К каждому придёт счастье!?

– Ну, пока…До завтра.

Повернул её и даже немного подтолкнул к дверям. Она так и пошла, даже не оглядываясь, как во сне.

Он шёл домой в странном настроении. Куда ты лезешь, дурак! Оно тебе надо? С ней не получится лёгкого, короткого романа. Готов ты к серьёзным отношениям? Нет, даже не так: готов – не готов. Нужны они тебе?

Он голову мог дать на отсечение, что она совершенно неопытна. Это было видно невооружённым глазом. Он привык к девицам, которые хорошо знают правила игры. А с ней придётся повозиться. Зачем? Когда вокруг так много девушек, которые прекрасно знают, чего хотят и чего ты от них хочешь.

Но с ней интересно. Она привлекает именно непохожестью на многочисленных знакомых. С ней можно общаться. Хорошо посмеяться, легко помолчать. О другом он даже не думал. Да нет, думал. Не ври. Больше всего ему хотелось прижать её к себе, помять, погладить. Странным образом она одновременно напоминала ему свежую сдобную булочку и яблоко. Подойдя к дому, он принял решение. С Катей он отношения продолжит: слишком она его заинтересовала. А что из этого получится – посмотрим. Что получится, то и получится. Решив так, он успокоился: завтра выходной – снова встретимся.

Катя не спала всю ночь. Господи, что это будет? Зачем он сегодня пришёл?

Она влюбилась в него сразу, как только увидела. Потому и вела себя, как дурочка. Ну не может он заинтересоваться толстой, белобрысой дурёхой. Он был так сокрушительно красив! Высокий, широкоплечий, смуглый и черноволосый. Чёрные глаза, чуть приподнятые к вискам брови, чётко очерченные губы, уголок поднят в еле заметной усмешке. Выражение лица такое, будто он иронично и немного высокомерно спрашивает: «Что это тут такое?» Светлые потертые джинсы, лёгкая белая рубашка с короткими рукавами. Он был красивее всех кинозвёзд вместе взятых. Она смотрела на него и обмирала. А когда он взглянул на неё, она прямо прочитала в его глазах: «О, господи, как мне это всё надоело!»

Но потом, когда он подошёл, когда встретил в институте, а особенно сегодня, он был совсем другим. Умным, внимательным, немного насмешливым, но не обидно. С ним было интересно. Хотя она по-прежнему терялась, если ловила на себе его внимательный взгляд.

А сегодня он был такой замечательный, такой…! Она на минуту поверила, что всё возможно. А этот поцелуй…О, господи, неужели это с ней?! Дурочка, остынь, не может это для него быть всерьёз. Но он же сам подошёл и пришёл сегодня. И так искренне удивлялся, и смеялся, и так смотрел на неё. Он же не мог так притворяться? Значит, я ему понравилась. Значит, я ему интересна. Вот если завтра он придёт, значит, всё на самом деле.

Он пришёл. И началось их лето. Огромное, яркое, безбрежное и такое короткое, как любят писать в романах – «лето любви».

Они встречалась часто, как только могли. Сначала у неё началась сессия, а у него госэкзамены. Видеться они стали дня через три. В тот день, когда у неё был экзамен. В этот день она делала себе выходной. В остальные учила. Дмитрий был готов встречаться каждый день. Катя не соглашалась:

– Мне надо учить.

– Выучишь. У меня же тоже экзамены.

– Вот-вот. И тебе надо учить, тем более госы.

– Да ладно, сдам. И ты сдашь. Ты же умница. Уж на троечку и без подготовки сдашь.

Она молчала.

– Ты не хочешь встречаться?

– Хочу…Дима, мне нужно сессию сдать без троек, а ещё лучше на пятерки.

Дима удивился неприятно:

– А что, для тебя принципиально на пятёрки. Это что – престиж, повышение самооценки или что.

Она подняла на него удивлённые и виноватые глаза.

– Нет, просто я живу на стипендию. Мне, конечно, лучше, если сумею на повышенную.

Он проглотил все слова. Дурак, вот дурак! Ведь заметил, что и платьишко нарядное одно. Вещички дешёвые. Сказала же она как–то вскользь, что моет голову хозяйственным мылом – и ничего. Похвалилась!

– Хорошо, Катюш, так и решим. Учим и по возможности встречаемся, да?

– Да, – она кивнула с облегчением. (О господи, она себя ещё и виноватой чувствует).

– Ну и замечательно. Даешь сессию на отлично!

Сессию действительно сдали на отлично и госы тоже. Впереди было полтора-два месяца полной свободы. Ему пятнадцатого августа нужно было явиться к месту работы. Распределение отменили, и с работой были проблемы. Но отец подсуетился, поднял свои связи, и Диму ждало место в весьма солидной строительной организации.

– А пока свободен, как ветер, гуляй – не хочу! – с восторгом сообщил он. – Здорово?!

– Здорово! – сияя, подтвердила она.

– Чем будешь заниматься?

Она тут же перестала сиять.

– Что случилось?

– Откуда ты знаешь?

– Что тут знать, у тебя же на лице всё написано. Ну, признавайся. Что ты натворила?

– Я устроилась на работу.

– Не понял. Куда?…На какую работу

– Почту носить.

– Какую почту?

– Ну как…Почту. Это….

– Да знаю я, что такое почта. Я имею в виду, зачем.

– Как зачем? Чтобы заработать, – она заторопилась. – Понимаешь, мне сапоги надо купить. Стипендии мне хватает на еду, на всякие мелочи. Я, конечно, стараюсь экономить. Но на крупные покупки не хватает.

Он задумался. Он вообще-то, получается, про неё мало что знал.

– Катя, а ты же не местная.

– Нет.

– А домой ты на каникулы не поедешь?

– Я поеду к тете на недельку.

– А домой? У тебя родители есть?

– Есть.

– Катюша, а что я из тебя каждое слово, как клещами, вытягиваю? Если это какая–то страшная тайна, то не говори. А если нет…Мне же интересно про тебя.

– Дима, да нет никакой тайны и ничего интересного. Я жила в деревне. С мамой, папой, ещё сестра и брат младшие. Но папа у меня не родной. Я, знаешь, когда маленькая была, думала, что папа меня не любит, потому что я плохая. Я старалась дома помогать побольше, учиться получше, чтобы учительница меня похвалила, а папа порадовался. А он всё-равно не радовался. А потом я узнала, что я не его дочка. Бабушка мне рассказала.

– Зачем?

– Что зачем? – она как будто вынырнула из своих воспоминаний.

– Зачем рассказала?

– А-а..Так получилось. Папа на меня наругался. Уже и не помню, за что. Я расплакалась – так мне обидно показалось. Я же старалась. И вот я сижу в уголке, плачу, папа уже ушёл, а бабушка управляется и ворчит: «Ишь, напал на ребёнка. То-то не своё. Так и шпыняет. Своих-то и за дело не поругает, а эту…И-их…Что говорить – чужая». Я к ней: «Бабушка, ты про что? Кто чужая?» Ну, она мне в сердцах и рассказала, что я не его дочка, что женился он на маме, когда я уже у неё была. Я так переживала, даже заболела. А когда выздоровела, всё по-другому пошло. Я стала стараться меньше ему на глаза попадаться. А он как будто меня совсем перестал замечать. Так мы и существовали. Так мне это тяжело было. Как будто меня предали. Я-то его отцом считала. Еле дождалась, когда школу закончила и в город поступать уехала. Так всё и наладилось.

– И что же, ты дома больше не была?

– Можно сказать, и не была. Один раз ездила, когда бабушка умерла. А больше и не поехала. Зачем?

– Как это зачем? Там твой дом, мать.

– Чужая я им. Приехала и вижу – всем не до меня, всем я мешаю. Брат с сестрой меня почти забыли, отец с матерью все в хозяйстве. Работы нет, денег нет, за счёт хозяйства живут, трудно им. Мамка вроде и рада мне, когда отца нет, а когда он дома, всё говорит и делает с оглядкой на него. Отец, как я приехала, всё хмурится, на меня не смотрит. Я же всё понимаю. Я им, как бельмо на глазу. Как напоминание. Я уехала, и вроде как можно не вспоминать. А теперь приехала – и всё всколыхнула. Только я-то чем виновата?

– Погоди, я никак не пойму, о чём ты. Какое напоминание?

– Ну, мамка моя встречалась с парнем, и от него забеременела. Замуж выходила беременная. Так что для мамки я напоминание о её грехе и причина неладов с мужем. Он её любил и замуж взял, хотя и знал, что беременная. А когда я родилась, оказалось, что принять меня как свою всё-таки не может. А тут ещё я, подрастая, стала походить на своего, как сейчас говорят, «биологического отца».

– А он куда делся? Получается, он, подлец, её бросил?

– Да не подлец он. Он в армию ушёл. А она его ждала. Потом он приходил в отпуск, и они…,– Катя запнулась.

– Стали близки, – подсказал он.

– Да. Мама забеременела.

Катя помолчала. Дима ждал, почему-то уверенный, что услышит что-то неприятное.

– А он?

– А он служил на границе. И там что-то случилось, то ли террористы, то ли банда какая, я точно не знаю, сказано было «пограничный конфликт».И он погиб, – закончила она почти шепотом. И замолчала, глядя куда-то вниз.

Он вдруг, повинуясь безотчётному порыву, схватил её в охапку и прижал к себе:

– Бедная моя, бедная. И оказалась ты самая виноватая.

От его сочувствия Катя неожиданно расплакалась. Навзрыд, как ребёнок. Так долго никому она не открывала душу, и никто её не жалел. Но очень быстро она начала вырываться из его объятий, стараясь отвернуться и вытереть слёзы.

Дима вырваться не дал. Ещё крепче её обхватил, прижал голову к своей груди и, уткнувшись губами в макушку, зашептал: «Ш-ш-ш, маленькая моя, тише, тише, успокойся. У тебя теперь есть я».

Какое-то время они молча сидели, обнявшись. Он думал, каково это, жить, ощущая себя помехой. Маленького Димку любили все: родители, бабушка с дедом. Он воспринимал это как само собой разумеющееся и был уверен, что и все вокруг его тоже любят. Став взрослым, он понял, конечно, что это не так. Но понял и другое: именно окружающая его любовь и помогала ему идти по жизни так уверенно. Сейчас он представлял себе крепенькую, беленькую малышку, которая изо всех сил старалась заслужить любовь родных и никак не могла этого сделать. Как она всё это выдержала и не ожесточилась, не озлобилась?! Удивительно!

А Катя вспоминала свой последний приезд домой. Она собиралась пробыть с недельку. Но уже на третий день не выдержала и сказала матери: «Завтра поеду». И хотя мать заполошенно забормотала: «Что ты, что ты, побудь!» – Катю больно кольнуло облегчение, промелькнувшее на её лице.

А вечером, улучив момент, когда после ужина они остались в комнате одни, сказала отцу, с которым, поздоровавшись по приезду, больше не обменялась ни одним словом:

– Вы не беспокойтесь, я завтра уеду.

И отстранённо отметила, что первый раз обратилась к нему на «вы».

Отец промолчал, хотя напрягся, и скулы у него неожиданно покраснели. А утром, собравшись на работу, он постучался в комнату, где она спала, зашёл и, немного помявшись, выдавил, не глядя на неё: «Катя, ты прости меня. Я виноват».

– Ничего, я всё понимаю, – быстро сказала она. Слишком это было неожиданно.

Он покачал головой, махнул рукой и вышел, так и не взглянув на неё.

А она неожиданно разревелась. Ничего она не понимала. Чем она провинилась? За что должна страдать? За то, что родилась?

Проплакавшись, она встала, умылась холодной водой, собралась и уехала на первом автобусе.

Больше домой она не ездила. Мать иногда передавала с кем-нибудь сумку с продуктами, изредка присылала немного денег. Но Катя на это особенно не рассчитывала. Она всё время где-нибудь подрабатывала: мыла подъезды, носила почту, работала санитаркой в больнице. Работа обычно была временная, зарплата небольшая, но только так Катя могла прожить.

Так что семьи у неё, скорее всего, нет. Зато теперь у неё есть Димка. Так он сказал. Господи! Неужели правда?!

Она подняла голову, губы их встретились. И они начали целоваться, забыв обо всём на свете.

К действительности вернул гневный возглас старушки, которая призывала на их головы все кары небесные:

– Люди добрые! Что ж это делается! Белым днём! У всех на виду! Ни стыда, ни совести!

Выдернутая из чудесного забытья столь бесцеремонно, Катя вскочила и собралась бежать. Однако Дима удержал её руку.

– Что случилось?

Катя стояла пунцовая и несчастная. Воодушевлённая её виноватым видом, старушка собралась продолжать, но наткнулась на тяжёлый Димин взгляд:

– Бабушка, идите себе!

Старушка выпучила глаза, как будто подавилась уже готовой тирадой, проглотила и снова намеревалась продолжать.

Дима ещё более грозно посмотрел на неё и повторил: «Идите!»

Старушка пошла, но негодование выражала даже её спина.

– Катя, что ты меня дёргаешь, руку оторвёшь!

– Дима, пошли, пожалуйста, отсюда. Ужас какой!

– Да что случилось? Какой ужас?

Она, казалось, его не слышала. И ему пришлось встать и даже немножко встряхнуть её. Она держалась руками за щёки, совершенно красные, и бормотала виновато:

– Ой, стыд-то какой!

– Да какой стыд? Что мы такого сделали? Поцеловались?

– Днём! В общественном месте! Ужас!

– А если не днём и не в общественном месте, то не ужас? – он неожиданно рассердился.

– Дим, пойдём отсюда. Пожалуйста!

Он посмотрел на неё и пошёл. Некоторое время они шли молча. Потом он сказал:

– Ты не ответила на мой вопрос.

– Какой вопрос?

– Если не днём и не в общественном месте, то не ужас? Мы ничего постыдного не делали.

– Я не говорю, что мы делали что- то постыдное. Но я думаю, что всё это очень личное, и выставлять напоказ это нехорошо. И целоваться на людях нехорошо.

– Но ты же целовалась не с кем-то, а со мной.

– А я ни с кем, кроме тебя, и не целовалась.

Он остановился:

– Как?

– Так, – коротко передразнила она.

Он чуть не спросил «почему», вовремя опомнился, и некоторое время они шли молча. Потом Катя сказала:

– Знаешь, меня мать всю жизнь шпыняла, как только я подросла и пока не уехала: «Смотри! Смотри! Не смей!» Я думаю, больше всего она боялась, как бы я не повторила её ошибку. «С парнями не гуляй! Не ходи! Не позволяй!»

– И ты не позволяла.

– Нет. Да мне и некогда было.

Он засмеялся, обнял её за плечо и чмокнул в нос:

– Ладно, пошли. Или это тоже неприлично?

Она покосилась на руку, лежащую на её плече, но промолчала.

– Пошли домой, правильная моя!

В конце августа Катя уехала к тёте, и Дима заскучал. Казалось, что из его жизни вынули большой и важный кусок. Дима удивлялся себе и с нетерпением ждал Катиного возвращения.

В день её приезда они стали близки. То есть в вечер.

Дима встретил её, помог донести вещи до общежития. И тут выяснилось, что в общежитии нет воды. Совсем. Ни горячей, ни холодной. Ни помыться, ни приготовить еду нельзя. Катя совершенно растерялась. И Дима уговорил её поехать к нему. Благо родители были на даче.

– Ну что, сначала ужинаем или в ванну.

– В ванну, конечно, я вся в пыли.

Он отправил её в ванну, выдав полотенце и свой банный халат. А сам стал собирать ужин. Резал огурцы с помидорами, колбасу, хлеб и всё время прислушивался к звуку льющейся воды и представлял Катю в ванне.

Когда она вышла, розовая, влажная, с колечками волос на висках, он мог думать только о том, что под халатом на ней ничего нет.

До ужина дело так и не дошло. Он стремительно подошёл к ней, обнял, уткнулся носом в висок и поцеловал влажные колечки, потом шею и вдохнул её запах и поцеловал маленькое, мгновенно загоревшееся ушко. Катя сдавленно ахнула, и он поцеловал эти ахнувшие, раскрывшиеся губы. А потом потянул пояс халата и наконец-то коснулся груди, как давно мечтал. Грудь была большой и упругой. Он обхватил её, и приподнял, и крепко сжал, и прихватил пальцем сосок, мгновенно затвердевший. Катюша застонала, и дальше он уже плохо соображал. Она оказалась пылкой, и нежной, и вверялась ему безоглядно.

Когда к нему вернулась способность соображать, Дима даже немного испугался. Ни с кем он не испытывал ничего подобного. «Ну, это же не просто девушка, это моя Катя», – улыбнулся он про себя. И опять испугался: как она там. Не глядя, нащупал её руку и тихонечко сжал. Рука чуть помедлила и ответила. Он повернул голову. Катя лежала, не шевелясь, и смотрела в потолок.

– Катя.

Она улыбнулась краешками губ, но не ответила. Он вдруг вспомнил всё, что она ему говорила, быстро перекатился, обнял её, приподнялся на локтях и, внимательно глядя в лицо, снова позвал: «Катя!» Она улыбнулась, но улыбка вышла какая-то дрожащая:

–Я всегда думала, что это произойдёт после свадьбы.

– Ну что ты! Я же тебя люблю! А свадьба…Ну, будет свадьба. А пока давай ужинать.

Они встали, и Дима в изумлении уставился на довольно большое кровавое пятно. Катя перехватила его взгляд, мгновенно покраснев, сдёрнула простыню и метнулась в ванную.

Так что поели нескоро. Потом она сразу засобиралась домой, ни за что не соглашаясь остаться, и Дима даже рассердился.

– Кать, ты что, с ума сошла?! Куда мы пойдем ночью? Да и общежитие же уже закрыто. Ты что, на улице ночевать собралась?

Только тут Катя опомнилась. И правда, что это она.

Утром она чувствовала себя очень неловко. Но Дима её поцеловал, улыбнулся, позвал завтракать, и всё как-то успокоилось. Потом они пошли в общежитие. Катя, придя домой, подумала: «Может, и ничего. Всё равно ведь мы поженимся». А Дима, возвращаясь от общежития, тоже думал, что надо жениться. Он, конечно, не собирался. Пока. Ну что ж. Они с Катей любят друг друга, для неё это очень важно, и жена из неё получится хорошая. Тут он вдруг сообразил, что ночью не думал ни о чём. Придурок! А если ребёнок! Ну что ж. Тем более поженимся.

Но всё получилось совсем не так.

Начался сентябрь. Встречи их стали нечастыми. Дима много работал, старался себя показать, зарекомендовать, он собирался делать карьеру. Катя часто ссылалась на занятость, а Дима, занятый сам, не настаивал. Она нередко была грустной, какой-то бледной, но на расспросы отмалчивалась или отнекивалась: «Тебе показалось». Дима видел, что что-то не так, то ли она болеет, то ли устаёт, но расспрашивать было некогда, показалось – так показалось. Изредка они всё же встречались, гуляли по улицам, иногда ходили в кино или в театр, на дискотеки, и снова всё было хорошо – они смеялись, болтали, танцевали, и снова между ними была нежность, теплота, объятия, поцелуи. Всё здорово!

Но Диме теперь хотелось большего. Хотелось повторения того, что было у него дома. Было так остро, ярко, замечательно. Но когда он предлагал Кате зайти к нему (когда родителей не было дома) или воспользоваться чьей-нибудь пустующей квартирой, Катя, ещё не дослушав, начинала молча трясти головой, а, если он продолжал уговаривать, только односложно твердила: «Нет!» Они целовались до изнеможения, и он изо всех сил сдерживался. Однажды, не сдержавшись, вспылил: «Кать, ну что ты как маленькая! Чего ты боишься? Ведь, собственно, всё уже случилось!» Она подняла на него глаза, испуганные и виноватые. «Или тебе плохо было со мной?» Катя мгновенно стала ярко-розовой и, опустив глаза, прошептала: «Нет».

– Что «нет»?

Катя молчала.

– Ну просто детский сад! Мы же с тобой взрослые люди. И нам обоим этого хочется. Так почему бы…

Катя, не поднимая глаз, проговорила:

– Это неправильно.

– В смысле – неправильно?

Опять молчание.

– А, это ты про то, что после свадьбы правильно?

Катя чуть кивнула.

– Понятно…Но…ведь всё равно произошло. Так какая разница, один раз или не один? Если ты боишься беременности, мы просто будем осторожны.

Катя опять вспыхнула.

– Ну, а потом поженимся. Попозже.

Катя помолчала, потом, собравшись с силами (он прямо видел, как она собирается), подняла на него совершенно несчастные глаза:

– Димочка, не мучай меня! Не могу я так!

– Да не буду я тебя мучить. Тоже нашла мучителя. Всё. Закончили об этом.

Так и закончили. Но настроения разговор не прибавил, мягко говоря. К тому же была ещё причина. Причину звали Ника, уменьшительное от Вероника. Ника работала в той же организации, что и Дима, экономистом. Яркая, стильная брюнетка, его ровесница, может, чуть постарше. Он на неё сразу обратил внимание: этакая роковая красотка. И видел, что тоже без внимания не остался. Они часто пересекались: на планёрках, совещаниях, в повседневной работе. Он чувствовал на себе её заинтересованные взгляды, потом был обмен улыбками, потом они как бы невзначай познакомились, оказавшись вместе в импровизированной курилке. Потом один из разговоров незаметно закончился: «А не сходить ли нам…» Сходили. В кино, потом в ресторан. Этот поход закончился в постели. Чувствовалось, что Ника в постельных делах новичком не была, и Диму это вполне устраивало. Он наконец-то получил то, чего был лишён достаточно долго, и, наверно, это сказалось, на Нику впечатление он произвёл. Между ними завязались «отношения», как по-дурацки называлось это у них в конторе. Они иногда вместе куда-то выходили, но чаще проводили время в постели, благо Ника снимала комнату одна. И это было здорово: не надо искать, никто не мешает. Она ему нравилась. Красивая, всегда стильно одетая, с хорошим макияжем, маникюром, уверенная в себе, раскованная. Нет, он не разлюбил Катю. И Нику никогда не рассматривал как замену ей, как постоянную спутницу. Так, лёгкая, ни к чему не обязывающая интрижка, где оба знают правила игры. Самым привлекательным для него в этих отношениях был секс, как он сам говорил в разговорах с Костиком, «здоровый секс». Он даже не рассматривал это как измену Кате, как ни странно. Для него Катя и Ника существовали параллельно. Если бы понадобилось, он бы, наверно, объяснил примерно так: у человека есть душа и тело, и у них есть свои потребности. Вот Катя – это душа, а Ника – тело. Он иногда думал даже, как было бы здорово, если бы можно было их соединить, то есть к Кате добавить Никину уверенность и раскованность во всём и, прежде всего, в сексе. И сам над собой смеялся, что похож на какую-то классическую героиню, которая рассуждала так же: «Вот если б к Ивану Ивановичу да приделать усы Петра Фёдоровича…» (как-то так примерно).

Костик его однажды спросил: «Вы с Катей что, поссорились?»

– Нет. С чего ты взял?

– Не встречаетесь. Она всё время какая-то расстроенная.

– Да вроде всё в порядке, но то я занят, то она, а что расстроенная – говорит, всё нормально.

Тем и закончили. Потом Костик увидел его с Никой и явно встревожился:

– Дим, а это кто?

– Так, ничего серьёзного.

– А если Катя узнает?

– Откуда она узнает? – неожиданно разозлился Дима. – Ты что ли скажешь?

– Я-то не скажу, но, как говорится, мир не без добрых людей.

– Без каких добрых людей? Они как параллельные – нигде не могут пересечься. Да и потом, говорю же – ничего серьёзного, это всё скоро закончится. И всё будет хорошо.

Это действительно скоро закончилось. Но не хорошо, это мягко говоря. А прямо говоря, просто отвратительно.

Однажды Катя позвонила ему домой: «Дима, нужно увидеться». – «Очень хорошо. Давай увидимся». Они договорились, и в назначенное время Дима ждал её у института. Катя вышла, ещё не видя его, и он снова обратил внимание на её пальто, тёмное, дешёвое, довольно поношенное, и платок на голове. Её бы приодеть, он теперь зарабатывал и мог помочь. Но точно знал, что таких подарков Катя ни за что не примет. И это его внезапно разозлило. Вот будет ходить в убогом пальтишке, но ни денег, ни пальто не возьмёт – это нельзя. Он помнил, сколько проблем вызвал подаренный им зонтик. Он показался Кате слишком дорогим подарком. В конце концов уговорить удалось: «зонтика у тебя нет», «будешь мокнуть», «это мелочь», «и совсем он не дорогой», «могу я, в конце концов, подарить любимой девушке то, что хочу». Кажется, решающим аргументом стал именно этот – про любимую девушку. Катя просияла, зарделась, и всё уладилось. В этом смысле она Диму и восхищала, и злила одинаково. Мягкая и покладистая, она в некоторых вопросах становилась несгибаемой: «Это нельзя. Это плохо».

– Почему нельзя? – выходил из себя Дима. – Почему нельзя, чтобы я купил тебе красивую вещь?

– Нельзя.

– Я тебе что, чужой? Никто?

– Кто, – улыбалась Катя, и Дима оттаивал.

На её улыбку не откликнуться он не мог. «Так почему нельзя?» – уже улыбаясь, допытывался он. – «Нельзя. Это неправильно», – тоже улыбаясь, говорила она, и тема закрывалась.

Он вообще-то понимал, почему нельзя. Потому что официально они друг другу никто. Вот был бы он муж – дело другое. Ну, будет. Потом. А пока придётся потерпеть. Однажды он чуть не сказал, что она должна принять подарок или деньги хотя бы потому, что ему стыдно, что его девушка выглядит, как нищенка. Но вовремя прикусил язык, понимая, что жестоко обидит Катю. Но прикусил в самый последний момент: «…должна, потому что…» – закрыл рот и глупо моргал, как будто опасаясь, что слова сами выпрыгнут. Ничего не подозревающая Катя улыбнулась: «Так почему?» – «Потому», – бухнул Дима, и они засмеялись.

Всё это пронеслось в голове очень быстро, он окликнул Катю, она подошла, и он обратил внимание на бледность и сосредоточенность девушки.

– Что-то случилось?

– Нет. Просто надо поговорить.

– Ну, пойдём ко мне.

Она неожиданно согласилась, и это было невероятно. Дима тут же воспрял духом, представляя прекрасный вечер, а может, и ночь, которых он ждёт вот уже, сколько там, месяца четыре.

Дома он начал снимать с Кати пальто и тут же полез целоваться. Но она отстранилась и снова повторила:

– Дима, нам надо поговорить».

– Ну, давай поговорим. Пойдём в кухню, я тебя хоть чаем напою, а то что-то ты очень бледная.

Катя села за стол в уголке, а он поставил чайник:

– Ты пока начинай.

Катя помолчала и начала:

– Дима, когда мы поженимся?

От неожиданности он бухнул чайник на плиту и резко повернулся:

– Что?

Катя молча смотрела на него. Да уж, это «что» было верхом глупости.

– Ну, поженимся когда-нибудь.

– Как когда-нибудь? Ты же обещал!

– Ну, обещал.

Они молча смотрели друг на друга.

– Кать, а что за спешка? Ты ещё учишься. Куда нам спешить?

– А ты вообще собираешься на мне жениться?

Такая настойчивость была совсем не в характере Кати и неприятно его удивила.

– А что случилось?

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Какой?

– Ты вообще собираешься на мне жениться?

– Конечно!

– Когда? Ах, да, ты же сказал: когда-нибудь.

Дима внезапно вышел из себя: ситуация была странной.

– Да в чём дело-то?!

– А та девушка?

– Какая девушка?

– Красивая, черноволосая. У которой ты ночуешь. Иногда.

Последние слова Катя договорила шёпотом, но смотрела прямо на него. Диму будто ударили, он будто остолбенел, будто громом пораженный стоял. Любое из этих избитых сравнений подходило. Как? Каким образом пересеклись эти параллельные?!

– Откуда ты…, – он остановился.

Кровь бросилась в лицо. Он раньше думал, это просто такое выражение. Оказалось, правда. Как будто вся кровь, что в нём есть, собралась в голове, как в шаре, и шар этот лопнул, даже в ушах зашумело. Они смотрели друг на друга. Молча. А надо было что-то говорить.

– Это не то, что ты думаешь, – Дима замолчал. Слишком это было беспомощно, гадко, как в каком-то низкопробном кино.

– Ей ты тоже обещал жениться?

Он неожиданно вспылил, прямо вскипел:

Если я буду жениться на каждой, с которой сплю…

Он остановился, поняв, что сказал, но было поздно. Слово вылетело. Катя стояла и смотрела на него с ужасом, будто на месте Димы вдруг оказалась страшная, мерзкая тварь, которая сейчас набросится на неё. Лицо девушки, и до этого бледное, стало каким-то восковым, а руку она подняла и протянула ладонью вперёд, как будто защищаясь. Он чувствовал себя так, будто и вправду ударил её, сильно, ни с того, ни с сего.

– Кать, ты что?

Она продолжала смотреть с тем же ужасом и рукой так же защищалась, беспомощно, как ребёнок.

– Катя!

Она как будто очнулась, опустила глаза и, пробормотав что-то вроде «я пойду», направилась в коридор. Дима постоял, переводя дух и соображая, что делать. В коридоре тихо щёлкнул замок. Дима выскочил туда и уставился на закрытую дверь. Ушла. Он неожиданно разозлился. Ну и ладно! И пусть! Успокоится, отойдёт. Завтра поговорим и помиримся. Он представил, как завтра будет объясняться, и ему стала совсем гадко.

Ночь Дима спал плохо, а утром, злой и невыспавшийся, резко ответил Нике, попытавшейся назначить встречу. Слово за слово, и «отношения» закончились, чему Дима даже обрадовался.

Но к Кате не пошёл. Мямлить что-то типа уже сказанного «это не то, что ты думаешь» невозможно. Объяснять, как есть, про физиологию и здоровый секс – тоже. Что делать? И вечером он просто тупо напился. Утром зверски болела голова, чувствовал себя преотвратно. А на работе ждал аврал, который требовал пересилить всякие там самочувствия и напрячь все силы. На некоторое время Дима забыл обо всём, а, когда проблема была решена, оказалось, что прошла неделя.

Надо было идти к Кате. По-хорошему, давно надо было идти. Дима злился, но понимал, что просто перекладывает на неё свою вину. Виноват только он, и надо просить прощенья, надо мириться как угодно.

Вечером он пошёл в общежитие. Но девчонки сказали, что Катя ушла или уехала, короче, в общежитии больше не живёт

– Как не живёт? – возмутился Дима. – А где же живёт?

– Не знаем.

– Как не знаете? А если с ней что-то случилось?

– Ничего не случилось. Она, когда уходила, сказала, чтобы не волновались, что она пока поживет в другом месте. В каком, не сказала.

Девчонки смотрели на него с любопытством, и Дима не стал больше ничего спрашивать. Куда она могла уйти? Родственников у неё, судя по всему, здесь нет. В душе снова возникло раздражение: «Ну-ну, спрятаться она решила. Чтобы я не нашёл. Ну и не буду искать!»

Но на следующий день, выкроив время, подошёл к институту, чтобы встретить Катю, идущую на занятия. Уж занятия она, если всё в порядке, не пропустит. Однако Кати не было. Дмитрий подумал, что мог пропустить её. На следующий день он пришёл в разгар лекций, нашёл по расписанию аудиторию, но девушки на занятиях не было. Встревоженный не на шутку, Дмитрий пошёл в деканат, на ходу придумав, что он брат Кати, который здесь проездом и вот не может её найти. Про брата, скорее всего, не поверили, но сообщили, что студентка Назарова досрочно сдала сессию и взяла свободное посещение.

– И где она сейчас? – глупо спросил Дима.

– Этого мы не знаем, – вежливо ответила секретарь, и ему ничего не оставалось, кроме как уйти.

Оставалось только одно, и Дима вечером отправился искать Ольгу. Он встретил её у выхода из читального зала

– Оль, где Катя?

– Уехала, – не глядя на него, бросила Ольга.

– Куда?

– А тебе зачем?

Дима опешил. Ольга подняла на него глаза, и он чуть не отшатнулся, увидев её враждебный взгляд.

– Оль, ты чего?

– Ничего, – отвела взгляд Ольга.– Тебе она нужна?

– Конечно.

– Зачем?

– Что значит, зачем? Ольга, где Катя?

– Катя уехала.

– Да что ты заладила, – возмутился Дима. – Ты мне скажи, куда она уехала. Да и почему вообще она вдруг уехала?

– Куда уехала, не скажу, – и, предваряя уже готовое сорваться с губ возмущенное восклицание, продолжила: – Она велела тебе не говорить, и я не скажу. А почему уехала – тебе видней.

Ольга снова посмотрела на него неприязненно и пошла. А Дима остался стоять. Итак, Катя решила его наказать. Ладно. Посмотрим ещё, кто кого.

Он приказал себе выбросить Катю из головы и занялся работой. Правда, через некоторое время попытался добыть сведения, действуя через Костика. Но ничего не получилось. Ольга ему ничего не сказала. Костик возмущался, что они даже чуть не поругались. Ольга вышла из себя, обзывала его, то есть Диму разными словами (Костик дипломатично умолчал, какими именно). Кричала, что раз Дима такой, раз он променял Катю на какую–то там…, то ей он тоже не нужен. И правильно! Если бы Ольга узнала, что Костик ей изменил, она бы тоже его бросила. На этом месте они начали выяснять уже свои отношения. Потому что Костик оскорбился, что она его не любит, раз может бросить. А Ольга доказывала, что, если человек может спать с другой, значит, он её точно не любит. Короче, они поругались. Потом, правда, помирились.