Глава седьмая,
в которой я учиняю допрос трактирщику
Часть пути мы проделали пешком, часть на запятках попутных карет, но в конце концов добрались до того самого места, с которого начались мои мытарства.
Время было послеобеденное, и народу в трактире было немного. Контингент посетителей тоже отличался от ночного. За несколькими столами обедали грузчики с набережной. Мне это было только на руку: на фоне этой немытой публики мой собственный непрезентабельный вид не так бросался в глаза. Пройдоха Мишель, к слову сказать, тоже выглядел слишком живописно для завсегдатая даже самого скромного заведения, но его такие мелочи мало волновали.
Когда мы вошли, хозяин по своему обыкновению возился с вертелами. Воспользовавшись благоприятным моментом, я быстро прошмыгнул за его спиной и занял место за столиком в самом дальнем и тёмном углу – тем самым, за которым вчера вечером сидела влюблённая парочка. Мишель сел напротив меня, лицом к залу, и мы заказали у подошедшей официантки по две порции фирменных лягушачьих лапок и бутылку Бургундского.
Нет нужды говорить, что с лапками мы расправились довольно быстро.
– Хочешь ещё чего-нибудь? – спросил я у своего спутника. – Если хочешь, не стесняйся. Заведение угощает.
– Как это? Что ты имеешь в виду?
– Только то, что сказал. Насколько мне известно, у тебя денег нет. У меня тоже. Вот и получается, что раз нам нечем платить, то мы с тобой пообедали за счет заведения.
– Это рискованно. Хозяин может вызвать городового.
– Может, но почти уверен, что в нашем случае он этого делать не станет. Сегодня ночью я стал нечаянным свидетелем одной сцены и надеюсь немного заработать на добытой информации. Думаю, хотя бы на один бесплатный обед она потянет.
– Что за информация?
– Сейчас всё узнаешь. Главное сиди тихо и без надобности в разговор не встревай. Если мне понадобится твоя помощь, я дам тебе знать. Может, тебе придётся мне немного подыграть. Ну, а если наш номер не пройдёт, то тогда просто дадим дёру.
Последние слова я позаимствовал из богатого словарного запаса моего верного слуги Марселя, полагая, что мой обычно более изящный слог плохо сочетается с моим новым обликом.
Едва я успел проинструктировать Мишеля, как подошла официантка.
– А горячий шоколад у вас есть? – спросил Пройдоха, приподнимаясь на стуле и заглядывая в декольте девушке, которая слегка наклонилась над столом, собирая грязную посуду.
– Нет, горячего шоколада у нас нет, – ответила мышка.
– А горячие поцелуи?
– Поцелуев тоже нет. Поцелуи есть за углом, в заведении мадам Мимолетт, – ответила недотрога, ничуть не смутившись. – У нас есть только горячий сырный пирог. Принести?
– Нет, пирога не надо, – сказал я. – Но мы бы хотели переговорить с хозяином заведения.
– Хорошо, я передам ему ваше пожелание. А пока с вас три кроны десять шиллингов.
– Мы расплатимся с хозяином.
– Как вам будет угодно, – пожала плечиками официантка и ушла, унося тарелки с обглоданными косточками.
Хозяин удостоил нас своим вниманием через несколько минут.
– У вас ко мне какое-то дело? – спросил он не очень вежливо. Да оно и понятно, с такими яркими личностями, как мы с Мишелем, мало кто станет церемониться. Сомневаюсь, чтобы трактирщик вообще уважил нашу просьбу, если бы с нас не причиталось за четыре порции лягушачьих лапок и Бургундское.
– Да, – ответил я. – Мы хотели поставить вас в известность, что за наш обед уже заплачено.
– Вот как? Уж не из казны ли Его Величества? – ухмыльнулся хозяин, брезгливо уставившись на мой засаленный ватник.
– Нет, но из кошелька одной очень высокопоставленной особы, которая собиралась отужинать в этом самом заведении вчера в районе полуночи и более чем щедро заплатила за скромный ужин. Как нам стало известно, до самого ужина дело не дошло, господин был вынужден в спешке покинуть ваш гостеприимный трактир. Припоминаете? По глазам вижу, что припоминаете. Ну так вот, будем считать, что мы сейчас съели обед, предназначавшийся тому самому господину. Уверен, что даже если бы мы съели в десять раз больше, вы бы всё равно не остались в накладе. Или я не прав?
Трактирщик молчал. Очевидно, не знал, что ответить. Но было видно, что мои слова не оставили его равнодушным. Выражение его обрюзгшего лица менялось прямо на глазах: презрительная насмешка вдруг куда-то исчезла, во взгляде появилась настороженность.
– Но вам-то это откуда известно? Вас-то здесь не было, – выдавил он из себя наконец.
– Нам это известно потому, что такова наша профессия – всё знать, – ответил я.
Хозяин приподнял край своего прокопчённого фартука и вытер лоб, который от моих последних слов внезапно покрылся испариной.
– Я понял, я всё понял, – заговорил он быстрым громким шёпотом. – Господа из тайной полиции.
Я ничего не ответил. Просто сидел и в упор смотрел на несчастного трактирщика, которого наше молчание только убедило в правильности его страшной догадки. Дело в том, что во времена кардинала Монтаньоло город кишел переодетыми шпионами Его Преосвященства. Видимо, трактирщик, не находя другого объяснения нашей осведомлённости, принял нас за соглядатаев кардинала. Я подумал, что было бы глупо не воспользоваться этим обстоятельством и не выудить у трактирщика всё, что он знает. А знать он мог, не в пример мне, немало. За день в трактир забредает много разного мышиного люда, а вино, как известно, умеет развязывать языки.
Трактирщик между тем продолжал причитать:
– Простите, что сразу не признал. Но как я мог догадаться?
– Оставим это, – сказал я сухо. – Давайте поговорим о состоявшейся здесь драке. Вам, я полагаю, известно, что дуэли и потасовки между мышкетёрами запрещены и что как владелец заведения вы несёте ответственность за дебош.
– Но я не виноват. Клянусь, я ни в чем не виноват. Я просил господ выйти на улицу, да разве они станут слушать?
– Это не освобождает вас от ответственности.
– Господи, что же мне делать? Мне нельзя в тюрьму. Я не вынесу тюремной кухни. Я привык хорошо питаться. А моё заведение? Что будет с моим заведением?
– Ну, хватит уже причитать. Вы привлекаете к нам всеобщее внимание. Расскажите нам лучше подробнее о вчерашней потасовке. Вы хорошо знаете участников драки?
– Не то, чтобы хорошо, но они частенько заходят сюда. У меня лучшая кухня в этой части города. Да что там! У меня лучшие лягушачьи лапки во всем Маусвиле! К тому же и цены умеренные. Поначалу у меня столовался только рабочий люд, но последнее время стали наведываться и благородные господа, по большей части из военных. Это они только с виду такие важные, кошельки-то у них пустые.
Трактирщик остановился и сделал знак официантке.
– Принеси бутылку Бургундского и три стакана. Да пригляди за вертелами. Как бы тушки не подгорели.
Когда появилось вино, трактирщик налил себе полный стакан и выпил его залпом. Лапки его заметно подрагивали.
– Что-то в горле пересохло, – сказал он, оправдываясь. Потом, видимо боясь пролить вино на стол, подвинул бутылку к Мишелю, которого он по причине его молчаливости принял за младший чин:
– Прошу вас, господа, угощайтесь. Всё за счёт заведения.
– Вы остановились на том, – напомнил я, – что знали всех участников драки.
– Знал, но не всех. Того господина, из-за которого началась драка, мне раньше видеть не приходилось. Потом-то я, конечно, догадался, кто посетил моё заведение, но не раньше, чем один из мышкетёров громко назвал его имя.
– Значит, прежде этот самый господин у вас не появлялся?
– Нет, конечно нет. Иначе бы он знал, что здесь часто обедают господа мышкетёры, и ему лучше обойти мой трактир стороной.
– Как вам показалось, господа мышкетёры подрались из-за обещанного вознаграждения?
– Не думаю. Деньги этих господ вообще интересуют лишь постольку поскольку. Они только и думают о том, как бы их поскорей прокутить или, ещё того хуже, проиграть в кости, не то что наш брат. Полагаю, вопрос тут был скорее политический.
– Вот как?
– Да, да, именно политический, – повторил трактирщик шёпотом заговорщика. – Я всё время находился рядом и слышал, как господин Фромаж каждый свой выпад сопровождал словами: "За королеву!", "за герцогиню Брен д’Амур", "за графиню Кёр де Блё", "за графа де Шавиньоля". Всё это, как известно, ближайшие друзья королевы, и все они сейчас либо в заточении, либо в изгнании. Лишь графу N каким-то чудом удалось бежать по пути к замку на Кошачьей горе. И надо же так случиться, что проголодавшийся граф забрёл именно в мой трактир, где его чуть не арестовали. Причём по его собственной вине. Не вступись он за мою вертихвостку Марион, никто бы не обратил на него никакого внимания. Случайно здесь оказался господин Бофор с приказом о его аресте. Если бы не господа Фромаж, Сассенаж и Шабишу, незадачливый граф сейчас уже томился бы в страшном замке.
– Вы, никак, сочувствуете графу N?
Я хотел сказать "мятежному графу", но в последний момент опустил определение, поскольку не был до конца уверен, что оно правильно отражает суть происходящего, которая пока от меня ускользала.
– Боже упаси! – воскликнул трактирщик. На его раскрасневшееся от вина лицо вернулось затравленное выражение. – Я сочувствую только лягушкам, которые заканчивают свой жизненный путь в желудках моих клиентов, – заверил он меня. – Что же до ссор между королём и королевой, то тут я соблюдаю нейтралитет, как и положено хозяину респектабельного заведения, который не желает лишиться половины своих клиентов. Сами посудите, если я открыто встану на сторону Её Величества, сторонники короля станут также открыто пренебрегать моим заведением или, того и гляди, начнут бить стекла. От маусвильского сброда всё можно ожидать. Так что в таких делах, особенно если в них вдобавок попахивает политикой, нейтралитет – самая разумная позиция. Ведь и господин кардинал придерживается нейтралитета, не так ли?
Последний вопрос можно было бы счесть риторическим, но я снизошёл до ответа:
– Да. Господин кардинал действительно предпочитает сохранять нейтралитет, но в то же время желает всё знать. Абсолютно всё. Поэтому, если вы ничего не станете от нас скрывать, он, может быть, закроет глаза на ваш промах.
– Да разве я что-нибудь скрываю? – ударил себя лапкой в грудь трактирщик. – Я с вами как на духу.
– Тогда расскажите нам, что говорят посетители вашего заведения о причине ссоры между Их Величествами?
– Говорят разное, но всё больше о заговоре против Его Величества, в котором якобы замешана сама королева. Всё это, конечно, не более, чем сплетни. Зачем бы королеве принимать участие в заговоре против собственного супруга?
– А то вы не знаете, зачем, – закинул я удочку.
– Нет, зачем – не знаю, но вот почему – это другой вопрос. И тут всё ясно, как день. Я так думаю, что от отчаяния, – если, конечно, в пересудах есть хоть доля правды. Ни для кого не секрет, что наш король очень влюбчив, и что единственная, кто не входит в число его любовниц, – это королева. Кроме того, Его Величество никогда особенно не заботился о том, чтобы хранить свои амурные дела в тайне от окружающих, что не может не задевать королевское достоинство Её Величества. Как мышь, я её очень хорошо понимаю.
– Может быть, кто-нибудь из ваших завсегдатаев или случайных посетителей называл какие-нибудь конкретные имена?
Трактирщик сделал вид, что задумался.
– Говорите, не бойтесь, – подбодрил я его. – Сейчас вы уже вряд ли сможете кому-либо навредить, ведь все известные заговорщики уже наказаны. Его Преосвященство желает знать, что говорит народ.
– Я ведь специально никогда не прислушиваюсь к здешним разговорам, но ведь уши себе не отрежешь. Вот и услышишь имя-другое. Чаще других упоминалось имя графа N – того самого, который стал причиной вчерашней заварушки. Говорят, что одно из тайных посланий, адресованных королевой графу, попало в лапы короля. Что именно было в письме, никто не знает, но говорят, что, прочитав его, король пришёл в такое бешенство, что тут же велел арестовать обоих заговорщиков. Именно так и сказал – заговорщиков. Потом началась охота на всех друзей и сторонников королевы, упоминавшихся в письме. Их имена вам известны.
Это было далеко не так, поскольку мне были известны лишь те несколько имён, которые упомянул немногим ранее сам хозяин, но, как вы догадываетесь, я не стал его разубеждать.
– Остаётся ещё вопрос, зачем, – попробовал я копнуть ещё глубже. – Если я вас правильно понял, вы не видите смысла в заговоре королевы против её венценосного супруга.
– Ваша правда, не вижу. Мне трудно себе представить, какие такие действия Её Величество может замышлять против короля. По мне так правы те, кто утверждает, что скорее всего сама королева стала объектом какого-то хитрого и коварного плана, какой-нибудь далеко идущей интриги. Во всяком случае, мне в это легче поверить. Марианна Чеширская, всегда такая нежная и кроткая – и вдруг в заговорщицах! Да и сама королева отказывается признать свою вину. Мало ли, что почерк её. Почерк ведь можно и подделать. Если вы хотите знать моё мнение, то я считаю, что скорее всего это происки баронессы Сен Фелисьен, которая, говорят, спит и видит себя королевой. А, может, и ещё какая другая красотка приложила к этому делу свою душистую лапку.
Трактирщик замолчал, и я, не зная, о чём ещё его спросить, поскольку скудость моих знаний воздвигла непреодолимый барьер моей любознательности, сказал, подводя итог нашему разговору:
– Вы поступили очень разумно, не отказавшись побеседовать с нами. Всё же это намного лучше, чем убеждать в своей невиновности гвардейцев господина кардинала. Но наш разговор ещё не окончен. Если у нас появятся к вам вопросы, мы вас навестим.
Я поднялся. Мишель последовал моему примеру. Трактирщик тоже было засеменил вслед за нами, бормоча что-то о преданности Его Преосвященству, но я его остановил:
– Возвращайтесь к своим вертелам. Мы сами найдём выход.
Когда мы были уже за дверью, Мишель, не проронивший за всё время ни слова, что, несомненно, стоило ему неимоверных усилий, сказал:
– Здорово ты взял его в оборот. Вот только не пойму, что тебе от него было нужно.
– Ты помнишь ту листовку, где за поимку опасного преступника была обещана награда в 500 крон?
– Ну, помню.
– А ведь я не случайно привлёк к ней твоё внимание. Вчера ночью в поисках ночлега я проходил мимо этого самого трактира и стал случайным свидетелем драки. Я тогда не понял, кто с кем и почему дерётся – мало ли? – но видел, как один из мышкетёров вылетел из двери, словно камень, брошенный из пращи, и приземлился чуть ли не у самых моих ног, так что я его очень хорошо разглядел. Ещё я увидел, что, прежде чем вылететь, он немного замешкался в дверях, роясь в карманах, и бросил хозяину целую горсть монет. Причем не медяков, а серебра. А потом смотрю – листовка, а на ней – ну точно тот самый мышкетёр. Как тебе такая история?
– История что надо.
Я мысленно согласился с Мишелем, решив, что вру я очень даже складно. Вернее привираю, потому что ложь моя основана на правде.
– Поэтому я и привёл тебя сюда. Правда, поначалу я думал только о еде, остальное получилось как-то само собой, – закончил я своё объяснение. – Теперь нам есть с чего начинать поиски. Но это мы обмозгуем завтра.
– Ты теперь куда? Тебе есть где ночевать? – спросил меня Мишель.
– Найду. Я мышь не капризная.
– Я бы остался с тобой, но ты ведь знаешь, я обещал Магнолии, что навещу её сегодня. Она, конечно, мышка с характером, но так ведь и я не подарок, если посмотреть с их, женской, точки зрения. Это сегодня на неё что-то нашло, а так она и накормит, и согреет.
На том мы и распрощались, предварительно договорившись встретиться завтра в районе полудня на том же месте, что и сегодня утром. Пройдоха Мишель отправился к своей Магнолии, а я стал дожидаться, когда окончательно стемнеет, чтобы незаметно пробраться в свой собственный дом.
Глава восьмая,
в которой мне удаётся посмотреть на себя со стороны
На крышу я забрался не без труда, но с минимальными потерями для моего гардероба: лишь раз зацепил рукавом телогрейки о край водосточного жёлоба. Я опасался, что кто-нибудь может застать меня за необычными гимнастическими упражнениями. Ночь стояла лунная, и любая романтически настроенная мышь, которой вздумалось бы в этот час полюбоваться на звёздное небо, могла увидеть меня из своего окна. Однако всё обошлось. Зато на крыше меня ждало разочарование. Чердачное окно, через которое я планировал попасть в дом, было изнутри забрано решёткой. Видимо, это было сделано с целью отвадить подобных мне бродяг без определённого места жительства, лазающих по чужим чердакам в надежде найти убежище в морозную ночь или в непогоду. Оставался второй путь – через каминную трубу.
На крышу выходило три трубы разной высоты и ширины. Не обладая субтильным телосложением трубочиста, я был вынужден остановить свой выбор на самой широкой из них, которая была также и самой высокой. К счастью, труба была сложена из кирпича, и взять её приступом оказалось легче, чем представлялось на первый взгляд. Собравшись с духом, я нырнул в тёмное чрево дымохода. Со стороны могло показаться, что я слишком долго колебался и прыжку моему не доставало грации, но это всё несущественные детали. Главное, я удачно и почти не больно приземлился прямо на мягкое место, подняв в воздух небольшое облачко пепла.
Комната, в которой я оказался, по всей видимости, служила хозяину кабинетом. Об этом свидетельствовали несколько шкафов с книгами и письменный стол. В проёме между двумя окнами стояла обитая шёлком софа на изогнутых ножках. Возле каждого подлокотника лежало по валику. Увидев это ложе из шёлка, я вдруг почувствовал непреодолимую усталость. Я едва доплёлся до софы, положил голову на валик, свернулся калачиком и через минуту уже спал крепким сном.
Разбудил меня какой-то шум. Я приподнял голову и прислушался. Мне показалось, что шум доносится из смежной комнаты, дверь в которую была нараспашку. Я поднялся и на цыпочках подошёл к двери.
Я еще не успел переступить порог комнаты, как уже понял, что в доме я не один. В нескольких шагах от меня стояло безобразное горбатое существо, какое не приснится даже в страшном сне. Сноп лунного света падал прямо на него, и я мог очень хорошо его рассмотреть, даже слишком хорошо: уродливой формы нос с надорванной ноздрей, вся морда в каких-то наростах. Я невольно отшатнулся. Горбун, видимо, не подозревавший о моем присутствии, тоже подался назад.
– Что вы здесь делаете? Как вы сюда попали? – спросил я, с запозданием подумав, что вряд ли имею право на подобные вопросы.
Видимо, горбун тоже так решил, потому что оставил мои слова без ответа.
В этот момент я опять услышал шум, но на этот раз он был гораздо отчётливей и явно раздавался откуда-то снизу. Я напряг слух. Мой молчаливый собеседник тоже, как мне показалось, навострил уши. Шум стал сильнее. Уже можно было различить голоса и звуки, напоминающие удары. Там, внизу, шла драка!
– Посмотрим, что там? – спросил я у незнакомца и, не дожидаясь ответа, как был босиком, в несколько прыжков пересёк кабинет, распахнул дверь, ведущую в коридор, и побежал в сторону, откуда доносился шум драки.
У лестницы я притормозил и впервые задумался: "Что дальше?"
– Теперь свяжи ему лапы, да покрепче! – сказал снизу грубый голос, словно отвечая на мой вопрос. – Если этот ловкач опять от нас убежит, то нас посадят вместо него, как пить дать, а наши пятьсот крон достанутся кому-нибудь другому.
– Может, и ноги связать? – спросил второй голос, помоложе.
– Нет, ноги пока не надо. Пусть сначала дотопает до фургона. Я его на себе нести не собираюсь.
Оттуда, где я находился, не было видно, кто говорит и что происходит, но я уже обо всём догадался.
– Давай, Ваша Светлость, поднимайся! – приказал первый голос. –Нечего разлёживаться. Еще належишься в тюремной камере. Давай!
Послышался глухой звук ударов. Видимо, стражи порядка, или кто там ещё, пытались расшевелить свою жертву.
– Смотри, не встаёт. Кажись, вырубился. Слишком сильно ты его долбанул.
– Дышит хотя бы?
– Вроде дышит.
– Чёрт! Придётся нести его на себе.
– Вот ты и волоки, ты помоложе. А я подстрахую.
Опять послышалась какая-то возня, сопровождаемая покряхтыванием. Видимо, один из стражников пытался взвалить неподвижное тело себе на плечи.
– Нет, на спину мне его не поднять, слишком тяжёлый, – прокомментировал он свои напрасные усилия. – Придётся тащить волоком. Подсоби мне немного.
Я спрятался за колонной, полагая, что теперь они должны появиться в поле моего зрения, поскольку с того места, где я стоял, просматривался холл и входная дверь. Но никто не появился. Вместо этого шаги стали удаляться. "Они несут его к чёрному ходу", – догадался я.
Я было бросился за ними вслед, но вовремя одумался. Что я мог поделать один против двух вооружённых мышей? Бедолаге, попавшему в ловушку, я бы ничем не помог, только зря привлёк бы к себе внимание.
Я пересёк коридор и вошёл в одну из комнат, выходивших окнами на ту же улицу, что и задняя дверь дома. У обочины, прямо напротив двери, стоял большой чёрный фургон с крошечным зарешёченным окошком. На таких перевозили арестантов. Я видел, как открылась дверь дома и из него вышла мышь в синем мундире, каких мне раньше не приходилось видеть. Потом показалась сгорбленная спина, тоже в синем, которая довольно бесцеремонно волочила за собой – что бы вы думали? – бездыханную копию меня самого!
Несмотря на то, что я был готов увидеть то, что увидел, зрелище меня потрясло. Я знал, что все мужчины в нашем роду очень похожи друг на друга, но не предполагал, что фамильное сходство настолько велико. Не удивительно, что меня приняли за графа N. Если раньше у меня и были какие-то сомнения на этот счёт, то теперь они окончательно рассеялись.
Графа погрузили в фургон, и фургон отъехал, грохоча колёсами по булыжной мостовой.
Я ещё какое-то время стоял у окна, в полнейшем оцепенении, потом вышел из комнаты, осторожно спустился вниз, вошёл в кухню, где находилась дверь чёрного хода, и слегка толкнул её. Она была не заперта. Преследователи графа не могли её запереть, потому что у них не было ключа. Ключ, скорее всего, так и остался у графа, если только он его не обронил, уже находясь в доме. Я запер дверь на засов, решив, что позже поищу ключ. Если даже он не найдётся, на кухне должен быть хотя бы ещё один.
Я повернулся, чтобы вернуться на второй этаж, где оставил свои сандалии (пол в доме был холодный), и тут увидел, что странный незнакомец тоже спустился и дожидается меня в холле. Со времени нашей встречи наверху прошло всего несколько минут, а я уже успел забыть о нём. "А что, если этот непрошеный гость (отчего-то я был уверен, что незнакомец здесь тоже без приглашения) имеет какое-то отношение к той трагедии, невольным и беспомощным свидетелем которой я только что стал?" – подумал я и уже хотел было спросить его об этом, но так и замер с открытым ртом. Наверху лунный свет освещал только верхнюю часть туловища горбуна, нижняя же оставалась в тени, и я не заметил того, что увидел сейчас: как и я, горбун был бос!
Смутная догадка закопошилась у меня в голове. Я потряс головой, чтобы прогнать наваждение, мой визави сделал то же самое. Тогда я поднял правую лапу и потянулся к левой лопатке – к тому месту, где у незнакомца был горб. Незнакомец повторил мой жест. "Господи!" – не сдержался я от восклицания. Потом сделал несколько шагов вперёд, вытянул лапу – и коснулся холодной поверхности зеркала. Тот, кто вызвал у меня чувство страха, смешанного с омерзением, был я сам! Старая цыганка действительно сделала меня совершенно неузнаваемым, раз я сам себя не узнал.
Я вспомнил несчастного пьяницу, принявшего меня за порождение белой горячки, массажисток, закрывшихся от меня лапками, Его Величество Монморанси I, который был не в состоянии унять свой смех, представив меня в образе брачного афериста, вспомнил нелицеприятные эпитеты, которыми меня наградил Кабеку, – вспомнил и простил их всех. Если даже я сам, при всей моей аристократической сдержанности и такте, повёл себя не вполне достойно, познакомившись со своим отражением, то что же тогда говорить о других?
Самое сильное впечатление на меня произвёл горб. Я снял телогрейку и стал её внимательно рассматривать. Только теперь я увидел, что это не обыкновенная телогрейка со свалявшейся от старости ватой. Она была явно сшита по спецзаказу. Сгусток ваты на груди и второй, побольше, на спине, были, по всей видимости, предусмотрены кроем. Я понял, что держу в лапах не что иное, как спецодежду нищего.
Первым моим побуждением было выбросить этот шедевр портновского искусства. Но я лишь отряхнул его от сажи и натянул поверх рубашки, решив, что лучшего маскировочного костюма мне не найти.
Итак, одна загадка разрешилась сама собой. Но впереди меня ждали другие, гораздо более страшные тайны. В том, что тайны эти страшные, сомневаться не приходилось. Об этом свидетельствовало количество произведённых арестов, и не где-нибудь, а в ближайшем окружении королевы. Если меня правильно информировали, сама королева тоже в этот момент томилась в заточении.
Размышляя таким образом, я поднялся наверх. Там я отыскал свои сандалии и отправился осматривать дом. В первую очередь меня интересовало наличие в нём денег. Если я собирался спасти своего прапрапрадеда (а я собирался это сделать, иначе грош была цена мне самому и моим детективным способностям), то мне нужны были деньги, много денег. Столько я не ожидал здесь найти, поскольку дом уже, несомненно, обыскали ещё до меня, но всё же меня не покидала надежда, что, возможно, мне удастся отыскать тайник, ускользнувший от внимания стражей порядка, проводивших обыск.
Начать я решил с кабинета. Перво-наперво я осмотрел письменный стол, выдвигая один за другим все ящики. Денег там не оказалось. Если у хозяина дома и был тайник, то искать его следовало в другом месте.
От стола я переместился к книжным шкафам. Отодвигая книги, простукал в нескольких местах задние стенки, прощупал снизу все полки и створки дверей в поисках тайной пружины, но ничего не нашёл.
Немного расстроившись, я перешёл в следующую комнату, которая оказалась спальней хозяина. Прямо напротив двери на стене висело зеркало – то самое, в котором я первый раз увидел своё отражение. Горбун из зеркала по-прежнему копировал все мои движения, но я уже начал к этому привыкать, так что если я и замешкался на пороге, то не более, чем на секунду. Я подошёл к зеркалу и немного подправил грим: одна из бородавок наполовину отклеилась, и я водворил её на место, после этого критически осмотрел работу цыганки. Придраться было не к чему. Старая плутовка была мастером своего дела. До сих пор я считал, что и сам умею неплохо накладывать грим, но до неё мне было далеко.
Спальная не вызвала у меня особого интереса, и я прошёл в следующую комнату, которую я, правда не сразу, окрестил грим-уборной. Как её называл сам хозяин, наверняка сказать не могу, но, скорее всего, гардеробной. Одну стену комнаты целиком занимали двух- и трёхстворчатые шкафы с мужской одеждой. Я распахнул один из них и невольно присвистнул, как это обычно делает мой слуга Марсель, когда чему-то удивляется: рубашки, сюртуки, фраки, камзолы, панталоны наличествовали здесь в таком количестве, что с их помощью можно было обрядить если не полкоролевства, то весь королевский двор. Несколько полок были отведены под шляпы и парики. "По всей видимости, мой славный предок был большим франтом, – подумал я, – и, надо полагать, не последним в королевстве сердцеедом. Как бы то ни было, мне будет из чего выбирать, если дело дойдёт до встречи с баронессой Сен Фелисьен". Я уже мысленно запланировал встречу с этой дамой, которую мой личный информатор в лице трактирщика подозревал в стремлении занять место Её Величества, отправив саму Марианну Чеширскую на эшафот. О том, как обставить эту встречу, ещё предстояло подумать.
После минутного колебания я прошёлся по карманам графа. В конце концов, подумал я, это делается ради его же спасения. На этот раз мои поиски увенчались успехом: в одном из карманов я нашёл пять монет по десять крон. Я решил потратить их с умом, употребив в качестве стартового капитала для задуманного мною предприятия. Конечно, сумма была не бог весть какая, но кое-кто из ныне известных коммерсантов начинал и с меньшего, а если принять во внимание моё плачевное, даже нищенское положение, то у меня в лапах было почти целое состояние.
Из остальных предметов, находящихся в грим-уборной, моё внимание привлёк туалетный столик на изящных изогнутых ножках, уставленный множеством коробочек, баночек и бутылочек – обстоятельство не вызвавшее у меня большого удивления, поскольку в те времена представители сильного пола следили за своей внешностью не менее тщательно, чем дамы, и также молодились, переводя тонны пудры, румян, белил и помады. Если верить слухам, они не только красили губы, накладывали тени, румянили щеки, а даже, подобно представительницам слабого пола, нюхали ароматические соли и падали в обморок, дабы убедить прекрасных дам в тонкости своей душевной натуры и силе обуревающих их чувств. Что поделаешь, у каждого времени свои причуды.
Туалетный столик был оборудован несколькими выдвижными ящичками. Подумав, что денег там, скорее всего, нет, я собирался обойти их своим вниманием, но, проходя мимо, заметил, что один из ящичков приоткрыт, и потянул за ручку. Внутри обнаружилась шкатулка наподобие тех, в которых красавицы хранят свои украшения. Шкатулка запиралась на ключ, но сейчас она была открыта и, к моему сожалению, пуста. Кто-то уже успел освободить её от её содержимого. Однако этот кто-то кое-что проглядел. На дне ящика сиротливо поблёскивала золотым боком булавка для галстука в компании с одной запонкой. Я представил себе похитителя, запускающего лапу в шкатулку и в спешке рассовывающего чужое добро по карманам. Кое-что при этом могло либо остаться незамеченным, либо, что более вероятно, выпало из лап вора, а времени подбирать драгоценности не оставалось. Или его кто-то спугнул. Впрочем, всё это было неважно, поскольку поиски вора не входили в мои планы. Я взял булавку и сунул её в карман, решив, что, как только представится случай, обменяю её на наличные деньги. Запонку пришлось оставить, потому что её пару я так и не нашёл.
Когда я закончил осмотр "грим-уборной", за окном уже стоял светлый день. С того момента, как меня разбудил шум в холле, прошло несколько часов. "А я ведь ещё даже не завтракал", – подумал я, и мой желудок тут же отозвался недовольным урчанием. Я решил, что осмотр остальных комнат, в отличие от моего желудка, может подождать, и направил свои стопы на кухню, рядом с которой находилась дверь в погреб.