Глава 3
Яна спала плохо, просыпалась от собственного скулежа, но не помнила приснившихся кошмаров. Сорочка неприятно облегала вспотевшее тело, волосы спутались, и подушка намокла. Ресницы слиплись от слёз.
Отгоняя прочь гнетущее чувство, Яна с болезненным стоном поднялась на ноги, и, нажав боковую кнопку, посмотрела на экран мобильника. Там по-прежнему высвечивалось непрочитанное сообщение от Сони. От Тима – ничего.
Приняв душ и заварив травяной чай, Яна открыла окно, уселась на подоконник и обняла колени. Небо робко наливалось красками нового дня, ещё горели самые яркие звёзды, и в предрассветной тишине звонко звучала песня соловья. Прохладный воздух пах свежестью и цветами, к нему примешивался аромат скошенной накануне травы. Притихший мир казался невинным и нежным, но Яна знала, как он жесток: забирает у людей всё самое ценное, демонстрируя, что все они – стандартные винтики крошечной части мироздания, которым легко и своевременно найдётся замена. Все они умрут, а он с тем же величественным покоем будет встречать своё слепое солнце.
Яна больше не ложилась. Сначала она читала, но не помнила ни строчки из полсотни страниц, потом вручную выстирала постельное бельё, развесила его на балконе и взялась за уборку. Отрешённо и медленно она перебирала содержимое ящиков, методично выбрасывая всё, что казалось неважным. Сложила в пластмассовый контейнер школьные грамоты, скопленные за годы открытки, старые фотографии и сертификаты. Сверху бросила исписанную собственными стихами тетрадь, оделась и вышла во двор. Воровато оглядевшись, скинула мусор в каменную урну, бросила вслед зажжённую спичку и некоторое время молча глядела, как огонь услужливо и равнодушно пожирает память, от которой она предпочла отказаться.
Вернувшись домой, Яна тщательно вымыла руки, выложила на раскалённую сковороду пару сырников и нехотя ответила на телефонный звонок:
– Алло.
– Привет, подруга! – воскликнула Соня. – Ты чего меня игноришь? Давай рассказывай, как с Тимкой погуляли? Он делал тебе непристойные предложения?
Яна поджала губы, посмотрела на потолок, умоляя себя не плакать, и шумно вздохнула.
– Ты чего? Всё в порядке? – забеспокоилась Соня.
– Да. Просто… – Она замолчала, глядя, как сырники растекаются по сковороде.
– Что «просто»?
– Чёртовы сырники опять развалились.
Соня помолчала и спросила:
– С тобой точно ничего не случилось?
– Точно.
Снова пауза, неприятная, удушающая, будто Соня, как проклятый полиграф, считывала её биоритмы, чтобы уличить во лжи.
– Ладно, звони. Пока.
– Пока.
Видно, Соня не такая дура, раз знает, когда надо попрощаться.
Прождав до одиннадцати часов, Яна беспомощно захныкала: абонент не отвечает, сообщения не прочитаны. Её вдруг обожгло мыслью, что она не успеет извиниться, и страх мгновенно обратился в безумие. Руки дрожали и не слушались, бесконечная тревога жужжала в голове, кровь пульсировала в висках, вызывая мимолётные приступы ломовой боли. Яна мерила комнату шагами, а стоило сесть – беспокойно раскачивалась, как умалишённая. Она то тихонько выла, то нервно хохотала, то безмолвно плакала. И сломала два ногтя, безотчётно ковыряя паркет.
Яна Латина. 13:48. «Пожалуйста, ответь!»
Яна Латина. 13:52. «Тим!»
Яна Латина. 13:59. «
»
Яна Латина. 14:08. «Тим. Прошу тебя, хотя бы просто открой диалог. Просто дай понять, что увидел мои сообщения».
Через несколько минут она хотела написать снова, но остановила себя. Отбросила телефон подальше и, прислонившись к стене, осмотрела ногти.
Она звонила целый день, и монотонные гудки прочно засели у неё в голове. Сообщения так и остались непрочитанными, а дверь никто не открыл. Совершенно отчаявшись, она дрожащим пальцем пролистала список контактов и нерешительно нажала вызов.
– Яночка, – радостно воскликнула мать Тима. – Как я рада твоему звонку. Извини, конечно, но уже поздно, так что давай недолго.
Яна рассеянно взглянула на часы: половина девятого, – значит, у них половина одиннадцатого. И как она сразу не подумала о разнице во времени?
– Простите, Марина Анатольевна. Я просто хотела узнать, как у вас дела.
– Всё замечательно. Сегодня ездили в лес за ягодами. – Она беззаботно рассмеялась. – Ничего не нашли. Да и какие ягоды в мае, скажи мне? Зато прогулялись на свежем воздухе. А у тебя как дела?
Яна осеклась, сглотнула и заставила себя улыбнуться, чтобы наглая ложь звучала непринуждённо.
– Всё хорошо, спасибо. Работаю, как три кобылы, чтобы внеочередной отпуск получить.
– Ой, как здорово. Если получится, приезжай к нам в конце июня, у меня день рождения двадцать шестого, помнишь?
– Ну конечно помню. Если всё сложится, обязательно приеду.
– Ну ладно, Яночка, мы спать ложимся, завтра на работу. Тимошеньке привет передавай, когда увидитесь.
– Передам. Доброй ночи.
– И тебе.
«Матери он ничего не сказал», – мелькнула первая мысль. Марина Анатольевна никогда не умела скрывать эмоции, да и скажи он ей об этом, она бы сама Яне позвонила. А тут неподдельная радость в голосе.
Яна заставила себя подняться с пола, прошлась по комнате, съела бутерброд. Несколько раз просмотрела, прочитал ли Тим сообщения. Снова позвонила. Набрала ванну с лавандовым маслом, чтобы расслабиться, но всё время безутешно проревела, пока вода совсем не остыла. Босая и мокрая, Яна прошла в спальню, легла на кровать и, свернувшись креветкой, уставилась в стену.
Позвонила Соня – Яна не ответила. Не стала читать её сообщения. Проигнорировала и второй звонок. Она бы отключила телефон, но боялась пропустить звонок Тима. А мысли всё крутились и крутились, затягивая её в водоворот отчаяния и пустоты, на самое дно, где только боль и мрак, – не стал бы Тим так глумиться над её чувствами. Значит, всё правда.
Яна заскулила от безысходности, сжалась в комок и крепко обняла себя за плечи. Слёзы сами катились по лицу, она не могла их контролировать, а в груди разгорался пожар, пожирая беспокойное сердце.
– Хватит! – заорала она и, зарыдав в голос, шепнула: – Хватит.
Проревевшись, Яна впала в апатию, и где-то на задворках сознания возникла мысль, что это лучше, чем непреходящее страдание. Лучше не чувствовать ничего, чем корёжиться от невыносимой боли, скулить от тоски и ненавидеть себя за беспомощность. За бесполезность! Уж лучше умереть вперёд, чем пытаться смириться со смертью другого.
В тишине раздался звук сообщения. Телефон, пробудившись, осветил потолок. Яна лениво перевела взгляд на экран: Соня прислала восьмое сообщение.
13.05.2018
Сегодня я впервые поняла, что «со мной» и «у меня» это разные вещи. Соня спросила: «С тобой точно ничего не случилось?» А я вдруг подумала, что со мной всё в порядке, а вот у меня… У меня друг умирает.
Глава 4
Измотанная и морально раздавленная, Яна сама не заметила, как провалилась в забытье. Ей снились чёрные сны с белыми штрихами, вой ветра и ломающая изнутри боль. Она пыталась выбраться, но всюду натыкалась на прозрачные стены, за которыми кружилась вьюга. Под ногами блестело стеклянное крошево, впиваясь в босые ступни, обнажая алую кровь. Выхода не было, только далеко вверху сияли белые лучи. И в висках стучала простая, оттого пугающая мысль: со дна подняться невозможно.
Яна долго смотрела на светящее над головой солнце, окружённая холодом и мраком, с израненными ступнями и поломанными нервами, пока вдруг не ощутила лёгкость. Тело стало невесомым, будто пёрышко, и её потащило вверх, всё быстрее, пока не ослепило яркой вспышкой.
Вздрогнув и резко распахнув глаза, Яна уставилась на окно. Залитая солнцем комната показалась чужой. Стол был завален книгами, на полу валялись цветные карандаши и клочки бумаги. Память потихоньку восстанавливалась, как после страшной аварии: она рисовала. Пыталась отвлечься. Читала Эдгара По и Стокера – вероятно, потому и снилась всякая дрянь.
Приподнявшись на локте, Яна схватила телефон: двенадцать сообщений от Сони, три пропущенных от секретаря, один – от начальника, и два от мамы. Ужаснувшись такому вниманию, Яна посмотрела на время: почти полдень. Господи, понедельник! Она совершенно забыла обо всём на свете, проспала и ни черта не слышала.
Проигнорировав всех остальных, Яна позвонила начальнику. Ответил он быстро:
– Спящая Красавица очнулась, – с ноткой сарказма, но почти беззлобно.
– Олег Ефимыч, простите, пожалуйста. У меня выдались трудные дни, я… – Она осеклась, сдавила переносицу и всё равно зарыдала, силясь не издавать звуков.
– Яна? Вы плачете? Что случилось?
Яна завыла, как зверь над трупами потомства, пыталась взять себя в руки, чтобы объясниться, но лишь начала задыхаться. Выронив телефон, она рывком села, ошарашенно огляделась и вскочила с кровати. В ушах зазвенело, глаза застлало темнотой, и Яна рухнула, лбом ударившись о край стола. Боли она не почувствовала, только жёсткое столкновение, а перевёрнутый мир потихоньку вернулся на место,
На потолке висел обрывок паутины, мерно покачиваясь на волнах лёгкого ветра. В такт ей колыхался тюль. На стенах туда-сюда ходила ажурная тень, похожая на дырчатый блин. Яна лежала на спине, отрешённо разглядывая комнату, облизывая сухие губы. Осторожно потрогала лоб – на пальцах осталась кровь. И Яна вдруг поняла, что ни черта не понимает. Наверное, так же себя ощущает человек с амнезией, взирая на знакомый, но такой чужеродный мир.
После душа Яна уселась за кухонным столом. Есть не хотелось. Обречённость и пустота сверлили в ней дыры, а больнее всего было от того, что Тим не отвечает. Он будто нарочно плюнул ей в лицо едкой правдой и пропал, чтобы она извела себя донельзя и загнулась раньше него. Тогда перед собственными похоронами он успеет высыпать из пакетика на её могилу сушёный тимьян.
Когда в дверь позвонили, Яна медленно встала. С замиранием сердца подкралась к двери, судорожно вздохнула и дважды провернула замок. Затаив дыхание, резко открыла и оторопела, увидев начальника. Вид у него был встревоженный, взгляд – серьёзный. Он потирал руки и внимательно смотрел на Янин лоб. Она рваным движением прикоснулась к пластырю и криво ухмыльнулась.
– Упала, – шепнула она.
– Могу я войти?
– Да, Олег Ефимыч, проходите, – оживилась она, с ласковой улыбкой пропуская его в квартиру. – Хотите чай? У меня есть зелёный. – Она замолчала и, сглотнув, растерянно досказала: – С чабрецом.
Олег Ефимович на предложение не ответил, осторожно взял её за запястье и усадил на табурет в кухне. Налил воды в стакан и огляделся, будто искал следы недавнего бытового побоища. Усевшись напротив, подвинул стакан к ней и мягко спросил:
– Вы в порядке?
Яна заворожённо смотрела в его ореховые, с двумя зелёными секторами глаза, тонула в его участливом взгляде и питалась теплом его отзывчивости. На краткий миг всё потеряло значение, мир сузился до кухонного стола, отделявшего их. И Яна была готова остаться в этом состоянии, лишь бы чувствовать поддержку, лишь бы быть небезразличной хоть кому-то постороннему.
Олег Ефимович нерешительно потянулся к ней, но Яна отдёрнула руку и прижала её к груди, как беззащитного котёнка. Она не хотела касаний – только стороннего участия, немого сочувствия. Понимания, поддержки – но где-то там, на расстоянии. За пределами её личного пространства. Она боялась нарушить равновесие, её и без того шатало в разные стороны; боялась причинить себе ещё бо́льшую боль и ревностно оберегала руины своего рухнувшего дворца.
– Яна? – позвал Олег Ефимович.
Она перевела стеклянный взгляд на чайник, и из глаз покатились слёзы.
– Ладно, отдохните, – сказал он. – В следующий понедельник позвоню.
Он мимолётно улыбнулся, прошёл в прихожую, надел туфли. Коснувшись дверной ручки, замер и обернулся. Помялся недолго и спросил:
– Я могу оставить вас одну?
– Конечно, – глухо отозвалась она.
Олег Ефимович вздохнул, запрокинул голову и некоторое время смотрел в потолок. Перевёл взгляд на Яну: она сидела к нему спиной, совершенно неподвижно. Его нервно передёрнуло, он подошёл, сел перед ней на корточки и крепко стиснул её руку в своих горячих ладонях.
– Яна, поклянитесь, что не будете делать глупостей.
Яна опустила на него ошарашенный взгляд и наконец поняла, что он имеет в виду.
– Мне нельзя, – испуганно сказала она.
– Что нельзя? Клясться?
– Глупости делать. Я должна найти Тима.
Взгляд у неё был потусторонним, поведение – неадекватным. Она будто попала в плен параноидного бреда и искала мифических существ, не отделяя реальность от галлюцинаций. И всё-таки Олег Ефимович решился оставить её, попрощался и вышел из квартиры. Яна не стала запирать дверь, даже не обернулась, чуть вздрогнув от телефонного звонка. Несколько секунд она безмятежно вслушивалась в мелодию, после опомнилась и кинулась в комнату, схватила телефон и сдавленно завыла: Соня. Обозлившись, она размахнулась, швырнула телефон на кровать и закричала:
– Отвали от меня! Отвали!
Но Соня не отвалила: она позвонила снова, прислала три сообщения, а через двадцать минуть явилась лично. Она настойчиво давила на звонок, стучала, просила открыть. Грозилась вызвать полицию. Наконец притихла, негромко постучала и попросила:
– Дай хоть знак, что ты жива.
– Уходи, – бесцветно бросила Яна.
Соня ещё несколько минут постояла за дверью, как кошка, стерегущая мышь, и сдалась. Стук каблуков всё удалялся, пока не хлопнула дверь подъезда. Яна подбежала к окну и, прячась за шторой, осторожно выглянула: Соня, приставив руку ко лбу, всматривалась в её окна, потом села в машину и уехала.
Вернулась тишина, влекущая за собой тревожность и разъедающие разум мысли, от которых на душе становилось тошно. Мелкая дрожь била всё тело, живот в узел завязывало, и Яна беспомощно опустилась на пол, свернувшись в клубок. Так было легче, так боль притуплялась, оставались только жрущие изнутри страхи.
– Помогите, – сквозь рваные всхлипы шепнула Яна. – Пожалуйста, помогите. Кто-нибудь. Хоть кто-нибудь.
Она заставила себя подняться и, шатаясь, дошла до кровати. Взяла в руку телефон – он показался непривычно тяжёлым – и снова позвонила Тиму. После долгих гудков равнодушный голос робота оповестил, что абонент не отвечает.
Яна грузно вздохнула, медленно села на кровать и прижалась спиной к стене. Мозг отказывался страдать, он не хотел вредить своему телу, блокировал чувства, посылал сигналы, впрыскивал в кровь гормоны, но ничего не помогало: нервная усмешка не сходила за радость. Тогда в ход пошла рассудительность, заставившая Яну взять себя в руки и хоть немного подумать. Тут и пришла мысль отыскать Тима через других людей.
Яна долго листала список контактов: только три номера их общих знакомых, других она не знала. Один оказался не доступен, другой сменил владельца. А по третьему уже в пятый раз ползли безжизненные гудки.
– Слушаю, – на выдохе откликнулся хриплый голос.
– Дима, это ты? Это Яна. Латина.
– О, Янка, привет! – повеселел тот. – Ты какими судьбами?
– Прости, что не просто так. Я Тима найти не могу. Мы с ним повздорили, он меня в игнор кинул. На звонки не отвечает, сообщения не читает… – Яна шумно и резко вздохнула, чувствуя, что снова собирается реветь. – Он и дверь мне не открывает. Я не знаю, что думать. Прошу, если он тебе звонил, просто скажи, что он в порядке.
Дима растерянно вздохнул и сказал:
– Прости, я не знаю, где он. Мы уж месяца полтора не созванивались, а виделись только в январе. – Он помолчал и сочувственно добавил: – Ты не переживай, помиритесь.
– Ты не понимаешь! – крикнула она и, саму себя одёрнув, горячим полушёпотом затараторила: – Прости. Прости, пожалуйста. Я не хотела. Прости. Он просто… Он никогда так не поступал. И он… он… Прости.
Яна скорее сбросила, боясь сказать лишнее: Тим просил сохранить диагноз в секрете. И только теперь перед ней встал вопрос: а почему? Не хочет ранить других? А разве родителям он сказать не обязан? Разве не имеют они права последние дни провести с сыном? Как он смеет лишать их этой возможности? Ведь они и не помышляют, что никогда больше не увидят его, не обнимут. Не смогут даже позвонить. Тогда что за секретность? Вдруг это и правда огромная злая шутка? Вот и знает только Яна, чтобы не вводить в заблуждение других… Чушь! Полная чушь!
Окончательно запутавшись, Яна молчала и быстро покачивалась вперёд-назад. Тревога душила, злость убивала, слёзы жгли глаза. Бесконечное беспокойство сводило с ума, от него ныли виски. И Яна знала, что ей поможет только одно: надо найти Тима!
Она наскоро собралась, закрутила волосы в кривой пучок, надела самые большие солнцезащитные очки и вышла из дома. Мир плыл, казался незнакомым. Всё в нём было по-прежнему, но чувствовалось нечто чужеродное, будто кто-то в шутку изменил одну незначительную деталь. Яна растерянно озиралась по сторонам, проваливалась в себя, ничего вокруг не замечая. В очередной раз очнувшись, она недоуменно уставилась на тёмную дверь, сорвала очки и облегчённо вздохнула: квартира Тима.
Робко постучав, Яна терпеливо подождала ответа. Постучала снова, громче и настойчивее. И сама не заметила, как начала безотчётно тарабанить в дверь, отбив костяшки пальцев. Вздохнув, она позвонила на номер, услышав, как в квартире пиликает знакомый рингтон. Не веря собственным ушам, оскорблённая до глубины души, Яна пнула дверь и ударила в неё кулаком.
– Открывай! – заорала она. – Я же слышу твой телефон! – Она всхлипнула и перешла на жалобный тон: – Прошу, Тим. Прости.
Яна сползла по стенке на пол и горько заплакала, беспомощно царапая дверь.
– Пожалуйста, прости. Я поступила, как тварь, но прости меня. Не игнорь, прошу. Тим. Открой.
– Яна? – услышала она и резко обернулась: на лестнице стоял Тим со спортивной сумкой в руке. – Ты чего здесь воешь?
– Тимочка, – улыбаясь, зашептала она и поползла к нему.
Он кинулся навстречу, упал перед ней на колени и крепко обнял. Она прильнула к нему, дрожа и всхлипывая, чувствуя, как заходится его сердце, и ощутила необъяснимое спокойствие, будто все беды остались позади. Его объятия спасли её от темноты и страха. Притупили боль и вернули реальность… Реальность, в которой он должен умереть. Яна глухо заскулила и обняла его в ответ.
– Прости, я был в больнице. Телефон забыл. Мне последние переливания делали.
– И что теперь? – с надеждой шепнула Яна.
– Теперь у нас есть целых две недели.
Яна плотно сжала губы и задержала дыхание, больно стиснув собственные пальцы. Она боролось с собой, чтобы не плакать, и, судорожно вздохнув, спросила:
– Мы проведём их вместе?
– Вместе. Хочу… – Он замолчал и прошептал: – Чтобы рядом была только ты.
Яна сжалась, почувствовав, как на макушку ей капнули слёзы. Его слёзы. И, не сдержавшись, расплакалась.
14.05.2018
Моя жизнь похожа на захламлённую квартиру. Я только сейчас поняла, сколько в ней барахла, от которого давно пора избавиться. Оно только место занимает, а я продолжаю коллекционировать всякую дрянь, как безмозглая Коробочка. Столько дешёвых вещей, ненужных людей и пустых событий отнимает моё время! А время уходит, его нельзя вернуть. Так почему я трачу его на всякую ерунду? Почему не могу распрощаться со страхами и покинуть зону комфорта? Держусь за материальные ценности, алтарь им возвожу, а в это время мой лучший друг умирает. Тим умирает, пока я, как дура конченная, сижу на работе и архивирую сраные документы! Какого чёрта? А вдруг мне тоже осталось недолго? Что если завтра я почувствую себя неважно, а врач с наигранным сочувствием сообщит, что мне осталось жить две недели? Тогда бы мне, конечно, не пришлось терзаться мыслями, как же в будущем пережить смерть Тима. Но и на смерть Тима мне уже было бы насрать. Это всё эгоизм, господи! Я ведь боюсь, что мне будет больно! Нет, нет, нет! Не хочу даже думать об этом. Это неправильно. Чёрт!
Сегодня тепло было. Тим меня домой проводил. Держал за руку, будто мы парочка, и за всю дорогу ни слова не сказал. Мы даже не прощались, я вошла в подъезд, он развернулся и побрёл домой. И я не знаю, о чём он думал. Я думала о том, что он скоро умрёт. Сломается, как хрупкая вещица, а я не смогу выбросить его из головы. Сохраню, как бесполезную красивую фигурку, которая прежде доставляла мне радость. Только радости больше не будет. Будет боль, холод и одиночество. Бесконечное чувство вины, всепоглощающий страх перед смертью и невозможность вернуться к прежней жизни.
Я уже наперёд знаю, что Тим умрёт, вырвав из моей груди кусок разбитого сердца.