9. ЖУТКИЕ ТАЙНЫ ЗАМКА
Пока врачеватель принимал пациентов, заражённых новой болезнью, король Георг переступал порог своей башни. Перед этим он приказал стражникам разыскать канцлера. Войдя в тронный зал, хранивший память о кошмарных событиях того зловещего пира, король остановился у одного из многочисленных громадных и расписанных грациозным орнаментом окон, откуда открывался прекрасный вид на Цертос. С этой точки была видна большая часть замка, однако основное – главные ворота, находились в обратной стороне и их было видно только через окна в противоположной стороне зала. После раздавшегося скрипа король бросил взгляд на двери, которые распахнул маршал Октавиан. Подойдя к королю, маршал произнёс:
– Милорд, пять сотен всадников готовятся перегонять стадо. – Губы маршала оставались открытыми несколько мгновений, пока он не решился продолжить свою речь: – По замку прошлась новая болезнь. Я, как ответственный за безопасность Цертоса и королевской семьи, обязан предложить вам с Её Величеством и детьми временно покинуть замок, пока зараза не оставит здешние места. С первыми же морозами я обязуюсь вернуть вас.
– Мои предки не покидали стены Цертоса даже в самые тяжёлые дни, какими бы они ни были – ответил король, бросив взгляд на открывающиеся через окно просторы замка. – Я должен уподобиться моему отцу, деду и всем остальным, кто сидел на троне до меня и быть со своим народом до конца. – Повернувшись лицом обратно к маршалу, король продолжил: – Я ценю вашу заботу, маршал, но это невозможно.
В зал вошёл стражник. Его левая рука обхватывала рукоять меча, покоившегося в ножнах на поясе, а в правой находился какой-то предмет. Приоткрытое забрало обнажало лишь верхнюю половину лица.
– Докладывай – сдержанным тоном произнёс король.
– Ваше Величество, канцлер просил передать. – С этими словами стражник протянул в руки монарха запечатанную воском записку.
Георг торопливо распечатал послание. Прочитав содержимое, он обратился к рыцарю:
– Непременно передай канцлеру, что я сейчас буду.
Маршалу этот диалог показался странным. Он стал перед королём, прервав зрительный контакт между ним и стражником, произнеся тихим голосом:
– Милорд, позвольте мне лично сопроводить вас. На улицах Цертоса неспокойно и даже пару шагов сделать по его территории небезопасно. Мне будет спокойнее на, если позволите лично сопроводить вас в канцелярию.
Георг не желал видеть посторонних, но и вызывать подозрений со стороны преданного человека тоже не хотел.
– Конечно, маршал – ответил король.
Спустившись по ступенькам трёхвековой лестницы, король с маршалом отправились в соседнюю башню. Проникнув внутрь неё, они распахнули двери, ведущие в подвал, затем спустились вниз и переступили порог входа в канцелярию.
– Не-е-е-е-ет! Боже! – закричал король от ужаса, что наполнил его разум и устремился в другой конец комнаты. Тело канцлера находилось в кресле. Его руки покоились на столе, а голова лежала между ними на правой щеке. Канцлера Клауса постигла учесть сотен граждан. Его голова опиралась о стол, погрузив лицом в лужу собственной крови.
– Милорд! – закричал маршал, когда решил, что канцлера кто-то смертельно ранил и внутри действительно кто-то может находиться, тайно поджидая монарха.
– Господи! Что же это такое! – со страхом внутри молвил король, отодвинув тело канцлера, прислоняя его к спинке кресла. Кровь покрыла большую часть лица канцлера. Даже зрачки были покрыты красным жидким одеянием. Когда король убедился в том, что сердце Клауса перестало издавать звуки, что дарили ему жизнь, он бросил взгляд на стол, который стал последним для канцлера. На столе лежал развёрнутый свиток, простилавшийся почти до самого пола. Вверху свитка была надпись, забрызганная пятнами крови: «Потомку рода Аквилиев». Свиток содержал следующие строки:
Дорогой потомок, я – Максимилиан I, основавший этот могущественный замок. Сейчас о нём мало кто знает, но он обязательно станет могущественным, а стены его не покорятся ни одному врагу. Я это знаю, потому что то, что написано дальше, расскажет тебе о том, почему до сих пор наш Цертос выдерживал все нападения и надёжно оберегал каждого жителя. Если ты достал это послание, значит на твою эпоху выпало то бремя, которое рано или поздно должно было кому-то из нас достаться. А ещё это значит, что я хотя бы немного сумел обмануть судьбу и тот стишок, который я придумал для будущих наследников, всё-таки сделал своё дело. Для начала ты должен знать, что за свой поступок, возможно, я заслуживаю смертной казни и вечно горящую печь в аду, но я сделал это, принеся в жертву самого себя. Мы начинали строить замок с надеждой, что вскоре обретём спокойную жизнь за его стенами и найдём там защиту от всех угроз. Но изнуряя себя день за днём, среди нас начало слишком много гибнуть. Большинство сочли идею строительства надёжной крепости невозможной и с каждым днём всё больше людей отказывались продолжать строительство. Мои мольбы не были услышаны. Тогда я втайне от всех обратился к люциферу и предложил свою душу взамен на замок, что сделает этих людей счастливыми и сбережёт их от вражеских напастей. Мои друзья и сородичи начали выздоравливать, вновь обретать веру и вскоре опять приступили к стройке. А ещё через несколько недель к нам прибывали помогать поселенцы с других земель, которые, как и мы, хотели обрести дом с крепкими стенами. Скоро наше число дошло до двадцати тысяч. Двадцать тысяч людей, которые так верили в свои силы, что были готовы не разгибать спины до захода последних лучей солнца. Мы строили эту крепость с нечеловеческой силой, ибо так легко и быстро создать замок не по силам простым смертным. Четыре зимы назад был выложен последний камень на стене и в ту ночь в мой сон пришёл люцифер с посланием, что свою часть договора он выполнил и после смерти он заберёт мою душу, а чтобы Цертос не потерпел ни единого поражения, в нём будет жить его посланник – демон в обличии человека. Он будет перерождаться каждые полвека и принимать новый облик. Узнать его будет нетрудно. Его глаза разного цвета. Один из них жёлтый, а другой – зелёный. Он смертен, а точнее смертна только плоть, но его сущность бессмертна. И если кто-то из жителей замка убьёт его, Цертос постигнет чудовищное наказание. За всем происходящим будет наблюдать люцифер в обличии какого-нибудь животного, что будет жить с этим демоном в одном доме. Я не рассказывал об этом никому, и даже своему сыну – прямому наследнику, потому что ему, как тебе и всем остальным, не надо знать того, какой ценой был воздвигнут наш дом. Я хотел, чтобы мои потомки жили в радости и были уверены, что они благородных кровей. И ты – первый, кто в этом усомнится. Сегодня я нахожусь в башне в своём ложе и предстаю на смертном одре, издавая последние вздохи. Скоро дьявол явится за моей душой, и я наконец понесу расплату за тот страшный грех, что совершил в молодости. Унести эту позорную страницу из жизни нашего рода в могилу или рассказать остальным – решать тебе. Но ты должен знать – то, что сейчас происходит в Цертосе —моя ошибка. Не упрекай себя напрасно. Ошибка моя, но отвечать за неё тебе.
Король рухнул на колени. Лицо монарха дёргалось вместе с руками, из которых вывалился свиток прямо на пол, впитывая стекающую со стола всё ещё тёплую кровь канцлера Клауса, издавшего последний свой вздох, когда читал о последнем вздохе на свитке. Король Георг впервые не мог понять, что он испытывает: стыд, страх, ненависть, упрёк, раскаяние, гнев. Все его убеждения о величии предков рухнули в один миг. Он перестал ощущать себя заслуживающим королевского трона. Позор заполонил его душу, не оставив места для оправдания.
– Милорд, что случилось? – слегка наклонив голову, спросил маршал.
Медленно повернув голову в сторону маршала, король произнёс сквозь дрожащие губы:
– Оставьте меня одного.
Маршал Октавиан покинул канцелярию, закрыв за собой двери, за которыми ожидал короля.
А король тем временем продолжал сидеть на коленях, не находя в себе силы подняться. Он всё ещё не мог поверить в то, что его предок, построивший замок, склонил колени перед сатаной. Прочитанное на свитке для него стало хуже всего того горя, что пришлось пережить за последнее время. Его вера потерпела поражение. Прочитанные Георгом строки превратили в крах все его надежды на светлое будущее для своих потомков.
Спустя какое-то время, поднявшись с колен, Георг взял со стола свечу, а затем поднёс её к свитку, поджигая строки, что нарушили его право быть достойным королевского трона. Дождавшись пока последние остатки свитка превратятся в пепел, король вышел наружу, откуда в сопровождении маршала и шести стражников отправился на улицу, где дороги уже утопали в лужах крови, а навстречу ему бежал отчаявшийся врачеватель Гильем.
10. ВЕРА КОРОЛЯ ГЕОРГА: ЧАСТЬ II
– … Эта болезнь убивает слишком быстро! Я не знаю, что это за чертовщина, но это дело рук чего-то дьявольского! Потому что всё это ненормально! – в панике молвил Гильем, обращаясь к королю, стоя посреди окровавленной улицы, на которой поблизости не было абсолютно никого, кроме них, маршала и шести стражников.
– Я знаю. Я всё знаю – утопая в горе, ответил король, продолжая идти по улице, минуя врачевателя.
После этого врачеватель посмотрел на вход в башню канцелярии, откуда четыре стражника на носилках выносили тело канцлера, накрытое белой тканью, сквозь которую в области лица проступали свежие пятна крови. С носилок свисала правая рука покойного Клауса, на пальцах которой были надеты кольца со сверкающими рубинами и алмазами.
– Подать лошадей. Мы отправляемся в конец замка – распорядился король.
Маршал отправил стражу за лошадьми, после чего они отправились в местное аббатство.
Доехав до монастыря, король слез с лошади, с трудом превозмогая груз в сердце и на душе. Его алый плащ, что накрывал спину и опускался почти до земли, слегка развеял ветер. Георг приказал всем оставаться на улице. Монарх перешагнул через порог монастыря и теперь точно знал, какое чувство он испытывал – глубокий стыд. Ещё недавно он и представить не мог, что когда-нибудь ему, правителю Цертоса, придётся хоть чего-нибудь стыдиться. Теперь король Георг не мог даже поднять голову, чтобы взглянуть в глаза отцу Исааку, который стоял прямо перед дверьми храма богослужений. Он вышел на крыльцо, держа в руках чётки, которые прекратил перебирать, как едва увидел перед собой монарха. Георг медленными и короткими шагами приближался к аббату, опустив голову, с которой свисали длинные кудри, скрывающие его лицо. Аббат стоял неподвижно. Его сердце взбудоражилось и так стучало по рёбрам, что казалось оно разорвёт грудь монаха. По коленям священника пробежал вибрирующий страх, парализовавший ноги. Лишь длинная ряса не выдавала того, как сильно тряслись конечности старика. Монах боялся лишь одного – что король повесит на него вину за массовые гибели граждан. Ему всё ещё трудно было забыть те длительные мгновения, когда холодное лезвие топора обнимало его горло.
Дойдя до аббата, король упал на колени и схватился обеими руками за рясу священника. Приложив своё лицо к ноге отца Исаака, Георг заплакал, громко сквозь слёзы вымаливая прощение. Аббат не знал, как реагировать на происходящее – вздохнуть с облегчением, потому что ему точно не грозит физическая расправа, то ли испытать жалость к человеку, который при всей своей власти испытывает глубокие душевные терзания. Монах старался поднять короля с колен, схватившись за края плотного кафтана на его плечах. После нескольких попыток отец Исаак всё же сумел поднять монарха с земли, после чего отвёл его в своё жилище, где Георг поведал ему обо всём, что было написано в свитке.
Сидя на стуле полуоборотом, положив правую руку на стол, аббат обратился к королю:
– Я сожалею, Ваше Величество. Прискорбно слышать такое о вашем предке. Но вы должны знать, что чистота наших душ не зависит от других людей. Душа – это не кровь, которая передаётся потомкам независимо от их воли. Она даруется каждому в чистом виде. Мы не можем отвечать за поступки своих предков. Ведь это уже минувшая история, и лично вы не совершали никакого страшного греха, чтобы теперь стыдиться себя и своего происхождения.
– Нет, аббат. – Немного повысив тон и всё ещё пуская слёзы, Георг продолжал упрекать себя: – Я посмел поднять руку на слугу божьего. Как же после этого я могу сидеть в ваших покоях и пить ваше вино?
– Мы все совершаем ошибки. Не совершив ошибки, мы не познаем истинную сущность вещей. Мы ошибаемся сегодня, чтобы стать мудрее завтра.
– Но по моей ошибке погибли сотни ни в чём неповинных людей. Сколько детей стало сиротами. А сколько родителей потеряли самое дорогое, что у них было. Сколько вдов стало в Цертосе. И я за это в ответе. Это произошло из-за моей ошибки, и она не делает меня мудрее.
– Вы отправили этого человека к палачу, потому что Вам было страшно. Плох тот правитель, который ничего не боится. Страх нас заставляет бежать или сопротивляться, чтобы выживать в этом суровом мире. Но если наши попытки выживания создают ещё больше испытаний, мы не можем ничего с этим поделать. Значит, судьба нам уготовила такой путь.
– Разве не вы меня предупреждали о том, что не стоит этого делать? Если бы я вас тогда послушал, такого бы не случилось.
– А можете представить, что стало бы с этим миром, если бы каждый правитель делал только то, что скажет монах или какой-нибудь простой люд? Вы поступили вопреки моим словам. И пусть вы ошиблись, но зато сделали так, как сами считали нужным. Именно это качество и делает короля заслуживающим своего трона – настойчивость и отсутствие сомнений в принятии решений. Истинный король поступает так, как сам считает необходимым и никогда не станет позволять кому-либо перечить своим решениям. И потом, цена вашей ошибки столь велика лишь потому, что на вас лежит большая ответственность. Вы бы не смогли совершить этой ошибки, но только если бы не были королём, а родились каким-нибудь фермером. Но тот, кто сидел бы на вашем месте, сделал бы ровно то же самое. Так что вам не за что себя упрекать.
Король Георг задумался. Он опустил голову, направив взгляд в деревянный стакан, наполненный вином. Сидя за столом с аббатом, король начал ощущать, как к нему возвращается тот аромат вина, что он испытывал раньше, а цвет напитка перестал напоминать багровую человеческую жидкость, что заполнила его сердце и душу ни меньше, чем улицы Цертоса. Улицы, на которых кровь смыла всю радость жителей, и на которых уже не был слышен забавный детский смех и шумы торговых рядов. Слова отца Исаака звучали убедительно, однако король не мог успокоиться. Он оставался в неведении, что ещё уготовил для него Анатас, склонившийся при жизни перед дьяволом.
– Что прошло, то – история. Но завтра я уже боюсь открывать глаза в страхе, что мой народ будет истреблять очередная нечисть.
– Что касается этого, я думаю, мы должны всё тщательно обдумать перед тем, как сделать следующий шаг. Скорее всего, этот колдун – демон, в обличии человека, как и было написано в этом свитке, что вы прочли. Но он мог и не быть слугой люцифера всё время. Возможно, раньше это был обычный человек, как и мы с вами. Не исключено, что он продал душу дьяволу, когда с ним случилось какое-то несчастье. А когда пятидесятилетний срок между перерождением истёк, дьявол решил не искать новую плоть для демона, а поселить его в этого человека, который уже прислуживал ему, и тогда дьявол окончательно завладел его душой. Это может произойти с теми людьми, которые переживают страшное горе и думают, что Бог не слышит их мольбы, и дьяволу гораздо легче завладеть душой таких людей, потому что они будут готовы пойти на всё, лишь бы отомстить за причинённую им боль. Он жил среди нас, и надо расспросить о нём тех людей, чьи дома находятся по соседству с его хижиной. Думаю, вам стоит отправить туда кого-нибудь, чтобы узнать как можно больше об этом человеке. Мы должны знать, с кем, или с чем имеем дело.
В жилище священнослужителя королю постепенно становилось всё легче и легче. С подсыхающими слезами на щеках он ответил:
– Да, аббат. Я так и сделаю.
Вскоре Георг покинул храм и отправился в свои покои, после чего маршал послал дюжину стражников за всеми людьми, которые жили по соседству с Анатасом.
11. ЗАПИСИ ПРОКЛЯТОЙ ДУШИ
После ухода короля отец Исаак достал из-под матраца гримуар, что привёз маршал после обыска хижины Анатаса, в надежде найти какую-нибудь зацепку. Не дойдя до стола со свечой, пальцы на правой руке аббата соскользнули с задней обложки и страницы обвисли, опускаясь одна за другой. В этот момент из гримуара выпали два листка бумаги, аккуратно сложенных в несколько слоёв, что лежали между страницами долгие годы судя по их состоянию. Аббат осторожно положил книгу на стол, после чего подобрал листки и присел за стол. Бережно разворачивая первый листок, священник начал читать строки, гладко нанесенные пером:
Любимая Агнесса, я пишу эти строки в надежде, что ты и наши девочки сейчас где-то на небесах и читаете моё письмо. Мне не хватает вас. Я не нахожу без вас радости в этой жизни. Я не чувствую вкуса вина и запаха пищи. Сегодня уже две недели, как я не могу уснуть, а последний сон, что снился мне, позволил посмотреть на наших девочек, как они сидят на скамейке за столом и лепят из теста непонятные формы, и улыбаются так смешно, что даже толстый слой муки на их мордашках делает их только красивее. Как же я хотел тогда не просыпаться. Мне не удаётся забыть то, что этот мерзавец сделал с вами. Если бы я вернулся в тот день чуть раньше, я бы не допустил, чтобы этот поддонок надругался над вами. Я решил не оставлять этого просто так. Сегодня я продам свою душу дьяволу, чтобы он дал мне сил и смелости добраться до него. И тогда я перережу ему горло, как он сделал это с вами, а затем отправлю его душу в преисподнюю.
Прочитав последние строки, аббат испытал жуткое чувство, что наполнило болью его старое сердце. Он не мог представить, что столь злобный с виду колдун был настолько счастливым человеком в прошлом, имевшим жену и детей. Боль была настолько сильной, будто аббат сам пережил горе человека, что написал эти строки.
С трудом свернув листок, отец Исаак взялся читать следующее письмо, которое было слегка смято:
Дорогая Агнесса, прости меня. Я не смог выполнить свой долг. Мне не удалось отомстить за вас. Я до сих пор не могу поверить, что он жил напротив нашего дома в паре шагов, а я не успел приставить клинок к его горлу. Он продал хижину и уехал прошлой ночью. Он был так недалеко от меня, а я подвёл вас. Прости, Агнесса. Я продал душу, пожертвовав нашим свиданием в раю. Но теперь я никогда вас не увижу, и меня никто не узнает в новом обличии, которым наградил меня дьявол. Мне… мне… мне больно без вас. Я… я…
Эти строки пролили свет на то, кем был казнённый. Теперь многое прояснилось. Отец Исаак понимал, что нужно сделать для прекращения безжалостных деяний неумолимой души Анатаса. По крайней мере теперь было известно, кого нужно искать. Оставалось выяснить, кем был тот хладнокровный убийца, что посмел отнять жизни матери и двух маленьких девочек.
Немедля ни секунды, прихватив прочитанные письма, аббат в спешке отправился к телеге с лошадьми, прихватив с собой одного из послушников в качестве кучера. Он отправился в королевскую башню, дабы сообщить маршалу Октавиану о человеке, которого нужно разыскать и сделать это как можно скорее.
12. ПОИСКИ УБИЙЦЫ
Добравшись до башни, аббат стал расспрашивать одного из стражников о том, где находится маршал. Рыцарь просил отца Исаака следовать за ним в подземелье тюрьмы, где в это время маршал допрашивал соседей Анатаса.
Рыцарь постучал в дверь и сообщил маршалу о том, что аббат хочет его видеть. Покинув комнату для допроса, маршал подошёл к священнику:
– Моё почтение, аббат.
– Здравствуйте, маршал. У меня есть нечто, что подскажет нам, как прекратить эти злодеяния. – Аббат продолжил говорить шёпотом на ухо военачальнику: – Это не для посторонних ушей.
Маршал оттолкнул толстые дубовые двери с железным каркасом, что открывали вход в комнату напротив, затем пропустил аббата вперёд, после чего последовал за ним, наглухо заперев дверь.
– Я вас внимательно слушаю – с пристальным интересом сказал маршал.
Трепетным голосом аббат начал рассказывать о найденных письмах:
– Помните гримуар, что вы привезли в монастырь в прошлом году, когда арестовали Анатаса?
– Да. Вы всё ещё храните её?
– Сегодня после того, как король покинул аббатство, я достал эту книгу, пытаясь найти в ней что-то, что поможет нам лучше узнать её владельца. По неосторожности я раскрыл страницы на ходу и из гримуара выпали эти письма – обнажив кисти рук, спрятанные в широких рукавах рясы, отец Исаак достал из левого рукава два старых листка бумаги. – Прочитайте их прямо сейчас.
Священник протянул первое письмо. После прочтения лицо маршала начало меняться. Но происходило это не столь сильно, как могло бы у людей, далёких от насилия.
Аббат передал следующий листок.
После того, как второе письмо было прочитано, маршал посмотрел на монаха, который немедля спросил:
– Помните, я вам рассказывал о том, что душа этого человека не покинет наш мир до тех пор, пока не завершит свою миссию.
– То есть ему нужно наказать убийцу своей семьи.
– Совершенно верно. И если он будет мёртв, то возможно этот демон, завладевший его душой, покинет Цертос, и мы вернём мир на улицы замка.
– Тогда нам нужен бывший хозяин той хижины, что находится напротив – медленно, но очень уверенно сказал маршал.
– Именно – не менее уверенно подтвердил отец Исаак.
– Предоставьте это мне, аббат – с жаждой произнёс Октавиан. На его лице читалось вожделение расправы над мерзавцем, что осмелился убить мать и двух детей.
– Я сейчас же пойду в соседнюю комнату, где сидит нынешний хозяин и вытрясу из него всё, что он знает о бывшем владельце своего дома. А когда мы найдём этого отморозка, я лично отправлю его к дьяволу! Его место на гильотине!
Маршал, было, устремился к выходу, но остановился, так и не сдвинувшись с места.
– Аббат?
Лик монаха в мгновение был искажён.
– Вам плохо?
Через силу священник молвил:
– Я… я участвую в поисках человека, чтобы предать его казни. – Аббат схватился за голову, затем последовал крик, сопровождаемый громким плачем: – Господи!
Не веря тому, во что он себя втянул, отец Исаак прикрыл лицо ладонями, едва не валясь с ног. Для него человеческая жизнь бесценна, а значит следовало прикладывать все усилия для того, чтобы сохранить её. По этой причине он никогда не разделял политику святой инквизиции и верил в то, что можно спасти любую душу, какие бы грехи не тянулись за ней. Отец Исаак видел в действиях инквизиции лишь то, что прямо противоречило предназначению религиозных институтов, и поэтому для аббата все те, кто был связан со святой инквизицией, ничем не отличались от обыкновенных убийц и насильников. Во время встреч с настоятелями других монастырей и представителями высшей епархии отец Исаак прикладывал нечеловеческие усилия, чтобы во время беседы его не заподозрили в какой-нибудь крамоле. Для него была недопустимой любая форма насилия, чему он неизменно учил остальных в своём аббатстве.
Маршал в спешке схватил монаха за плечи и усадил на стул, принявшись успокаивать:
– Аббат, этот человек того не стоит. Да, это зло, если вам так будет угодно. Но вам не за что себя упрекать. Да, мы собираемся убить человека. Но порой приходится совершить убийство, чтобы потом избежать «чумы». Я – человек, привыкший к насилию. Я этим и займусь. Всё это будет на моей совести.
Завершив свою пылкую речь, маршал поспешно устремился в соседнюю комнату к пятидесятитрёхлетнему суконщику по имени Соломон, который жил напротив дома Анатаса. После длительного и безрезультативного допроса Октавиан решил предать его пыткам.
Настало утро. Солнце едва показалось на горизонте и его слабые лучи создавали длинные тени, что укрывали собою улицы Цертоса. Бакалеи, мастерские и торговые лавки только открывались. Крестьяне на запряжённых телегах выезжали на луга за травой для домашнего скота.
Соломон просидел всю ночь в темнице. О предстоящем допросе с применением пыток маршал доложил королю Георгу. Монарх дал согласие на использование любых средств, которые позволят приблизиться к цели хотя бы на один шаг.
Снаружи доносились звуки, исходившие от доспехов стражи. Двое рыцарей в полном обмундировании приближались к порогу камеры. Их шаги становились всё громче. В груди у Соломона стало растворяться спокойствие. С каждой секундой и с каждым новым шагом стражи его сердце стучало всё сильнее и всё настойчивее просилось наружу, буквально врезаясь в рёбра.
Дверь темницы распахнулась. Двое стражников вошли внутрь, схватили заключённого за запястья и поволокли за собой. Соломон издавал громкие крики, пытаясь убедить в том, что всё это одна нелепая ошибка. Но убеждать нужно было совсем другого человека, который ожидал его в другом месте. Он вопил изо всех сил. Каждый в Цертосе, законопослушный и преступник, был наслышан о методах работы, которые использовал маршал во время допроса. По словам тех, кто прошёл через его руки, это был ад на Земле.
Добравшись до конца коридора в подвале тюрьмы, рыцари начали спускаться вниз по лестнице ещё глубже, уволакивая заключённого за собой в камеру пыток, где его уже ожидал мастер, что отправил на тот свет не один десяток людей, а перед этим выпустил лужи крови, жестоко раздирая плоть инструментами. В Цертосе этого мастера прозвали «Мясником».
Комната для столь изощренного допроса располагалась так глубоко, что крики, рождаемые внутри, глохли, не доходя даже до верхней части тюремного подземелья, где смиренно сидели в заключении преступники. Спуская заключённого по каменным ступенькам, что наносили множество ударов по спине и копчику, внушали мысль Соломону, будто его затаскивают так глубоко в землю, где может находиться лишь преисподняя. Узкий и мрачный проход слабо освещали факелы на стенах, расположенные через каждые двадцать ступенек. Полный мрак в этом проходе уже не позволял испытывать такую сильную боязнь перед допросом. Заключённые, как правило, волочась по этим ступенькам почти в полной темноте, мирились со своей дальнейшей участью. Но комната в самом низу хорошо освещалась и поэтому приглушённый страх моментально возвращался. После того как тело Соломона затащили в комнату, начал раздаваться медленный и громкий скрип от полуржавых дверных петель. Маршал, который стоял за дверьми, закрыл их, издавая звук, вселяющий в заключённого ещё больше страха от мысли, что эта дверь уже никогда для него не откроется. Звук захлопнувшейся двери пустил дрожь по всему телу Соломона. Он увидел перед собой единственный стул, при виде которого захочется простоять на ногах целую вечность. Сиденье, подлокотники, спинка и подставка для ступней были покрыты множеством стальных шипов, которые были слишком короткими, чтобы убить, но и достаточно длинными для того, чтобы пройти сквозь кожу и погрузить в невыносимые муки.
– Где бывший хозяин твоего дома? – сдержанным тоном спросил маршал, короткими шагами медленно подходя к Соломону.
– Господи! Боже! Я не знаю! Пожалуйста, не делайте этого! Я вас умоляю, маршал! Если бы знал, я бы сказал! Но я ведь ничего не зна-а-а-а-а-а-а-ю-ю-ю! – произнося последнее слово, его крики превратились в дикие вопли. В этот момент рыцари оторвали его от пола и начали усаживать на стул. Голова, плечи, ноги, и даже туловище допрашиваемого дёргались изо всех сил, пытаясь вырваться из мёртвой хватки рыцарских рук.
Вдруг из полумрака всплыла фигура Мясника. Он был под два метра ростом с небольшим жировым багажом, который делал его руки в два раза шире, а живот сильно выпирающим. Его лицо скрывалось за маской из чёрного сукна с прорезями для глаз. Мясник был в кафтане без рукавов, спрятанный под забрызганным засохшими розовыми пятнами фартуком, а на руках были толстые перчатки.
С Соломона сняли кожаные сапоги, оставив стопы босыми. Мясник привязал его руки к подлокотникам, затягивая ремни как можно плотнее. Не менее надёжно были закреплены ремни и на ногах, насаживая икроножные мышцы на шипы, едва вонзавшиеся в кожу и пускавшие небольшие капли крови, которые расплющивались между кожей и покрытием стула. Крики Соломона обрывались. Боль в теле убивала его нутро, не оставляя сил на крики. После этого Мясник подошёл к передней части кресла. В его руках лежали две увесистые гири. Он одновременно опустил их на ступни, не убирая руки, а продолжая опираться на них всем своим весом. Гири не хуже молота вонзали шипы в оголённую плоть. Убирая руки от гирь, Мясник продолжал стоять перед допрашиваемым. Он положил свои ладони на колени торговцу и всем телом начал опираться, фиксируя бёдра на стуле. Шипы проходили через кожу недостаточно глубоко, но боль противилась и убеждала Соломона в обратном. Кровь сочилась через многочисленные отверстия, окрашивая светло-серый кафтан в тёмный багровый цвет, заставляя кричать от адской боли, что Соломон испытывал, начиная от запястий и до кончиков ступней. Каждая попытка пошевелить какой-либо частью тела лишь усиливала боль.
– Где? – тихо спросил маршал.
В ответ он получил дёрганное отрицательное кивание Соломона.
Маршал покинул комнату. Голову заключённого наполнили мысли о неминуемой и мучительной смерти. Но не успел перепуганный разум Соломона погрузиться в жуткие и страшные образы, как дверь снова отперлась.
– Ева! Нет! – выкрикнув эти слова, Соломон дёрнулся всем телом, из-за чего испытал ещё большие муки. Лишь гримаса на лице передавала всю глубину его страданий. Любой крик усиливал боль в спине и бёдрах.
Маршал вернулся, прихватив с собой жену суконщика, приволочив её за волосы. На этот раз Октавиан решил подвергнуть пыткам её и сделать это на глазах у мужа.
– Соломон, скажи им! Прошу тебя! – истерически прокричала Ева.
После этого у маршала отпали последние сомнения насчёт лжи.
Напротив Соломона поставили ещё один стул. На этот раз обычный, но внушающий ни меньше страха, чем «стул ведьмы», на котором уже полчаса пытали мужа. Мясник привязал руки и ноги Евы плотно к стулу. Затем обмотал вокруг шеи ещё один ремень и натянул его, привязав к спинке стула, не позволяя сильно шевелить головой. После этого Соломон ужаснулся, увидев в руках Мясника инструмент в виде железного шлема, рассчитанного на форму черепа, который обхватил голову Евы. Мясник взял последний инструмент – металлический болт с резьбой в форме спирали и острым концом, который вставлялся в боковое отверстие в шлеме, что был на голове у жены Соломона, и начал медленно вкручивать его внутрь.