– Перенесем ее в тень автобуса. Соят о ней позаботится, – он пристально взглянул на низкорослого помощника. – Остальным придется остаться здесь и ждать.

– Эй! Как тебя там? Сергей! – окликнул кто-то из-за спины. – Помощь нужна!

Фотограф неохотно отвернулся от мокрой футболки девушки. Его звал помощник Глеба – Андрей.

– Подсоби! – он выгружал коробку из микроавтобуса. – Чего, бабы давно не видел? Давай уж как-нибудь посдержаннее, а то… некультурно что ли. Держи-ка дверь!

Недвусмысленное замечание несло характер насмешки. Это укололо и разозлило Сергея. Он хищно взглянул на язвительного помощника.

– Ну, почаще встречаю, чем ты в этой глуши! Тут, наверно, олени – самое близкое к женщинам, – ответил он сухо.

Андрей засмеялся во всю луженую глотку.

– Шутник!

– Еще бы!

– Оленей я тут не встречал, зато всяких козлов, преимущественно горных, хоть отбавляй!

– Я смотрю, ты тоже шутник, – ухмыльнулся Сергей.

– На равнине – да, а вот в горах особо не пошуткуешь, – уже серьезно объяснил тот.

Ничего особенного он не сказал, но во фразе отчетливо прозвучало некое предупреждение.

– Что со мной было? – слабо выговорила Серафима.

– Обморок, – коротко объяснил китаец. – Ничего страшного.

– Можно отправить меня домой? Мне плохо здесь, – плачущим голосом попросила она.

Китаец ничего не ответил. Тот вообще сделал вид, что не слышал ее. Девушка поняла, что защиты ждать не от кого.

Ее муж стервятником нарезал круги вокруг автомобиля, выжидая, когда жертва, наконец, издохнет, чтобы на правах вожака этой стаи выклевать из нее самую нежную плоть. Каждый раз он внимательно вглядывался в ее лицо, чтобы в чем-то удостовериться, и продолжал коротать медлительное время по новому кругу.

– А где Сергей? – взволнованнее, чем сама хотела, задала вопрос девушка.

Блуждающие зрачки китайца резко застыли. Несколько секунд, и они уже пялились на нее. Выражение его лица вовсе не изменилось, но задержавшийся взгляд вынуждал съеживаться от гадкого подозрения.

«Глеб, ты ублюдок! Ты – последняя задница! Как я жила с тобой и не заметила, какая же ты сволочь?» – выругалась про себя Серафима, когда в очередной раз встретилась глазами с мужчиной. – «Мечтаешь замучить? Хочешь, чтобы я умоляла? Валялась у твоих ног? Не дождешься! Да я лучше отправлюсь в ад, чем еще раз что-нибудь попрошу у тебя! Будь ты проклят, чудовище! Я выживу и разведусь с тобой сразу, как только вернемся!» – яростно выкрикивала она в своих мыслях.

– Идут!

Альпинисты повставали с раскаленной земли. По лицам читалось, насколько каждый из них был измучен. Каждый грезил о заветном глотке чистой воды, но никто не решался высказать идею вслух, будто другие могли счесть ее за слабость и больше не подать руки бесхребетному нытику.

Двое мужчин несли по две больших пластмассовых колбы, наполненных прозрачной, звонко плещущейся водой.

– Иди, полей из одной нашу принцессу. Остальное – под сидения, – самоуверенно, точно приказывая, указал Сергею помощник.

Лицо фотографа окрасилось в коралловый оттенок. То ли от палящего солнца, то ли от неудобного положения, в какое он попал в этом коллективе, он раскраснелся, точно вареный рак. Ему вообще здесь нечего делать. Он не альпинист, не собрат им по духу. Он – портретный фотограф, равнодушный к пейзажной съемке, очевидно, по ошибке отправленный с журналисткой, с которой он трахается в коттедже ее глупенького муженька. Он вернется и заявит редактору, что больше не согласится на рискованные командировки, пускай ему и предложат солидный гонорар из денег этого предводителя чокнутых скалолазов.

Он наклонился и принялся осторожно выливать прохладную жидкость на грудь, волосы и живот девушки. Серафима скорчилась от жжения холодной воды. Заново прорезались высокие груди через легкую мокрую ткань. В горле досадно заклокотало от желания присосаться к ним, слизывая каплю за каплей живительной влаги, мечтая напиться из божественного источника.

«Сережа!» – послышалось где-то далеко, за туманом чудесного видения – Серафима почти шепотом его позвала.

Фотограф попытался сфокусировать взгляд на лице девушки.

– Послушай! Нам надо возвращаться! Пожалуйста, поговори с Глебом, убеди отвезти нас в город! Мне надо в больницу! Я больше не могу!

– Почему я? Ты его жена! – возразил фотограф.

От таких слов Сима на мгновение растерялась.

– Он меня ненавидит! Он это делает только назло мне! – вновь попыталась уговорить она его.

– Так извинись перед ним! – бросил он ей раздраженно. – Меня он тоже не послушает!

Ей показалось, что в нее заливают раскаленную ртуть. Переполненный отравляющим сплавом мешочек желудка лопнул, и опасный металл разливался по телу, причиняя ей страшные муки.

Девушку еще раз стошнило.

Мужчины сочувственно глядели в сторону чахлой малышки.

– Глеб, может, вернемся?

Серафима открыла глаза. Вопрос, очевидно давно зревший в умах, все-таки озвучил один из альпинистов.

Ее муж стоял к ним спиной. Широко расставивши ноги, он выглядел, как бессмертный хозяин алтайских хребтов. Может, хотел разглядеть край земли, подвластной ему одному? А, может, все-таки было стыдно смотреть в болезненное лицо девочки, ожидавшей его оправдательного вердикта.

– Мы продолжим путь! – громко ответил он.

За шиворот покатились вероломные слезы. Они выдадут ее с головой! Уныние и меланхолия тяжким камнем легли на живот. Голова раздулась сальным пузырем. Руки и ноги исчезли – их вовсе было не жалко. Только слезы… Их липкий след не должен оказаться замеченным ее мужем, ставшим форменным тираном. Слезы слабости – пусть они высохнут! Пусть…

– Она без сознания? – опасливо спросил один из альпинистов.

– Нет, она спит. Устала, – на ломанном русском ответил Соят.

Глеб быстро повернулся к ним.

– Все рассаживаются по местам. Надо ехать. По пути будет деревня – там наберем ключевой воды.

– А эта? – кто-то показал на полупустую бутыль.

– В ней слишком много минералов. Нельзя! – объяснил за приятеля Соят.

– Вот, – протянул свою руку Андрей, первый помощник.

Сухая ладонь была покрыта белым налетом, словно только что стирала с доски школьный мел.

– Идите! Поторопимся! Я сам ее отнесу, – обратился к мужчинам Глеб.

Он аккуратно, стараясь не потревожить целительный сон девушки, поднял ее и внес в кабину автомобиля. Хрупкое болезненное тело легко уместилось на широком сдвоенном кресле, здесь она сможет немного отдохнуть.

– Соят, за руль сяду я, – подошел руководитель группы к смуглому второму помощнику. – Присмотри за ней.

– Зачем ты притащил ее сюда?

– Она журналистка. Она здесь, чтобы взять интервью.

– Кого ты обманываешь? Я видел, как ты смотрел на нее. Она – твоя жена.

– Какое тебе дело? Она тут не поэтому!

– Поэтому! – перебил его друг. – Ты пытаешься что-то доказать! Себе или ей?

– Соят, послушай…

– Ты же понимаешь: гора не подпустит к себе человека с дурными намерениями!

– Поверь, у меня таких нет!

Невысокий мужчина скептично ухмыльнулся.

– Ты идешь опасным путем! Может кончиться дурно. Для нее и для тебя, – просвистел он с азиатским акцентом.

– Соят, ты очень мудрый человек! Я всегда уважал твое мнение! Однако в этот раз ты неправ.

– Поживем – увидим, – как-то неопределенно сказал помощник.

Еще несколько раз в течение дня ее будили, чтобы умыть и смочить одежду холодной водой. Она что-то лепетала про истязания, плакала и умоляла не пытать ее больше. Затем приходила в себя и робко отмалчивалась.

В базовый лагерь микроавтобус Мерседес-Бенц прибыл уже глубоко за полночь. Крепко спящую Серафиму бережно перенесли в дом.

До утра ее никто не побеспокоит.

Глава четвертая

♫♫ гр. «Ария» – Потерянный рай

Грубый порыв ветра хлестнул по лицу. Мелкая крупа ледяного снега царапает ороговевший слой кожи. Уже практически не болит. Потеря чувствительности? Значит, сильное обморожение. Однако глаза… Не могу разглядеть насквозь промерзших ладоней. Снежная слепота. Кожу рук непрерывно жжет, словно пальцы жарят на гриле. Когда нестерпимая боль уйдет, руки будет уже не спасти. Хотя… в такую метель… и себя не спасти.

Еще один день? Продержусь ли еще один день?

Кто-то хрипит. Ромка!

Ползу к нему на коленках. Движения неуклюжие, отрывочные. Я похож на заржавевшую игрушку. Механизм едва функционирует. Одеревенело все тело. Вот, я его нащупываю. Живой. Рядом живой человек – это очень немало для застрявшего в снежном капкане.

– Ромка! Ромка! – пытаюсь докричаться до него.

Гортань не слушается меня. Удается выдавить из себя глухой хрип, в котором едва ли можно узнать человеческое имя. Язык отяжелел и словно изжеван. Надо продолжать говорить.

– Ром! Мы в расщелине под ледяным карнизом! – хриплю громче, чтобы перекричать вой метели. – Высота около трех с половиной тысяч. Ты упал. Но ты выкарабкаешься! Слышишь меня?! Как закончится эта дьявольская буря, за нами придут! Слышишь?! Связи нет, но они знают, где мы! Все будет хорошо!

Зачем я так сказал? Соврал.

– Ромка!

Он без сознания. Правда, ненадолго. Если не двигаешься – замерзаешь. Но у него все кости переломаны, сильнейшее внутреннее кровотечение. Чудо, что он до сих пор жив после того падения. Однако шанс умереть здесь от холода еще выше.

Рация не работает. Чтобы переждать непогоду, мы ушли на другую сторону склона. Нас не найти, если не знать, где искать. Я сам обрек нас двоих на такое. Мы оба уже мертвы. Ромке повезло – он в отключке. Я умру медленно и не сегодня.

Через пару часов стемнеет. Это наша третья ночь во льдах без света, горючего и еды.

Пытаюсь разглядеть близкий навес потолка. Рукой можно достать. Вот он, мой склеп, ледяная могила для Белоснежки, мавзолей Ильича. Лучше всякого бальзамирования.

Может, просто закрыть глаза и уснуть? Тяжко ждать собственной смерти. Пока она еще доберется до нас! Высоковато для костлявой старухи. Закрою глаза, и она очень быстро нагрянет. К полуночи буду готов. Им нас не найти… Холодно! Руки саднит… Нужно принять… Сдаться… К чему теперь упрямство?

Слышу голос… Это песня. Знакомая, очень знакомая…

«Засыпай, на руках у меня, засыпай… Далеко, там, где неба кончается край, ты найдёшь потерянный рай…».

Кто же ее написал? Уже не помню. Как ее там…? Ну эта! Помню-помню! Но поет ее другой голос… Черт! Да это же я сам! На свадьбе! А я ведь женат. На ней… Должно быть, расстроится из-за меня… Не может не расстроиться! Она думает, что знает себя, а на деле…

Помню, сливочное платье. И она, такая красивая. Невозможно было взгляд оторвать! Все-таки она – что-то неземное, исключительное. Длинные локоны… О, этот волшебный оттенок ее волос! Обстригла их однажды. Зачем она это сделала? Если бы я был тогда рядом, ни за что не позволил бы. Надоело ей, понимаете ли! Если бы был… Но не был – отправился в Гималаи.

«Во сне хитрый демон может пройти сквозь стены…», – раздается голос в пещере. – «…дыханье у спящих он умеет похищать», – я пел для нее, для своей прекрасной жены. Такая юная, такая наивная… – «Бояться не надо, душа моя будет рядом твои сновиденья до рассвета охранять».

Она была счастлива тогда. А потом… Я все больше работал, разъезжал по командировкам, отправлялся в горы снова и снова.

Деньги… Ради заработка ли покидал жену? Или все это ради себя? Она не обязана была ждать! Я обещал ей совсем другое… Любить ее, подарить целый мир, заботиться, оберегать.

Как я мог ее уберечь, если меня не было рядом?

Она ни в чем не виновата!

«Это ты – идиот!» – ругаю себя. – «Только и думал, что о себе! Подохнешь здесь, как собака, а она там… осталась… Кто ей поможет утешиться?»

Пусть она снова отрастит свои чудесные волосы! В память обо мне! Я любил ее, и после всего… люблю даже больше! Только пусть она не трогает волосы!

Я снова слышу голос. На этот раз не свой. Он гораздо тоньше и тише. Голос незримой женщины откуда-то издалека. Вслушиваюсь изо всех сил, но не могу разобрать слова. С кем она разговаривает? Не понимаю.

Теперь стараюсь не обращать внимания на тихий гомон. Он мешает заснуть. Зачем он мешает? Я устал, я очень устал! Оставь меня!

Но звуки усиливаются. Слышу речь и очень знакомый тембр, но опять никак не припомню, где я мог его слышать. Голос обращается ко мне, что-то хочет от меня сейчас. Чем я могу ему здесь помочь? Неужели он не видит, что я замерзаю? В конце концов, мне некогда, я пытаюсь уснуть!

– Вернись! Ты меня слышишь, я знаю! Умоляю: вернись ко мне! – произносит неведомый голос. Сначала шепотом, затем все громче и громче.

Мои силы на исходе, и я попросту начинаю слышать голоса. Галлюцинации… Песня со свадьбы, просьбы какой-то женщины. Чего только не придумает угасающий мозг? Простывшее воображение или агония бреда… Просто не слушаю их. Скоро все закончится…

Кажется, я заснул, потому что мне привиделась она… моя милая… Она тихо пришла ко мне в белой сорочке. Я сначала подумал, что она хочет проститься. Я был счастлив увидеть ее в этот роковой день. Но она меня даже не замечала. Неужели я мертв? Неужели мне так и не придется коснуться ее теплого лица своими обмороженными руками?

Я заплакал. Как ребенок, как маленький испуганный мальчик. Мне вдруг стало так холодно и очень-очень страшно здесь, в этих остывших горах. Один, совсем один… тут… навсегда… Больше я никогда ее не увижу…

Просыпаюсь от обжигающих слез.

Сколько времени? Я не вижу! Ослеп!

Беспробудная чернота. Ни зги не разглядишь!

Ночь. Дело совсем не в глазах, это проделки ночного мрака! Буря утихла, значит, утром спасатели начнут поиски. Пока нас найдут… Нет, нас не найдут!

Нащупываю фонарик. Толкаю онемевшим пальцем задвижку. Нет, не включается, не поддается. Замерзла. Или батарейка закончилась?

Я, наверно, как этот самый фонарик… во мне кончился заряд жизни…

Снова закапали слезы. Жжётся горячей солью, зараза! По трещинам кожи… Но я уже себя отпустил… Рыдаю беззвучно… Нет, не от мужества… оно уже задохнулось… Воспалённая разбухшая глотка не дает звукам рождаться. И я хриплю от безумного страха, от непозволительной паники, от безнадеги и одиночества. Захлебываюсь соплями, кашляю и снова реву, как дикий израненный зверь.

В бессилии падаю ниц, где лежит Ромка. Случайно наталкиваюсь на него. Он не стонет. Видимо, мертв. Я не стану проверять. Если умер, значит, скоро и мой черед.

– Прости! – мысленно кричу я жене. – Прости меня!

– Вернись ко мне! Ты жив, я знаю! Тебе больно и холодно, но ты должен! Заклинаю: возвращайся живым! – узнаю голос жены. Это она звала меня тихо.

Открываю глаза. Она здесь, рядом со мной. В ситцевой белой сорочке. Толстые длинные косы, в прядях – светлые ленты. Румянец, лихорадка в теплых глазах.

Господи! Ты же замерзнешь, ты простудишься, сидя здесь на снегу. Голые ноги, ни куртки, ни шапки. Глупенькая! Зачем ради меня залезла в эту пещеру? Я же не смогу тебя проводить до стоянки! У меня не осталось сил.

Она продолжает смотреть прямо в лицо. Заплаканные глаза… Кто тебя обижал? Я поклялся оберегать тебя от невзгод и, выходит, нарушил клятву. Нарушил… Прости меня, любимая! Я перед тобой виноват! Не кори меня слишком долго, если сможешь! Прости!

Она наклоняется ко мне и накрывает своей нежной ладонью мою, потемневшую, обмороженную. Чувствую приливы горячей крови к пальцам. Во мне еще бурлит кровь? Странное ощущение, болезненное и приятное одновременно. Словно опустили в очень горячую воду. Но я радуюсь… искренне… Костяная боль утихает. Смог пошевелить парой пальцев, потом еще одним, и еще.

– Я буду ждать тебя! Постарайся!

О чем она? Я не смогу… Она сошла с ума! Это невозможно!

Силюсь ответить ей, приподнимаюсь и… никого. Пусто! Рядом лишь мертвый Ромка. Я снова один.

Здесь только я сумасшедший! Поверил призраку… Сон, мираж, бред… Я устал!

Гляжу на ладони, прежде согретые женой. Руки двигаются! Холодные, едва чувствительные пальцы плохо гнутся, но, если постараться, все же сумею завязать простой узел на тросе!

Нет, хватит думать об удаче! Смерть близко, я ее чую… Встречай дорогую гостью!

Руки двигаются… Нужно попробовать! Я обязан попытаться! Ради жены…

Но она не любит меня! Несколько дней назад поклялась, что уйдет…

Нет, любит! И я это знаю. Она любит! Ждет и надеется! Давай же! Подбирай застывшие сопли и приступай!

Плевать мне на шансы! Я – альпинист, и должен умереть в попытке, а не в смирении!

«Даже не думай сдаваться без боя!»

Я вновь давлю на переключатель налобного фонаря – не работает, предатель! Стучу корпусом о ладонь… Заморгал! Есть надежда!

Медленно стягиваю веревку, насаживаю карабин. Спустя полчаса я обвязываюсь веревкой и ползу к выходу, обитому шапками снега.

Действительно, метель утихла. Мрак ночного пространства заставляет меня съежиться от бескрайней пугающей глубины. Словно меня затянуло в Черную дыру, и я не уверен, в каком направлении искать небосвод или пропасть долины. Все, что я вижу, находится на расстоянии ладони бледнеющего луча от головного фонарика. Не имею понятия, в какую сторону направляться, но выбора нет. Неуклюжими пальцами ввинчиваю ледобур в кромку седовласого льда, отпускаю веревку – ту заглатывает пустота. Мой друг-ледоруб мне в помощь. Я замахиваюсь, и…

Тяжелый снежный карниз, надутый и утрамбованный вьюгой за два нескончаемых дня, не выдерживает массы человеческого истощенного тела, и под траурный грохот рыхлого пепельного сугроба, я проваливаюсь в черноту.

Я упал с высоты более трех тысяч метров…

Не боюсь я ветров проклятых,
Не страшны мне вершины лихие!
Но страшусь в волнах Леты
кануть,
Не успев заглянуть напоследок
в глаза ее золотые.

Глава пятая

Серафима проснулась от дребезжащего света из окна над головой. В небольшой комнате была только она.

Мебельный аскетизм узкого пространства напомнил ей тесную каюту подводной лодки. Две узкие койки вдоль шероховатых дощатых стен. Крошечный овальный столик, надкроватные полки советских времен, низкий шкафчик у двери. Незнакомые женские вещи в беспорядке разложены на покрывале соседней кровати. На верхней полке – склянки, что-то вроде лекарств, и пачки с таблетками, на столике – зеркало и расческа.

Ее собственная походная сумка оказалась брошенной рядом с кроватью.

Она все в той же лимонной майке. Ее не переодевали, чтобы не потревожить – стянули кроссовки и уложили под одеяло.

Серафима раздраженно подумала, что не муж перенес ее в эту постель. Тот бы грубо скинул ее на кровать, прямо так: в ботинках, поверх одеяла; развернулся бы и ушел, посмеиваясь над женой-неудачницей.

Ей припомнились выходные перед отъездом – тогда Глеб буквально силой заставил ее отправиться в специализированный магазин за снаряжением и одеждой. Конечно, она упиралась, нарочно тянула время. А чего он сам ожидал? Ей не нужен ни он, ни его гадкие горы. Он – ненормальный, если рассчитывал увидеть ее послушание. С утра она подшучивала над ним, затем подыскивала отговорки. В конце концов, заявила, что сейчас же перезвонит редактору и откажется от задания. Что все равно не поедет. Из упрямства, из гордости. У нее есть право решать за себя.

Но муж больше не поддавался женским капризам. А Сима, разумеется, не позвонила.

Тогда она закатила истерику: бросалась ругательствами, металась и плакала. Она умоляла оставить ее в покое, дать ей жить собственной жизнью, развестись и разъехаться. Глеб молчал, словно каменный, безразличный к ее мольбам, стоический, неприступный. Он хладнокровно выслушал все упреки и оскорбления, но его решение осталось непоколебимым.

От негодования и безвыходности, девушка в ярости замахнулась и влепила пощечину ухмыляющемуся супругу. Удар сам собой получился слева, ведь она же левша. Глеб схватился за искромсанную шрамами правую щеку и злобно воззрился на Симу.

Это был удар ниже пояса. Она поняла это, когда уловила неистовый взгляд. Он мог сделать с ней, что угодно: закричать, прогнать, запереть ее в комнате. Но супруг, вероятно, прикинул, что так будет слишком просто. Не произнеся ни слова, Глеб легко перекинул супругу через плечо. Она была беспардонно запихана в салон автомобиля и через сорок минут втолкнута в тот самый магазин, который она отказывалась посещать. Сгорая от стыда, девушка пряталась за стеллажами, опасаясь, что продавец-консультант заметит ее домашние тапочки и голые ноги, едва прикрываемые короткой полупрозрачной пижамой. Два с лишним часа она уклонялась от навязчивых глаз мужчин-посетителей, багровея до самых ушей.

И она уступила.

Муж сам подобрал снаряжение, она больше не пререкалась. Все это время, пока ей приходилось мерять странную одежду, белье, комбинезоны и еще уйму неизвестных приспособлений, Глеб донимал вопросами: «удобно ли тут?», «а тут?», «не стягивает мышцы?», «не мешает ходу движения?». Сима только кивала, не в состоянии произнести осипшими от волнения связками что-нибудь членораздельное. Ей хотелось скорее вернуться домой и закрыться на денек-другой в ванной, чтобы как-то пережить отвратительное унижение, выплакаться до колик и помечтать.

Когда, наконец, она переступила порог дома, тут же помчалась в ванную, заперла за собой дверь и разрыдалась, уже не сдерживая себя. Однако проплакать вдоволь ей так и не удалось – через четверть часа в дверь ванной комнаты настойчиво постучали.

– Серафима, выходи!

– Оставь меня в покое! Я тебя ненавижу! – заорала она мужу сквозь слезы.

– Я два раза не повторяю. Не хочу выбивать дверь, которую сам устанавливал. Поэтому прекращай свои дешевые сцены и отправляйся другую комнату. Я хочу принять душ. Ты сегодня чертовски меня утомила. Совсем разучилась себя культурно вести! Взгляни в зеркало, на кого ты стала похожа!

Она рассматривала себя в чужом круглом зеркальце, позаимствованном с овального столика у соседней койки.

В волосах – воронье гнездо, кожа смятая, майка в пыли, спина и руки измазаны засохшей грязью.

– Да уж, на кого похожа? – вслух произнесла девушка и неожиданно всполошилась. – Который час?

Сегодня их группа должна была двинуться навстречу Белухе. Тогда почему ее не разбудили? Забыли о ней?

Из окна виднелось зеленое поле и густеющий лес вдалеке. Безлюдно.

А что, если муж с отрядом ушли, а ее нарочно оставили в этом заброшенном доме? Без еды и средств связи. О, Боже!

Сердце екнуло, когда скрипнула дверь.

– Доброе утро! Как себя чувствуете? – пропел незнакомый женский голос.

Серафима попыталась быстро спрятать за спиной круглое зеркало, позаимствованное без спроса.

– Да все нормально! Смотритесь, сколько хотите! Я вчера говорила с начальником базы. В комнатах нужны зеркала. Сюда, знаете ли, и женщины приезжают, – вошедшая приветливо улыбнулась.

Сима увидела перед собой женщину лет на десять старше ее самой, крепенькую, но не пухлую. Яркий спортивный костюм излишне тесно обтягивал несколько угловатые формы. Выкрашенные в пурпурно-ягодный оттенок волосы добавляли красноты разрумянившемуся лицу. Прямой улыбчивый взгляд говорил о натуре характерной, но дружелюбной, отчего захотелось сразу кинуться к ней с расспросами. Встретились бы они в Москве, девушка и не обратила бы на нее внимания, но здесь, в лесу, эта женщина, возможно, сумеет ей помочь убежать.

– Меня зовут Наталья! Работаю с группой в качестве медсестры. Вас принесли сюда ночью. Судя по всему, вы пострадали от теплового удара. Я предложила оставить вас здесь, чтобы присматривать за вами.

Вот откуда здесь целая аптека! Медсестра…

– Помните, как здесь оказались? – задала она формальный врачебный вопрос.

– Вы обязаны мне помочь! – Серафима быстро подошла к женщине и схватила ее за руку, как бы умоляя. – Отсюда ходят автобусы? Я должна сбежать! Меня насильно сюда привезли! Дайте мне взаймы немного денег! Я должна вернуться в Москву! – лепетала она уже почти со слезами.

Наталья с удивлением оглядывала «пациентку» – та, кажется, не понимала, что говорит. Тепловой удар редко сопровождается бредом, тем более, на следующий день. Очень странно!

Женщина приложилась другой рукой ко лбу Серафимы.

– О чем вы говорите? Кто привез вас насильно?

– Муж! Он где-то здесь! Он заставил меня приехать сюда, чтобы поглумиться! Он меня ненавидит! – с жаром объясняла девушка. – Вы обязаны мне помочь! Пожалуйста!

– Успокойтесь! С вами все будет в порядке! Вашего мужа здесь нет! Никто не желает вам зла! Вы приехали взять интервью для журнала, вы здесь по работе, вспоминаете? – медсестра заговорила с ней мягче, как с душевнобольной. – У нас тут все отличные парни! Вы вчера перегрелись, и теперь вам кажутся всякие страсти.

– Но мой муж… – начала было Сима.

– Он остался в городе! – теперь женщина подталкивала ее к койке.

– Нет…

– Вам нужно успокоиться и отдохнуть! – она авторитетно усадила «больную» в кровать. – Сегодня в долине Аккема сильный ливень, наша группа задержится тут еще на денек. У вас есть шанс хорошенько отоспаться перед маршрутом, – заботливо кудахтала медсестра.

Надежда на спасение вновь разбилась о лед недопонимания.

«Что не скажи, эта глупая курица все равно не поверит! Почему мне все отказываются помогать?» – уныло подумала девушка.

– А где мой муж?

– Я же сказала…

– Где руководитель группы? – исправилась Серафима.

– Внизу. Вы считаете, что он ваш муж? – снисходительно спросила Наталья. – Только ему этого не говорите.

– Почему?! – раздраженно бросила девушка.

– Нет, ну знаете… Это будет как-то… – замялась она. – Я, пожалуй, спущусь к нему. Меня беспокоит ваше состояние.

Вышла.

Серафима откинула одеяло, нелепо подоткнутое под ней, и принялась впихивать ноги в кроссовки. Она сама поговорит со своим мужем. Если тот не хочет сесть за похищение и угрозы, он перестанет играть с ней в бога и отпустит домой.

– Глеб, еще раз тебе повторяю: эта девушка серьезно больна! Ей нужно к врачу! У нее фобии! – услышала Сима под дверью.

Скрип дверной ручки. Муж вошел первым, за ним – медсестра.

– Фобии, говоришь? – сердито выговорил Глеб, откровенно разглядывая супругу. – Что за фобии? – потребовал он ответа у Серафимы. – Что ты ей наплела?

Сима и не думала отвечать. За нее вступалась Наталья:

– Она утверждает, что над ней издеваются. Ее муж.

Девушка не шевельнулась. Она твердо взирала на Глеба. Что он на это скажет?

– Прямо-таки издевается? – наигранно удивился мужчина, не отрывая глаз от супруги. – А что она еще наговорила?

Медсестра немного смутилась, но потом все же произнесла:

– Она считает, что ты – её муж.

– М-м-м? – неестественно протянул руководитель отряда.

– Послушай, я знаю, ты хотел, чтобы о нас написали, но ей точно не следует идти с нами.

– С чего ты взяла?

– Эта девушка бредит! – Наталья все время поглядывала на Симу, видимо, ожидая, что у той начнется какой-нибудь нервный припадок. – Ты же сам говорил, она не замужем!

– Так и есть! – не моргнув глазом, соврал мужчина. – Я знаю, ты беспокоишься за девочку, но поверь, к вечеру она образумится! А если не прекратит гримасничать, мне придется отправить ее на обследование. А у нее с собой ни денег, ни связей, ни документов. Ее уволят с работы, если она не напишет статью! Зачем я буду обрекать девушку на нищету? Она прекрасная журналистка! Пишет живо и образно! Я читал одну из последних ее статей – необыкновенный авторский стиль! Я не мог оторваться! – в его внешне нейтральных фразах сквозило ехидством.

Откуда в этом сдержанном прямодушном человеке столько жестокости?

О какой статье идет речь? Это обыкновенные авторские рецензии на спектакли!

Однако он не хочет раскрывать факт его связи с ней… Конечно, во враждебном городе среди потенциальных недоброжелателей мужа она уже привыкла к правилам конспирации. Но ведь здесь его… друзья!

Она не могла знать, почему он так поступает, но теперь у нее появилась козырная карта против супруга. В конце концов, это он играет нечестно! А она с самого начала не хотела играть.

– Оставь ее, Наталья! Пусть ее писательские фантазии останутся с ней! – обратился он к женщине невозмутимо. – Ей повезло, что сегодня непогода в долине, она успеет о многом подумать, в том числе о будущем материале. Ей нужно сосредоточиться! Пойдем лучше вниз, чай готов!

Мужчина прикрыл дверь за собой.

– Ты какой-то… Сам на себя не похож! Зачем ты так с нею? – услышала Серафима отдаляющийся голос Наташи.

Девушка зашагала по комнате, точно лев по запертой клетке. Чувство обиды за несправедливость распирало ее изнутри. Глеб предусмотрел верный способ исключить неудобные вопросы к «больной». Никто не захочет слушать молоденькую журналистку с развитым писательским воображением. Она попала в собственную ловушку.

Сима рухнула на постель и остервенело забарабанила по подушке. Она не хотела верить, что ее так легко обвести вокруг пальца. Муж распоряжается ей, как марионеткой: он дергает нитку, она выплясывает ему реверанс. Иначе все потеряет.

«Лучше я останусь и умру с голоду здесь, в этой комнате, чем всю жизнь буду петь под его дикарскую дудку!» – пообещала себе девушка.

После обеда она, вконец измучившаяся от жажды, нарушила зарок и покинула чердачную комнату медсестры.

Деревянная лестница в два широких пролета спускалась по внешней стене двухэтажного коттеджа. Единственный путь до твердой земли вел по хлипким прогибающимся ступенькам. Шаг за шагом, медленно преодолевая лестницу, девушка трусливо цеплялась за бревенчатые перила.

– Так ты и до завтра не спустишься! – засмеялся Андрей. – Очнулась, наконец? Принцесса.

Серафима решила ничего ему на это не отвечать. Она сосредоточилась на ступеньках.

– Да ладно тебе! Серьезно? Боишься? А как же ты с нами пойдешь? За каждую ветку цепляться станешь?

– Стану! – буркнула девушка.

Андрей нахмурился.

– Давай руку! Ничего страшного, видишь? – лестница сотрясалась под ним, но он уверенно поднимался. – Эх, принцесса! Чего тебе дома-то не сиделось?

– Это турбаза, верно? Здесь можно раздобыть кофе? Очень хочется пить! – ушла от вопроса Серафима.

– В общей комнате есть чай в пакетиках и кипяток.

– В пакетиках? – она была разочарована.

– Кофе можно взять в ресторане, вон в том домике через поле, – он указал пальцем на рубленое одноэтажное здание метрах в двухстах от нее. – Чашка капучино – пятьдесят рублей.

Девушка на секунду застыла.

«Кошелек…»

– Я, пожалуй, обойдусь кружкой чая.

– Неужели так мало платят нынче писателям? – подшучивал он над ней.

– А тебе какое до этого дело?

– Ты всегда такая злюка? Или когда не хватает на кофе?

– Ну, нет у меня карманных денег! И я не злюка!

– Еще какая! Пойдем, куплю тебе твой кофе! Только не кусайся, – насмешливо ответил он ей.