Чисто российское преступление: Самые громкие и загадочные уголовные дела XVIII–XX веков

Дело 1802 г.: четыре камня и травяные порошки

«Дело о наложении церковной епитимии на крестьянку из д. Игнатово Алексинской округи Степаниду Михееву за колдовство».

Указаны даты последнего судебного разбирательства – с 21 марта по 18 мая 1802 г.

Дело Степаниды

В этом деле обвиняемая одна – крестьянка Степанида Михеева из деревни Игнатово. Дело рассматривал Тульский суд. На процесс принесли вещественные доказательства: обожженную медвежью голову, «кость от берца великана», четыре камня, травяные порошки. Потерпевшие – четыре крестьянские жены и один крестьянин. На них Степанида якобы навела порчу. В результате ее «пагубного чародейства» они кричали не своим голосом и танцевали.

Специально говорится про одну крестьянку: «Авдотья Степанова выкликивала, молодцом охала и кукушкою куковала», а еще – «испразнила задним проходом пиявицы и один раз какое-то белое животное видом подобное котенку». Другие же, как сообщается, после ворожбы страдали болезнью живота.

Что интересно, сами крестьяне себя потерпевшими вроде как и не считали, претензий к Степаниде не имели. А все дело появилось благодаря доносу некоего Игната Федорова, который был «господина Нарышкина земский».

И вот начался суд, которому предшествовали и «роспрос», и «допрос с пристрастием». Судя по материалам, Степанида признавала, что люди обращаются к ней за помощью, однако «порчу» отрицала. Про изъятые у нее ритуальные вещи говорила, мол, достались по наследству. В их особые свойства Михеева верила всей душой, но опять-таки настаивала, что служили они ей для доброго, а не для злого дела.

Старуха Михеева с допросов и священнического увещевания в чародействе признания не учинила, а показывала, что она вышеупомянутые вещи получила от старухи преставленной женки Федосьи Иевлевой – бабки мужа своего – для больных людей и лошадей, с коих она с наговором воды умывала.

А пагубного над ними а равно и над женками деревни их и крестьянином чародейства никакого не имела и почему они страдают, не знает. Так же и дочь свою Аграфену учила только помогать. Умывает же она, Михеева, с тех костей и кремней уже лет двенадцать, о чем деревни их все крестьяне известны.

Интересно, что во время допроса Михеева «объявила слова, которыя она на воду наговаривала именно для людей». Стоит привести их целиком:

…Мать пресветая Богородица сохрани и помилуй в разных глас а потом наречие на окияне на острове на Буяне лежит бел гарюч камень на том камне стоит церковь а в той церкви мать пресвятая Богородица со всеми апостолами и протчея также божественное». Михеева показала, что «речей других, касающихся до сношения с дьяволом, не знает. Богородице единственно клонятся, по одному суеверию, а не чародейству».

В суд доставили и дочь.

Аграфена имеющая от роду 11 лет в допросе показала, что она учена матерью ее снимать следы как человечия так и скотные под матицу. А что потом от сего збудется, она не знает.

А еще сообщала, что якобы не хотела всему этому учиться и осуждает мать.

Девять крестьян выступили в качестве свидетелей. Сказали одно и то же: «пагубного чародейства за Михеевой не приметили». Напротив, показали, что много она людей разных селений «умывает спеченною медвежьей головы водою постной, некоторым бывало облехчение».

Привели на суд и штаб-лекаря Пиняева. А он сообщил, что крестьяне в деревне Игнатово действительно периодически мучились болями в животе, но болели от естественных причин, а не от колдовства. Выяснилось также, что, когда они «кукарекали и извивались», это происходило на самом деле оттого, что пьяны были.

Судьи изучили вещдоки. К медвежьей голове у них никаких вопросов не было (ну голова и голова, подумаешь). Происхождение кости установить не смогли, но и отрицать, что она принадлежала именно великану, не стали.

Особенно заинтересовали порошки. Однако в итоге судьи пришли к выводу, что они не опасны:

Атрава в виде парашка по испытанию его не показала в себе ничего такого из чего б можно было судить об ядовитости ея.

Изучаем материалы дальше (это дело самое большое, в нем много листов). Получается, что Степаниду и в тюрьму бросили на стадии следствия, и потом судили несколько раз. Первым рассмотрел ее историю Алексинский уездный суд:

…Мнением своим положил ее, Михееву, наказать в той деревне Игнатовой плетьми и отдать в вотчину с роспискою с подтверждением дабы она впредь с наговорением воды никого не умывала а кости траву и кремни истребить а о дочери ее малолетной Аграфене никаковаго суждения не получи.

Примечательно, что суд указал про Аграфену: никакие показания детей (даже совершеннолетних) против родителей приниматься не должны. А еще в своем решении прописал, чтобы за малолетней Аграфеной присматривали соседи.

Тульский совестливый суд дал более развернутое определение и сослался все на тот же указ от 25 мая 1731 г.

Он постановил признать виновной «падшую сию женщину Михееву в преступлении и признавшеюся ею самою как то умывание с найденных у ней вещей людей и лошадей с нашептанною водою единственно по одному суеверию невежеству, глупости и обману». А в чародействе и колдовстве ее оправдали.

При этом суд учел, что она долго сидела в тюрьме под стражей, и повелел:

Чтоб истинное принесла покаяние в суеверии и обмане да и впредь бы на оное не возвратилась, произвесть ей покаяние церковное, для чего и препроводить ее, Михееву, в тульскую духовную консисторию, на сколко времени оная консистория по законам определит.

А потом отдать ее в селение управляющему вотчиною и соседям с роспискою строгим во оной подтверждением, дабы она впредь никого как людей, так и лошадей с нашептыванием воды и без шептания не мывала.

Вшит в дело документ, где расписано, как именно должна Степанида проходить двухлетнюю духовную епитимью в Тульском девичьем монастыре:

При каждой утрени и вечерени полаганием по двадцати пяти поклонов земных и употреблением ее в свободное от службы время в монастырское послушание.

– Содержание всех документов, что мы обнаружили, говорит о суевериях и малограмотности обвиняемых, – резюмирует наше архивное расследование Максим Миленин. – И о том, что обряды свои они проводили скорее по незнанию, нежели по злому умыслу.

Дела, которым три сотни лет

Что же касается решений по данным делам – в архиве пока не найдено ни одного дела, в котором бы обвинение смогло доказать, что имело место собственно колдовство или чародейство. Соответственно, нет и указаний на то, что обвиняемые были приговорены к высшей мере наказания – казни.

Часть людей были оправданы, часть подверглись штрафам и тюремному заключению, на третьих налагалась церковная епитимья, а от иных требовались лишь публичное покаяние и обязательство не исполнять более никаких ритуалов.

Глава 2
Лев Толстой: судья и подсудимый

Лучших сюжетов для рассказов и романов, чем уголовные дела, найти трудно. Так считал и великий русский писатель Лев Толстой. Он прочитал сотни приговоров (материалы привозили ему из суда прямо домой, в поместье). Сам выступал в роли мирового судьи (принимал сторону крестьян в спорах между ними и помещиками, за что последние его ненавидели и писали на него доносы) и присяжного заседателя. В ряде дел Толстой был свидетелем, а однажды даже… обвиняемым в смерти человека.

Толстому вменили смерть пастуха Матвея Афанасьева – того забодал бык, принадлежавший графу. Молодой следователь избрал для Толстого меру пресечения в виде домашнего ареста и изнурял его допросами. Писатель был так возмущен этим обстоятельством, что собирался даже эмигрировать в Англию. Спас ситуацию мудрый прокурор, доказавший его невиновность.

Поднимаюсь по ступеням Тульского областного суда – тем самым, по которым шагал Лев Толстой. Он был тут частым гостем. На это указывает и мемориальная табличка, расположенная на здании.

Внутри многое напоминает толстовские времена. Деревянные скамейки и столы, двери – все сохранилось в первозданном виде.

Нынешний председатель областного суда Игорь Хорошилов показывает зал, который остался фактически таким же, каким был при Толстом (по крайней мере, вся мебель точно аутентичная), – тут писатель наверняка появлялся много раз. Суд для Льва Николаевича был местом, посещавшимся даже чаще, чем театр, который Толстой любил всей душой и для которого писал пьесы (опять же, по мотивам настоящих уголовных дел).

Лестница, по которой ходил Толстой, будучи судьей

Губернский прокурор, а позже председатель Тульского окружного суда Н. В. Давыдов был знатным театралом. В частности, благодаря ему деньги от продажи билетов на спектакли по пьесам Льва Толстого шли на содержание приюта для несовершеннолетних преступников.

В те времена в Тульской губернии рассматривалось в год 4000–6000 дел. При этом только 10–15 % подозреваемых были под стражей.

Взять, к примеру, 1863 г. Из 5688 подсудимых находились до вынесения приговора за решеткой всего 763. В тот год оправдали 1300 человек и «оставили в подозрении» 655. Вообще это была одна из самых гуманных практик: если не хватало доказательств как вины, так и невиновности, человека отпускали.

Знаете, какую запись делали в решении суда? Передо мной один из таких документов – там указано: «Дело сие предать воле Божьей».

Вообще судьи часто полагали, что «лучше в неизвестии и неимении точного обвинения виновного оставить, чем невиновного наказать». В одном из приговоров по делу об убийстве крестьянки Тульская палата уголовного суда написала: «Лучше десять виновных освободить, нежели одного невиновного на смерть приговорить».

Тогда под подозрением был немой мужик, который до этого изнасиловал двух женщин (именно потому предположили, что мог и убить третью). Но совсем без наказания он не остался – за изнасилование (а оно было доказано, обе крестьянки опознали насильника) ему поставили на лбу клеймо, вырвали ноздри и сослали на тяжелую работу.

За что чаще всего судили во времена Льва Толстого? Судя по статистике, за кражи, «зажигательства» (поджоги), убийства, драки, «пьянство и буйство» и порубки леса.

Формулировки некоторых преступлений сейчас звучат необычно, а тогда были вписаны в уголовно-правовые документы. Среди них «медленность и нерадение по службе», «блуд», «предание мертвых без христианского обряда», «угрозы, похвальбы и предложения сделать какое-либо зло», «личные обиды», «подкидывание младенцев», «применение ядовитых вещей в пищу и питие».

В руках автора материалы дел, которые вел граф

Толстой рассмотрел десятки таких дел, будучи мировым судьей по Крапивенскому округу (назначен указом Сената от 10 октября 1866 г. «Об утверждении разделения городов по уездам на мировые судебные участки и об утверждении избранных в участковые и почетные мировые судьи лиц Тульской губернии»).

Уголовные дела, связанные с Толстым, хранятся в той части госархива, что расположена в здании старого завода. Сотрудники архива (удивительно милые, добрые и интеллигентные люди) вынесли мне гору судейских книг. С учетом того, что почерк на многих бумагах неразборчивый, а чернила выцветшие, на расшифровку мог бы уйти не один день. Но в архиве есть «дешифровальщики», которые мне помогли.

И первое, что выяснилось: до того, как стать судьей, Толстой был посредником в делах присутствия (на эту должность его выдвинул министр внутренних дел Ланской). Огромная книга в зеленом переплете – «Журнал Тульского губернского по крестьянским делам присутствия».

– Мировые посредники не входили в судебную систему, они были временным явлением после реформы, – говорит начальник отдела научно-исследовательской и методической работы Государственного архива Тульской области Игорь Карачевцев. – Просмотрите несколько дел. И вы убедитесь, что Толстой почти всегда становился на сторону крестьян. За это его не любили помещики.

В одном из документов сказано, что помещица Бранд, по мнению Толстого, несправедливо эксплуатирует своих крестьян. Он пишет, что нужно разделить между крестьянами угодья, на которых они заготавливают сено. А еще дал разрешение на временный отъезд девушке, которая была у Бранд в услужении.

Зеленая книга – дела по применениям, которые вел Толстой

Бранд со всем этим была категорически не согласна и написала в высшие инстанции прошение, в котором приводила доказательства «ошибочных рекомендаций и решений посредника».

Вот жалоба другой помещицы на действия Толстого, который рекомендовал ей выплатить деньги крестьянину за его службу и за перенесенные им побои. И у нас много дел, где помещики (в основном помещицы) пишут, что он неправ и превышает свои полномочия, что не руководствуется законом. Подтекст был такой: не допускайте его вообще к этим делам. Соседи и Ясную Поляну хотели поджечь, и самого Толстого бить. В такой атмосфере он выдержал чуть больше года, после чего написал заявление об уходе. Вот обращение графа от 30 апреля 1862 г. с просьбой освободить его от службы по болезни.

В руках у меня журнал жандармерии того же 1862 г. И прошения (читай: доносы) по поводу Толстого.

Исправляющему должность Тульского Военного Губернатора, Господину Действительному Статскому Советнику и кавалеру Никифорову.

Я имею положительные сведения, что литератор Якушкин, проезжая недавно с каким-то студентом чрез Тульскую губернию, распространил печатные возмутительные воззвания, при этом сообщено также, что Якушкин и его спутник заезжали к графу Льву Толстому в с. Ясная Поляна. Доведя об этом до сведения Вашего, считаю долгом покорнейше просить…

– Толстой привечал у себя людей, которые конфликтовали с властью, за что попал в поле зрения жандармерии, – говорит Игорь Карачевцев. – В его школах преподавали студенты, которые были замечены в разных выступлениях. Потом в Ясной Поляне у него прошел обыск в рамках дела о надзоре, но не над ним, а над этими студентами. Все это не помешало Толстому стать судьей.

Документы свидетельствуют, что с 1866 по 1870 г. Лев Николаевич был почетным мировым судьей, с 1870 по 1872 г. – участковым мировым судьей, а с 1876 по 1888 г. – снова почетным мировым. Разница между этими должностями только в том, что почетные не получали жалованья и сами покрывали все расходы, которые ложились на них в связи с отправлением правосудия. В роли служителя Фемиды Толстой разрешал гражданские споры, а также неотложные уголовные дела.

В 1870 г. он впервые стал присяжным заседателем. Тогда рассмотрел несколько дел – в том числе об убийстве, о скопцах, о превышении власти и о пропаже ветчины.

Держу в руках том дела 150-летней давности, которое едва не лишило землю русскую великого писателя. Толстой был так раздосадован, оскорблен, разозлен и разочарован (в первую очередь судебной системой, которой служил много лет), что готов был эмигрировать. Возмутило его то, как обращался с ним, уважаемым человеком, графом, писателем, судьей, какой-то юный следователь. Обидело, что его обвинили в самом страшном – убийстве, что посадили под домашний арест, как опасного преступника.

Но – по порядку.

Дело Тульского окружного суда. Обвинительный акт.

12 июля 1872 года во Тульскую земскую областную больницу доставлен был в крайне болезненном состоянии проживавший в селе Ясная Поляна Крапивенского уезда крестьянин Матвей Афанасьев. В тот же день Афанасьев умер.

Материалы «дела быка». Подлинный протокол, на основании которого Толстой помещался под домашний арест

По произведенному медицинскому осмотру его трупа обнаружено, что причиной смерти были оказавшиеся у него переломы одиннадцати ребер и другие безусловно смертельные повреждения органов грудной клетки.

Полицейским дознанием, произведенным по распоряжению власти, раскрыто, что покойный работал пастухом в имении графа Толстого. Накануне своей смерти был забодан быком, принадлежащим графу Толстому, и что бык этот, несмотря на то, что не раз уже бросался на людей, не находился на привязи.

Молодой судебный следователь Богословский выехал на место происшествия, в Ясную Поляну. Графа Толстого он заподозрил в «нарушении правил, охраняющих личную безопасность, повлекшем смерть человека».

Толстой рассказал, что в день нападения быка был в отъезде, вместо него руководил всеми делами управляющий Орехов. Но эти слова расходились с показаниями его лакея и крестьянки Агафьи Петровой.

Петрова заявила: после того как бык забодал пастуха, она пришла к графу, тот обедал, потому сам ее не принял, а прислал лекарство («бутылку с примочками»). А лакей подтвердил, что Агафья приходила и просила мази, он доложил барину, а тот ответил, что мази нет, но есть «арники для примочки», и выдал. Были еще показания крестьян, которые говорили, что якобы барин приходил в конюшню посмотреть на больного.

Был Толстой или не был – вопрос архиважный. В первом случае он проходил бы обвиняемым, во втором – свидетелем.

В деле несколько допросов графа. Первый состоялся 9 августа, статус Толстого там не прописан.

Лев Николаевич Толстой, граф, поручик артиллерии, рожден от законных родителей, в сельце Ясная Поляна, где и живу, там же и крещен, женат, имею 6 детей, 46 лет, веры православной, под судом не был ‹…›

Я лично хозяйственными делами не занимаюсь, эта обязанность лежит на управляющем Орехове, который должен был, если сделалось известно, что бык опасен, или сам принять меры, или доложить об этом мне ‹…›

Хотя относительно принятия мер предосторожности, собственно, против этого быка я и не отдавал особенного приказания, но так как о бывшем быке я несколько раз приказывал принимать против него строгие меры ‹…› У меня дети часто гуляют около стада, я думал и был уверен, что эти приказания в точности исполняются и по отношению к этому быку. В настоящее время он находится на привязи.

По поводу допроса Толстой написал потом своей тетке:

Приезжает какой-то юноша, говорит, что он следователь, спрашивает, законных ли я родителей сын и т. п., и объявляет мне, что обвиняюсь в действии противозаконном, от которого произошла смерть.

Однако в том протоколе Толстой еще не обвиняемый.

В протоколе второго допроса, датированном 18 августа 1872 г., Толстой уже допрашивается именно в статусе обвиняемого. И говорит:

Меня дома не было, это я хорошо помню… В конюшне, где он лежал, я не ходил и вовсе его не видал, мази и примочки для него у меня никто не просил, и я их не передавал. Услышал я об обстоятельствах от бывшего у меня Александра Кузьминского, который ходил к нему на конюшню и велел отнести ему арники.

Кузьминский все это подтвердил. Важный момент: Кузьминский (фамилия писалась и как Кузминский) служил прокурором. Но, поскольку он был мужем сестры жены Толстого, его показаниям следователь не стал полностью доверять.

Он провел несколько очных ставок, которые показали, что некоторые крестьяне путали барина с управляющим Ореховым. Что касается лакея – тот просто перепутал два разных события, так что во время прихода Агафьи графа все-таки не было, а был именно Кузьминский. И все же следователь в тот день подписал документы о привлечении Толстого к уголовной ответственности. Мало того – потребовал от графа расписаться, что он ознакомлен с постановлением.

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

1872 года августа 18 дня. Признавая произведение предварительного следствия по настоящему делу оконченным, постановил: самое дело препроводить к товарищу [заместителю] прокурора ‹…› а так как он [Толстой] может обвиняться в противозаконных деяниях, предусмотренных 989 № 1466 ст. уголовного наказания, обязать подпиской о неотлучке с места жительства впредь до окончания дела.

Протокол и постановление об избрании Толстому меры пресечения

Кузьминский убедил Толстого поставить подпись, объяснив, что иначе могут и в острог посадить. Но успокоил – за неделю следователь должен все закончить. Однако следствие затянулось.

А Толстой в то время был присяжным, и ему было необходимо присутствовать на выездной сессии Тульского окружного суда в селе Сергиевском.

Архивисты нашли номер «Тульских губернских ведомостей» (газета была официальным органом власти, издавалась на деньги правительства), где в разделе «Судебная хроника» опубликован список дел, в рассмотрении которых Толстой должен был участвовать как присяжный. Они таковы: четыре дела о краже (одна – со взломом), где все обвиняемые – крестьяне. Дело о мещанине, обвиненном в убийстве жены. Дело о бывшем дворовом человеке Сахарове, мещанине Чеблокове и солдатском сыне Баркове, обвиняемых в разных преступлениях (читай – банда).

В те времена неявка в суд в качестве присяжного считалась серьезным нарушением. Не поехать и получить штраф или поехать и нарушить «домашний арест» – как быть?

Толстой написал письмо председателю Тульского губернского суда, и тот ответил, что лучше не ездить. В итоге суд оштрафовал Льва Николаевича на 225 руб. Плюс на этом заседании прокурор публично заявил, что Толстой в принципе не может быть присяжным, потому что обвиняется в преступлении по статье 1466 («Убийство»).

Все это оскорбило писателя, он решил продать имение и уехать из России. Впрочем, в дело вмешались председатель суда и прокурор. Первый извинился перед Толстым за волокиту и «нелепицу со штрафом за неявку». Второй дал следователю указание отменить домашний арест.

Передо мной документ от 10 марта 1873 г. В нем сказано: все обвинения в том, что «в отношении бросавшегося на людей быка не принял меры», с Толстого снять, судебное преследование его прекратить.

В итоге на скамье подсудимых летом 1873 г. оказался управляющий Орехов.

– Но и его признали невиновным, – говорит Карачевцев. – Оказалось, за несколько дней до трагедии на рога быка надели колодку. Вдобавок выяснилось, что пастух сам раздразнил буйное животное, бросив в него палку.

– Толстой был так потрясен этим делом, так разочарован в судебной системе, что подал в отставку с поста мирового судьи, – говорит сотрудница архива.

Итак, что все-таки поразило Толстого? Первое и главное – волокита. Он сделал вывод, что многие люди сидят в острогах в ожидании длительного следствия, затем начинаются судебные проволочки. И виновные в этом чиновники не несут никакой ответственности.

Толстой писал: «Вора следует, может быть, наказать одним годом тюрьмы, а он уже просидел три». Знал бы Лев Николаевич, что в России XXI в. люди до приговора суда будут находиться в СИЗО по три–пять лет…

Во-вторых, Толстой осознал, что виновным могут «назначить» абсолютно любого и его заслуги перед государством не будут приняты во внимание, не станут поводом даже для того, чтобы не сажать человека под домашний арест. И снова: знал бы Лев Николаевич, что в России XXI в. брать под стражу до приговора по делам о ненасильственных преступлениях будут в том числе ректоров высших учебных заведений и министров…