Малыш от бизнесмена

Глава 13

Алена

Прикрываю глаза, подставляя лицо мягким утренним лучам солнца. Воздух на улице теплый и влажный. Небольшой ветерок дует в лицо, развивая светлые волосы, ласково охлаждая алеющие щеки. Он будто пропитан морской солью и насыщенным ароматом цветущих в округе цветов.

Не хочу быть кем-то замеченной, поэтому спешу мимо булочной, откуда доносится аромат свежего горячего хлеба и пряных местных блюд. Рот наполняется слюной, но мне совсем не до этого. Прежде чем завернуть за угол, словно нехотя оборачиваюсь, чтобы в последний раз посмотреть на пристань. В сердце что-то обрывается, будто сильно натянутая тонкая струна. Затем еще одна…

Яхта Волкова…

Похожее на призрак судно, еле виднеется через плотню дымку тумана. Тяжело сглотнув, опускаю глаза. Пусть исчезнет из памяти. Навсегда. Будто и вовсе не было! Но стоит поднять взгляд, как разочарование топит душу на месте. Никуда не исчезла.

Стискиваю конвульсивно пальцы. Разве я многого хочу? Просто забыть…

Но смогу ли я избавиться когда-нибудь в будущем от этого неотступно преследующего мучительного чувства стыда?

В ушах, тут же, будто издеваясь, звучит сиплый голос бородача, когда утром, стараясь убежать с яхты незамеченной, я поднялась вверх на корму.

– Че не заплатил? Во дает! Спит небось?

Чешет бороду, в которой виднеются рыжеватые волоски, а затем, морщась, лезет в карман холщовых штанов. Вынув увесистую пачку плотно свернутых купюр, щедро отсчитывает и сует почти насильно в мои висящие плетьми вдоль тела руки.

– На, вот. Одними обещаниями сыт не будешь. Говорил же, бабками не обидим, – оценивающе смотрит на мое бледное потрясенное лицо. – Девять утра, – присвистнув, качает головой. – Вот ты его умаяла, девочка.

Разжимаю судорожно сжатый кулак и на асфальт, кружась, словно осенние листья, падают новенькие, хрустящие, зеленые и желтые купюры. Только вот сейчас лето, а не осень… а осень – она навечно поселилась в моей душе. Равнодушно смотрю себе под ноги. Евро. Я раньше их в глаза не видела. Чужого мне не надо! Равнодушно ступаю подошвами балеток по купюрам, двигаясь вперед. С горечью понимаю: хочу не хочу, но – эти события в мельчайших подробностях запомнятся на всю мою оставшуюся жизнь – история так не похожая на романтичную историю Ассоль…

Горечь поднимается по горлу. Вместо «Алых парусов», алые пятна крови на простынях. Вот и все – девство закончилось. Потерянно оглядываюсь вокруг.

По обеим сторонам улицы, возвышаются большие кирпичные здания. Многие оштукатурены и покрашены в светло-розовый, бежевый и серый цвет. Балконы ограждены чугунными кружевными решетками. Все они, как один, похожи на мини цветники. На одном из балконов появляется мужчина в полосатой тельняшке. Он, пыхтя никотином, добровольно травит себя ядом, разворачивая утреннею газету.

Это будто служит для меня сигналом к действиям. Дрожащими ладонями разгладив смятую рубашку Волкова, накинутую поверх короткого черного платья, поправляю сбившиеся за ночь волосы. Когда мой вид становится более-менее приличным, направляюсь в сторону припаркованных у дороги ярко-желтых такси с шашечками. Я готова отдать все свои деньги, лишь бы исчезнуть из города, ставшим для меня настоящим разочарованием.

– Куда поедем, красавица?

Вздрагиваю от этого обращения. Ведь именно ОН так называл меня – «красавица».

Мужчина с карими глазами и совершенно непримечательной внешностью, вежливо открывает передо мной дверь старенькой вишневого цвета «Лады» и я, прошмыгнув на заднее сидение, заставляю себя ответить:

– В Варваровку, пожалуйста.

Водитель в возрасте обходит автомобиль и, усевшись, поворачивает ключ в замке зажигания. Тут же отворачиваюсь к окну. Не хочу разговаривать. Я и так опасно балансирую на грани истерики.

–– Деньги-то есть? – водитель бросает изучающий взгляд через зеркало дальнего виденья, но я не обижаюсь. Расстояние до хутора не малое. Любой захочет подстраховаться. – Две тысячи.

Две тысячи… Судорожно сжимаю пальцами наличность. А есть ли выбор? Нет.

– Да, есть.

Машина трогается, и я прикрываю глаза. Внизу живота болезненно тянет, напоминая о прошлой ночи, и по щеке медленно ползет, щекоча, слеза. Открывать глаза совсем не хочется. Вообще ничего не хочется! Сглатываю вязкую слюну, ощущая во рту не очень приятный виноградный привкус. Гадость! Морщу брезгливо нос. Всегда знала, что вино – это зло и, похоже, даже не представляла, насколько была права. «Зеленый змей» погубил далеко ни одну жизнь, а сколько по его вине было совершено ошибок?

Вот и я не стала исключением. В памяти, словно издеваясь, всплывает воспоминание о том, как мужчина с идеальным спортивным телом, лениво развалившись на животе, комфортно спит, растянувшись на прохладных небрежно сбитых простынях. Волков выглядел, как довольный хищник, получивший то, что хотел. Тошнота, будто морской спрут, сжимает ледяными щупальцами все сильнее и мучительнее бьющееся в агонии сердце. В смятении смотрю в окно, пока в голове одна ярче другой мелькают картинки вчерашней ночи. Нежная кожа груди до сих пор горит от прикосновений его небритых скул. Щеки обжигает малиновым жаром. Стыдно…очень стыдно.

Я поступила правильно, решив ускользнуть с яхты до того, как проснется Волков. Как бы я встретилась глазами с этим человеком после того, что было между нами ночью? С губ срывается тихий стон, и я поспешно прячу в ладонях лицо. У меня привычка такая с детства – кажется, что так никто не видит ни меня, ни моего позора.

Как?! Боже… Как вообще до этого могло все дойти? Это просто кошмар! Это… Даже в страшном сне я не могла предположить, что все может обернуться таким образом.

Тяжело сглатываю, ощущая, как начинает щипать глаза. Я никогда не была так подавлена, как сейчас. Провела ночь с незнакомцем… отдала ему свою невинность, а ведь я всегда мечта об другом! Муж, семья, дети…

Сколько раз я растворялась в зеленых глазах, в улыбке, в нежном голосе? Содрогалась от дерзких настойчивых прикосновений? Не помню. Но точно знаю одно: Волков будил меня глубокой ночью, и мы были… близки еще раз. Что-то шептал про то, что я его русалка и он меня нашел и никуда больше не отпустит. Несмотря на то, что боль уже не была такая мучительная, как в первый раз, это все, мягко говоря, круто отличалось от того, что я представляла в своих нежных девичьих мечтах. Боже, на второй подушке даже не сохранилось отпечатка его головы. Наверное, это из-за того, что мы всю ночь проспали на одной.

Сжимаю пальцами крепче колени. Наверняка, для него эта ночь ничего не значила. Он просто мужчина, которому предложили свое тело. Пусть так неосторожно и по наивной глупости, но предложили. Скорее всего, я не первая и не последняя. Прикусываю губу, делая глубокий надрывный вдох. Почему же так больно от этой мысли в груди? Я знаю ответ. Потому что в какой-то момент я почувствовала себя нужной, любимой. А потом наступило утро…

Глупо. Я глупая. Прикусываю дрожащую нижнюю губу, уже ощущая, как долго сдерживаемые слезы текут по разгоряченной щеке. Черчу пальцем на пыльном стекле рваные линии, прислонившись щекой к грубой синей обивке сидения. Мысли мучают, словно раскаленные до бела щипцы, выкручивая наизнанку, истязая. Когда разбивается вдребезги окно или падает хрустальная ваза стоит такой грохот. Так почему, когда разбивается сердце, это происходит совершенно бесшумно? Это происходит в абсолютной тишине, и хочется, чтобы грянул гром с молнией, которые отвлекут от боли. Но ничего не происходит. Мир движется, как обычно. Люди смеются, идут на работу. Никому нет никакого дела до того, что происходит вокруг.

Словно разделяя мое настроение, погода резко портится, и по чистому стеклу автомобиля начинают барабанить крупные дождевые капли. Одна, потом вторая… Сбиваюсь со счета. Небольшой слепой дождь на моих глазах превращается в ливень. И я уже не уверенна из-за чего именно перед глазами расплываются быстро мелькающие за окном автомобили и зеленые деревья. Слезы виноваты или же дождь. Внутри все надрывается от крика, но его никто не слышит и не услышит. Я похороню его там, где и свои мечты о светлом будущем.

Эта ночь останется для меня сродни открытой ране, в которую попала морская вода, разъедая, выжигая нежное сердце, а гордость превращая лишь в горстку пепла.

Глава 14

Дима

Четыре месяца спустя

Грязно выругавшись, одним большим глотком осушаю наполовину наполненный стакан. Кажется, еще немного и от ярости зубы в пыль сотру. На экране трубки, словно приговор, мелькают одна за другой жалкие отписки Влада. Никто не видел, никто не знает… Опять мимо. Проклятье! Пальцы в бешенстве сжимаются в кулак. Прошло почти четыре… Мать его, четыре месяца! Как может человек просто взять и исчезнуть?! Бред! Желваки на скулах сводит так, будто они живут своей отдельной жизнью.

На смену злости приходит другое чувство, не менее сильное… Мне сложно обозначить его для себя, потому что ранее я с ним не сталкивался. Аленушка, где же ты, малышка? Почему сбежала?! С досадой вспоминаю то утро, когда проснулся совершенно один на большой двуспальной кровати. Если бы не кровь на простынях, подумал бы, что совсем поехала крыша. В голове мелькает воспоминаниями состоявшийся несколько месяцев назад разговор с другом.

– Весь порт вверх ногами поднял, в каждый угол квартала заглянул, – с досадой машу рукой. – Бесполезно! Нигде нет. Как сквозь землю провалилась.

– Я бы на твоем месте проверил наличку и ценные бумаги.

Буквально ощущаю, как мое лицо начинают покрывать красные пятна ярости и негодования. Глядя из-под густых бровей на друга, цежу сквозь зубы:

– Она не такая. Понятно?

– Понятно. Чего не понятного-то? – усмехается задумчиво Давид.

Уже в красках начинаю представлять, как мой кулак здоровается с челюстью лучшего друга, но беру себя в руки. Садулаев мне нужен. Точнее, его связи.

– А если напрямую, откуда знаешь? – Давид крутит в руках ручку, на основании которой тонким шрифтом выгравировано «Паркер». Встречаюсь с ним уверенным взглядом. – Может, у нее что ни ночь, то приключения в порту.

– Нет! – рычу в ответ, почти до глубины души оскорбленный идиотским намеком Давида. – Я первый! Она девственница была.

Садулаев приподнимает бровь.

Мой взгляд не сулит ничего хорошего.

– Ну, тогда это меняет дело, – говорит спокойно, игнорируя искры ярости в моих глазах. – Ну, я так понимаю, в ближайшее время ты найдешь свою красавицу, – друг делает эффектную паузу, прежде чем продолжить. – Там и свадьба не за горами.

Из моей груди вырывается так похожий на отвращение звук.

– Чтобы я еще раз на себе на шею добровольно это ярмо накинул? Шутишь?! – внутри все буквально взрывается. – Никогда, черт возьми! Скорее, ад замерзнет, чем я еще раз женюсь.

Тру задумчиво подбородок, возвращаясь в реальность. Поступил, как кретин! Фамилию не узнал, обидел девочку, еще и резинка порвалась… Черт, все не так!

В груди холодеет от мысли, что девушка солгала. Что, если она и никогда не жила в Анапе? Не местная – это худший из всех возможных сценариев. Но у меня уже не осталось сомнений, что так оно и есть.

Проклятье! Ядовито усмехаюсь. Мужчина становится злым в двух случаях: когда голоден и когда унижен. А я, черт возьми, совсем не голоден. В крови бурлит адским огнем обида. А смысл самого себя обманывать? Эта худышка с серебристыми волосами задела мое мужское эго своим побегом.

Перед глазами, как наяву, появляется худенькое осунувшееся личико и этот режущий по сердцу взгляд огромных, как из японских аниме, глаз. Они так напоминают взгляд потерявшегося ребенка… Прокручивая раз за разом в воспоминаниях мельчайшие детали, в который раз обзываю себя кретином. Злиться куда легче и приятнее, чем сгорать от чувства вины. А что, если она попала в беду? Вместо того чтобы все разузнать, эгоистично затащил в кровать. Дважды кретин… нет, трижды! Как можно было фамилию не узнать?!

Злость на самого себя самая сильная, поэтому я всегда стремлюсь, как можно скорее направить её на кого-нибудь другого. Врезать бы кому-нибудь… Чутко уловив мое настроение, бармен поспешно подливает огненную воду в мой пустой стакан.

Какой по счету? А черт его знает! Сжимаю пальцы на прохладном стекле, лениво наблюдая за тем, как в прозрачной жидкости с миллиардами пузырьков тонут ровные кубики льда. Почти так же, как и моя гребаная жизнь.

Помешался совсем. Все мысли о ней. Где она? С кем? Вспоминает ли обо мне так же часто, как и я? Все мысли только и крутятся вокруг блондиночки, с которой провел одну случайную ночь. Единственная надежда на Давида. С его связями и мои упорством… Я в любом случае добьюсь своего. Если уж я поставил цель, то ничто не собьет меня с намеченного пути.

В который раз подношу стакан ко рту. Морщусь, когда нёбо обжигает термоядерная жидкость. Отвратительный вкус спасает лишь тонкая долька зеленого лайма с крупной морской солью. Отодвигаю в сторону недопитый напиток. К черту! Полное дерьмо на душе.

Пальцы ныряют в всклокоченные от сильного ветра волосы. Взъерошив, дергаю пряди вверх, пытаясь хоть как -то отвлечься.

В голове туман, в сердце шторм. Тошно…

– Привет.

Грудной пропитанный чувственными нотками голос заставляет с досадой поморщиться. Еще этой не хватало! В районе затылка появляются неприятные ощущения, похожие на легкое жжение. Не оборачиваясь, кидаю безразлично через плечо:

– Привет, Оля.

Холеная ладонь с ярко-красным маникюром, совершенно не стесняясь, проходится по открытому участку кожи шеи. Ощущая сильнейший прилив раздражения, смахиваю женские пальцы прочь. Только к моему недовольству женщину моя реакция совсем не смущает.

Оля– завсегдатай бара. Брюнетка уже несколько лет на грани развода. Она давно не соблюдает брачных клятв и обетов, особенно тех, что касаются верности. Уже и не помню, сколько раз она ко мне подкатывала, однако я всегда старался держаться от нее подальше. Может у меня и не так много непреложных принципов, но я всегда придерживаюсь, по крайней мере, одного – никогда не спать с замужними женщинами. Что-то внутри всегда останавливает. Коробит. Может быть, то, что еще в памяти слишком живы воспоминания того, каково это – быть преданным.

Тошнота еще больше подкатывает к горлу и я, не поднимая глаз на чересчур навязчивую стерву, строчу сообщение Давиду. Один фиг за руль садиться противопоказано. Кого я обманываю? Дело совсем не в этом. Сейчас столько служб такси. Уехать не проблема. Я хочу знать, как движется дело. Поиск Алены – вот, что меня волнует.

Оля с грацией кошки опускается на свободный стул рядом со мной. Прикрыв ресницами карие, так похожие на глупые коровьи глаза, кокетливо демонстрирует безымянный палец, на котором больше нет обручального кольца.

– Развелась, – скорее констатирую факт, чем спрашиваю то, чего от меня так очевидно ждут.

– Ага, – охотно кивает, буквально сияя, женщина.

Темные глаза щурятся будто от удовольствия, когда брюнетка проходится глазами по моим плечам, а затем без ложной скромности ныряет взглядом в открытый ворот рубашки.

Хмыкнув, криво усмехаюсь. Шалашовка.

Так и хочется сказать: полегче, дорогая, нельзя быть столь легкодоступной.

Ошибочно расценив мою саркастическую ухмылку за приглашение, Оля с придыханием тянет гласные, как истинная южанка:

– Я теперь свободна-ая одинокая женщина, Дима-аа.

Ее голос сулит море наслаждений. Возможно, в другое время, я бы и откликнулся на этот призыв, но не после моей Алены. Это все равно, что после чистого источника припасть к грязной луже.

Оля наклоняет набок голову, демонстрируя свою заинтересованность.

Если бы она еще облизнула губы, то совсем бы стала похожей на кошку, которой перепало большое блюдце сливок. Ее пышная фигура в обтягивающем бежевом платье не оставляет никакого простора фантазии. Наклонившись ко мне поближе, она, заигрывая ю, ведет острым ноготком по моей груди все ниже… к ремню, прямо к широкой металлической пряжке.

Однако вместо того, чтобы почувствовать желание, я не могу отделаться от стойкого ощущения брезгливости. Все, чего сейчас я желаю, так это избавиться от ощущения липкости, которые вызывают опытные прикосновения нахальной брюнетки.

– Оль, я не в настроении, – выходит грубо, но ничего, переживет. – Хочу побыть один.

Хмурюсь, когда брюнетка, расчетливым движением ведет плечом и тонкая бретелька платья спускается ниже.

Надо быть полным идиотом, чтобы променять свою девочку

на эти фальшивые буфера и накладные ресницы. Нет, больше фейковые штамповки похожие друг на друга, как одна, меня никогда не заинтересуют. Зачем мне они, когда я вкусил чистейший источник?

Алена. Аленушка. Такая чистая, милая, нежная. Ее тело такое изящное. Нет в ней и грамма наигранности и пошлости. Настоящая. Вот кто мне нужен.

Проклятье!

Даже при мысли о ней ощущаю мгновенное возбуждение. Брюки заметно оттопыриваются, что не остаётся незамеченным Ольгой, которая конечно же, воспринимает это на свой счет.

Злобно усмехаюсь, видя жалкие попытки Ольги.

Неужели она думает, что такое навязчивое предложение себя привлекательно? Да ее вульгарность просто смешна.

Мне ни с кем не было так хорошо, как с Аленой. Никогда. Неловкие ласки Алены возбуждают куда более, чем расчетливые и умелые, четко отработанные движения прошлых пассий.

Ее девственность вовсе стала для меня шоком. Да, я свою девочку готов на руках носить за такой подарок.

Достаю пару смятых купюр номиналом в пять тысяч, чтобы расплатиться с барменом. Глаза Ольги вспыхивают почти как гирлянда на рождественской елке.

Впервые задумываюсь о том, что без преувеличения мог бы заполучить почти любую женщину, которую захочу. Деньги решают все. Но любая мне не нужна…

Мне нужна моя русалочка с голубыми, чистыми, небесными глазами. Я чувствую, что за сдержанностью Алены спрятан дух свободы, который стремится к тому, чтобы его выпустили на волю. Несмотря на то, что она совсем еще юная, в ней удивительно сочетается невинная чувственность, спрятанная за непроницаемую броню предусмотрительности.

Ольга проводит языком по полным губам и мое терпение лопается. Кровь яростными толчками устремляется по венам.

– Отцепись, – цежу, кидая красноречивый взгляд на ее мгновенно застывшие в нерешительности пальцы на моей ширинке. – Запомни, я не повторяю дважды, – мой голос холоднее глубинных вод в ледовитом океане. Сразу ставлю все точки над «I.» Игры не для меня.

Ольга выпрямляется так, как будто палку проглотила.

– Козел, – шипит вне себя от бешенства брюнетка. Она наверняка была красивой, пока на её лице не отпечатались все эти мелочные и злые мысли, что постоянно крутятся в её пустой голове.

Полные губы кривятся, от еле скрываемого разочарования. – Правду о тебе Камилла говорила.

При поднимаю бровь, едко усмехаясь. Еще бы бывшая жена по-другому обо мне говорила!

– Это все? Ты сказала, что хотела?

Глава 15

Настоящее время

Анапа. Варваровка

Над широкой змеящейся лентой реки в безоблачном небе висит раскаленное солнце, так похожее на большой желтый диск. Палящие безжалостные лучи буквально обжигают чувствительную кожу даже через тонкий материал хлопкового голубого сарафана.

Возле уха жужжит мошка, и я вяло машу рукой, чтобы спугнуть назойливое насекомое прочь. Но, уже через секунду, пропитанная горечью улыбка кривит уголок рта. Мошка-то не настоящая… Облизываю непослушным языком пересохшие губы, нежную кожу которых уже давно сожгло злое дневное солнце. Тяжело вздохнув, ставлю под ноги наполовину наполненное водой жестяное ведро, прямо на жирный плодородный чернозем Варваровки. Хоть пару минут передохнуть, а то вон уже «мушки» в глазах пляшут – так и до обморока не далеко.

Руки трясутся от напряжения. Не удивительно, столько с утра тяжеленых ведер перетаскать. Огород будто в размерах увеличился. Можно подумать, в нем не десять соток, как в кадастровом паспорте указанно, а все двадцать пять. А сколько еще не политым осталось?! И думать тошно… Прикрываю глаза, прикладывая тыльную сторону ладони ко лбу. По вискам, щекоча кожу, струится пот. Капусты грядок пять, свекла и уже зацветшие огурцы – все это требует обильного полива, иначе не видать урожая.

Шепчу вслух еле слышно, будто заклинание, поговорку: «Глаза боятся, а руки делают». Ничего, справлюсь! У меня и выбора-то нет. Я обязана подготовиться к зиме. Теперь я должна заботиться не только о себе… Как бы я не старалась беречься, но такое ощущение, что силы буквально тают с каждой секундой. Тяжело уже справляться. Не под силу в том режиме и темпе, как раньше, заниматься домашними хлопотами.

Сжимаю упрямо кулаки. Отметаю напрочь жалость к себе. Нельзя расклеиваться. Лучше ночью пореветь – не привыкать. Наволочка на подушке уже настолько пропиталась моими слезами, что того и глядишь скоро в болото превратиться, в котором заквакают лягушки. Еще пару месяцев назад я надеялась, что выплачу все слезы, чтобы раз и навсегда ушла эта проклятая горечь. Только все это впустую. Не перегорело. Не переболело! Тщетно…

Иногда, мне кажется, что я не справлюсь, что все напрасно, но какой-то внутренний стержень не позволяет просто так взять и опустить руки. Не позволяет стать незаметной бестелесной тенью, как когда ею стала моя мама. Нет, ни за что!

Не дам утянуть себя в это грязное болото бездонной печали. Я знаю каково остаться совсем одной. Страшная судьба – быть сиротой – никому не нужным ребенком, путающимся под ногами. МОЙ малыш не останется в этом жестоком мире без поддержки.

Даже никогда не догадывалась, что во мне есть такой скрытый резерв. А может быть это все благодаря… беременности? Опускаю голову, вспоминая, какой ужас испытала, когда поняла, что жду ребенка. Вначале по неопытности я все списывала на стресс, затем на аномальную для этого лета жару. Но когда месячные не пришли и на третий месяц, я поняла: глупо отрицать – я беременна. Та единственная ночь в Анапе никогда не останется для меня бесследной. Страх буквально выкручивал наизнанку, а может быть, это уже были проделки раннего токсикоза. Чего мне только стоило не выдать себя перед дядей Олегом. Один Бог знает…

Ровно через пять месяцев у меня будет ребенок от Дмитрия Волкова. Чтобы он сказал, узнав о малыше?

Стискиваю машинально пальцы, представляя его волевое, такое суровое, смуглое лицо. Разозлился бы? Сердце на миг испуганно сжимается. Вынуждал бы сделать аборт? Конечно… Кладу ладонь на живот в успокаивающем жесте. Нет, малыш, не бойся! Никто не причинит тебе вреда. Я не позволю! Все равно у Волкова даже малюсенького шанса нет найти меня. То заявление, что дядя заставил меня написать, не поможет ни следствию, ни жадному до денег опекуну. Я так все запутала…посложнее самого изощрённого судоку. И числа, и улицы, и имена. Да и сколько может быть Волковых в Анапе?

«Такой, как он – один», – словно эхо, шепчет внутренний голос.

Возможно. Только вот я уже почти и не помню, как он выглядит. Так бывает, когда кто-то очень нравится, запоминаются только ощущение.

«Врунья! – все тот же голос совести жужжит наподобие той самой несуществующей мушки. – Все помнишь, до мельчайших подробностей. Его крепкие объятия, горячие руки…»

Хватит! Устало выпрямляюсь, смахивая дрожащими пальцами прилипшие от пота ко лбу белокурые пряди. Поднимаю ведро и иду в сторону дома. Лучше думать о чем-то нейтральном. Например, о погоде. Кто бы думал, что погода в сентябре будет такая адская? А ведь я так надеялась на передышку. Мне она нужна, чтобы набраться сил, ведь скоро я не смогу больше скрывать свое положение. Вот тогда мне понадобятся все мои силы – и физические, и душевные.

Не имею права пасовать! Просто обязана пережить этот переломный момент в жизни и добавить его в копилку причин, почему я должна быть сильнее. Только, как бы я не хорохорилась, мне безумно страшно… Слишком уж хорошо знаю, на что способен дядя Олег. Живой душе яму вырыть – это ему раз плюнуть. Что ему стоит выгнать меня на улицу? Нет, надо дотянуть как-то до зимы. Зимой не посмеет, людской молвы побоится. А я не боюсь! Мой ребенок. Да, случайный, не планированный, но он желанный. Мой! Я отдам ему все свое нерастраченное тепло и любовь.

На глаза наворачиваются слезы. Кто знает, что именно стало тому виной? Возможно, грядущее – такое пугающее будущее в роли матери-одиночки, а может быть, даже сумасшедшие скачки гормонов. Когда первая, но далеко не последняя слеза катится по щеке, я даже не делаю попытки смахнуть ее. Еще придет время, когда мне надо будет быть терпеливой, мудрой и стойкой, но сначала я выжму из души все то, что пытается размыть стену, которую я старательно, кирпичик за кирпичиком воздвигаю, готовясь к очень непростому разговору с опекуном.

Не каждый, сохраняя абсолютное спокойствие, сможет выстоять, когда в жизни происходят столь крутые перемены всего за пару месяцев. За мыслями даже не замечаю, как дохожу до дома.

Когда преступаю невысокий порог, натужный кашель опекуна неприятно режет по барабанным перепонкам. Прикрыв дверь в дом, вздрагиваю. Отталкивающие звуки болезни все сильнее заполняют тишину помещения. Опекун надрывается так, как будто всерьез задумал выплюнуть собственные легкие.

Одежда дяди Олега изрядно измята, в грязных пятнах. Лицо распухло после беспробудного пьянства. Только вот смотрит он на меня так, будто это я, а не он, стою перед ним в неподобающем виде. Как же он жалок… Кроме отвращения, этот опустившийся на самое дно человек ничегошеньки не вызывает. Как можно было докатиться до такой жизни?

Опекун, будто злой джинн, заточен на дне в бутылки. Она и его любимый дом, и семья, в ней же он давно похоронил свою совесть.

В оберегающем жесте кладу ладонь на едва округлившийся живот, когда чувствую легкое шевеление. Похожее, будто бабочка взмахнула крылом. Мгновенно осознав свою ошибку, тихонько охаю, встречаюсь с красными от полопавшихся капилляров глазами опекуна.

Его плохо побритый подбородок, на котором осталась кусками недобритая растительность, дрожит. Светло-голубые, будто старые гуашевые краски, глаза почти вывалились из орбит, когда он открывает и закрывает рот, словно выброшенная штормом на берег рыба.

– Ты…Ты…

Скрюченные узловатые пальцы в порыве ненависти тянутся ко мне. В моих широко раскрытых от ужаса глазах отражается перекошенное от бешенства багровое лицо опекуна.

– Удавлю!!!