МЁРТВОЕ В ЖИВОМ
Тридцатипятилетний Новак Ребич никогда не опаздывал на семейный ужин. Но в тот день ему пришлось задержаться, из-за чего он покинул цех по сборке электрощитов на два часа позже. К тому моменту на улицах Загреба уже основательно стемнело. Новак достал из кармана пачку сигарет, закурил одну и отправился на трамвайную остановку, которая находилась в двух минутах ходьбы от завода. В это время здесь, на окраине Загреба, уже никого не встретишь.
Через семь минут остановился трамвай, следовавший по привычному для Новака маршруту. Он прошёл внутрь через заднюю дверь, приложил проездной билет к сканеру и по привычке расположился на сидении в самом конце вагона.
В метрах пяти-шести от Новака впереди сидел ещё один пассажир. Незнакомец сидел с закинутым на голову капюшоном. Он скрючился, словно в утробе, прислонившись к окну, не совершая при этом никаких движений.
С каждой минутой трамвай всё сильнее погружался в городские гущи и искусственного освещения становилось всё больше. Прошло чуть меньше двадцати минут. Близилась очередная остановка. Новак подошёл к выходу и ухватился за поручень, готовясь сойти с трамвая.
Незнакомец впереди вдруг зашевелился, услышав шаги позади. Он обернулся и посмотрел на другого пассажира. Его глаза казались парализованными, что, скорее всего, служило причиной того, почему он пытался удерживать голову строго в одном положении.
Новак заметил, как тот смотрел прямо ему в глаза. Ему стало не по себе. Глаза у незнакомца были непонятного мутного цвета, будто зрачки скрылись под какой-то малопрозрачной плёнкой. На нём была густая борода, словно он не просто не брился несколько месяцев, а даже не подстригал отросшую щетину.
Новак сглотнул скопившуюся в горле слюну. Незнакомец поднялся и встал между рядами. Он долго удерживал свой мутный взгляд на Новаке, держась обеими руками за поручни по разные стороны. Его правая нога дёрнулась. Это было похоже скорее на попытку сделать шаг, чем даже половина шага. Рот оставался открытым, а лицо – каменным. Он ещё постоял некоторое время между рядами, ни разу не сдвинув голову, а после направился к Новаку. Со стороны казалось, что шаги давались незнакомцу крайне тяжело. Они были медленными и короткими.
Новаку стало скверно. Этот тип не был похож на пьяницу или на наркомана. Но очевидно что-то в нём было, какое-то отклонение от нормы.
Он уже практически дошёл до выхода. Его лоб и скулы скрывались под капюшоном. Но Новак смог разглядеть эти мутно-серые зрачки и вены, выступающие под кожей вокруг глаз.
Наконец трамвай остановился. Разжатые челюсти незнакомца вдруг задвигались. Он что-то хотел сказать, но вместо слов извергал жуткое безмолвие. Двери открылись. Новак охотно опустил ногу на первую ступеньку, как вдруг незнакомец закашлял ему в лицо.
Ноги Новака покосились и он буквально вывалился из трамвая, бросившись вытирать ладонями своё лицо. В свете уличных фонарей он рассмотрел на руках красные разводы. Он тут же подумал, что скорее всего тот тип страдает туберкулёзом или чем-то в этом роде. Но его глаза… Туберкулёз поражает лёгкие, но никак не глаза.
Новак поднялся по лестнице в свою квартиру и по обыкновению первым делом зашёл в ванную. Там он подошёл к раковине и открыл слегка тёплую воду. Он воспользовался мылом, а под конец протёр лицо влажными руками. После ужина он разместился перед телевизором, пока жена – Колинда – мыла посуду. Передачи, которые Новак смотрел каждый вечер, уже закончились. Он остановил свой выбор на новостях спорта.
Увлекаясь с ранних лет большим теннисом, Колинда услышала о завершении финала «Большого шлема». Закончив с посудой, она пришла в гостиную и спросила:
– Что там наши?
– А? Ты о чём? – недоумевающе спросил Новак, резко повернув голову.
– Теннис. Парный разряд. Наши вышли в четвертьфинал. Как сыграли?
Новак напрягся, но так и не смог что-либо вспомнить из сказанного ведущим новостей:
– Кажись, я прослушал.
Дело близилось к полуночи. Прошло почти полтора часа с того момента, как Новак старался погрузиться в глубокий сон. Но его глаза бездумно упирались в потолок. Этот факт он осознал лишь теперь, когда его переполняло чувство тошноты. Он подпрыгнул с кровати, вскоре после чего его руки крепко сжимали поднятую крышку унитаза, а изо рта рвалось наружу всё то, что было съедено на ужин.
Колинда стояла в проёме туалета. Она бросилась осматривать мужа. Ей не понравился цвет его кожи. Она приложила руку ко лбу Новака и ощутила холод. Первым делом она посадила его на кухне, окутав в тёплый плед, достала из аптечки термометр и включила чайник. Следом Колинда взяла заварочный чайник. Тот был пуст. Опорожнив его от старой заварки, она насыпала свежие лепестки чёрного чая, а затем стала искать в холодильнике лимон. Найдя цитрусовый фрукт, Колинда оглянулась. Новака не оказалось на кухне.
Он стоял в гостиной. Его внимание привлекла рамка с фотографией. Новак взял её в руки, рассматривая лица на ней. Те двое. Кто они? Девушка показалась ему знакомой. Он где-то видел её. А вот…
– Новак? – настороженно проронила Колинда, остановившись на входе в гостиную.
Новак погрузился в глубокие раздумья. Он пытался вспомнить как оказался в этой комнате. Но спустя секунду его голову одолевало уже другое чувство. Новак забыл кто он, как его зовут и где он находится. Ему удалось частично избавиться от этих гнетущих ощущений, когда его глаза направились в сторону окна и рассмотрели в нём собственное отражение. Теперь стало понятно, что он и есть человек на фотографии. Можно было предположить, что девушка на фотографии является его женой, а квартира представляет собой то место, где они, собственно, живут. Но как его зовут? Новак всё ещё не мог вспомнить собственное имя.
– Я тебя умоляю – продолжала Колинда, направившись к Новаку. – Сейчас не до наших свадебных фотографий.
Она взяла с его рук рамку и поставила обратно на полку.
Зрачки Новака вращались с трудом и не до конца. Ему приходилось двигать головой, чтобы переключить свой взгляд на что-то новое. Например на девушку, которая… да, она была ему женой. Кажется.
В этот момент кто-то из детей проснулся и начал звать. Колинда попросила Новака присесть на диван, а сама отправилась в детскую спальню.
Новак вдруг почувствовал, как его резко наполняет чувство сильного голода. Он потуже обмотал вокруг себя плед и пошёл на кухню. В холодильнике он нашёл оставшиеся от ужина куриные котлеты, которые пустил в расход. Он откусил и чувство внутри усилилось. Он был голоден по-настоящему, словно зверь, жаждущий поймать какую-нибудь дичь и начать отрывать от неё куски. Новаку показалось, что он давно не ел такой вкусной пищи. Это были обыкновенные котлеты, но, видимо, на этот раз они получились у жены особенно вкусными. Ему хотелось ещё и ещё. Он потерял счёт тому, сколько котлет было съедено.
– Новак! – громко отрезала Колинда.
Новак наклонил голову вниз. Его зрачки остановились на пальцах, которые удерживали кусок сырой свинины, надкусанной с разных сторон. Он повернул голову в сторону Колинды, продолжая при этом жевать мясо.
Колинда раскрыла рот, собираясь что-то сказать, но её губы так и застыли, когда она чуть внимательнее посмотрела на лицо Новака. Его зрачки почти исчезли, покрывшись какой-то серой плёнкой. Из-под кожи по всему лицу стали выпирать вены. Цвет кожи поменялся. Она была настолько бледная, что прослеживался чёткий контраст с выделяющимися ярко-красными венами на шее. Но больше всего Колинду напугал голос мужа. Этот голос не принадлежал ему:
– А ты ещё кто!? Чего тебе зде… – слова, которые выкрикнул Новак, стали растворяться, превращаясь в некое подобие звериного рычания. Его пальцы разжались и кусок мяса плюхнулся на пол. Руки Новака потянулись к Колинде. Он взялся мёртвой хваткой за её халат и резко толкнул к стене. Колинда ударилась затылком, продолжая чувствовать горячий поток воздуха, что извлекал звериный рёв существа, которое поглотило её мужа. Оно вгрызалось зубами в шею Колинды. Она хотела закричать, но сильно сжатые челюсти монстра не давали напрячь мышцы в горле. Она ощутила, как тонкие струйки крови забегали по её шее, прокатываясь по ключице.
– Мама? Мама? Я всё.
То, что сидело в теле Новака, обернуло голову и посмотрело своим нечеловеческим взором на шестилетнего Златана, державшего в руках пустой стакан.
Златан смотрел на маму, гирей падающую на пол. От одного вида того, кого он когда-то называл отцом, колени стала окутывать дикая дрожь. Его глаза покрылись сверкающей плёнкой. Мальчик заплакал. Плачь перерастал в громкое рыдание. Он видел обездвиженное тело матери и то, как из её горла сочилась кровь. Эту кровь он видел на губах и подбородке безмозглой твари, которая заняла место отца и теперь с жаждой смотрело на ребёнка. Вскоре внимание Златана привлекла мама. Её тело стало дёргаться. Она начала резко подниматься на ноги. Её глаза были такими же, как и у папы. Что-то стало с её голосом. Она извлекала странный стон.
Раздался звонок. За дверью послышался голос брата Новака, который жил в соседней квартире:
– Новак! Это Славен! Новак, ты там!? Что происходит!?
Новак и Колинда подошли к двери. Они стояли в считанных сантиметрах от порога и таращились на металлическое покрытие двери, не совершая никаких движений кроме того, что постукивали лбами о дверь, уподобляясь безмозглым созданиям.
Златан продолжал плакать. Стакан выскользнул из его ручонок и разбился.
Новак двинулся на источник шума, а Колинда продолжала стоять, снова и снова врезаясь лбом в дверь.
– Златан! Мальчик мой, это ты!? – вновь послышался обеспокоенный крик Славена.
Начали раздаваться щелчки в дверном замке. Имея один из ключей у себя, Славен решил им воспользоваться и вставил в замочную скважину. Дверь резко распахнулась.
Чувствуя приближение псевдо-отца с искупанной в крови пастью, Златан разразился ещё более громким плачем сквозь слёзы:
– Дя-дя!
Силуэт Славена краем промаячил где-то около порога. Колинда прыгнула за порог, вгрызаясь зубами в шею Славена.
По всему дому стали разноситься истерические вопли соседей, сбегавшихся на лестничную площадку из-за громкого шума, а вскоре каждый уже стремился как можно скорее закрыть дверь своей квартиры изнутри.
ПЕРЕВАЛ
16 октября 1852 г. Карета, ведомая шестью лошадьми, превозмогала вторую сотню километров кряду, минуя перевал близ Карпатских гор. Владелец судостроительной компании Марк Бронхорст держал путь из Амстердама. Он направлялся в родовое поместье своего друга графа Ларса фон Эггештайна по его личному приглашению. Утомлённый долгим путешествием, Марк решил в очередной раз прочесть письмо, отправленное графом.
Оставив в Амстердаме супругу и двух дочерей, Марк Бронхорст изнемогал от нетерпения скорее добраться до родового поместья графа. Со дня их последней встречи миновали двадцать два года. Ему уже сильно позабылось лицо старого друга. Оставалось лишь гадать, как он выглядел теперь, ведь время не могло не сказаться на лике. Тогда ему было двадцать пять лет, а нынешнему графу – двадцать семь. Многое поменялось в Европе с той поры. Людей можно было не узнать спустя пару лет разлуки. С графом Марк был знаком с детства. Они вместе учились в одной школе Амстердама, куда могли поступить лишь отпрыски знатных, обеспеченных и уважаемых родов. Наслышанный об этой школе и её выпускниках, отец Ларса немедля отправил сына в Нидерланды, где тот прожил шестнадцать с небольшим лет. Заимев достойное образование, Ларс получил разрешение отца задержаться на некоторое время в Нидерландах, где он решил посвятить себя глубокому изучению диалектики, метафизики и теологии. Позднее у него вызвали интерес философские течения, внезапно набиравшие популярность среди европейских мыслителей, обрастая всё новыми гипотезами и подходами к их рассмотрению. Лишь получив письмо от матери со скорбными строками, извещавшими о скоропостижной кончине отца, Ларс был вынужден вернуться в родовой замок.
Вдруг карета остановилась. Марк выглянул в окно, дозываясь кучера:
– Патрик?
Секунды кромешной тишины сменились едва слышимыми шагами.
– Да, мениэр Бронхорст.
Перед окошком всплыла фигура коренастого сорокалетнего кучера. Он был одет во всё черное. На нём были сюртук, штаны, цилиндр и кожаные сапоги до колен. Поверх сюртука на Патрике была надета пелерина с красной шёлковой подкладкой на внутренней стороне.
– Что-то стряслось? – поинтересовался Марк.
– Смеркается, мениэр Бронхорст. Думаю, пора зажигать фонари.
Марк почувствовал, как всё тело затекло и решил ненадолго сойти с кареты.
Пока Марк шагал рядом с каретой, разминая свои конечности, кучер зажигал керосиновые фонари, подвешенные на верхних углах экипажа. Он прошёл чуть вперёд, слегка постукивая тростью по твёрдой сырой почве. Среди звуков Марк слышал лишь фырканье стоящих рядом лошадей и нарастающее стрекотание сверчков. Температура заметно понижалась. Лёгкая дрожь пробежала по телу, из-за чего Марк поправил пелерину, подтягивая плечи к голове.
Кругом пролегали высокие холмы, которые становились всё выше с каждым пройденным километром. На горизонте просматривались горы. К ним вела та дорога, по которой следовала карета.
Сумерки загустели. Луна показалась на небе, окутанном мрачными серыми облаками. Кучер Патрик без конца мотал поводьями, перенаправляя лошадей по петляющей тропе. По краям теперь не было ничего видно кроме сплошных горных массивов.
Вскоре послышался слабый шум речной воды, усиливавшийся с каждой минутой. Через полчаса карета достигла обрыва с крутым виражом. С горного массива грохотала бурно стекающая река, над которой высился деревянный мост.
Марк протянул к окошку свою трость и стальным набалдашником отдёрнул занавес, осматривая реку и прислушиваясь к грохоту воды. Спустя ещё немного времени, когда шум реки почти притих, он бросил взгляд через противоположное окно. Там вдалеке он рассмотрел огни и силуэт замка в миниатюре. От этого вида ему полегчало. Совсем немного и он окажется во владениях графа Эггештайна.
На утомлённом лике Марка Бронхорста проскользила довольная улыбка. Он отдёрнул занавес чуть сильнее и уже, было, хотел выкрикнуть:
– Патр…
Вдруг в повозку что-то врезалось. Карета стала наклоняться. Марка повалило всем телом на окно. Колёса всё ещё вращались. Повозка двигалась, но не по указанию кучера. Карета опрокинулась на бок. Одна из четырёх ламп разбилась. Керосин разбрызгался по земле, воспламеняя всё, с чем соприкасался. Занавески на окнах загорелись подобно бумаге. Карета сошла с дороги. Её стало заносить по склону. Лошади засуетились. Упряжку заносило на обрыв следом за каретой. Откуда-то стало доноситься звериное рычание. Нечто ломилось внутрь кареты. Переполненный паникой до мозга костей, Марк рефлекторно цеплялся за первое, что попадалось под руку, пытаясь добраться до противоположной двери, которая теперь служила потолком. За той дверью что-то промелькнуло.
Карета разгоралась. Языки пламени постепенно проникали внутрь. Марк поднялся на ноги и схватился за края окна в дверце, но тут же разжал пальцы, извлекая крик, пропитанный паникой. На дверь с грохотом что-то приземлилось. Свалившаяся тяжесть сильно притормозила карету. Его плоть скрывалась под какими-то лохмотьями. Громадная когтистая лапа зацепилась за дверь и с треском вырвала её. Спустя мгновение на её месте нарисовалась физиономия монстра. Проникающий внутрь огонь давал достаточно света, чтобы как следует рассмотреть морду безызвестной твари. Но Марк замечал лишь выпирающие края клыков, пасть, которая не была похожа ни на одного известного природе зверя, и глаза. Эти глаза. Они сверкали нездоровым фиолетовым цветом. Ведомые животными инстинктами, их переполняла жажда и голод.
Раздался выстрел. Чудовище испарилось. Карета полегчала и её вновь потянуло вниз по склону. В салон нырнула рука, облачённая в кожаную перчатку. Последовал голос:
– Скорее! Мениэр Бронхорст!
Кучер с небывалой лёгкость вырвал Марка наружу. При его габаритах это не создавало особой проблемы. Неуклюже повалив Марка на землю, Патрик бросился отцеплять упряжку от кареты. В последние секунды ему удалось спасти лошадей. Пылающая полным ходом, в сопровождении хруста горящего дерева, карета понеслась вниз по склону со всеми пожитками, разваливаясь на ходу.
– Ч… Ч… ЧТО ЭТО БЫЛО!? – продолжая лежать на земле, паникующим тоном выкрикивал Марк.
Патрик подобрал с земли свой нарезной мушкет и ответил, не поворачивая глаз:
– Не знаю. Но, кажется, я задел его куда-то в шею.
Патрик зарядил мушкет по новой и начал осматриваться.
– Что за чертовщина – не прекращал бормотать Марк.
Кучер направился к лошадям. Он взялся за поводья двух ведущих лошадей и вернул их на дорогу. Вдруг он бросил свой взгляд на дорогу, погрузившись в безмолвие. Он будто во что-то всматривался.
– Там что-то есть? Оно там? – переполненный страхом, продолжал проговаривать Марк. Его страх усилился, когда кучер посмотрел на него холодным взглядом.
– Ради всего святого! Только не молч…
– Нет-нет – отрезал Патрик. – Просто, нам надо продолжить путь. И чем скорее доберёмся, тем лучше для нас. Кстати, как у вас с ездой верхом?
Не в силах молвить внятно, Марк Бронхорст совершил несколько дёрганных кивков.
Луна высилась над Карпатами, бросая всюду своё яркое свечение. К моменту, когда путники добрались до владений графа Эггештайна, мрачные густые тучи уже полностью рассеялись в ночном небе. Их встречал придворный слуга графа Дитрих – не сказать, что молодой, но и далеко не старый мужчина. Несмотря на крепкий внешний вид и несущественные годы, его волосы все до единого покрылись сединой. Дитрих подозвал конюшего и попросил отвести лошадей в загон, а прибывших гостей пригласил следовать за ним.
Они поднимались по ступенькам одной из башен замка. Оказавшись в громадном зале, Дитрих предложил гостям располагаться и произнёс, перед тем как удалиться:
– Вынужден вас покинуть господа. Я сообщу графу о вашем прибытии.
Пока слуга удалился в поисках графа, Марк словно вкопанный сидел на софе. Кучер Патрик смотрел куда-то в направлении стены, где висели небывалой красоты картины с живописными иллюстрациями на холстах, но глаза его были пусты восхищения и интереса к живописи. Патрик всё думал о том, кого они встретили на пути сюда. Что это было такое? Что за зверь может обладать такой силой, иметь столь уродливое обличие и стоять на двух задних, уподобляясь человеку? Зверь показался кучеру странным. Шерсть присутствовала лишь на голове. Кожа на всех конечностях оказалась абсолютно лишённой какого-либо покрова. Ещё Патрик думал о том, как ему не повезло с выстрелом. Немного левее и он попал бы прямо в голову. Но пуля прошла по касательной и чудовище сбежало.
На обратном конце зала показалась фигура графа Ларса фон Эггештайна. Он несомненно изменился в силу минувших лет, но оставался узнаваем. Он всё также носил короткую тёмную шевелюру с ровным висками и небольшой бородкой вокруг губ и на подбородке. Он был высок и широкоплеч. На его лице зияла широкая улыбка. Он ликовал при виде старого друга и не скупился на объятия, чего нельзя было сказать о Марке. Он тут же поведал о том, что приключилось с ними в пути. Графу было тяжело поверить в произошедшее. Он ещё не раз вслух поблагодарил Всевышнего, что с его гостями не случилось ничего дурного.
– Я надеюсь, среди утраченного багажа у вас не оказалось ничего ценного? – озабоченным тоном спросил Ларс, обратившись к гостям.
К счастью ничего сверхважного с собой в дорогу Марк не прихватил. В саквояжах находились подарки и кое-что из одежды – единственное, что было жалко Марку.
– Я распоряжусь, чтобы вам приготовили ванну и выдали чистую одежду. А после мы все вкусно поужинаем.
Патрик поблагодарил Графа, после чего извинился за то, что не сможет присоединиться к столу. Он был вымотан дорогой и моральное изнеможение от встречи с монстром напрочь отбило в нём чувство голода. Его разум не переставал думать о загадочном звере.
После ванны кучер отправился в предоставленные ему покои, а Марк вернулся в гостевой зал к Ларсу, который ожидал его, сидя за широким и длинным столом. Заметив гостя, он тут же распорядился накрыть на стол.
Марк Бронхорст почувствовал, насколько ему полегчало после приёма ванны. Он выглядел намного спокойнее. Бурлящие внутри эмоции от пережитого на время угасли. Пока слуги заполняли стол блюдами и приборами, они с Ларсом вели оживлённый разговор.
– Ты писал, что твоя дочь сильно захворала. С ней что-нибудь серьёзное? – интересовался Марк.
– Было. В этих землях бродит какая-то зараза. Никто не знает откуда она взялась. Непонятно даже каким образом люди заражаются. Марлена крайне редко покидает замок, но всё же заболела. Но ведь что любопытно, я нахожусь рядом с ней, я прикасался к ней, дышал одним и тем же воздухом – но ничего. И тоже самое со слугами. Самочувствие ухудшилось только у Марлены.
– Как она теперь?
– Ей уже намного лучше. Сегодня она даже отправлялась на прогулку в лес…
Его прервал резко обеспокоенный голос Марка:
– О, Ларс! Прошу, впредь не отпускай её одну. Та тварь, с которой мы столкнулись… нужно об этом сообщить куда-нибудь и придерживаться максимальных мер безопасности.
Граф слегка облокотился о край стола, спросив:
– Так всё же. Что это могло быть? Ты говоришь, что плохо разглядел. Но хоть что-то ты запомнил?
– Внутри горел огонь. Он бросал яркий свет, я должен был разглядеть эту морду, если бы не…
– Если бы не что?
Дыхание Марка заметно участилось. Он оглянулся по сторонам, убедившись, что их никто не слышит. Его голос изменился. Он стал говорить полушёпотом, а лик его был столь настороженным, словно он готовился заново пережить этот ужас:
– Если бы не глаза. Понимаешь, они были какие-то, странные. Я ещё никогда не встречал такого цвета, и чтобы глаза так сверкали. Как будто изнутри прорываются какие-нибудь лучи.
– А что за цвет?
– Фиолетовый. Фиолетовый! Ты видел когда-нибудь?
Граф отрицательно едва заметно помотал головой.
– Вот и я ни разу за всю жизнь. Как будто оно явилось из преисподней.
– Кто из преисподней? – внезапно раздался звонкий женский голос. Он звучал очень нежно. Неволей возникало желание услышать этот голос ещё.
– Марлена, подойди – произнёс граф, вставая со стула.
Недалеко от входа стояла девушка среднего роста с длинными тёмными волосами. Решительной и твёрдой походкой Марлена направилась к отцу. Она пребывала в добром здравии и с её смазливого лика не сползала улыбка.
Ларс представил своё дитя Марку.
Вблизи Марлена казалась цветущей девой, чьи черты будто сошли с холста живописного портрета. Марк заметил это и был поражён тем, какая красивая дочь подрастала у его друга, хотя так будет неуместно говорить про девушку, которая разменяла двадцать второй год и уже давно выросла. Марк был вне себя от её красоты. Лицо Марлены содержало на редкость правильную симметрию. По крайней мере, такое создавалось впечатление. Толщина и наклон бровей, форма носа, контуры и выпуклость губ, кожная пигментация – всё это словно выглядело олицетворением вершины женской эстетики. А ещё Марк был вне себя от глаз Марлены. Можно было предположить, что эту свою часть Марлена унаследовала от матери, которая семнадцать лет тому назад скончалась при родах вместе с дитём, так и не покинувшим её чрева. Радужная оболочка её глаз сверкала синим, почти лазурным цветом. Это было неописуемо. Наружность Марлены производила неизгладимое впечатление.
Характер и манеры девушки, которые она проявляла за столом во время ужина, ещё более украшали её образ, в реальность которого было трудно поверить. Во время застолья Марк узнал, что Марлена решила посвятить свою жизнь живописи. Как оказалось, картины, висевшие на стенах гостевого зала и коридоров, являлись её детищем. Гостя такая новость сильно потрясла. Марк не уделял особого внимания развешанным вокруг картинам, но теперь, когда ему стало известно, кто приложил руку к этим предметам изобразительного искусства, он пристально осмотрелся и ему едва ли верилось, что рука столь молодой художницы способна подарить миру подобные шедевры. На вопрос Марка о том, над чем работает Марлена в настоящее время, девушка стала рассказывать, употребляя специфическую терминологию, которую способен понять, разве что человек, посвящённый в тонкости живописного ремесла. Но главное Марк всё же разобрал – Марлена рисовала пейзаж, но о деталях умолчала, предложив гостю посетить её мастерскую при свете дня и взглянуть на наброски, чтобы он воочию лицезрел первые этапы работы.
Фразы из уст девушки Марк слушал будто околдованный. Голос Марлены ласкал слух, дивный лик притягивал взор исключительно к себе и дарил убаюкивающую безмятежность, и эти глаза… они казались подобием редкой экзотики. Их оттенок напоминал волны ярко-синей воды в тёплом море, а сверкали они так, как не светится даже летнее солнце в минуты, когда достигает зенита. Если и существовало нечто, с чем можно было бы сравнить глаза Марлены, то это были бы драгоценные камни, нечто среднее между сапфиром и аквамарином. Именно такой блеск и извлекали эти две точки, которые могли стать центром вселенной, если смотреть на них не отрываясь.
Утренние лучи осветили опочивальню, в которой проспал Марк Бронхорст. Сон был сладким и крепким, и всё благодаря отменному вину, которым Ларс не давал бокалу Марка оставаться пустым во время ужина. Надев на себя одежду графа, которая была дана взамен утраченной, Марк принялся бродить по коридорам замка, перемещаясь из одной башни в другую. За почти получасовую прогулку он не встретил никого кроме служанки, которая шла куда-то в сторону восточной башни с какой-то корзиной с бельём.
Поднявшись на самые верхние уровни западной башни, Марк заметил приоткрытую дверь. Из комнаты доносилось пение. Это был голос Марлены. Марк подошёл ближе и увидел её, сидящую перед холстом.
Заметив движущуюся фигуру у порога, Марлена бросила взор на гостя и с улыбкой произнесла:
– А, мениэр Бронхорст. Доброе утро. Оно ведь у вас сегодня доброе?
– Да. Вы правы. Должен признаться, давно мне так не спалось. Я полон сил и, как в детстве, жажду каких-нибудь приключений.
Такой ответ вызвал улыбку на лице Марлены.
– Проходите. Оцените холст.
Марк подошёл поближе к мольберту.
– Ни это ли тот будущий шедевр, о котором вы столь скромно молвили минувшим вечером? – спросил Марк.
– И да, и нет.
– Как вас следует понимать? – озадаченно проронил Марк, сложив руки за спиной.
– Да – именно это я имела ввиду вчера, и нет – это не шедевр.
– Почему же вы столь скептично настроены в отношении своих талантов?
– Скептично? Нет. Я бы так не сказала. Просто мы не имеем возможности здраво оценивать предмет, который ещё не прошёл все этапы до своей полной готовности.
– Ваш рационализм меня впечатляет.
Марк посмотрел на палитру в левой руке Марлены, на которой она собирала нужные краски на кисть и переносила на холст. Где-то с краю он заметил знакомый оттенок фиолетового. Не успели потонуть в глубинах его памяти события прошедшего дня. Воспоминания о встрече с монстром ещё были свежи. Марк вспомнил, где видел этот знакомый цвет.
– Что с вами? – замерев в одной позе с кисточкой и палитрой в руках, спросила Марлена. Не дождавшись никакой реакции, она добавила: – Мениэр Бронхорст?
– А. Да. Что вы говорите?
– О чём вы так призадумались?
Несколько секунд взаимного безмолвия сменились неспокойным голосом Марка:
– Да так. Увидел на вашей палитре фиолетовый. Я кое-где видел предмет такой же насыщенности.
Марлена вернулась к работе, параллельно рассказывая:
– В изначальном виде такой оттенок фиолетового не встречается. Поэтому я сделала его сама. Это сочетание нескольких цветов. Изменяя их пропорции, можно регулировать густоту тона, делать цвет темнее или светлее, тусклее или ярче.
– А какие цвета вы разбавили, если не секрет?
– Красный и синий. Иногда добавляю капельку жёлтого.
– Оттенок весьма оригинальный. И крайне редкий. Мне лишь единожды доводилось встречать такой. Совсем недавно. Только…
На этом слове Марк невольно оборвал свою речь.
– Только что? – спросила Марлена, продолжая водить кистью по холсту.
Голос Марка стал звучать ещё менее ровно, с проблесками дрожи:
– Только, сдаётся мне, тогда этот цвет был в первозданном виде, а не результатом смешения синего и красного.
– Нет. Вы, должно быть, ошибаетесь.
– Извините?
– Я говорю, такой фиолетовый в природе не встречается. Этого не может быть.
– Хотел бы я ошибаться. Но я верю тому, что вижу. А видел я именно этот цвет в его первозданном виде.
– Вы видели искусственно созданный оттенок – продолжала тактично, но уверенно заявлять Марлена.
– И с чего же вы так уверены?
Марлена отложила в сторону палитру с кистью. Она посмотрела на стоящего рядом Марка Бронхорста своими синими сверкающими глазами и сказала так, что её было не узнать. Её голос сильно огрубел, а лик стремительно превращался в отвратительную физиономию неземного уродства. Она произнесла:
– Потому что когда кровь приливает к глазному яблоку, синий цвет разбавляется красным и превращается… в фиолетовый.
За несколько мгновений до своей смерти Марк Бронхорст успел посмотреть в глаза девушки. Он узнал этот взгляд и его неестественный фиолетовый оттенок.