Глава 3.
Цирковое представление закончилось. Двое кудрявых с тарелкой и Фокусник пошли по кругу, собирая плату. Габриэль положил очень щедро, Фокусник даже вскинул бровь, прижал руку к сердцу и хитро ему подмигнул. Он, как обычно, сыпал для народа прибаутками: девицам знатных женихов пожелает, парням – богатых невест, мужчинам – прибыльной торговли, жен их за красоту похвалит. А пожадничавших заплатить, да еще вставших в первый ряд, так хлестко высмеивал, что они конфузились и пятились назад под общий хохот. Всех приглашал снова прийти к вечеру на второе представление, когда жара спадет, раскланялся и скрылся в повозке.
Габриэль терпеливо постоял в сторонке, выждал, пока все разойдутся. Подошел к повозке и еще помедлил… Наконец набрался смелости, и не зная – как позвать, с колотящимся сердцем робко окликнул снизу: "Вы просили не уходить… я здесь." Фокусник выглянул и быстро спустился, что-то дожевывая: "Вот молодец! А у меня к тебе разговор. Ты, я вижу, парень серьезный, и рисуешь отменно. Не возьмешься ли заново разрисовать нашу повозку? Видишь, как вся облупилась. Ради такого дела я бы задержался тут в городе на два-три дня, а о цене, думаю, мы столкуемся. Что скажешь?"
Габриэль аж задохнулся от счастья и от страха. Сердце подпрыгнуло и забилось пойманной птичкой где-то в горле… "Да я уже не помню, когда краски в руках держал… Не знаю, смогу ли теперь?" Фокусник похлопал его по плечу, подбодрил: "Конечно, сможешь! Ты хорошенько подумай до вечера и приходи." Ему уже давно хотелось обновить их повозку, пострадавшую от дождей и вообще кочевой жизни. И он чувствовал, что Габриэль в работе от души расстарается, а не просто намалюет для заработка. И без всяких фокусов понимал, почему – ради Мариэллы. Это было ясно, как божий день.
* * *
К обеду Габриэль решил домой не ходить. Отныне он будет жить сам по себе. Всю нужную работу для отца справил, а остальное – что в мыслях и что в сердце – никого не касается. Купил поблизости хлеба и козьего сыру и отправился на самую окраину города. Было у него одно любимое местечко возле пролома в старой крепостной стене. Там журчала маленькая речушка, что бежала потом извилисто через весь город. По воскресеньям он иногда приходил сюда, когда отец с братом отправлялись в трактир выпить по стаканчику с приятелями и обсудить скучные местные новости. А Габриэль устраивался на травке в тени густых деревьев и неспешно думал о разном, глядя на прозрачную воду, текущую по камешкам… Или на развалины древней стены, увитой цепкими кустами дикой розы. Разглядывал красивый цветок или бабочку на травинке и горько сожалел, что не чем нарисовать эту нежную красоту – не углем ведь… А то представлял, как в древности жители их города мужественно отбивались тут от нападавших врагов – кровожадных сарацинов, смутно вспоминая рассказы своей бабушки, так же слышанные ею в детстве от своей бабки. А теперь здесь никого не встретишь, только звонко перекликаются птицы в ветвях да плещутся поодаль в речке озорные мальчишки, пасущие коз.
Габриэль скинул рубаху, умыл разгоряченное лицо и руки, подставил их яркому солнцу. Напился прохладной речной воды и уселся на берегу перекусить хлебом и сыром. Потом блаженно растянулся на траве, мечтательно закрыл глаза… Натруженное колено очень устало и мозжило, зато в кармане позвякивало еще несколько заработанных монет. А в холщовой сумке – полдюжины листов бумаги, он успел забрать все, что оставалось у писца. И сегодня он снова увидит и будет рисовать прекрасную Мариэллу! А то, что ему сейчас сказал Фокусник невозможно было и во сне представить! Сквозь листву весело золотились солнечные блики. Точно так же смеялись золотистые искорки в ее карих глазах. Габриэль счастливо жмурился и улыбался. Конечно, он возьмется разрисовать им цирковую повозку. Поборет свою извечную робость и сделает. Да так, что все подолгу будут смотреть вслед! Для нее одной, на память…
Он все хорошо помнит, чему учил его художник в церкви. Как из-под кисти наставника постепенно возникало чудо – Спаситель на небесном троне, лучезарная Пречистая Дева, ангелы в облаках и святые мужи вокруг. О, если бы перед ним была гладко оштукатуренная белая стена, а не дощатая, обтянутая грубым полотном, повозка… Только нужны краски, а где их достать? Ни в одной из городских церквей, кажется, ничего сейчас не расписывают. Может, все-таки отказаться, пока Фокусник не увидел, какой он никчемный человек? И вдруг не получится нарисовать так, как задумал? Нет, лучше сразу отказаться, чем осрамиться перед Мариэллой. Хороша же будет о нем память…
Но целых три дня быть подле нее! Знать, что она совсем рядом – за тонкой стенкой повозки. Часто видеть ее, и может статься, даже говорить с ней! А Мариэлла когда-нибудь ненароком вдруг вспомнит о нем, странствуя по дальним дорогам… Неожиданно Габриэль резко сел, обхватив здоровое колено. Мучительно сгорбился, уткнувшись в него подбородком. "А ведь я больше никогда ее не увижу. Как мне жить дальше? Без нее… и зачем? Сбивать изо дня-в день опостылевшие бочонки? Изо дня в день, до самой смерти. До самой смерти…" И ничком повалился на землю, и заплакал в голос.
* * *
Перед вечерним представлением Габриэль загодя устроился на своем месте у коновязи и нетерпеливо ждал. Часто поглядывал на повозку – не колыхнется ли занавеска? Вот начал собираться праздный народ… Теперь маленьких детей почти не было, а подходили все больше гуляющие парочки. Занавеска не качнулась, даже не дрогнула, но изнутри пара любопытных глаз в дырочку пытливо изучала Габриэля. Давеча Мариэлла из-него слегка оступилась, когда вдруг увидела те изумленные синие глаза… Она еще ни разу в жизни с каната не падала и вовсе не знала страха. Сердцем знала, что рано умершая мать всегда поддерживала и оберегала ее с небес. Но сегодня впервые чуть не сорвалась… Хорошо, что рядом была перекладина коновязи и голова их лошади! Мариэлла чуть оперлась мыском, а рукой потрепала лошадиную гриву, и вроде никто ничего не заметил. А этот синеглазый парень опять стоит на том же месте. Бедный, как же у него искалечена нога!
И вот окончилось вечернее представление, народ лениво разошелся. А Габриэль все стоял и стоял неподвижно, уставясь взглядом в землю. Фокусник его не торопил – искусный парень, видно, робкого десятка. Оно и немудрено, когда судьба так смолоду не задалась.
Циркачи уже втащили в повозку скатанный ковер и приторочили сзади плетеную клетку с голубями. Уже кудрявые молодцы запрягали лошадей. А Габриэль все ждал чего-то, стиснув руки, и беззвучно шевелил губами… Молился он или сам с собою спорил? Вот промелькнула Мариэлла, переодетая в белую блузу, черный шнурованный корсаж и полотняную синюю юбку. Теперь чаровница стала похожа на всех других девушек, хотя он узнал бы ее из тысячи, даже со спины.
Тут Габриэль словно очнулся, неуклюже подошел к Фокуснику, и как в воду бросился: "Хорошо, я распишу вам повозку, я постараюсь. Только не знаю, где можно найти краски?" Фокусник обрадовался: "Ну, это не беда. Завтра похожу по городу, поспрашиваю." Но парень еще о чем-то хотел сказать – важнее красок, только не решался. Кажется, он и дышать престал. Наконец, опустив голову и запылав лицом, выдавил: "Позвольте мне ехать с вами!" И умоляюще поднял страдальческие глаза: "Я не буду вам в тягость, вот увидите! Все-все буду делать, что потребуется. Если починить что-нибудь или за лошадьми ходить. И везде буду рисовать на представлениях, кто попросит. Вот возьмите – это я за сегодня заработал и то ведь не сразу начал. Только позвольте ехать с вами!"
Фокусник оторопел… Явно был в сильном замешательстве: "Ты хорошо подумал, чтоб так, в одночасье уйти? Мы же век на колесах, угла своего не имеем, и всякое случается. А родители у тебя живы?" Габриэль молча кивнул и снова потупился. Фокусник все сомневался и сверлил его взглядом: "Не приведи Бог, если они тебя не простят! Всю жизнь будешь расхлебывать." Но Габриэль бормотнул глухо: "Теперь все равно…" И упрямо не двинулся с места. Фокусник вздохнул: "Что ж, договорились. А деньги у себя оставь, потом краски купим, может, еще и добавить придется. Значит, завтра как рассветет, приходи на постоялый двор – знаешь ведь, где? Мы пораньше тронемся, путь не близкий." На том и расстались.