Так были спасены дети разорённого селения. Сама же Солнечная птица, едва сеть с детьми коснулась земли, упала рядом, и так мало сил оставалось у неё, что обернулась она крохотной пичугой, которую можно было укрыть в горсти.
У неё не было ни единого шанса. Этнографы не носят настоящее оружие, а ампулы со снотворным она расстреляла ещё в самом начале нападения – без всякого видимого эффекта. И когда к ней направились сразу три твари – направились неспешно, уверенные, что жертва никуда от них не денется, – она развернулась и «ласточкой» прыгнула вниз. Так, словно хотела нырнуть – но утёс и море разделяли добрые двадцать шагов пляжа, да и толку было бы с того мелководья…
Наверно, это было очень красиво: златоволосая девушка, летящая в синем небе, в первых лучах восходящего солнца…
Жаль – недолго.
Один из тех, кто жил в том доме, заметил маленькую золотую птичку, взял её в руки и так сказал: «Не простая ты птичка и не летают сети по небу сами. Должен я узнать, что с тобой случилось и как это поправить».
Когда я примчался на зов аварийного сигнала, спасать было уже нечего и некого. Всё нападение, от первого крика до последнего стона уложилось минут в пятнадцать-двадцать, хотя на самом деле оно началось раньше, просто грольфы умеют убивать бесшумно. Большую часть убитых они успели утащить, среди кровавых луж виднелись лишь два старушечьих тела. Сиаллу не тронули – то ли не нашли спуска, то ли не стали и искать, отягощённые добычей и торопящиеся уйти в загодя заготовленные укрытия в глубине леса, пока слетевшиеся и сбежавшиеся на запах крови падальщики не двинулись следом, претендуя на свою долю.
И цела была камера, встроенная в кулон-птицу. Камера, последняя запись с которой способна была обеспечить ночными кошмарами на месяц вперёд. Но в ту минуту сохранность записей волновала меня в последнюю очередь. Волновал меня отчёт медицинской камеры. Хотя я и без него понимал, что надеяться не на что. Даже при отсутствии заведомо несовместимых с жизнью травм срок клинической смерти, увы, крайне ограничен. В данном же случае даже и он не имел значения. Смерть мозга – смерть окончательная, не зря контрольный выстрел всегда не в сердце – в голову.
Высота обрыва там была – метров пятьдесят, не меньше.
Отогрел он пичугу на своей груди и отправился с ней к мудрому старцу, что знал немало тайн земли и неба. И сказал ему старец: «Птица твоя – не простая, в ней скрыта душа девушки. Но вернуть ей изначальный облик нелегко. За тёмными лесами, за высокими горами есть долина, и бьёт там Источник Вечной Жизни. Если омоется она в том источнике – станет такой, как прежде». «Я отнесу её туда», – сказал юноша и сделал, как сказал. Немало дорог ему пришлось пройти, но вот открылась перед ним зачарованная долина, в центре которой бил из земли светлый источник. Нырнула золотая птичка в его тёплые струи и вышла оттуда девой, да ещё краше прежнего. Смотрел на неё юноша – и если прежде только жалость и уважение были в его сердце, то теперь в нём поселилась любовь. И остался он с ней, и любили они друг друга, и родилась у них дочка – словно отражение своей мамы. Но счастье не бывает вечным. Знала Солнечная птица, что не может покинуть долину, ибо каждый день должна была она омываться в водах Источника. А любимый её тосковал по просторам большого мира, да и подрастающей дочке нерадостно было бы провести всю жизнь в крохотной долине вдали от людей. И потому пришлось им расстаться навсегда, потому что всякий может войти в заветную долину, но покинувший её по своей воле уже не сможет вернуться. Нелегко далось им расставание, но пришёл день, когда обнял он в последний раз свою любимую, взял на руки дочурку и шагнул на дорогу, по которой нельзя пройти дважды. Но в сердце его вечно звучит чистый напев любимого голоса, она же знает, что в большом мире помнят о ней и поют её песни, и где-то подрастают дети, во имя спасения которых она не пожалела себя.