредь, не желаю видеть тебя в подобном наряде.
– Мне нравится это платье. Оно старо, но не потеряло свежесть молодости.
– Жаль что женщины не так часто слышат подобных слов, как хотелось бы. – проговорила дама. – Надеюсь, в следующий раз ты будешь предусмотрительна. Мы опаздываем, так что не будем терять ни минуты.
Кортеж нагружен, пассажиры стоят в ожидании, все готово к отправке. Даниэла повиновалась, безмолвно села возле матушки, напротив отца. Путь предстоял недолгий. Всем семейством они спешили в церковь на богослужение.
Каждый человек индивидуален, но почему случается так, что одни выделяются более других. Может быть более талантлива, сведуща в речах людских и небесных, наделена дарами, нет, она не обладает сверхъестественными способностями, лишь деяния ее переворачивают людям душу. А как именно, это мы сейчас познаем на определенном коротком фрагменте из жизни Даниэлы.
На самом деле никто не опаздывал, весь сумбур произошел из-за излишней щепетильности миссис Краусвеа, она хотела раньше других прибыть в церковь, зная, что прихожане, все горожане в воскресное время слетаются в одно место, поэтому спешка происходила ради произведения впечатления. Ее отец держался спокойно, давно привыкший к выходкам своей жены, беззвучно листал газету, ища что-либо интересное в скучных хрониках королевства. Редко озираясь, он, как принято, находился под женским гнетом, раньше подолгу спорил, высказывал свое мнение, сейчас же когда дочь повзрослела, сам он постарел и осунулся, всё реже вступает в дискуссии с чужой жизнью, даже родных. Карета плавно двигалась, будто не касаясь земли, парила, по сторонам мелькали редкие деревья, за которыми раскинулись обширные поля и луга. Несколько миль и вот уже показался город.
Возница, остановив возле ворот церкви коляску, спрыгнул с козел, открыл дверь. Семейство Краусвеа в полном составе вышло, поправив платья и костюм, они двинулись к входу в храм. Прихожане приветствовали знатных людей. К мистеру Краусвеа подошел один джентльмен, с виду старый знакомый, они тут же завязали неуместный разговор.
А тем временем Даниэла, достала несколько монет, заранее припасенные, с кротостью подошла к мужчине, сидящему на земле. Нищий был легко одет, загорелый, тот не видел девушку, не взывал к состраданию, не кричал о помощи, не смотрел на проходивших мимо людей. И они его не замечали. Девушка протянула руку с монетами и вложила их в коричневую десницу нищего, он поднял на нее глаза, и произнес.
– Благослови вас Господь.
Даниэла поклонилась и удалилась с чувством как бы скрыться, ибо никто не должен знать о ее деянии, потому вернулась к матушке. Мысленно она произнесла – “Господи спаси раба твоего”. Миссис же в свое время наблюдала за происходящим, противясь поведению дочери.
– Дэни, зачем ты дала денег этому человеку?
– Потому что он нуждается в них.
– Разве. Посмотри на него, у него есть руки, ноги. Он вполне сам может прокормить себя. Я бы никогда не преподнесла подношение человеку, который не заслуживает подати. А о пьяницах я даже промолчу. – протестовала миссис.
– Вы неправы, нужно помогать всем кто просит, и тем, кто не в силах просить. Разве мы знаем его жизнь, что ждет его впереди, не нам судить, кто достоин, а кто нет. Человек с Христом на устах не способен желать злое, посему нам должно дарить добро всем, более тем, кто меньше всего этого заслуживает. Разве не знаете, что и язычники чтут “своих”, родителей, тех, кто поступает с ними по совести, мы же и врагов обязаны прощать и любить. Сейчас этот человек упал, придается страстям, но может, увидев вашу доброту, он одумается, попытается исправиться, мы не можем знать будущее, один крохотный поступок, и чья та судьба навсегда изменится.
– Поступай как знаешь. – ответила миссис Краусвеа и дернув мужа за рукав, поспешила в церковь.
Глава восьмая
“Вижу себя злодеем, в ваших представлениях о современном человеке”.
Строительство шло полным ходом, иногда Геральду казалось, что барабанная дробь по-индейски звучит у него в ушах, от которой нигде не скрыться, только если, уйти в лес как можно глубже, увидев вдали костер, приблизиться к нему. И вот, кажется, почудились три тролля, которым до утра суждено спорить, как такого костлявого приготовить; будучи в такой нелицеприятной ситуации, может тогда утихнут те надоевшие звуки. Если бы было всё так просто. Стук-стук, тук, тук, стук, оглашалось по замку и за его пределами. Смирившийся со своей участью музыкального критика, не имеющего слуха, джентльмен сидел в своей комнате, уставившись в документы. Среди цифр, малопонятных слов, чертежей, он буквально не мог возыметь хотя бы пару разумных мыслей, ничто не вязалось, читать что-либо было просто невозможно. А еще все эти неурядицы, дорогая его сердцу Элизабет Прэй не писала ему, он недавно хотел приехать к ней, но отказался от этой затеи, подумав, что глупее и быть не может. В чем собственно глупость? А в том, как граф будет выглядеть при очередной беседе, к тому же на ее территории. Нет, нужно было заманить леди в свое укромное гнездышко, где, по крайней мере, велики шансы наскрести, уловить чуточку уверенности. Хотя, как тут можно не осечься, когда собеседник при первой встречи начинает разговор с темы любви, кто угодно с легкостью пойдет на дно замешательства. Однако он ждал положительного ответа от Элизабет, как всякий влюбленный ни на шаг не подпускал к себе отчаяние или иные мерзостные губители надежд. Иногда он брал в руку перо, лист бумаги, но ничего не писал, то ли потому что не решался, то ли не мог найти нужных слов, ведь письмо к женщине не может быть простым, прямолинейным. И как же трудно не выплеснуть все чувства одним разом, поэтому так окоченевал в позе мыслителя, кое-что рвал и бросал на пол, без ярости и гнева, из-за несостоятельности раздумий, слишком бурных или пассивных излишеств чувств. Положение Краусвеа способно показаться плачевным, однако козыри в его рукаве по-прежнему были бесхитростно припрятаны.
Чтобы немного отвлечься и выполнить свой долг, Геральд спустился на кухню, взял плетеную корзину, набрал съестных припасов, приготовил хлеб, сахар, воду, фрукты, после чего поднялся наверх, миновал коридор, и остановился возле двери комнаты, той самой, где живет затворница. Отец Вильям посещал Даниэлу с изрядным постоянством, как он рассказывал, но теперь его визиты вовсе прекратились. Джентльмен желал хотя бы немного уделить внимание затворнице, однако увлеченный в последнее время другой особой, позабыл о многом, в большей степени о главном. Он прильнул к двери и постучал костяшками пальцев по древесине. Утром тихо, рабочие придут в десять, одиннадцать часов, в такой тишине радостно остаться наедине с собой, своими думами, но из комнаты не доносилось ни звука. Постояв, прислушиваясь, он хотел уже уходить, но тут слова сами вырвались из его уст и он произнес.
– Даниэла. Знаю, вы слышите, не тревожьтесь, как только я уйду, откройте дверь и возьмите, пожалуйста, мое скромное приношение. И обещаю, этот шум скоро прекратится, осталось всего ничего. Простите.
В искренности его слов сомневаться не подобает. Он не услышал ничего в ответ, и в некоторой мере обиделся, со временем, он поймет, что Даниэла благодарна ему и молится за кузена незримо. Это его успокоило, теперь Геральд всячески помогал девушке подобным образом, не видя и не слыша ее.
Можно с легкостью поставить точку, если бы не целеустремленный Геральд. То забытое празднество, тот торжественный вечер, тому балу суждено явиться в жизнь, несмотря на всякого рода затруднения. Приглашения разосланы, не позабудем о леди Прэй, ее также официально пригласили. Приготовления шли полным ходом.
Джентльмен решил немного развеется, положение его более безрадостно, чем может показаться, однако он надеялся на приезд Элизабет, как бы сказочно это не звучало. Будучи романтиком, он нисколько не чурался чудес, понимая, что всему свое время и всему свое место. Летняя жара и духота немного ослабли, изредка приплывали грозовые корабли, возвещая о себе всё громче и громче.
Бал был запланирован на первые числа августа. Та как в замке не прекращался ремонт, то вечер решили провести в саду, поначалу эта идея показалась Геральду ужасной, те джунгли (кои снова успели отрасти) не внушали доверия и чувства прекрасного, но потом, увидев, как садовники преобразили сад, его мнение кардинально поменялось. Места как минимум на пятьдесят гостей, не считая прислуги, были наняты музыканты, в большинстве скрипачи, официанты и другие. Откуда-то привезли китайские фонари, с помощью которых должно было быть светло в ночное время суток.
Внешне граф выглядел спокойным, чересчур сдержанным, и это был мастерский обман, ведь в нем кипело и бурлило, как в вулкане и когда всё это выплескивается, последствия вполне известны. Прежде он не испытывал ничего подобного, впервые в жизни он чувствовал определенность, она та, именно та – единственная. Ему никогда не нравились сильные своенравные женщины, от них слишком много проблем. Очередной самообман. И сколько их еще будет, не возьмется сосчитать ни один математик.
Когда люди становятся частью чего-либо, то они распыляются или умалчивают свою причастность, а в некоторых случаях отрицают. Так и Геральд, полюбив, старался не думать о себе, о своих чувствах, оно и правильно, любовь по своей сути антиэгоистична, отдает, не требуя ничего взамен. В частности он больше думает, о том, что может сделать для нее, какой подарок преподнести столь неукротимой особе, банальные вещи не подойдут, верх эксцентричные также, вот так и проводил свободное время джентльмен, трудясь над приготовлениями по реконструкции и моделированию сада (лишь для нее одной). Вопросы, снова вопросы, и так ежеминутно. Пока не приблизилась на календаре заветная дата.
– Снова поручение, которое мне не по вкусу. Мистер Геральд я же глупо, нелепо выгляжу, разве не видите? – проговорил старик с явной весомой досадой.
– Миленько. – сказал Геральд чуть смеясь а затем снова принял серьезный вид. – Зато жалованием точно не поперхнетесь. Повторюсь. За неимением официантов, а гостей как видите, прибавляется всё больше и больше, вам старина Митчелл, придется разнести несколько закусок, взгляните, вполне…естественно, так сказать, надеюсь, гости не слишком будут на вас засматриваться.
Кучер стоял одетый в белую рубашку, поверх черная жилетка, черные брюки, гармония в образе не имелась, как ни крути и под каким углом не смотри, собственноручно обритые волосы, с одной стороны были меньше в длину, борода, усы, трясущиеся руки и неоспоримый, неизгладимый запах табака и еще невесть что.
– Кажется я придумал, как только гости выпьют гору бокалов дорогого вина и их языки начнут властвовать над всем телом, вы мой друг, предстанете перед дамами и господами, так что подождите и приступайте вскоре к работе. – сказал Геральд кучеру.
– Как скажите, но только ради вас. – пробубнил Митчелл.
Долгожданные гости не приехали, по затруднительной причине, немного сбившись с курса, некоторое время блуждали около замка, а некоторые даже попытались надавить на запертую дверь. Слугам приходилось провожать их до сада, где приветствовал людей со всеми почестями сам хозяин графства, не видя и не слыша о них ранее, практически ничего.
Солнце только-только начало клониться в сторону горизонта, жара спала, дождь не предвиделся, удача сопутствовала графу, но как мы знаем, он надеялся на нечто иное.
Прибывших на бал оказалось не так много, как планировалось. Теперь церемониал не будем называть, просто “вечер”, так как танцевать по траве крайне затруднительно, однако некоторых особ это нисколько не смутило, или музыканты виновны или дурман вин вместе с чистым воздухом, воспроизвели на свет некое подобие танцев. Все разделились на два лагеря, первые тактично вели себя, галантно, вторые искренне проводили досуг, забыв о приличии и в общем счете и о причинах, о существовании самого хозяина вечера. Но вернемся немного назад.
– Рады видеть вас граф в наших краях, надеемся, что задержитесь… – говорил один.
– Замечательный у вас замок, сколько лет живу, а ни разу не удосужилась здесь бывать. – восклицали другие.
–Так близко от леса, а вы не боитесь диких животных? – спрашивали дамы.
– В узком кругу определенно встретимся еще раз с вами граф, если только вы не специалист в карточных играх, тогда вряд ли получите положительную репутацию. – говорили кавалеры.
Реплики фигурировали разнообразные, лаконичные, легкомысленные, льстивые, граф своим приездом совершил некий фурор среди местного населения, многие приняв приглашение, отказывались верить в оказанной им чести.
Упомянув разного рода изыски и необычности, пора поведать о традиционной манере подачи культурного наследия, что так безжалостно разворовано, но каждый, урвав по крупице, всячески норовит преподнести тот исчезающий пласт. Показать себя любимого, вот чем занимались гости, их можно понять, ведь когда еще им подвернется такая возможность. Все мировые темы обсуждали, закуски десятками поедались, а кто-то, соскучившись по музыке, слушал ее с упоением. Жалко, что тональность не всегда гармонична с беседами, от этого создавался определенный антураж. Официанты разносили блюда, наливали вина в пустые бокалы и всячески угождали гостям, те в свою очередь оказались не противниками ухаживаний.
Граф Краусвеа мог бы завладеть сценой, завоевать умы и сердца зрителей, наделить их крыльями или втоптать в землю, стать во главе и провозгласить себя кем угодно, но он этого не сделал. Ведь всю жизнь Геральд был в тени, не желал менять установившуюся закономерность, его душевное состояние неоднократно было подорвано. Всё это было запланировано ради одной цели, теперь же не имеет никакого значения. Бессмысленность происходящего смахивает на неудачную сатиру.
Несколько дам обступили его и начали расспрашивать.
– Надолго ли вы здесь обосновались?
– Будущего не постичь, настоящее не отсрочить, а прошлое не изменить. – без интереса ответил он.
– У вас такой прекрасный замок, почему мы не можем увидеть его изнутри, к тому же ночи могут быть холодными даже летом.
– Сейчас там происходит обустройство, все выглядит плачевно, большинство мебели грудой свалено в комнаты, слуги даже и не решаются убирать, по причине неизбежности появления новой пыли и песка, в общем, нет никакой возможности увидеть внутреннее убранство, я бы не хотел, чтобы обо мне судили по моему дому.
– Да, с виду такой величественный, а внутри скрытный. – сказал дама в возрасте.
– У всех есть свои тайны, не так ли мисс, главное чтобы они не походили на скелетов.
– Кстати о нечисти, поговаривают, что в вашем замке водятся привидения.
– Но вам леди, сейчас они точно не страшны. Скажу вам по секрету, и потушу над собой немного ауру таинственности, в первый день приезда, я сам воочию созерцал призрака. – женщины затихли. – Однако, это был всего лишь обман. – повествовал Геральд.
– Зрения?
– Скорее недальновидность. Часто недооценивают тех, кто выделяется, люди пытаются сотворить из них нечто сверхъестественное, ненормальное.
– Говорят, вы не женаты и не встречаетесь, как так вышло, столь заняты или попросту не любите женщин?
– Я люблю женщин; даже слишком, в этом и есть вся проблема. Говорят, мужчины любят глазами, я же сердцем.
– Вы не боитесь остаться один, печалясь и ропща на несправедливость?
– По-настоящему несчастен тот, кто никогда не любил, кого никто и никогда не любил и не полюбит. Жаль, конечно, это осознавать, но в современном мире, настоящему романтику не выжить, он обречен на одиночество и непонимание его возвышенных чувств, филантропии и самопожертвования.
Геральду порядком надоели все эти разговоры, и он, улучив случай, позвал к себе старину Митчелла.
– Дамы, позвольте мне откланяться. Митчелл угостите богинь амброзией. – после этих слов он скрылся от их пытливых глаз и уст. Оставив на растерзание своего верного оруженосца.
К тому времени уже стемнело, зажглись фонари освещающие сад, некоторые гости в спешке отъехали, остальные продолжили отдыхать. В первый раз Геральд так пристально смог разглядеть замок во мраке, темное, зловещее зрелище, а сад походил, будто на маленький световой островок, уйти за пределы которого было бы довольно опрометчиво. А еще он думал о том, как в одной из комнат звучат молитвы, а здесь развлекательные мотивы, не влекущие за собой ничего смыслового, как хорошо, что не пришлось совместить в замке эти две противоположности. Как замечательно, что гости охладели к его многострадальной персоне.
– Прекрасно выглядите, не считая этого пустого подноса. – сказал джентльмен мимо проходящему кучеру.
– Значит вы тоже решили отрешиться. – произнес Митчелл.
– Одежда нужна для того, чтобы скрыть наготу, но что скроет наши души? Должно быть молчание. – на этом Геральд замолчал, будто следуя своим словам, но немного погодя все же произнес.
– Раз уж вы здесь, принесите мне что-нибудь выпить.
– Вина?
– Воды. Нет желания туманить или расслаблять тело, а то сойдутся в неравной борьбе две стихии.
– Слушаюсь сэр. – проговорил новоиспеченный официант на ходу скрываясь в толпе.
Через несколько минут он вернулся с подносом, на котором стоял один бокал с прозрачной жидкостью, не содержащий ни капли спиртного.
– Благодарю. – сказал граф и взял стакан, поднес ко рту, но тут же поперхнулся когда услышал слова кучера.
– Говорят к воротам подъехала карета, из нее вышла дама…Вот кажется и она. – и взглядом указал.
На безоблачном небе зажглась первая звезда, к своему несчастью она померкла в сравнении с появившейся за несколько секунд до нее Элизабет Прэй; и этим всё сказано.
Уняв кашель, джентльмен некоторое время безмолвно взирал на гостью, долгожданную, любимую. Снова он впал в ступор, бокал в руке затрясся, во рту пересохло, отчего ему пришлось опустошить сосуд полностью, отчего пот поступил по его телу, это лишь малая часть всего того что возникает у неуверенного в себе человека.
Замечали вы когда-нибудь, как уверенные сильные люди столкнувшись с новыми трактовками, событиями, со злом, остаются в стороне, проходят мимо, дабы не запятнать свою драгоценную репутацию, в то время как неуверенные, слабые преодолевая робость, физические неудобства, протестуют, помогают, выбиваясь из уверенной толпы, совершают поступки заслуживающие уважения, которые они при любом исходе не получат, но им этого и не надо. Потому что им нечего терять, потому что в глазах людей они другие, бесполезные, имеют свое мнение отличное от большинства, поэтому так легко им из изгоя сделать себя героем, не ждущего славы и похвалы. Так почему мы поменялись местами, или миром всегда руководили слабые оставшиеся в тени. Примеров множество. Например, один человек, застенчивый, заикающийся, среди толпы произнес свое мнение, идущее в разрез со многими, так кому он это говорил, почему в то время другие молчали, открытые, смотрящие в светлое будущее, популярные, они молчали, в то время как опухоль общества пыталась сломить систему заблуждений, может ли он пошатнуть утвердившееся совершенно один, печально, но шансы невелики, ничтожны.
Геральд должно быть лишь на одной силе воли направился поприветствовать леди Прэй, раньше он не особо нервничал, но сейчас многое можно было распознать в сущности, одним неверным словом отвратить от себя столь ценного человека. И как всякий любящий он предостережено стеснялся, но все же подошел. Своей, не побоюсь этого слова – величественностью, Элизабет по праву будоражила господ, и речь идет не о росте, она выше среднего, а в манере держаться и благородная подача себя, особенно в высказывании своего мнения. Задатки мудрости женщин всегда раздражали или укрощали мужчин, может быть, они думали, что нежность, мягкость, не уживаются с умом, что размышляя можно позабыть чувства, и это частично верно, но, как известно леди умеют делать два дела одновременно, значит, нам нечего бояться.
В изящном, скромном по сравнению с другими, платье, цвета неба с белыми оборками, пышные волосы ниспадали на плечи, от ее былой не модности не осталось и следа, по пришествии она сразу завела беседу со знакомыми ей людьми, ища глазами зачинщика, сей вечера. И он в свою очередь, конечно, заставил себя ждать, ведь на правах хозяина многое прощается, Геральд беззвучно подошел к леди Прэй, обескураженный, польщенный. Мы часто, а может быть и нет, прежде чем завязать какой либо разговор, тщательно продумываем реплики, прогнозируем ответы, на те или иные вопросы, строим диалог во всех возможных ракурсах и “поворотах винта”. И к нашему глубочайшему сожалению, так математически высчитываем, что на практике всё оказывается проще, сложней, или вовсе диалог не состоялся как таковой, сразу спрашиваем себя, а для чего я всё это выдумывал, не легче ли было без заготовок встретиться с неизвестным будущим? Как бы то ни было, граф Краусвеа слушал лишь громкое биение своего сердца, не более того. Элизабет обернулась, будто случайно, и произнесла.
– Добрый вечер граф, я хотела бы присоединиться к сказанным вам ранее словам уважаемых мною людей, и добавить от себя, что вы всегда можете положиться на мою помощь, поддержку и совет, даже если он покажется вам слишком странным.
– Я рад, искренне, вашему приезду, Элизабет, надеюсь мне позволено так вас величать. – леди Прэй кивнула. – И я не ожидал вас здесь увидеть, ведь не получил согласие, косвенный отказ.
– Неужели вы выделяете меня среди прочих. – граф оторопел. – Вам холодно?
– Может быть, отойдем немного поодаль, от всего этого я трогаюсь умом.
– Конечно. – согласилась Элизабет и они отошли к одному из фонарей, тогда фигура и лицо леди осветились, он еле сдержался от того, чтобы не выкрикнуть что-нибудь блекло характеризующее увиденное.
– Так выделяете или же нет? – повторилась Элизабет.
– Вопрос явно с подвохом, если я отвечу да, то вы подумаете невесть что, можете возгордиться, а если нет, то вас Элизабет постигнет в малой степени разочарование, удар по самолюбию. Пожалуй, воздержусь от ответа.
– Намерены и в будущем надевать маску неуверенности.
– Значит, настаиваете на своем. Но раз так. То да. Как человек вы мне интересны, как…
На этом Геральд оживился, будто только что вынырнул из темных вод. Былая дрожь улеглась, в стороне, на суше он почувствовал себя весьма гармонично. Самообман или действительно тот трусливый зверек присмирел, было не так важно, хотя продолжить предложение он так и не решился, недомолвки незримо парили вокруг.
– Как вижу, вы неженаты, значит, и детей, а друзья у вас есть?
– Были, и сейчас есть, но двояко, иногда видимся, встречи подобны старикам, много говорят, но ни о чем, все больше вспоминаем унесенное прошлое. Дружба уже не та, что прежде. Я не хочу показаться одним из тех, кто во всем винит женщин, просто время пришло, они обзавелись семьями, встречаются семьями, думаю, вы меня поймете. И вина лежит только на мне, потому что, будучи одиноким, мне тяжело врываться в те супружеские миры, у них столько забот, романтические свидания. Я никак не вписываюсь в эту новую главу романа, когда появляются персонажи, заменяющие прежних, боясь следующей главы, там меня уже не будет, за ненадобностью. Нисколько, не печально, правда жизни и только.
– Мои подруги вышли замуж, но я по-прежнему вижусь с ними, и довольно часто. Ничего не изменилось.
– Оно и понятно, ведь мужчина должен содержать семью, работать день и ночь, тратя свободное драгоценное время на отношения с супругой. Женщина же более свободна, не в плане труда, а в знаниях, да-да именно, вы черпаете информацию о детях и хозяйстве, так же науки, без скромностей, поэтому так охотно общаетесь. Мои же советы, увы, никому не нужны. – граф пристально посмотрел в глаза Элизабет, пытаясь прочитать ее мысли. – Пожалуйста, воспринимайте мои слова слегка не всерьез, в жизни, тем более в людях я мало что смыслю, лишь жизненные ситуации, которые пропускаю сквозь себя и выдвигаю впоследствии невзрачные выводы.
– А разве возможно видеть сквозь призму другого.
– Вполне, если тот человек словно отражается в зеркале.
– Что вы видите во мне? – испытывающее спросила Элизабет.
– Проверяете меня, сначала желали услышать, почему я вас выделяю, теперь что вижу в вас, что далее? То, что я чувствую к вам, Элизабет? – сказал Геральд.
– Да.
– Да? И это всё? Где же ваши знаменитые догматы всего, внезапные темы.
– Всё зависит от ответа, вашего, конечно, граф.
– Леди Элизабет. … Послушайте, нет. Лучше закройте уши. Элизабет … я, …я люблю вас. Ужаснейше банально, но разве можно выразиться иначе. Знаю, вы слышали подобное сотни раз, уверен признания тех джентльменов были более искренними, романтичными, на их фоне я не достоин и слова “нет”.
Если бы сейчас прогремел гром, засверкала молния, ударила бы, не задумываясь в стоящее по соседству дерево, но те двое не шелохнулись бы.
– Люблю вас. – повторил он, будто ставя точку.
За мыслями следом слетали слова, или наоборот, мысли его отличались проницательностью, приступы неуверенности стали чем-то второстепенным проявлением души, отчего появилась некая горячность. Безусловно, один из тех порывов направил его речь в нужное русло, он сказал, то, что должен был поведать, так как наша жизнь есть один день, и если не сегодня, то когда? Сегодня признаться, всё или ничего. Сказав раз, люблю, сочетаешь себя узами, расторгнуть которые не по силам никому. Он думал как же это глупо, опрометчивый поступок, однако другого и не ожидал, Элизабет, разве она заслужила такие выпады в свой адрес, она сочтет его самонадеянным, эксцентричным, совсем еще ребенком, или примет за клоуна без чувства юмора, он начал раскаиваться в нарушении ее спокойствия, но худшее позади. В жизни есть моменты, когда смерти будто нет, замирает сердце, время замедляется и тогда и впрямь возможно всё.
– Теперь вы знаете, и я обрек вас на знание, эгоистично, да, но мне честно, безразлично время, мнения, я прислушиваюсь к своему сердцу, и оно неистово вопит. Разве можно держать взаперти райскую птицу, нет, отныне вы знаете. Поймете ли, не разумею. Только не молчите.
Что творилось в душе Элизабет, немыслимо. Таким таинственным образом бал потерял всякое значение, был ранее живым спектаклем, теперь же, прямо декорация, которую скоро вывезут обратно в театральное хранилище. Вечер продолжился в двух лицах; оно и к лучшему.