Ивановы. Фамильная магия

Не найдя ничего более подходящего, я опустился на диван возле окна и прикрыл глаза. Аромат ее духов сводил меня с ума, я бы набросился на нее без раздумий, если бы только мог. Но я не мог.

Высшая сдержанность заставила меня посмотреть сквозь пелену ее очарования в окно и отрешенно поинтересоваться, что же привело ее в такое место.

– Тебе ли не знать, – хихикнула она. – Рыбак рыбака…

Я задумался. Сумасшествие всегда отражается в глазах. Было ли оно и в моих тоже? И не поэтому ли меня так отчаянно тянуло в сторону рыжего бестия, безучастно листающего книгу на кровати?

– Почему ты отдала письма?

– От скуки, – она встала, используя палец в качестве закладки и подошла ко мне. – Ты казался мне занятным, поэтому я подбрасывала тебе их. Чтобы ты смог продержаться в доме. Ты ведь сам был рад такому раскладу, правда? – она опустилась на мои колени. – Ах ты мелкий слизняк, который так завидует чайкам. Хочется быть кем-то важным, да, Гоша?

Со всего размаху я влепил ей пощечину, отчего ее прекрасная щека порозовела. Тут же опомнившись, я был готов извиниться, ползать на коленях, если понадобиться. Но в ее блестящих глазах показался такой интерес, что я решил во имя этой любви быть тем, кем быть не должен, кем быть не хотел. Как мог, так любил.

– Ко мне просто нужно было быть добрее, – хамство, с которым она смотрела на меня, поражало.

Вероника как ни в чем ни бывало поднялась с моих колен и вернулась на свое прежнее место. Мне бы хотелось иметь над ней ту же власть, что она имела надо мной.

– Я могу тебя вытащить.

– Да что ты! И что же я должна буду отдать взамен? – ее рыжие волосы переливались в лучах солнца и беспощадно спадали на плечи. – И что тут говорить, все понятно. Лучшее для тебя уже произошло. О любви, все о любви, – она мечтательно прикрыла глаза. – Беда в том, золотце, что человек создал себе иллюзию, дабы прикрыть неприятную правду природы. Мы животные, тут уж ничего не поделать. Самые умные в итоге самые несчастные. Знаешь? Все эти признаки великого чувства… Дышать в такт так неудобно!

– Ты всего лишь ребенок…

– Напоминай об этом себе, когда будешь передергивать глубокой ночью.

– Заткнись! – я ринулся с места, но ее наглое и уверенное лицо меня смутило, я отвернулся. – Я знаю, во что верить. Ты слишком эгоистична, поэтому тебе кажется, что все вокруг тебя недостойны. Зато тебе понятно то, что можно потрогать, правда? Но ты ошибаешься. Главное то, чего не видно.

– Да ты поэт, – она засмеялась. – Ну так что, предложение по свободе будут? Дом – это так приятно.

Мне казалось, что время тянется клиновым сиропом. Я размеренно мыслил, что могу получить исходя из предложенных обстоятельств.

– Выходи за меня.

– Вау…

– Я серьезно, – повернулся к ней я. – Тебе нужен опекун, чтобы выйти на свободу, а я обещаю быть покорным твоей воле. Ты сможешь сама выбирать, как жить и что делать, я ничего не буду от тебя требовать.

– Как же, – улыбнулась она. – Фамилия, деньги, власть. Конечно, ты ничего не будешь от меня требовать. Я похожа на дуру, милый? А?

Наверное, это было слишком. Анна, покорная и слабая, будет мне отличной парой. Не требовательная. Но какая же жалкая! При одной мысли о том, что мне придется целовать ее ближайшие пять лет, меня выворачивало наизнанку. Но я бы точно добился всего, чего так хотел. Кроме Вероники. А ее, к сожалению, я хотел больше всего.

– Слушай, – я попытался быть максимально уверенным, – парни твоего круга не оценят всей этой твоей сексуальности. Они слишком заняты собственной. А кто нет, тот торчит под наркотой. Неужели ты можешь вспомнить хотя бы одного приличного? – она внимательно смотрела на меня, но я не мог прочитать ее эмоции. – Нет ведь. А с такой предысторией мужчине постарше ты тоже нужна не будешь. Поэтому так или иначе, тебя выберут из-за денег и положения. Внешность, увы, недолговечна. Совсем скоро тебе придется колоть болезненные уколы и проводить вечера в спортзале, чтобы поддерживать то немногое, что оставит тебе беспощадное время. Но ты и это потеряешь. И если у твоего мужа будет хоть немного мозгов, он поймет это раньше, чем скажет «согласен» в ЗАГСе. Так почему не я, которого ты сможешь контролировать и который по-настоящему вожделеет тебя?

Ее такие детские черты лица напоминали мне время, когда я был менее циничен. Если оно таковым было. Я вспоминал себя школьником, думал о том, кем бы я мог стать, попадись мне другое окружение. Говорят, в конце всегда думаешь о начале. Когда я здесь, в финале своей истории, я вспоминаю свысока не детство, а тот поворотный момент, когда мы с Вероникой пожали руки и решили объединиться.

Свадьба, свадьба, кольца, кольца

Я стоял перед большим зеркалом в доме богатейшей семьи в костюме, о котором еще год назад не мог и мечтать. Я готовился стать мужем женщины, которую желал всего чуть меньше, чем ее деньги. Я был счастливейшим из людей, как мне тогда казалось, но непонятное чувство внутренней тревоги не давало моему сердцу воспарить над облаками.

На улице была весна, прекрасная пора во всех отношениях. Солнце уже держалось дольше обычного, шубы уступили пальто, а шапки – шляпам. Птицы весело карабкались по еще лысым деревьям, но ощущение всеобщего расцвета заставляло любого горожанина хоть раз в день улыбнуться.

К моему удивлению, никто из Ивановых не был шокирован нашей свадьбой. Даже Анна, моя так называемая любовница, только грустно улыбнулась, видимо, привыкла проигрывать сестре, более молодой, более проворной. Ее красные губы обмякли, она равнодушно держала бокал розового вина на нашей помолвке.

Сегодня был день, который я мог бы вписать в календарь своей жизни как самый лучший. Но он окажется великой ошибкой. Однако обо всем по порядку.

Я стоял там, полный желания быть счастливым и любимым, насколько может полюбить избалованная молодая нимфетка. Я был мечтателем, хоть и не признавал этого. Отчего в глубине своей израненной самоуверенностью души надеялся на счастливый конец. Я надеялся, что молодая девушка, красивая и богатая, может полюбить меня, пустого и бесцветного. Я мнил, что, будучи писателем по призванию (даже без единого написанного рассказа), я способен заполучить все даром, не прилагая никак усилий.

Свадьба оказалась еще шикарнее, чем мне представлялось. Виктор встретил меня внизу со стаканом шотландского виски. Он был безупречно выбрит, смеялся в нужное время и общался с гостями как хозяин дома.

– О, а вот и молодой!

Его яркие голубые глаза блеснули огоньками выпитого, я приблизился. С ним рядом стояли несколько мужчин, ухоженных (вопреки всеобщему мнению о денежных мешках), приятных на вид.

– Позвольте представить, без пяти минут зятя нашей семьи, Георгия, – он запнулся, толи вспоминая мою фамилию, толи раздумывая, что еще обо мне уместно рассказать. – По счастью, он согласился стать Ивановым.

И это была сущая правда, потому что моя собственная фамилия осточертела мне. Теперь я начну все сначала как член семьи Ивановых, как часть огромного механизма с прекрасным годовым доходом.

– Так вы, молодой человек, присоединитесь к бизнесу?

Честно говоря, мне нравилось тратить деньги, но не зарабатывать их. Есть люди, которым кажется, что это власть – управление активами. Но для меня самого вершиной тщеславие было сладкое ничегонеделание в купе с прекрасным годовым доходом, который я мог бы использовать по своему усмотрению.

– Мы пока не говорили о делах. Да и свадьба не место для этого, – Виктор дружественно похлопал меня по плечу и поймал льдинку в своем бокале, чтобы раздавить своими безупречными зубами.

Моя невеста… О Боже! Еще никогда в жизни я не видел такого огромного и шикарного платья, такого количества незаметной косметики и таких высоких каблуков. Я был очарован ею, стоя у алтаря американского типа, который она хотела в качестве знак светской свадьбы. Мне было все равно перед кем давать обещания. Я видел только ее затянутую в кружево фигуру и в то мгновение мне показалось, что мы можем быть обычной семейной парой. Показалось, что она родит мне троих прекрасных рыжеволосых ангелочков, что я буду ходить с ними на хоккей, давать полезные мужские советы и учить их езде на велосипеде.

В тот момент, когда ее идеальная фигура в белом платье скользила между гостями по проходу прямо ко мне в объятия, я в это верил.

Но время – безжалостный убийца всего прекрасного. Я же был счастлив триумфом своего тщеславия, а больше мне и не надо. Тогда было не надо.

Вероника казалась вполне себе нормальной невестой. Мне показалось, что ее тронул алтарь и антураж, она же в конце концов просто женщина.

Мы танцевали под музыку вальса, смеялись над шутками ведущего, радовались поздравлениям. Думаю, даже самые неверующие в наш союз в этот момент уверовали. Наша разница в возрасте вовсе не была омерзительно отталкивающей, мы не получали косых взглядов и осуждения. Но это был неравный брак, все это знали. И я ожидал кривотолков, но оказалось, что есть пределы, за которые не могут вступить даже они. Никто не выражал какого-либо неудовольствия от моего присутствия, все были уважительными и радушными. Меня, Георгия Иванова, приветствовали как наследника огромной империи, как восходящую звезду. И я чувствовал власть, пьянеющую сознание и одурманивающую. До такой степени, что я ворвался в нашу с Вероникой спальню, хмельной и самоуверенный. Моя невеста покинула праздник раньше меня, сославшись на усталость и головную боль. Я не был против, мне хотелось ее баловать.

Я очнулся, когда на часах было около 3-х. Моя тяжелая голова трещала по швам. В комнате я был совершенно один.

Кое-как я уговорил себя встать и снять костюм. От брюк и галстука у меня остались следы, слишком тесное одеяние. Я взял халат в ванной, умылся, глотнул воды. Ужасно хотелось есть, и это все, о чем я мог думать. На улице все было тихо, шатер от нашего торжества стоял, покачиваясь на уже теплом осеннем ветру. Это была прекрасная весенняя ночь, которую я должен был провести в любви.

Укол совести. Вероника еще совсем девчонка, увидела меня в таком состоянии в первую брачную ночь… Не стоило увлекаться дорогими и крепкими.

Я спустился на кухню, темную и пустую. Двухъярусный холодильник из американских фильмов. Я мечтал о нем, сколько себя помню. Открыв дверцу, я нашел аккуратно упакованные закуски, горячее, сладкое. Был ли у нас торт? Я не помнил. Я почти ничего не помнил о том, что происходило после нашего танца. Много лиц, много рукопожатий, много алкоголя.

Нащупав что-то знакомое, я извлек канапе и бутылку свежевыжатого апельсинового сока. Выпив его почти до середины, я, наконец, пришел в себя. Какая чудесная ночь!

Я сел за обеденный стол, закинув ноги наверх. Хозяин дома, хозяин положения, хозяин жизни. Уже ничего не могло лишить меня воли к жизни и желания, которое я испытывал, думая о своей юной невесте. Набравшись сил, я поднялся на ноги и прошелся по нижним комнатам. Везде царила тишина и какой-то мертвецкий холод. Мог ли я тогда вернуться в кровать и не испытать того, что испытал? Конечно, это могло спасти меня в будущем, это могло помочь мне не стать тем, кем я стал теперь. Но любопытство и тщеславие заставило меня двинуться дальше.

Они даже не пытались прятаться. Вероника, моя Вероника! Законная жена, девушка, которую я под свою опеку забрал из психбольницы. Она сидела на руках молодого человека, раскосого, какими бывают азиаты, но с острыми чертами лица, будто его вырубали топором. Они расположились в застекленной беседке. На ней было свадебное платье, задранное до колен. Они смеялись и шутили, пили вино и целовались. Я смотрел на эту картину из-под своего отчаяния и не мог поверить в происходящее. Разочарование тяжким грузом легло на мои мечты.

Я вернулся в дом, так и оставшись в тени. Если и возможно было счастье, теперь это казалось глупой мечтой и почти иллюзией. Вероника… Теперь это слово было для меня почти ругательством.

В комнате я сбросил остатки свадьбы и отшвырнул в угол. Залез в душ и провел там Бог знает сколько времени в надежде, что злость превратится в силу. Но пока голова не остыла, бесполезно пытаться делать хоть что-то подходящее к мести.

Так и проносилось передо мной ее белое платье, его жилистые руки, грязно мацающие нежные мясистые ноги. Я поворачивался с бока на бок в надежде, что ко мне вернется сон.

Я не помню, как предался забвению, но, когда утром моя тяжелая голова поднялась с кровати, Вероника радостно порхала из угла в угол. Конечно, другой человек бы ею любовался. Но согласно моей дурной натуре, я уже не мог видеть в ней что-то чище дворовой девки. Внутри меня росло отвращение, которое мне хотелось излить на нее всецело. Но я решил ждать. Ждать, пока не смогу уничтожить все их семейство достаточно свободно.

– А вот и мой неприглядный муженек, – она опустилась на кровать, от нее пахло дорогим парфюмом, губы были распухшие от ночных поцелуев незнакомого мне мужчины. – Ну что, проспал самое интересное?

Она залилась хохотом и снова встала на ноги, а я остался в своем молчании, дабы не сказать непоправимых глупостей. Прокляну ее при случае.

Мы спустились к большому столу и все мое хладнокровие сбило то самое раскосое лицо, увиденное ночью.

– А, вот и молодой! – Виктор со своей обаятельной улыбкой и шикарными запонками поманил меня ближе. – У нас гости. Это Тео, друг семьи, я ведь могу так тебя назвать?

– Конечно, – он улыбнулся самыми ровными зубами и мне захотелось закричать от того, что я осознал всю прелесть его красоты, что для мужчин в России не просто редкость, а почти волшебство. – Значит ты и есть тот самый сумасшедший?

– Ну ты! – Вероника подбежала к нему сзади, обняла за проработанные в зале плечи и легко потрепала волосы. От этого движения меня передернуло, никогда еще я не видел ее такой счастливой. – Вечно задираешься!

Мы сели завтракать. Ни моя угрюмость, ни моя бледность никого не смущала. И вообще, я больше походил на предмет интерьера, чем на члена семьи. Все это зло я копил в себе, чтобы в определенный день и час выплеснуть свою ярость и погубить в ней всех присутствующих.

– И как там, в Бангладеш? – Виктор обратился к гостю.

– Бедно, – его жилистые руки ловко орудовали приборами над всеми видами блюд. – Но ведь алмаз даже в пыли остается алмазом.

– Это верно, – он отпил кофе. – Планируешь новую поездку?

– Меня попросили поехать в Андалузию, цыганские кварталы и все такое, – на его вилку попала маслина и он улыбнулся. – Вкуснейший завтрак.

– Ты, наверное, соскучился по домашней еде. Как ты только выдерживаешь все эти поездки?

Он устремил свои темные глаза на стол в поисках чего-то интересного и тут я поймал взгляд Вероники. Полный восхищения взгляд. Ревность куснула меня дворовым псом.

– Так вы, странник? Что-то из разряда пилигрима?

Все обернулись в мою сторону, будто заговорила ваза. Он сам едва дернул губами, но я не видел в этом знаке ни дружелюбия, ни агрессии. В нем вообще сложно было хоть что-то увидеть.

– Я фотограф.

И он больше ничего не стал объяснять. Не вдавался в детали, не любовался своими достижениями. Он поглощал тосты, удобренные пряным маслом, кофе и сладкое вперемешку. Но беседы больше не завелось до самого конца.

В коридоре я окликнул Виктора. Как бы не нравилось мне оставаться собой без обязательств, мой план мести требовал большей проработки. А самое слабое место человека – деньги, которые легко потерять в любом количестве.

– Дедушка не слишком любезен с тобой? Гоша, – ее рыжая голова смотрела на мой позор после того, как Виктор Иванов отмахнулся от меня и уехал в офис вместе с этим малолетним примером идеальной жизни.

– С тобой не лучше, – я хотел уйти, но она схватила меня за рукав.

– Раньше ты был словоохотливее.

– Раньше ты не сидела на руках кого попало, – я осекся.

– Сидела, – ее глаза были такими же холодными, ни тени стыда или смущения.

– Но ты не была моей женой.

– Это только твоя проблема, Гоша, – она отпустила мою руку и пошла прочь. – Кстати, – ее фигура замерла посреди комнаты. – Я не твоя собственность. Это ты теперь моя собственность. Постарайся быть осторожнее в словах и поступках, я могу сделать так, что ты очень пожалеешь о своем существовании.

Я стоял в коридоре с осознанием, что настоящим Ивановым смена фамилии меня не сделала.

О чем кричат пилигримы

Я бежал со всех своих ног подальше от случившегося. Где-то там, за моей спиной, лежало еще теплое тело, распластанное на прогретой майским солнцем земле. Я убирал от лица ветки и пытался вспомнить, откуда взялась кровь на моих руках и почему я весь дрожу. Как вообще я оказался в том месте?

Со дня нашей свадьбы прошло не больше месяца, но Вероника уже оставила любые попытки к общению со мной. Я бесконечно долго пытался прорваться к офису и большим делам, но Виктор Иванов со своей обаятельной улыбкой хлопал меня по плечу и уезжал один.

Этот Тео как червь прорыл всю землю вокруг меня, отчего она стала рыхлой и неприятной. Он с таким же безразличием отвечал на вопросы о своей суперинтересной жизни, трогал мою жену между делом и смотрел на меня своими черными глазами, полными пустоты. Меня раздражал его вид, его присутствие.

Вероника с каждым днем сияла все ярче. На ее шее появлялись следы страсти с другим, что выводило меня из себя, но я ничего не мог поделать. Сам себе состряпав ловушку, я попал в нее с головой. А хуже всего был тот факт, что она его любила, и ей даже не нужно было говорить об этом. Так очевидна была эта истина.

В какой-то момент я пытался призвать ее к ответу. Лил дождь, я проснулся от очередного кошмара и как в бреду начал расхаживать по нашей спальне. Хоть отвращение к жене и было во мне велико, мое больное эго требовало ее стыда и раскаяния. Я пытался унять дрожь в руках, чтобы не забить ее до смерти, а потом не скинуть в ближайшую реку изувеченное тело.

Она вернулась только ближе к рассвету, растрепанная и довольная. Я сидел на кровати с красными от недосыпа глазами.

– А, ты не спишь, – ее мясистая фигура проскользнула к гардеробной. – Завтра нас пригласили на ужин к Карчагиным, но я не уверена, что тебе стоит идти. Мы будем самым узким кругом, понимаешь?

– А я не уверен, что тебе стоит вести себя как шлюха, – резко отрезал я, еще больше разозлившись на ее комментарии об ужине. – У тебя нет ни малейшего представления о стыде.

– Так, – протянула она, выйдя из гардеробной в одном белье. – Кто это тут взбунтовался? Неужели надоело сидеть без дела, тратя чужие деньги?

– Еще скажи, честно заработанные.

– Тебе уж точно не стоит говорить о честности, милый, – она села на кровать рядом со мной и положила свою теплую ладонь на мое плечо. – Ты ведь женился на психбольной ради денег, помнишь?

Я стряхнул ее руку. Конечно, в ее отвратительных словах была заключена некая правда. Но кому из нас интересно истинное представление о себе? Мы просто хотим быть своим же шаблоном.

– Это все равно не дает тебе право так себя вести, Вероника, – я попытался говорить спокойно. – На нашей свадьбе я почти поверил в то, что мы можем быть счастливы. Я был так близок…

– К чему? – ее рыжая голова склонилась на сторону. – К чему? – повысила голос она. – Ты думал, что сможешь получить полный пакет? Шикарную богатую любовницу, верную и кроткую жену, да еще и детишек? Ты решил, что ТЕБЕ можно этого хотеть? – она откинулась на кровать. – Ну давай, заделай мне ребенка. Посмотрим, будет ли он живучим.

Она была мне отвратительна, поэтому в отличие от большинства мужчин, я не воспользовался ситуацией. За окном скулили собаки, а на сердце у меня гнила могильная плита разочарования.

И вот теперь я бежал со всех ног от тела, брошенного в небольшом пролеске у дороги. Мы недалеко от оживленной трассы, значит ли это, что его найдут быстрее, чем я смогу пересечь границу с Польшей?

Судорожно порывшись в карманах, я нашел телефон с еще половиной заряда и карточку. Если уж судьба была ко мне так благосклонна до этого момента, не оставит она меня пусть и теперь.

Я остановил первую попавшуюся машину. Кавказец. Классика. С радостью согласился на Сбербанк перевод, долго рассказывал о всех тягостях своего ремесла. Не реагировал на мое безразличие. Под его искаженную речь я прислонился к стеклу и спрятал ладони между коленями.

Мне вспомнилось детство, почему-то в тот момент казавшееся очень счастливым и почти безоблачным. Я вспоминал двор, старый и убитый, с набором 2-ух этажных домиков. Перед моими глазами прошла баба Нюра, которая научила меня играть в карты и заходить к своим людям в гости без стука. Я видел себя в песочнице с Максимом, рыжем мальчиком, на носу которого красовались отвратительные веснушки. Он был противным, но тогда я не анализировал свое нежелание проводить с ним время.

И даже с этим фактом я видел себя довольным жизнью и своими большими планами. Я хотел стать ветеринаром, я хотел лечить животных. Смотрел с утра и до вечера специальные передачи про спасение братьев наших меньших, носил мамин халат, представляя его белым и больничным, строил приют для зверей во дворе. И все это могло бы стать правдой, все это могло бы стать правдой. Если бы одна из маминых подруг, старая ведьма, лезшая везде и всюду со своим мнением на простом основании – она старше. И вот грымза начинает открывать глаза мальчишке девяти лет, рассказывает, что единственная задача ветеринара в России – крутить хвосты коровам и делать не самые приятные вещи с быками.

Многим позже я буду жалеть, что разочаровался в своей мечте и отступил от намеченного. Но я был слишком слаб, я всегда был слишком слаб.

– В конце всегда начинаешь думать о начале.

– Чего?

Я очнулся в чужой машине, и кавказец за рулем беспокойно бросал взгляд в зеркало заднего вида.

– Я так устал.

Он замешкался всего на секунду, а потом бросился в пучину своих историй. Я прижимал лоб сильнее к холодному стеклу и считал пробегающие деревья. Меня сморил такой долгожданный сон.

Я очнулся у ворот поселка, где стоял сгубивший меня дом. Мне было некуда податься, кроме этих стен. Да и более безопасного места в этом мире я не припомню. Смертельно хотелось спать.

Казалось, что весь особняк погрузился в безмолвие и даже не собирается ожидать меня. Я шагнул на кухню, открыл холодильник. Достал сэндвичи и апельсиновый сок, прямо на столешнице съел и выпил все. Почувствовал себя куда лучше, чем в том лесу, но сама мысль об оставленном трупе меня сводила с ума. Я решил забыть о случившемся, по крайней мере пока.

Если бы я был умнее, я бы, конечно, уничтожил все следы моего пребывания не дома, обзавелся алиби и продумал свою тактику на случай допроса. Но в тот момент логика меня покинула, я думал только о мягкой кровати, о возможности прислонить свою голову и закрыться от всего, что меня так бесконечно тревожило.

В спальне я наткнулся на Веронику. Она сочувственно провела пальцами по моей спине, пока я снимал с себя грязную одежду. Почему-то тогда я не задумался об отсутствии вопросов, о том, что она не стала говорить со мной. Вместо этого ее тонкие пальцы включили горячую воду в душе, я шагнул под теплые струны и все мои закоченевшие мышцы начали расслабляется. Это было мгновение облегчения, лишенное суеты и глупых сомнений.

Я почувствовал, как она прижалась ко мне, полная жизни и сострадания. Ее рыжие волосы коснулись моей спины и желание, казавшееся утраченным, вспыхнуло новой, всепоглощающей волной. Я повернулся и прижал ее к себе так близко, как только мог. Мы придавались страсти, как это делают любящие супруги.

После этого я забылся самым сладострастным сном, даже не подозревая, что это будет моя последняя спокойная ночь. А потом вся сказка обрушилась на мою голову страшным кошмаром.

Я проснулся от грубых, почти жестких рук следователя Антона Чугурова. Его мясистые губы свисали с бесстрастного лица двумя колбасками итальянского производства.

– А ну просыпайся, принцесса, – он тряхнул меня за плечо, отчего усталая голова моя загудела с новой силой. Казалось, я совершенно не спал. – Эй!

От его диковатых касаний я наконец очнулся и осознал. Осознал, что я в своей спальне, почему-то опять в крови. Мысли прокручивали произошедшие события. Труп в лесу, Веронику, душ. Откуда тогда все это взялось? И что здесь делает Чугуров?

– Что вам от меня нужно? – наконец выпалил я и резко встал на ноги, отчего почувствовал удивительную легкость.

Комната была в жутком беспорядке, вокруг валялись наши вещи, а сам я был абсолютно голым, абсолютно окровавленным.

– Вы задержаны по подозрению в убийстве и причинению тяжкого вреда здоровью.

Он ринулся ко мне, проворно хватая за руки. Я оторопел. Но сопротивляться в сложившейся ситуации было бы по крайней мере глупо. Я поддался его напору и отправился в полицейский участок.

Следователь не позволил мне одеться, умыться, привести себя в порядок. Не спорил, молчал. Конечно, на улице было по-летнему тепло, но все же недостаточно для прогулки нагишом.

Всю дорогу до участка мы провели в молчании. На месте я потребовал адвоката, как в лучших американских фильмах, за что тут же получил по лицу. Меня не били, кажется, никогда. Все детство я как-то умудрялся общаться с правильными людьми и избегать стрелок, угроз, насилия. Хотя, чтобы навести страху, мне все же пришлось ударить одного мальчика. Это был Леня, глуповатый мальчишка на два года младше меня. Леня, которого поймали мои сообщники, приставили к стене ради одного моего удара, а потом отпустили. В отличие от большинства, я не почувствовал ни власти, ни удовольствия. Только горький вкус разочарования в собственной нравственности и какой-то стыд.

Вы даже не представляете, как сложно заявлять о своих правах тут, в России. Конечно, пока ты сидишь перед телевизором, в безопасности, кажется, что очень просто обстоять то, что подарено тебе законом. На деле же, куда сложнее. Ты остаешься наедине со своими страхами, но гораздо хуже, что ты остаешься с агрессией других.

Я прождал много часов без помощи, воды или какого-то провианта. Голый, на грязной скамейке, униженный. Жирный мент, слишком ехидный даже для такой профессии пригласил меня на обследование. Все прошло малоприятно. Врач, пожилой и безучастный человек, снимал пробы со всех моих мест, бесконечно что-то тер или мазал. Очень ошибочно считать, что нам некуда падать.

Конечно, я понимал, куда идет дело. То тело в лесу уже было найдено и теперь я подозреваемый. В голове моей носились мысли о том главном, чего я был лишен в стенах этих серых зданий, об уважении.

Антон Чугуров ждал меня в комнате допроса, уверенный в себе и почти оскорбленный моим присутствием. К этому времени я получил одежду не по размеру, умылся. Но вот еды никто так и не предложил, от чего нарастающая слабость сгибала мое измотанное тело.

Однако стержень внутри, спасающий меня от отчаяния столько раз, держал нос по ветру. Я сел, преисполненный гордости и самообладания.

– Итак, – улыбнулся я. – Заморите меня голодом в своей убогой обители?

Его маленькие глазенки скользнули по мне всем своим проницанием. Он не собирался терять время даром и у него в рукаве чесался тот самый козырь, который должен был разбить все мое равновесие.

– Такие вот как ты, – он закурил сигарету, – самое худшее, что может произойти с кем бы то ни было. – Он замолк, толи ожидая вопроса, толи изучая мою реакцию. – Думаешь, ты до хрена умный? Влез к богатеньким олухам, прилип как паразит и радуешься. Думаешь, будет тебе всегда теперь хлеб с маслом? Будет, конечно, будет.

– Все бывает там, где этого ждут, – я забросил ногу на ногу и улыбнулся. Свойство мое заключалось в удивительном спокойствии, когда кто-то на грани срыва. А Антон сейчас держался из последних сил, это убедило меня, что никаких улик не было. – И, конечно, я.

– Ты решил, что можешь прыгнуть выше головы?

– И пусть выше будут только звезды, – я ехидно оскалил зубы. – Стесняюсь спросить, а вы у нас тут уголок нравственности и чести? Решили осудить неравный брак? Или еще лучше, решили покопаться в чужом белье, пока нет собственного? Вы ведь не женаты? – Он смотрел на меня с отвращением, что веселило меня еще больше. Я откинулся назад, просчитывая, что может быть на меня. Точно не убийство, они наверняка даже не знают, есть ли труп, где этот труп. Причинение вреда… Ага! – Значит, все же нет. Что ж, тогда это объясняет ваше особенное отношение к моей жене.

– Ваша жена обратилась с побоями в полицию. Что, нечего сказать?

– Отчего же, – я уже был готов и понимал, что стоит делать. – Я не трогал свою жену даже пальцем. Какого характера увечья? Ссадины, переломы? Если заметите, у меня костяшки абсолютно чисты, я не расцарапан. Пара следов от веток, да, я гулял в лесу накануне. Но вам, конечно, все это уже известно. А сейчас я вам подкину отличную идею. У нас с женой был очень страстный (и прошу заметить добровольный) половой акт, прямо перед тем, как меня схватили. Я думаю, если хорошо поискать, улики будут.

К моему удивлению его неприятное лицо исказилось смущением. Ах, эти советские недотроги! Отрицание очевидного куда смешнее, чем выставление его напоказ. Я расплылся в улыбке, потому что знал, что, если Вероника и попыталась инсценировать избиение, она совершенно забыла про минуты нежности, потому что для нее они мало что значили. Но я, к своему стыду, все еще сходил с ума по своей жене, несмотря на разочарование и ее предательство.

Меня отпустили через пару часов после приезда адвоката. Какой-то молодой и неловкий человек с кривыми зубами и крючковатым носом. Я не стал вникать в тонкости его рассуждений, лишь уловил главное – мне можно отправиться домой.

Там, в особняке, меня встретило семейство. Виктор Иванов выглядел почти угрюмым. Он смотрел на меня неодобрительно. Я, прочитавший великую книгу про сицилийскую мафию, не чурался покориться тому, кто сильнее меня. Пусть даже видимо, пусть даже на время.

– Что произошло у вас с Вероникой, Георгий?

– А что у нас произошло? – я старался быть искренним, чтобы не вызвать подозрений.

– Ты грязный оборвыш посмел руку поднять на нее? – Игнат рванул на ноги, но его тут же остановил Виктор.

– Я ее трогал, но только так, как муж может трогать жену. Если вы понимаете, о чем я.

Игнат сел обратно на диван, отвернувшись к лестнице. Кажется, его мало интересовало происходящее. Он сделал меня врагом еще задолго до того, как я стал их зятем. Удивительно, как человек, стыдящийся своего богатства, вдруг презирает бедность другого. Да уж, умеем мы придумать себе дьявола.

– Вероника высказала нам другую позицию. Сейчас она отдыхает заграницей, а я просто хочу разобраться.

– Давайте честно? Не забирал ли я свою жену из психбольницы? – я уверенно обвел глазами комнату. – Сюда ее вернул я, потому что любил. И сейчас люблю, несмотря на то, что она рисует меня исчадием ада перед всем светом. Но вы-то, взрослые люди. Можете сами подумать, кто и на что способен в вашем окружении?