Глава 22. Ультиматум
От неожиданности Никита отдернул руку от дверной ручки, будто она была раскаленной. Стук становился настойчивее, делался агрессивным. Парень даже затаил дыхание, но снаружи послышался знакомый, до зубного скрежета неприятный голос: «Выходи, пацан, базар есть».
У Никиты была догадка, что Штырю от него понадобилось, он также знал, что не сможет дать ему то, чего он просит, а значит, выпроводить его полюбовно не получится. «Как бы не дошло до драки», – вздохнул про себя Никита, но все же открыл дверь.
Он слегка опешил, увидев на пороге толпу из одиннадцати мужиков. Среди них были уже знакомые ему Штырь, Семён, Серёга и Иван, остальных он видел впервые. Толпа стояла чуть в стороне, а Штырь – прямо на пороге дома.
– Вечер в хату, – просипел Штырь, остальные не шелохнулись.
Никите пришлось собрать в кулак все свое самообладание и придать лицу самое непроницаемое выражение.
– Здорово, мужики, – сказал он немного более развязно, чем следовало.
– Тут смотри, какое дело, – начал урка, – люди решили, что надо сваливать из деревни. Краля твоя нас по-хорошему не пустит. Раз уж у вас с ней там шуры-муры, ты, это, давай, либо убеди ее, либо убери с дороги. Люди хотят без мокрухи обойтись, так что срок тебе даем сутки.
Сказав все, что он считал нужным, Штырь уже было развернулся и хотел уйти, но Никита понимал, если не дать ему отпор сейчас при всех, то потом уже будет поздно. Он весь подобрался и сказал:
– Нет, ни убивать, ни заставлять Александру вас отпустить, я не буду. Уходить из деревни нам нельзя, и вы сами знаете почему. Мы не сможем жить среди людей. Лучше придумать, как быть с недостатком еды.
– Ты самый умный, что ли? – раздался из толпы голос, принадлежавший худощавому юнцу лет семнадцати. – Думаешь, мы не пытались решить проблему с едой? Нет ее, пустая тайга вокруг, за столько лет всех пережрали.
– Давайте сами мясо разводить, – предложил Никита.
– Не живет тут скотина, – пробасил Иван, – пробовали уже.
– Но что-то же можно придумать, – не унимался Никита.
Он чувствовал, что именно сейчас нужно изменить направление их мысли, убедить, что бегство из Горома – не единственный выход. Если не сделать этого, то они еще больше укрепятся в своем решении идти по головам, точнее, по одной, самой дорогой для Никиты голове. А этого он допустить не мог.
– Не бывает неразрешимых проблем, бывают неприятные решения, – продолжал он взывать в толпе.
– Ну вот мы и нашли неприятное для двух, но приемлемое для всей остальной деревни решение, – насмешливо сказал Семён. – Я Сашку уважаю, она нормальная баба. Но что поделать, она нам мешает.
Никита сжал кулаки. Огрызаться сейчас было бесполезно, они его просто забьют всей толпой. Но и найти ни одного весомого аргумента против их слова он не мог. Ситуация действительно была патовая. Не придумав ничего лучше, Никита решил достучаться до их человечности.
– Мужики, ну нельзя так, – голос его сорвался, стал дребезжать, – она тут не при чем. Она же не по своей воле всех тут держит. Нельзя ее за это убивать!
– А, так значит, попытаться убедить ее ты не хочешь? – издевательски скривился Серёга.
– Не согласится она, – тихо сказал Никита и опустил голову.
Он чувствовал себя загнанным в ловушку зверем, и чтобы освободиться, придется отгрызть себе лапу.
Штырь, которого Никита потерял из виду, внезапно оказался у него за спиной, и прошелестел прямо в ухо, обдавая парня отвратительным табачным дыханием:
– Тебе велели, ты выполняешь, все ясно?
У Никиты от затылка до копчика пробежали мурашки, его передернуло. Что он может сделать? Перед ним толпа здоровенных мужиков во главе с уголовником. Если Никита им безапелляционно откажет, то им ничего не будет стоить избить его до смерти и сразу пойти и сделать то же самое с Александрой, а потом рассыпаться по всей стране и чинить там беспредел.
Штырь, больше не оборачиваясь, пошел прочь, а толпа мужиков последовала за ним, как за вожаком. Никита так и остался стоять на улице, растерянный, подавленный, напуганный. Потом ступор сменился яростью, голова отключилась, инстинкт самосохранения забился в самый дальний уголок сознания. Сейчас бы выпустить ту древнюю силу, которую дарует своему носителю паразит, кинуться бы сперва на Штыря, разорвать его в клочья, а потом и любого, кто сунется к нему или Александре. Перед глазами парня появилась красочная картина: его кулаки раз за разом погружаются в бордово-алое месиво с белыми вкраплениями, которое еще недавно было лицом ненавистного урки.
Никита рванулся с места вдогонку толпе. Вместе с адреналином в кровь выбрасывались сила и уверенность, каких Никита никогда прежде не ощущал. Он догнал Штыря, рывком развернул его за плечо к себе. Остальные мужики обступили их кольцом. Никто не произнес ни слова, все смотрели молча. Штырь глядел на Никиту, прищурившись и с насмешкой. Никита хотел было занести руку для удара, но не смог ее поднять. Вся сила, наполнявшая его до этого, куда-то испарилась, но при этом рука все еще его слушалась. Он спокойно шевелил пальцами и кистью, но, как только мозг давал команду мышцам сократиться для удара, они переставали подчиняться. Никита разглядывал ладони, силясь понять, почему руки ему его не слушаются.
Кто-то в толпе хмыкнул:
– Ишь ты, на своего напасть хотел.
Раздался другой голос:
– Ты чего, пацан, не знал, что мы своих не обижаем?
Третий:
– Носители паразитов друг другу вред чинить не могут.
Штырь смотрел на Никиту не сводя глаз, насмешка в его взгляде превратилась с злорадство.
– Будь ты просто человек, я бы тебя прямо тут порешил, падла, – просипел он, – чтобы неповадно было. Но своему навредить нельзя, такой уж у наших паразитов порядок. Обычных людей в клочья порвать можем, а носителей – ни-ни. Так что радуйся, браток.
Он отвернулся и зашагал прочь, толпа потянулась за ним. Никита так и остался стоять посреди дороги, глядя то на ладони, то на удаляющиеся спины.
Глава 23. Решение
Александра задумчиво водила пальцем по краю чайной чашки, ее глаза были устремлены сквозь Никиту. Он не решался прервать ее размышлений и терпеливо ждал. Наконец, женщина медленно вдохнула полной грудью и подняла глаза на парня.
–Штырь пошел вразнос, – сказала она едва слышно, – серьезно настроился, его уже не отговоришь. И остальные за ним, как овцы послушные. Тоже мне, вожак…
Она вздохнула еще раз.
– Скверно, ох и скверно.
– А если просто отпустить их? – спросил Никита. – Пускай валят, куда угодно. Сделаем вид, что не знали об их плане.
– Ты представляешь себе, что такое этот паразит, и на что он способен? – в голосе и взгляде Александры появилась неожиданная строгость, будто она отчитывала мальчишку, попытавшегося засунуть пальцы в розетку. – Я вот не представляю. И не буду брать на себя ответственность за то, что выпущу в мир дюжину носителей, черт знает, на сколько опасного паразита. Если уж их веками в Гороме мариновали, то не просто же так. Значит, нельзя допустить, чтобы они отсюда ушли.
– Да что они сделают? – не унимался Никита, – их же всего одиннадцать. Не захватят же они власть над миром…
Последняя фраза была призвана немного разрядить обстановку, но Александра взглянула на Никиту с таким раздражением, что тот осекся.
– Ты не хуже меня знаешь, на что способны люди, осознающие свое превосходство над остальными.
Никита непонимающе на нее посмотрел.
– Фамилия Гитлер тебе ни о чем не говорит? – съязвила она в ответ на его взгляд, – а ведь он был простым психопатом, и никакой сверхъестественной силы, которая подкрепляла бы его в мысли, что он сильнее остальных, у него не было.
Никита задумался. Он действительно не мог быть наверняка уверен, что отпущенные из Горома носители не попытаются превратить мир в хаос. Да, их всего одиннадцать, к тому же, ну какой из Штыря фюрер? Но проверять, на что способны носители, окажись они в городе, который представляется для них ничем другим, как шведским столом, Никите не хотелось.
– Тут простая математика, – продолжала Александра, – либо несколько человек умрут здесь, а остальные миллиарды будут в безопасности, ну, по крайней мере, пока им не подвернется другой способ угробить самих себя, либо оставить носителей в живых, выпустить в мир и до конца жизни гадать, запустили ли мы с тобой бомбу замедленного действия или нет. Выбрать надо уже сейчас.
Никита потер виски. Решение было очевидным, но от того – невыносимо трудным. Он не очень любил людей, особенно таких, как Штырь, но мысль о том, что их нужно будет убить, заставляла его внутренне содрогаться. Однако, математический подход казался ему правильным. Одиннадцать против почти восьми миллиардов. Выбор в пользу большинства.
– И что же с ними делать? Заманить в какой-нибудь сарай и поджечь всех вместе?
На лице женщины появилось выражение глубокой задумчивости. Прошло не меньше минуты, прежде чем Александра взглянула Никите в глаза и заговорила:
– Ты уже знаешь, что все носители связаны между собой. Паразит – это сложный организм. Каждый из вас носит в себе его частицу. Поэтому вы не можете причинить друг другу вред, паразит не будет вредить одной из своих частей. Тоже самое касается гибели. Если погибает одна часть, погибают и все остальные.
Никита слушал внимательно и напряженно.
– Твое тело и разум непосредственно связаны с твоим приживальцем. Если страдает он – страдаешь и ты. Но все-таки, он сильнее тебя. Если носитель погибает, то паразит может еще какое-то время существовать вне его, а если он будет находиться в холоде, как было с твоим, то он просто впадет в спячку на долгое время, но будет жив. А вот если погибает паразит, то носитель умирает сразу же.
– Подожди, откуда ты это знаешь? – перебил ее Никита, – ты же никогда не убивала никого из паразитов.
– Этих не убивала, – согласилась Александра, – но я знаю достаточно о подобных существах. Про смерть носителя – это просто предположение, основанное на знаниях о прочих похожих материях. Доказать или опровергнуть его невозможно, поэтому приходится воспринимать это как аксиому.
Парень даже слегка опешил. Никогда он не слышал, чтобы Александра говорила такими терминами. Он не считал ее необразованной деревенщиной, но в контрасте с тем, как она выражалась обычно, эти слова даже резали ему слух. Женщина продолжала:
– Сращивание паразита с носителем происходит не сразу, на это уходит несколько месяцев. В твоем случае, он еще не полностью овладел тобой, в тебе осталось достаточно человеческого. Это дает нам небольшую надежду на то, что мы сможем изгнать паразита, не убив тебя.
Никита встрепенулся. Впереди забрезжила надежда на счастливый конец. Его нетерпение, видимо, было написано на его лице, и Александра подняла руки в успокаивающем жесте.
– Не торопись, аявдери, сначала выслушай. Шанс правда небольшой. Это будет мучительно больно. Паразит может разорвать в клочья все твои внутренние органы, сломать все кости.
– Пусть шанс небольшой, но он есть, – перебил ее Никита, – и мы им воспользуемся. Расскажи, как это работает.
– Мы проведем ритуал, который должен выгнать из тебя эту штуку, как только он вылезет, я его уничтожу…
Она вдруг замолчала, ее глаза забегали, будто она искала вокруг себя какую-то подсказку. Потом сдавленно продолжила:
– Я попытаюсь его уничтожить. Не знаю, как именно это сделать. Подействуют ли на него обычные средства, или нужно что-то особенное? Не знаю, не знаю. Ох, тетя Аяна, подскажи, как быть?!
Она закрыла лицо руками и сокрушенно покачала головой. Никите показалось, что она вот-вот заплачет.
– Тише, тише, перестань, – Никита торопливо начал ее успокаивать.
Через пару минут она взяла себя в руки и продолжила.
– Если мне удастся его убить, то остальные тоже погибнут. Но вместе со своими носителями. Они уже долго с ними живут, человеческого ничего не осталось. Их спасти не удастся.
Странное и неуместное чувство вины обрушилось на Никиту. Он был одним из них, одним из носителей паразита, но у него был шанс, пусть и крошечный, а у них не было никакого. Одиннадцать мужчин – мужей, сыновьей, отцов – погибнут, оставив свои семьи. И тут Никите открылась другая сторона. Возможно, в желании носителей покинуть Гором заключается страх за своих ближних? Зверья все меньше, люди голодают чаще. Вот Иван, например, боится за свою дочь, на которую может напасть, если будет голоден. Никита помнил, как его оставил рассудок, когда он в момент полного истощения увидел Звезду во дворе у Ивана. Получается, что единственный способ спасти их семьи – это лишить их кормильцев. Это жутко неправильно.
Раздумывая, Никита машинально гонял по столу хлебные крошки, а сейчас увидел, что собрал их в рисунок: небольшая кучка в центре неровной окружности. Он сделал короткое движение пальцем, и в окружности получился разрыв. Внутри что-то кольнуло, но в следующую секунду он смахнул все крошки на пол.
Глава 24. Духи
– Давай, чтобы как ядерным взрывом – быстро и безболезненно, – Никита пытался придать своему голосу бодрость и насмешливость, но получалось не очень убедительно.
Александра перелистывала страницы толстой пожелтевшей тетради, выискивая там подходящий обряд. В ней была собрана вся мудрость предков шаманки, многими поколениями передаваемая из уст в уста и собранная в единый сборник всего несколько десятилетий назад. Тетрадь ей передала перед самой смертью тетка Аяна, которая назначила ее своей преемницей. Так что, тот самый шаман, заточивший в Гороме кольцовских казаков, не был прямым потомком Александры, но кровь тут не имела значения.
Решение провести обряд, им обоим далось нелегко, но влюбленные понимали, что оно единственно правильное. Вся дюжина паразитов разом будет уничтожена, как и угроза хаоса, который они с собой несут.
Никита с содроганием представлял себе, что начнется в деревне, когда женщины поймут, что произошло, и кто виновен в смерти их мужчин. Они, конечно, ринутся к Александре, учинят самосуд и порвут ее на части. Поэтому возвращаться в свой дом ей было нельзя, решили, что она отсидится в, подготовленном заранее, убежище в тайге. Не очень далеко от капища стояло старое охотничье зимовье. Уже много лет оно было заброшенным, никто, кроме Александры о нем не знал. Решено было отсидеться там.
Но у самой Александры был второй план, и, если честно, то она считала его более вероятным. Шанс, что Никита выживет после обряда, был слишком мал. Если она оплошает и не сможет спасти его, то отправится вслед за ним. На этот случай у нее есть особый травяной сбор. На четвертом десятке она столкнулась с чувством, перевернувшим ее жизнь с ног на голову. У нее был человек, без которого она не хотела жить дальше. Александра все-таки была шаманкой и верила в то, что после смерти тела душа не исчезает в никуда, поэтому уйти вместе с любимым в надежде, что они могут встретиться еще раз в следующей жизни, было лучшим для нее вариантом. Здесь ее не держало ничего, кроме Никиты, а если его не будет, то и уйти она сможет с легким сердцем.
Практически все необходимое для ритуала было у шаманки в наличии, оставалось только собрать кое-что в тайге и прийти в нужную фазу луны на капище. После последних приготовлений в запасе оставалось пара дней, каждую минуту из которых Никита и Александра хотели провести вместе.
Никита помнил о сроке, который дали ему носители: если через сутки Александра не отпустит их, то они придут к ней сами и решат проблему по-своему. Нужно было выторговать у них еще два дня. Придя домой к Штырю, Никита рассказал, что Александра не может просто так взять и выпустить их, мол, на деревне лежит древний заговор, который нужно снять, а сделать это можно только через три дня, когда луна будет в нужной фазе. Все эти три дня шаманка будет готовиться, и беспокоить ее нельзя. Штырь выслушал молча, и в конце лишь кивнул. Никита был уверен, что просьбу не беспокоить Александру Штырь выполнит сам и проследит, чтобы остальные жители деревни тоже к ней не ходили, это в их же интересах.
Они наглухо закрыли все ставни, чтобы с улицы в окна никто не заглядывал и не тревожил. Запаслись водой и дровами, чтобы самим лишний раз не выходить наружу. Александра позаботилась и о еде, достав из закромов большой кусок мороженного дикого мяса. Сама она могла спокойно и с удовольствием питаться хлебом, но Никите нужно было свое особенное питание.
Все два дня их одежда так и пролежала, сваленная у кровати. Из-за закрытых ставень они не различали время суток. Утомленные, они засыпали на пару часов, а потом просыпались и снова бросались с омут объятий и поцелуев. От предчувствия неминуемого их страсть становилась только сильнее, они отдавались друг другу без остатка, ведь кроме этой близости у них больше ничего и не осталось.
В очередной раз проваливаясь в сон, прислушиваясь к тихому дыханию Александры, лежащей у него на груди, Никита думал о том, что может без сомнения считать себя человеком удивительной судьбы. События последних дней были настолько непредсказуемыми и концентрированными, будто вселенная сжалилась над ним и решила дать ощутить всю полноту жизни перед ее концом.
В день, когда должен был состояться обряд, выпало по пояс снега.
«Будто саван», – подумал Никита безучастно и поймал себя не мысли, что внутри у него также бело и холодно. Он совсем не боялся, был спокоен и даже торжественен. Он подозревал, что этим спокойствием он обязан чаю, которым Александра поила его в последние дни.
Женщина же, напротив, металась по дому, не находя себе места. Утром Никита проснулся один и нашел Александру в бане, где она перебирала связки сушеных трав, жестяные банки и маленькие холщовые мешочки.
– Не спится? – спросил он и обнял ее за плечи.
– Какой там, – мягко отстранилась она, – но я рада, что ты спокоен.
– Не без твоей же помощи, – он снова привлек ее к себе, а она спрятала на его груди зардевшееся лицо.
– Нам идти пора, до капища часа два ходу по такому снегу, а перед тем – нужно зайти в зимовье, проверить, не приходил ли кто туда.
Хруст снега под ногами эхом отражался от черных стволов деревьев. Они шли молча, пробираться сквозь высокий снег было и без того утомительно, разговоры отнимали бы силы.
Небольшую круглую поляну со всех сторон черной стеной окружал лес. Казалось, что деревья здесь были выше и стояли друг в другу плотнее, чем вокруг деревни. На их вершинах лежало низкое хмурое небо, пространство напоминало колодец. В центре находилось несколько камней разных форм и размеров, но поляна вовсе не была похожа на какое-то ритуальное место.
– Я ожидал увидеть здесь что-то вроде Стоунхенджа, – немного разочаровано протянул Никита.
– Эти камни постарше Стоунхенджа будут, – отозвалась Александра, – по крайней мере, ритуалов они точно больше видели.
Она стала очищать камни от снега, а Никита принялся помогать. Под снегом на камнях обнаружились узоры. Прямо в глыбах были выточены волнистые линии, круги, квадраты, какие-то смутно знакомые символы.
– Что означают эти рисунки? – обернулся к женщине Никита.
– Имена предков, – не прекращая работы, ответила Александра. – В основном имена шаманов, но есть тут и наши старейшины, и преступники, и воины – все самые отличившиеся. Вот, например, – она смахнула рукавицей снег, и под ним Никита увидел рисунок, похожий на изображение лука и стрелы, окруженных волнистыми линиями, – это Бэрелту, имя стрелка, который убил из своего лука медведя и тем спас еще, не рожденного шамана Янго. Мать с Янго в утробе пошла в тайгу, на нее напал медведь. Лучник каким-то чудом оказался поблизости, услышал крик женщины, примчался и стал выпускать в зверя стрелу за стрелой. Весь колчан выпустил, а медведю хоть бы что. Когда осталась последняя стрела, Бэрелту услышал детский голос, сказавший окропить наконечник стрелы своей кровью. Он проткнул стрелой себе руку, а потом всадил ее прямо медведю в глаз, спас беременную. Потом говорили, что Бэрелту услышал голос самого Янго из материнского чрева. Через много лет Янго спас несколько деревень от мора. Его имя тут тоже где-то есть. В каждом имени заключена части души предков. Во время ритуалов они помогают шаману.
Никита слушал как завороженный. Он впервые был так близок к чему-то мистическому. Еще месяц назад он бы фыркнул, услышав эту историю. И шаманов, и ритуалы он считал шарлатанством. Но сейчас он воспринимал это со всей серьезностью.
Он слышал много историй о том, как отчаявшиеся люди, испробовав все возможные методы лечения, но, не достигнув исцеления, бежали за помощью к шаманам, бабкам, экстрасенсам, и те им помогали. Никита всегда списывал это на самовнушение. Но теперь он сам был в таком положении, что ничего из традиционного ему помочь не могло, и оставалось уповать только на мистику и силу его предков.
Когда все камни были очищены от снега, Александра достала из своей неизменной торбы небольшую банку белой краски, вручила ее Никите и сказала прокрасить все рисунки на камнях.
– Это для духов, – пояснила она, – чтобы они увидели на камнях свои имена, поняли, что их призывают и явились к ритуалу. Чем больше будет духов, тем лучше все пройдет.
Сама, тем временем, она развела костер, разложила рядом небольшой прямоугольный кусок материи. Ей оказалась выделанная медвежья шкура. Тут же из торбы показались чашки, ножи, баночки, мешочки. Последними из сумки было извлечено шаманское облачение: накидка и головной убор, названия которого Никита не знал. Оба предмета были сделаны из полосок кожи, на концах которых позвякивали металлические кругляшки. При движении они издавали тихий мелодичный звон. Накидка была вполне обычная, в отличие от головного убора. Он чем-то напоминал повязки, которые носят спортсмены, чтобы пот не попадал в глаза, но от кожаного ободка вниз свисали такие же кожаные полоски с побрякушками. Они свисали до груди и полностью закрывали лицо.
При виде женщины, в один миг превратившейся в тунгусскую шаманку, у Никиты по телу пробежали мурашки. От нее исходила такая сила и власть, что он невольно отвел от нее взгляд, будто не был достоин смотреть на нее. Весь ее нынешний образ никак не сочетался с хрупким обнаженным женским телом, которым он любовался последние два дня. Он попытался вспомнить это тело во всех самых мельчайших деталях, но не смог. Не получилось воспроизвести в памяти ни поцелуи, ни объятия, ни близость. Единственное, что представало перед внутренним взором Никиты, когда он думал об Александре, была женская фигура в кожаной накидке и кожаном венце, закрывавшем ее лицо. Весь ее облик будто блокировал все, что не было связано с ее образом шаманки.
Женщина сняла облачение, отложила его в сторону. Никиту тут же словно отпустило, вспомнились и поцелуи, и тело, и от этих воспоминаний его бросило в жар.