Последняя оказалась заперта. Это обстоятельство меня скорее обрадовало, чем огорчило, потому что позволяло надеяться, что орды вечно голодных стражей порядка до него не добрались, и в нём найдётся что-нибудь съестное.
Ключ от погреба я нашёл сразу. Попутно я ещё раз убедился, как живучи некоторые традиции в нашей семье: экономка графа хранила ключи там же, где и моя дорогая мадам Меттон. Отодвинув фальшивую перегородку в посудном шкафу, я обнаружил несколько запасных ключей, среди которых был и ключ от чёрного хода. Я снял его с гвоздя и сунул в карман брюк. Теперь я мог покидать дом и возвращаться обратно в любое время.
Содержимое погреба меня приятно поразило. Мой прапрапрадед оказался не только франтом, но и гурманом, который к тому же часто принимал в доме гостей, – иначе трудно было объяснить представшее моему изумлённому взору обилие еды и питья. Одной неженатой мыши такого количества сыров, колбас и окороков не съесть за всю жизнь. Что и говорить, голодная смерть мне не грозила.
Я нацедил в бокал немного вина из первой попавшейся бочки, отрезал большой ломоть от подвешенного к потолку окорока и съел всё это прямо за кухонным столом, пренебрегая этикетом и дивясь тому, как быстро я привык к своему новому статусу, не обременяющему мышь грузом светских условностей.
Глава девятая,
в которой происходит моё первое столкновение с господином Страчино, известным маусвильским ювелиром
Лишь утолив голод, я вспомнил о Пройдохе Мишеле. "А ведь он меня, наверное, уже давно дожидается", – подумал я, не зная наверняка, который теперь час, поскольку все часы в доме стояли, а мои собственные услаждали своим мелодичным боем слух Его Величество короля воров и бродяг.
Направляясь к двери чёрного хода, я думал о том, стоит ли посвящать своего нового знакомого во все подробности происходящего. Я так и не пришёл к определённому решению, когда, повернув за угол, увидел его примечательный цилиндр в конце Третьей Сырной.
Этот головной убор заслуживает того, чтобы сказать о нём несколько слов. По всей видимости, мой новый знакомый сам соорудил его из двух натянутых одна на другую мышкетёрских шляп с отгрызенными полями. Чтобы скрыть дефекты своего изобретения, Пройдоха Мишель обернул его куском чёрного шелка, теперь уже, правда, местами немного потёртого и утратившего свою шелковистость. Не удивлюсь, если именно это необыкновенное сооружение вдохновило господина Гетерингтона, прославленного торговца шляпами, на создание цилиндра. Сам Пройдоха очень гордился своей шляпой и носил её в любую погоду.
Завидев меня, он прервал свою прогулку и пошёл мне навстречу. По мере того как он приближался, лицо его принимало всё более озадаченный вид.
– Ты, часом, не болен? – спросил он, когда мы поравнялись.
– С чего ты так решил? – удивился я. – Я чувствую себя как нельзя лучше.
– Хм! – выразил своё сомнение Мишель и, продолжая меня внимательно разглядывать, заметил: – Сегодня ты выглядишь как-то иначе. Вот здесь, возле правого уха, у тебя ещё вчера была проплешина. И как минимум одной бородавки не хватает.
– Ночь была бурной, – ушёл я от прямого ответа. Я понял, что во время сна на узкой софе немного повредил грим, но не скажешь же об этом Мишелю.
– Ты тоже выглядишь не лучшим образом, – перевёл я разговор на него самого. – Такое впечатление, что прекрасная Магнолия пустила в ход тяжёлую артиллерию.
– A! Ты вот о чём! – сказал Пройдоха Мишель, потирая шишку на лбу. – Это мы вчера немного повздорили.
– Я так и понял. Любовь – разрушительная сила, как говорит один мой знакомый. Особенно если под лапой у любимой такое грозное оружие, как скалка.
– Сковородка, – поправил меня Пройдоха. – Это была сковородка.
– Тем лучше. То есть, я хотел сказать, тем хуже. Так что ты натворил на этот раз?
– Ничего, ровным счётом ничего. Просто на минуту остановился пообщаться с её соседкой. Только и успел разок дёрнуть её за хвостик, а Магнолия тут как тут.
– Хвостик – это серьёзно. На месте прекрасной Магнолии я бы тоже вспылил.
– Все-то ты шутишь. Нет бы посочувствовать другу.
– Я тебе сочувствую. Тем более, что у меня для тебя есть ещё одна не очень приятная новость.
– Ну вот! Я так и знал! Как увидел, что одной бородавки у тебя на лице не хватает, так сразу и понял, что что-то стряслось.
– К бородавке эта новость не имеет никакого отношения. Я просто хотел тебе сообщить, что сегодня ночью мы лишились тех пяти сотен, из-за которых вчера весь вечер пытали хозяина трактира. Графа N сегодня повязали в его собственном доме.
– Да ну? Но ты-то как об этом прознал? – удивился Мишель.
– Это длинная история.
– Так сократи.
– Если совсем коротко, то сегодняшнюю ночь я провёл в доме графа. Я ещё вчера вечером решил там побывать. Дом-то ведь пуст. Вот я и подумал, переночую там, а заодно что-нибудь разведаю.
– Разведал?
– Не успел. Появился хозяин, а вслед за ним полиция. Видимо, за домом следили. Удивляюсь, как они меня проглядели. Наверное, следили только за входом, а я залез через крышу.
– А как ты узнал, где этот дом?
– Догадался. Видел, как вчера королевские мышкетёры проверяли целостность печати вот на этом доме, – я показал на свой дом, рядом с которым мы стояли. – Помнишь? Ты тоже при этом был. Я ещё тогда подумал, что кого-то ищут. Потом прочёл листовку, и у меня всё сошлось. Я тебе ничего не говорил, хотел сначала проверить свою догадку.
– А что, в доме и правда никого?
– Ни единой души. Так что нам с тобой будет где ночевать, пока дом остаётся пуст. И даже через крышу не придётся лазать, потому что у меня есть ключ.
И я продемонстрировал Пройдохе ключ от чёрного входа.
– Хозяин обронил, а я подобрал.
– А пожрать там найдётся?
– Больше, чем в нас с тобой влезет.
– Вот с этого бы и начинал.
– Ты что, голоден?
– Ну да. Со вчерашнего вечера ничего не ел. Магнолия отказалась меня кормить. Не пойму, желудок-то мой в чём провинился? Знаешь, брошу я её, пожалуй. Найду себе другую крошку, которая оценит меня по достоинству.
– Я, конечно, мало что смыслю в любви, но будь у меня пассия, я бы предпочёл, чтобы она продолжала приятно заблуждаться на мой счёт, вместо того чтобы пытаться отыскать во мне скрытые достоинства, – заметил я. – Но насчёт желудка ты прав. Оскорбление желудку ты не должен сносить, особенно от мышки, у которой нет другого пути к мужскому сердцу, кроме как через этот пищеварительный орган.
Как читатель догадался, это во мне говорила обида на прекрасную Магнолию.
– Решено. Я так и поступлю, – согласился Пройдоха, – тем более что с этого момента мы переходим на довольствие к графу N.
Последнюю фразу он уже произнёс, усаживаясь за стол на кухне графа, куда я его привёл. Пока он ел, (а ел он, надо сказать, так же самозабвенно, как разглагольствовал о своей персоне), я рассказал ему более подробно о своих ночных приключениях, опустив лишь встречу со своим отражением. К чести Мишеля надо сказать, что к потере вознаграждения, которое, как он полагал, у нас увели прямо из-под носа, он отнёсся философски, заметив, что деньги – дело наживное, после чего мы плавно перешли к вопросу о том, как будем их наживать или, вернее, зарабатывать (слово "наживать" нам обоим не понравилось), ведь теперь, получив лицензию на индивидуальную трудовую деятельность, я официально состоял в числе подданных Его Величества Монморанси I и, как всякий подданный, должен был исправно платить налоги. Кроме того, у меня были и свои причины подыскать себе доходный бизнес, в которые я пока не стал посвящать своего нового друга. Я понимал, что со временем придётся раскрыть ему кое-какие свои тайны, поскольку мне всё равно нужен был помощник, но решил не торопиться.
– Может, грабанём какого-нибудь ювелира, раз у тебя талант по этой части? – спросил Мишель, которому я успел рассказать о том, как мне удалось умилостивить короля воров и бродяг, купив у него патент в обмен на часы. – У меня даже есть одна кандидатура на примете. Некий господин Страчино. Слышал о таком?
Я сказал, что не слышал.
– Ну да, ты ведь не местный. Ты из этого, как его…Неапольвиля. Прости, я всё время об этом забываю. Но здесь этого Страчино знает каждый вор и бродяга.
– И чем же он так знаменит?
– Своими тёмными делишками. Поверь мне, это та ещё каналья! Много я встречал за свою жизнь прохиндеев, но такого – никогда. Спит и видит, как бы кого-нибудь облапошить. Представь, этот тип даже краденым не брезгует. Если кто что спёр или так, прихватил по случаю, то обычно несёт это добро прямо к нему. Страчино потом эти краденые вещички сбывает своим богатым клиентам, навесив нолик, а то и два. Кстати, та краля, что тебе приглянулась, жена прокурора, наведывается в его лавку чуть ли не каждый день, потому что у него хоть и не дёшево, но всё же дешевле, чем у других ювелиров, да и ассортимент пошире. Многие из наших имеют на него зуб, потому что ни разу не было, чтобы он кого-нибудь не кинул, но поделать ничего не могут. Пару раз его пытались ограбить, да ничего не вышло. Вот я и подумал, может, нам с тобой взяться за это дело?
– Отчего же не взяться? – ответил я. – Вот только грабить его мы не будем.
– Почему?
– Во-первых, потому что у наших предшественников ничего не вышло, и это настораживает, поскольку, как я понимаю, это были не дилетанты. Во-вторых, у нас с тобой нет лицензии на этот вид трудовой деятельности, и настоящие гангстеры будут на нас в обиде, не говоря уже о немилости короля. Лично мне очень не понравились его огромные клыки и острые когти. Мы придумаем что-нибудь похитрее. Но для начала надо осмотреться. Провести разведку на местности, так сказать. Кстати, у нас даже есть повод наведаться в ювелирную лавку. Вот смотри, – и я достал из кармана булавку для галстука.
– Недурная вещица, – сказал Пройдоха, рассматривая усыпанную алмазами булавку. – Камни настоящие?
– Несомненно.
– Где ты её взял?
– Нашёл среди вещей графа. К сожалению, это всё, что осталось после обыска в доме.
– На сколько может потянуть такая штукенция, как думаешь?
– Как минимум на двести крон. Если ты поел, мы можем наведаться к господину Страчино прямо сейчас.
*****
Лавка ювелира находилась на одной из немноголюдных улочек, каких много в центре города. Нам повезло. Господин Страчино скучал за прилавком в компании своего помощника, который, судя по некоторому сходству черт, мог вполне быть его родственником. Не исключено, что на меня произвёл впечатление рассказ Мишеля, и оттого я отнёсся к ювелиру с предубеждением, но его тяжёлое лицо и маленькие хитрые глазки не внушили мне доверия.
Мелодичный звон дверного колокольчика заставил его поднять глаза и нацепить на лицо приторно-сладкую улыбку, которая тут же исчезла, как только он увидел, кто к нему пожаловал.
– Чем могу служить? – спросил он не очень приветливо, но без настороженности или страха. Я объяснил это тем, что пройдоха ювелир привык иметь дело с такими неординарными личностями, как мы с Мишелем. Однако я недооценил господина Страчино, смелое поведение которого имело ещё одну причину. К сожалению, о ней я узнал несколько позже.
– У нас есть для вас кое-что интересное, – сказал Мишель, которому я поручил вести переговоры, отведя для себя роль наблюдателя.
– Покажите.
Мишель протянул ювелиру булавку.
– Ну, и чем же эта вещь, по-вашему, интересна? – спросил Страчино, вертя в лапах булавку с деланным безразличием.
Мишель немного растерялся.
– Ну как чем, – пробормотал он нерешительно. – Известное дело, своей ценностью.
– Ценностью? Не смешите меня. Краденая вещь не может быть ценной, потому что она краденая.
– Но эта вещь не краденая. Она принадлежит вот этому господину, – и он показал на меня. – Это фамильная реликвия.
– Тогда она тем более не может быть ценной, поскольку у этого господина, – тут он посмотрел на меня с пренебрежением, почти с брезгливостью, – ценных вещей сроду не водилось и водиться не могло.
– Значит, вы не купите её у нас?
– Отчего же, куплю. Но только, чтобы сделать приятное таким уважаемым господам, как вы, – и Страчино поклонился нам с насмешливой улыбкой. – И даже заплачу больше, чем она стоит.
– Сколько?
– Две кроны.
– Две кроны? Но это ведь грабёж средь бела дня! – воскликнул Мишель.
– Вот тут вы опять неправы. Грабить средь бела дня – это по вашей части. Я же, если господа запамятовали, всего лишь ювелир. Я делаю украшения и продаю их своим клиентам.
– Хорошо, – вмешался я в разговор. – Считайте, что мы передумали продавать булавку. Пожалуйста, верните её нам.
– Зато мы не передумали её купить, так ведь, Моисей? – обратился Страчино к своему помощнику.
Тот покачал головой:
– Не передумали.
– Вы ведёте нечестную игру, – сказал я.
– Тебе не кажется, Моисей, что этот господин нас оскорбляет?
– Кажется.
– А мы не любим, когда нас оскорбляют. С обидчиками у нас разговор короткий. Мы просто передаём их в лапы полиции.
Ювелир сделал знак своему помощнику, и тот вышел из лавки, звякнув колокольчиком.
Теперь ювелир остался один, нас же было двое. Я решил воспользоваться этим обстоятельством и перегнулся через прилавок, чтобы выхватить у наглеца булавку – и грудью упёрся в длинный ствол пистолета.
Почти тут же на улице раздался резкий звук свистка. Как вскоре выяснилось, это Моисей вызывал подкрепление.
– Мне кажется, что дело начинает принимать неожиданный оборот, – тихо заметил Мишель.
Я кивнул:
– Я тоже это заметил. Что посоветуешь?
– Бег на длинную дистанцию. Это самое надёжное в таких случаях.
Совет Мишеля пришёлся как нельзя кстати, потому что в ответ на свист послышался ответный свист и приближающийся топот нескольких пар ног, обутых в тяжёлые сапоги.
Рванув дверь на себя, Мишель стрелой пронёсся мимо помощника ювелира и взял курс на собор Семи святых мышей. Впрочем, не исключено, что у него был какой-то другой, неведомый мне ориентир, или вообще не было никакого ориентира. Как бы то ни было, я старался не отставать.
Глава десятая,
в которой я присутствую при исповеди прекрасной дамы
Подгоняемые звуками погони, мы несколько минут бежали, не останавливаясь. Прохожие, боясь оказаться на пути разъярённых полицейских, бросались в сторону и пытались укрыться в подвалах и лавчонках. Стражи порядка, сразу было видно, не даром ели свой сыр: служебный долг они выполняли не за страх, а за совесть. Но они не рисковали жизнью, как мы, и оттого всё же немного поотстали.
– Сюда, – бросил мне через плечо Мишель, когда мы поравнялись с собором Семи святых мышей.
Я и опомниться не успел, как он уже скрылся в сумраке величественного здания. Я устремился за ним.
По левую сторону от входа находились две исповедальни. Из одной из них доносились приглушенные голоса, дверцы другой были полуоткрыты. Недолго думая, Мишель прошмыгнул в отсек, предназначенный для исповедника, и сделал мне знак последовать его примеру. Я безропотно повиновался: с минуты на минуту сюда могла нагрянуть полиция. Я втиснулся внутрь, опустился на скамеечку рядом с Мишелем и плотно прикрыл за собой дверцу.
– Никогда мне ещё не приходилось так быстро бегать, – тихо сказал Мишель. Дышал он тяжело – явный признак того, что, зарабатывая на жизнь, он, как и я, привык работать головой, а не ногами.
– Вот тебе ещё одна причина, по которой мы не должны соваться в лавку жулика Страчино под видом грабителей. Сдаётся мне, что заряженный пистолет – лишь один из сюрпризов, которые этот ювелир с замашками преступника приготовил для налётчиков.
– Мы можем бомбануть кого-нибудь другого. В Маусвиле полно ювелиров.
– Поздно. Теперь у нас есть все основания сохранить верность господину Страчино. Свести с ним счёты для нас отныне дело чести. Профессиональной чести.
– Ты же только что сам сказал, что бомбануть его невозможно.
– А я и не говорю о вооруженном налёте. Мы придумаем комбинацию позаковыристей, что-нибудь в соответствии с нашим новым амплуа. Правда, господин Страчино, судя по всему, очень хитёр. Но на свете немало хитрецов, которые попадались на удочку ещё большим хитрецам. До сих пор он имел дело главным образом с простаками, и поэтому привык считать себя умнее, чем он есть на самом деле. Вот этим обстоятельством мы и воспользуемся. Если, конечно, нас до тех пор не схватят, – добавил я осмотрительно.
Не успел я произнести последние слова, как послышался звук шагов. Я непроизвольно съёжился на неудобном сиденье. Шаги приближались. Но это не были шаги полицейских. Потом я услышал шорох платья и лёгкий вздох.
– Вы здесь, святой отец? – спросил нежный голосок. Ажурная перегородка не позволяла хорошо разглядеть грешницу, оставляя большой простор для воображения. Забегая вперёд, скажу, что нежный голосок меня не обманул: дама была действительно очень хороша собой.
Я приложил палец к губам, призывая Мишеля молчать, но я опоздал. Он уже открыл рот, тем самым обнаружив, если не наше, то своё присутствие.
– Слушаю тебя, дочь моя, – сказал он, подражая манере священника.
Видимо, от перенесённого потрясения разум его слегка помутился, и он плохо соображал, что делает.
– Я пришла покаяться, святой отец. Я грешна, очень грешна, – сказала мышка.
– В чем же грех твой, дочь моя?
– Я… я…
– Смелее, дочь моя.
– Я не знаю, как сказать.
– Может быть, я смогу тебе помочь. Ты, наверное, пришла покаяться в том, что не смогла устоять натиску соблазнителя, какого-нибудь охотника за наслаждениями?
– Натиску соблазнителя? – мышка, казалось, была озадачена. – Нет, я никогда не смотрела на мою связь с королём как на грехопадение. Я думала, что совершаю благое дело. Если бы я отказала Его Величеству, это бы доставило ему большое огорчение.
– С точки зрения церкви личность совратителя не имеет значения. Прелюбодеяние остаётся прелюбодеянием, – сурово заметил Мишель.
– А мне сказали, что уступить королю – не грех, а как раз наоборот, – продолжала мышка, явно не желавшая осознавать всю глубину своего падения.
– Кто же тебя так неправильно информировал, дочь моя?
– Его Величество. Когда добивался моей благосклонности. Он сказал, что о таком грехопадении мечтает каждая мышка в королевстве.
– Ну, раз так сказал сам король, тогда это, конечно, другое дело.
– Значит, этот грех мне простится?
– Считай, что Господь тебя уже простил. Хотя церковь и осуждает распутство в любой форме, в некоторых случаях она относится снисходительно к грешницам.
– Благодарю вас, святой отец. А то я уже начала беспокоиться.
– Но ты ведь пришла в чём-то покаяться?
– Да, но я не знаю, в чём именно состоит мой грех.
– Что-то я тебя не понимаю, дочь моя.
– Вот уже много дней я долго и упорно молюсь, прося Господа, чтобы он покарал маркизу Монт д’Ор, мою коварную соперницу, но Господь глух к моим молитвам. Вот я и подумала, что, наверное, в чём-то провинилась перед ним, раз он не желает меня слушать.
– И это всё?
– Нет, не всё, – замялась мышка. – Ещё я ходила к цыганке.
– К цыганке? Зачем?
– Чтобы она помогла мне расправиться с соперницей, раз Господь не хочет мне помочь.
– И что же? Цыганка помогла тебе?
– Нет. Она меня обманула. Продала мне отравленную пудру, которая должна была превратить маркизу в уродину, а пудра не подействовала. Маркиза стала даже ещё прекрасней. Король от неё без ума, а я… я так несчастна, так несчастна! Не знаю, что будет теперь со мной! Я так его люблю.
– Может быть, всё ещё обойдётся, – сказал Мишель, немного смилостивившись над бедной грешницей.
– Не обойдётся. Последнее время король совсем охладел ко мне. На прошлой неделе он даже не пришёл на праздник, который я устроила в его честь, а вчера… вчера велел мне освободить покои по соседству с его апартаментами и возвращаться к мужу. К этому старому уроду! Но разве я могу ослушаться своего повелителя? Пришлось вернуться. Но и это ещё не всё. Король хочет развестись с Её Величеством и жениться на маркизе. Мне он никогда не предлагал свою лапу. Только сердце. Говорил, что я слишком глупа, чтобы быть королевой. Да я и сама знаю, что не очень умна, поэтому никогда на этом не настаивала. Мне всегда был нужен только он, он сам, а не его трон.
– Чем же маркиза его приворожила?
– Вот именно, приворожила! Уж не знаю чем, но приворожила. Знала бы, сама бы воспользовалась этим средством. Но, увы! не знаю. Средство, видимо, очень сильное. Короля словно подменили. Раньше он всё время заглядывался на других мышек, а сейчас стал такой задумчивый, всё бродит один по саду. Даже на охоту перестал ездить.
– Может быть, всё не так плохо? Может быть, король просто озабочен делами государства?
– Нет. После того, как он расправился с заговорщиками, он совсем перестал интересоваться государственными делами. Я знаю, он день и ночь мечтает о ней, о маркизе. И подумать только, что я сама, своими собственными лапками толкнула его в объятья этой обманщицы! Но разве я могла предположить, что её надменная холодность произведёт на короля такое впечатление? Я ведь только потому и подружилась с ней, что она была единственной, на кого не действовали его чары. А теперь выходит, что она всё время притворялась.
– Не кори себя, дочь моя. Что сделано, то сделано.
– Посоветуйте, как мне быть, святой отец.
– Смирись. Неизбежное нужно принять со смирением. Смирись, и тебе сразу станет легче.
– Совсем отказаться от борьбы? Позволить лживой маркизе занять моё место в сердце короля?
– Твоё место она не займёт. Она займёт своё. Твоё место навсегда останется за тобой, дочь моя.
– Как красиво вы говорите, святой отец.
– Эти слова мне подсказал мой жизненный опыт и моё общение с Господом. Ты поступишь разумно, если прислушаешься к ним.
– Спасибо, святой отец. Я сделаю, как вы советуете. Я постараюсь смириться.
– И молись, молись, дочь моя. Возлюби Господа Бога твоего и тогда господь явит к тебе любовь свою, – с чувством произнёс Пройдоха Мишель и, помедлив, добавил: – А теперь ступай себе с миром. Отпускаю тебе грехи твои. Амен.
Опять послышался шорох платья и звук теперь уже удаляющихся шагов. Я тронул Мишеля за локоть:
– Быстрее, за ней! Мы должны узнать имя этой дамы.
Мишель попытался что-то сказать, но я не стал слушать. Я не мог упустить такой важный объект.
Мы подоспели как раз вовремя: дама садилась в поджидавшую её карету. Дверцу кареты украшал неизвестный мне герб. Мы с Мишелем привычно примостились на запятках.
– Ну и как я тебе в роли священника? – спросил Мишель, которому явно не терпелось услышать от меня похвалу своему артистическому таланту.
Я не мог одобрить его поведения, но и осуждать его не имел права, поскольку сам уже второй день разыгрывал перед всеми комедию.
– Такой наглости я не ожидал даже от тебя, – сказал я, стараясь звучать как можно строже.
– Каюсь, не устоял против искушения. Это всё моё воспитание, будь оно неладно. Когда прекрасная мышка меня о чём-то спрашивает, я, как истинный джентльмен, не могу проигнорировать её вопрос. Да и сам посуди: если бы я промолчал, она бы пошла искать настоящего священника, и тогда нам с тобой пришлось бы покинуть наше убежище. Иногда приходится жертвовать благочестием во имя спасения собственной жизни.
Говоря это, Пройдоха смотрел на меня такими честными глазами, что я невольно улыбнулся. Да и как я мог на него сердиться, когда благодаря его выходке я случайно получил доступ к необычайно важным для меня сведениям?
– А зачем тебе знать имя этой дамы? Неужели заинтересовала? – спросил Мишель, вспомнив о цели нашего путешествия.
"Чтобы вычеркнуть её из списка подозреваемых в заговоре против короля", – подумал я, но вслух этого говорить не стал, поскольку такой ответ повлёк бы за собой новые вопросы, на которые я пока не был готов ответить. Чтобы как-то удовлетворить его любопытство, я сказал:
– Подумал, что может пригодиться в будущем.
Так, подпрыгивая на ухабах, мы доехали до дома, в котором теперь обитала прекрасная незнакомка со своим, если верить её словам, немолодым и не очень привлекательным мужем. Заметив, что карета стала притормаживать, я соскочил с запяток и только тут к своему удивлению обнаружил, что нахожусь на одной из Сырных улиц, откуда до моего дома лапой подать. Получалось, что мы с виконтессой почти соседи.
На пороге особняка появился слуга в ливрее. Быстро сбежав по ступеням, он распахнул дверцу кареты и помог даме выйти. Потом они оба исчезли внутри дома.
– Попробуй узнать у кучера, чей это дом, – сказал я Мишелю, а сам отошёл в сторону, чтобы ещё больше не компрометировать своим внешним видом Пройдоху, который и сам по себе не внушал доверия.
Мишель вернулся через минуту. По его кислому лицу я понял, что попытка не увенчалась успехом. Впрочем, иного исхода я и не ожидал. Возницы редко принадлежат к числу разговорчивых мышей.
– Он меня отшил, – сказал Пройдоха. – Но ты не волнуйся. Я всё равно узнаю всё, что надо, дай мне несколько минут.
Я сказал, что буду ждать его, сколько потребуется, и он ушёл, помахивая тросточкой на манер праздношатающегося повесы. Надо заметить, что делал он это с таким небрежным изяществом, что я невольно залюбовался им. В своей прежней жизни я знавал мышей, которые часами упражнялись перед зеркалом, чтобы добиться такой небрежности и раскованности в движениях. У Мишеля же всё получалось естественно, поскольку было продолжением его артистичной натуры, какого-то внутреннего аристократизма.
Со своего поста я видел, как он медленно прогуливается по улице в ожидании подходящего источника информации. Через десять минут дверь интересующего нас особняка снова открылась, и из него вышла ещё совсем юная пухленькая мышка. По тому, как приосанился Мишель, я догадался, что он тоже её заметил. На этот раз я не сомневался в успехе и оказался прав. Мышка, как это обычно случалось, не обошла вниманием цилиндр Мишеля, который тут же галантно приподнялся. За приветствием последовал короткий обмен репликами и, не успел я сосчитать до десяти, как Пройдоха уже шёл рядом с новой знакомой вниз по улице, поддерживая её под локоток.
Вернулся он нескоро. Я уже устал его ждать. Весь вид его говорил о том, что отставка прекрасной Магнолии – дело решённое и что наш сердцеед уже подыскал ей замену.
– Ну что, узнал? – спросил я.
– Что именно? – не сразу понял Мишель. Он явно ещё не спустился с седьмого неба, где пребывал последние полчаса.
– Я просил тебя узнать, чей это дом.
– Ах, это! Разумеется, узнал. Этот дом принадлежит барону Сен Фелисьен, – сказал Мишель и тут же перешёл на интересующую его тему: – Ты видел эту пышечку? Хороша, правда?
Я сказал, что плохой судья в вопросах женской красоты, и потому целиком полагаюсь на его мнение.
– Жаль, что ты не видел её с близкого расстояния. Она бы тебе понравилась. Вся такая пухленькая, аппетитненькая, так и хочется съесть.
– Она служит у баронессы? – спросил я.
– Нет, она забежала туда на минутку, посплетничать с подругой. Та работает горничной у баронессы, и они последнее время редко виделись, поскольку подруга жила с хозяйкой во дворце, но вчера они вернулись. Говорит, король её выставил. Не её саму, конечно, а баронессу. Говорит, что её хозяйка какое-то время была дружна с баронессой, но теперь они в ссоре.
– Надеюсь, ты спросил имя её хозяйки?
– Мне и спрашивать не пришлось. Она сама его назвала.
– Ну и кто это?
– Сам угадай.
Я нетерпеливо передёрнул плечами.
– Сдаёшься?
– Сдаюсь.
– Её хозяйка – та самая маркиза Монт д’Ор, что вытеснила её из сердца и из постели Его Величества! Что, удивлён? – спросил Мишель, необычайно довольный собой, и, не дав мне ответить, вновь перескочил на разговор о себе самом: – Мы решили продолжить знакомство. Кстати, малышку зовут Мелиситой. Послезавтра я обещал сопровождать её во Дворец правосудия.
– Во Дворец правосудия? Не очень подходящее место для первого свидания, ты не находишь?
– Я-то как раз нахожу, но так уж получилось. Малышка специально отпросилась у маркизы на весь день, чтобы побывать на процессе. Кстати, там и впрямь может оказаться очень интересно. Если хочешь, можешь к нам присоединиться.
– А что за процесс?
– Будет суд над колдуньей.
– Над колдуньей? Разве такое ещё практикуется?
– Сколько душе угодно. Народ жаждет бесплатных зрелищ.
– Думаешь, будет много народу?
– Поверь мне, в зале будет не протолкнуться.
– И что, никто не боится, что ведьма что-нибудь с ним сотворит? Например, превратит в курицу или, ещё хуже, в червяка?
– На этот счёт можешь не волноваться. У этой ведьмы другая специализация.
– И в чём же её обвиняют?
– В совращении собственного мужа. Причём, насколько я понял, обвинений несколько. Сначала она охмурила своего будущего супруга при помощи колдовства, заставив его таким образом жениться на себе, а потом – это уже второе обвинение – удерживала подле себя силой своих чар, пока он не умер при исполнении супружеского долга, оставив ей изрядное состояние.
– И ты в это веришь?
– Не знаю. Все верят. А ты что, не веришь?
– Нет, я не верю. Думаю, что и господа судьи в это мало верят. Иначе бы они побоялись учинять процесс над такой опасной гражданкой. Как-никак колдунья. Мало ли. Скорее всего, бедная мышка перешла кому-то дорогу, и этот кто-то решил избавиться от неё, состряпав ложное обвинение. Думаю, не ошибусь, если предположу, что против неё играет кто-то из родственников мужа. Когда речь идет о наследственном состоянии, этот вывод напрашивается сам собой. Пожалуй, я составлю компанию тебе и прелестной Мелисите, хотя бы для того, чтобы проверить своё предположение.