Глава 61
Меня разбудили голоса. Спросонья не сразу разобрала откуда они доносятся, пока глаза не резанул свет телефона, лежащего на второй половине кровати. Сначала решила, что это видео операции на головном мозге, которое начала смотреть перед сном, но на экране отображалась непонятная картинка.
– Как ты узнал?
– Со счёта Ники прошла транзакция на крупную сумму, которую провели пока она находилась в лазарете Гордеева. Я подумал, что деньги украли, но когда удалось отследить получателя, всё оказалось гораздо интереснее. Макар надавил на Кнопку, ей пришлось признаться отцу, что Ника оплатила моими деньгами.
– Долго не сознавалась.
– Ника взяла с Клавы слово, что она никому не расскажет об этой услуге.
– Как Ника отреагировала, узнав, что Ирбиса допрашивали в связи с подозрением в изнасиловании?
– На это – никак. Она знает гораздо больше, чем осталось в материалах дела, то что в них не фигурирует. Например, что одна из потерпевших указала на него. Она целенаправленно искала её показания.
– Откуда? Десять лет назад мы всё зачистили.
– Это мы можем узнать только от неё. Больше я хочу знать, почему она ни разу об этом не спрашивала, никогда не упоминала о том, что ей известно.
– Думаю, что это мы тоже можем узнать только от неё.
– А я думаю, что она не должна узнать больше, чем знает сейчас.
– Царь, даже если Ника продолжит копать, Ирбис чист, мы уничтожили все доказательства, указывавшие на него.
– Проверь всё ещё раз. У Ники не должно остаться сомнений, что Кирилл был непричастен к изнасилованию. Не должно остаться ничего.
– Людей, которые всё знают тоже?
– Клим, ты меня понял.
Голоса стихли, телефон погас, оставив меня в темноте. Я сопротивляюсь тому что услышала, отказываясь понимать, пока затвердевшее осознание не обрушилось на меня, раскалывая основу созданного моей больной головой образа. Долго не могла пошевелиться и задышать, пока не почувствовала, как скатываются слёзы по щекам. С трудом протолкнула в себя воздух, сжала до боли кулаки, чтобы убедиться что не сплю, что услышала этот разговор наяву. Чуть придя в себя схватила телефон и набрала Ирбиса, поддавшись самому первому порыву выговориться, чтобы избавиться от ненависти к чувствам внутри себя, которые так долго оправдывала. Следующей волной меня накрыл гнев, потому что его телефон был выключен, а когда гнев прогорел, осталась удушающая опустошённость. Не чувствуя тела сползла с кровати и направилась прочь из комнаты.
Ночным воздухом дышать было легче. Я села на ступеньки у входа и долго смотрела в пустоту перед собой. Так продолжалось, пока я не почувствовала как меня накрывает знакомая уверенность в том, что он не виноват. Странное, непонятное, ничем не подкреплённое чувство, идущее откуда-то изнутри, причём оно стало ещё сильнее со дня, когда я услышала в первый раз в чём когда-то обвиняли Кирилла.
– Это невыносимо. – Услышала свой сдавленный голос, не понимая, что со мной происходит. Даже с учётом того, что с психикой у меня не всё в порядке, подобное уже слишком, запредельно неадекватно.
– Что ты делаешь на холодных ступеньках?
Вздрогнула, услышав голос Виктора, хриплый ото сна. Он спустился по ступенькам и встал напротив меня. Я почему-то была уверена, что его нет дома, что он сейчас где-то вместе с Климом и то, что я услышала из телефона было чем-то вроде трансляции, но Виктор явно только что поднялся с кровати и даже толком не проснулся: волосы взъерошены, майка кое-как заправлена в спортивные штаны, лицо помятое.
– Очередной кошмар.
– Расскажешь?
– Как всегда нет.
– Я думал, что тебе стало лучше. – Виктор заметил, что я не собираюсь отвечать, чтобы не развивать эту тему, продолжив говорить после глубоко вздоха. – Кирилл возвращается на днях. – Произнёс будто чтобы приободрить тем, что на самом деле не одобряет, всматриваясь в мою реакцию на свои слова. Но мне не до реакций, я смотрю на Виктора и не понимаю, почему не могу спросить напрямую о том, что только что услышала, швырнуть в него мерзкими фактами и хлестать ими пока не почувствую облечение внутри, спрашивать пока не отрезвею, пока не отделаюсь от спасавшей меня привязанности к нему, зависимости от его мнения. – Я решил, что ему пора вернуться домой. Ты готова жить с ним под одной крышей?
Несколько часов назад моя съехавшая крыша была готова на гораздо большее. Впрочем, с того момента почти ничего не изменилось, ни намерения, ни желания.
– Ты прав, ему действительно пора вернуться домой.
– Тогда займись подготовкой комнаты для него, отдай все необходимые распоряжения Ольге и Олесе, предупреди Марину. – Говорит обыденно, а сам всматривается в мою реакцию, напрасно пытаясь понять – я сама себя не понимаю.
– Какую из комнат подготовить?
– Тебе решать. – Произнёс так, будто мой выбор станет определяющим. – Не засиживайся, Настя не любит сонных грызунов наук.
Виктор будто специально не стал затаскивать меня в дом, как обычно это делает, а оставил наедине со своими мыслями и сказанными им словами. Сегодня это стало его ошибкой, потому что достаточно остынув я поняла, что может окончательно привести меня в себя.
Остаток ночи и утром по дороге на работу, я мучила телефон, пытаясь найти на нём запись разговора. Хотела ещё раз услышать каждое слово, каждое пропустить через себя, чтобы накрутить до нужной степени бесповоротности, но ничего не нашла. Догадка о том, кто мог прислать запись на мой телефон, а затем удалить её, лишь встревожила – зверь, взорвавший машину Кирилла. Слишком подозрительно и навязчиво мне преподнесли компромат на Ирбиса. Почему именно сейчас? Почему именно этот разговор? Какую он преследует цель? Если хочет открыть мне глаза, почему именно таким способом?
В итоге собралась, угомонила эмоции, решив основываться на результатах принятого мной решения. Я сколько угодно могу накручивать себя, строить предположения, пытаться разобраться в происходящем, но без фактов, бесспорных, достоверных, сухих, продолжу лишь тратить время и нервы. И успеть я должна до возвращения Кирилла.
Из материалов дела, с которым ознакомилась благодаря Клаве, я запомнила три имени: Ирина Багова, Дарина Юферова, Юлия Затейникова – три жертвы, три варианта ответа на мой вопрос. Одна из них десять лет назад обвинила Ирбиса в изнасиловании, и я хочу услышать от неё то, что было усердно уничтожено. Тогда у меня не останется ни оправданий, ни надежд.
Эти три имени я искала пока Настя была на операции с её компьютера, которым она разрешает мне пользоваться и на котором, благодаря Виктору, у неё есть доступ к базам данных всех больниц. Закончив, я уже собиралась уйти, но вспомнила ещё одно имя которое не даёт мне покоя. Вместо ожидаемой пустоты перед моими глазами появилось медицинское заключение с причинами и датой смерти Киссы Викторовны Абрамовой.
Глава 62
– Почему ты не мог испортить мне жизнь просто трахнув меня? Ты мог получить меня обманом, заставить спать с тобой… изнасиловать. Какая разница каким образом я бы легла под тебя, с желанием или без, тебе же было всё равно. Неужели ты не понял, что перед тобой тупая овца, до которой так и не дошло, что, загнав, её сожрут. Теперь ты должен быть счастлив, наблюдая как я ненавижу себя за то, что отказывала тебе. Наслаждайся, твоя радость будет недолгой. Сегодня я поняла, что способна на жестокость, самую безжалостную, отвратительную, мерзкую, такую же как ты. Мысль об этом была такой чёткой, чистой, ярко-красной, разгоняющей застывшую от ужаса в венах кровь. Ничего подобного я не испытывала раньше и мне страшно от самой себя, от намерений, которые не пугают и не вызывают отторжения и отвращения. На какие-то мгновения я забыла, что человеческая жизнь священна, почувствовала что мне ничего не стоит уничтожить твоего брата. Я знаю как это сделать своими руками или чужими, за мгновение или растянуть его мучения. И если то, что я сегодня узнала окажется правдой, сдамся и растерзаю Ирбиса самым беспощадным и гнусным образом. И, кажется, мне всё равно на последствия, я хочу чтобы ты почувствовал то же, что я сегодня, за то, что мой племянник, твой сын, умер не сделав и вдоха, а сестра истекла кровью.
Вместо надгробной плиты Василия Кирилловича Барского перед глазами поплыли отрывки из медицинского заключения, читая которое я будто перенеслась в операционную небольшой больницы, где в новогоднюю ночь не стало Киссы и ребёнка в результате осложнений во время родов. Я ясно увидела как сестра мучилась, как ей было больно, как до последнего она верила, что малыш не умер и она услышит первый детский крик, но операционной завладела мёртвая тишина.
– Последний шанс братьев Барских – моя призрачная надежда. Я не верю, что их нет, что я больше никогда не увижу сестру, не подержу на руках племянника. Я не могу признать, что всё, что я натворила ради их спасения было напрасно. Столько времени я жила надеждой, что всё наладится и мы воссоединимся, что наши общие мечты воплотятся в жизнь, что мы снова станем семьёй.
Вспомнила, как несколько часов назад перечитывала заключение снова и снова, начиная задыхаться от осознания реальности того, что узнала, и невозможности всё изменить. Меня душило сильнее и сильнее, пока буквы перед глазами не расплылись. Хотела открыть окно в кабинете, но из-за парализовавшего меня шока сил хватило только чтобы сползти с кресла на пол. Тряска в теле постепенно ослабевала, отдавая меня следующей стадии – забвению. Поддаться манящему покоем состоянию не позволило отрицание произошедшего. Немоментальный вывод, который был похож на удар током. Сконцентрировав внимание на ярком свете ламп на потолке, постепенно привела в норму дыхание, цепляясь за единственную мысль – то, что я прочитала, не может быть правдой. Когда вышла из кабинета, надеясь, что никто не заметит что меня мотает, поднялась на крышу больницы, где заставила себя очухаться и начать соображать. Перед глазами перестали мелькать отрывки из заключения, картинки со взглядом сестры, застывшем на неподвижном маленьком теле в пелёнке, осталось лишь эхо сквозящей в голове мёртвой тишины. Мне нужно было хоть за что-то зацепиться, чтобы не поддаться страшному и бесконтрольному порыву найти виновного и выплеснуть на него свою боль.
– Меня сдерживает только одно, – продолжила свою беседу с мраморным камнем так же монотонно, почти равнодушно, как начала, слишком опасно поддаваться новым чувствам, которые я пока отвергла, – я больше не хочу ошибаться, а затем расплачиваться за свои же ошибки, ещё больше не хочу, чтобы пострадали невиновные. Если смерть Киссы и ребёнка окажется правдой, я уничтожу Ирбиса за то, что когда-то заставил мою сестру бояться, за то, что меня не было с ней рядом, за моё наивное стремление простить его. Даже уже знаю как. Ты будешь восхищён изощрённостью моих грехов. Когда я поверю, что терять мне больше нечего, что мне не за что бороться, я сделаю то, что невозможно будет исправить. Пока я верю в другое и буду цепляться за это до последнего. И здесь я не ради тебя, не ради твоего брата. Я держусь ради вашего отца, который не должен расплачиваться за ваши грехи. Этот шанс не для вас, а для него и меня никогда не узнать, что такое настоящая боль.
– Здравствуй, девочка. – Чуть не подскочила, услышав рядом голос, забыв, что именно ради его обладателя приехала на кладбище почти ночью, и Шмеля с собой притащила, который всю дорогу матерился, не понимая зачем мне это надо, а я не придумала вразумительного оправдания, ещё и в машине его сидеть оставила, пообещав, что снова разрешу общаться с Кусей, если он просто понаблюдает со стороны и не будет задавать вопросов. – А я-то думаю, кто здесь всех всполошил. – Осмотрелась по сторонам – никого, только мы и Шмель, нарушивший слово дождаться в машине и проявивший неосторожность выдать своё присутствие показавшись из-за одного из памятников, увидев, что ко мне кто-то подошёл.
– Здравствуйте, Иван Николаевич, – поднялась со скамейки, пытаясь понять узнал ли он меня, надеясь, что помнит, – извините, я не заметила, что громко говорю.
– Местным всё равно громко ты говоришь или тихо. Они на то что от человека исходит откликаются. – Посмотрела на могилу Барса, надеясь, что если это правда, он действительно всё прочувствовал. – Не трать жизнь впустую, нет его здесь. – Вернул моё внимание на себя своим проницательным голосом, обрывая в очередной раз скручивающий меня приступ злости, вернув мои мысли к истинной причине появления здесь.
– Я не к нему, к вам приехала. Вы помните меня?
– Помню, отложилась в памяти наша встреча.
– А встреча с девушкой, о которой вы мне рассказали, отдавшей вам куклу, тоже отложилась?
– Помню, будто это было вчера.
Значит я не зря приехала на кладбище почти ночью. К моменту их встречи живот у моей сестры должен был быть приличный, данные из медицинского заключения это подтверждают, согласно ему ребёнок был крупный, что и привело к осложнениям во время родов. Если смотритель действительно видел Киссу, пусть даже без живота, тогда в достоверности заключения можно смело сомневаться. Иван Николаевич сказал, что не заметил большого живота под шубой, но это не значит, что его не было, только это и не значит, что он видел Киссу. Я не спросила тогда, как выглядела девушка, была ли похожа на меня, до сих пор не отвыкла, что все сами постоянно это упоминали, а он нет. Сейчас самое время спросить.
– А её лицо вы запомнили? Она была похожа на меня?
– Совсем не похожа, ничего общего. – Помотал головой. Он ответил быстро и уверенно, не подозревая, что только что раскромсал мою последнюю надежду. – Внешность у неё экзотическая, немного на китаянку похожа.
– Она не называла своё имя? – Спрашивала уже по инерции, ещё один из заготовленных заранее вопросов, осознавая его бессмысленность.
– Нет. Но мужчина, с которым она приехала, обращался к ней Лапа.
– На чью могилу она хотела положить куклу? Вы сказали, что игрушка предназначалась мужчине.
– Этого не знаю, я только часть разговора случайно услышал, когда девушка на колени упала, а сопровождавший её мужчина опередил меня, помог ей встать и к себе прижал. Лапа убивалась сильно, плакала, бормотала постоянно, что хочет чтобы покойный забрал её к себе, что должна принадлежать ему, чтобы он перестал её наказывать. Когда ей совсем плохо стало, я ушёл в дом за водой, а когда вернулся она уже успокоилась. Куклу мне в благодарность за помощь отдала, только ленту с именем с пояса отвязала и мужчине в руку вложила.
– А какое имя было на ленте?
– Я же говорил – Киса.
– Сколько «с» на ней было вышито?
– Две.
Не знаю, почему мне не давала покоя эта кукла, оказавшаяся именно на этом кладбище, но кому ещё она могла потребоваться кроме моей неугомонной сестры? Ради кого ещё могли специально забрать коллекцию Киссы из нашего дома перед самым новым годом? Ну не может это быть случайностью.
– Вы уверены, что девушка не была беременна?
– Этого я тебе не скажу, но могу у Марины Ивановны спросить, её могила как раз рядышком со входом.
– Она кого-то навещала в тот день? – Уцепилась за новую возможность. – Часто здесь бывает? Может у вас есть её номер телефона или адрес, я бы хотела сама с ней поговорить.
– Марина Ивановна покоится здесь.
– Покоится.
– Ну да, с одна тысяча девятьсот одиннадцатого года, но свой опыт она не утратила – в этих бабских вопросах ещё при жизни лучше любого врача разбиралась, потомственная повитуха. Без всяких УЗИ чуть ли не с точностью до дня срок могла определить и точную дату родов, знала сколько у женщины детей будет и какого пола. Так спросить у неё?
Не сразу поверила своему намерению поддаться этому абсурду, но цепляться было больше не за что, поэтому предав свой скептицизм произнесла:
– Спросите.
– Узнаю у неё всё, как только увижу. После яблочного спаса она здесь ещё не появлялась. Оставь мне свой номер телефона, я позвоню, когда что-нибудь узнаю.
– Если вы не против, я лучше буду заезжать к вам. – Предложила, помня, что прослушивающие мой телефон могут неправильно понять наш разговор. В психушку мне пока нельзя.
Попрощавшись с Иваном Николаевичем, уже по пути домой, ещё раз всё обдумав, мне пришлось признать, что все мои надежды призрачны и тают на глазах. Выхода нет, вместе с живой Киссой параллельно нужно искать её могилу.
Глава 63
Внимательно рассмотрела себя в зеркале, прежде чем выйти к Шмелю. Нужно завязывать носить чёрный, слишком хорошо сочетается с моим внутренним состоянием, которое маскирую как могу. Душ, косметика, аккуратно уложенные волосы, капли в глаза, ничто не выдаёт, что час назад я снова рыдала. «Они живы», – произнесла своему отражению, убеждаясь, что больше не подкатывают слёзы от мыслей, что возможно так же мне придётся признать обратное. Настя настолько усердно загружает меня работой, требованиями изучать необходимые материалы, что отчаяние накатывает на меня только когда я остаюсь наедине с собой – на пять минут раз в два дня.
– Где мы? – Спросила Шмеля, который должен был везти меня домой, но почему-то припарковался у какого-то отеля. Его брови уползли куда-то далеко на север, а на языке явно застыл мат, но он почему-то решил сдержаться.
– Я же как только ты села в машину сказал, что Царь ждёт тебя в ресторане отеля. – Кивнул мне в сторону, где были припаркованы две машины царской охраны.
Не помню. Вообще ничего не помню. Все мысли сконцентрировались на том, как не привлекая внимания завтра съездить на кладбище, чтобы ещё раз поговорить с Иваном Николаевичем, а ещё не вызвав подозрений навести справки в больнице, где как бы умерла Кисса. Если со смотрителем всё попроще, то больница в соседнем регионе.
– Зачем?
– Хуй его знает. Он передо мной не отчитывается. – Произнёс с лицом и выражением «сколько можно объяснять одно и то же».
– Ладно, пошли. – Открыла дверь, но Шмель не сдвинулся с места.
– Я тебя здесь подожду. – Буркнул, начав жевать сигарету, которую достал из-за уха.
– Почему? – Я уже привыкла, что Шмель постоянно рядом, и его добровольное желание не идти показалось подозрительным, как и его провинившаяся физиономия.
– Если без подробностей, я в одном из номеров этого отеля отмечал своё последнее освобождение. – Я уставилась на Шмеля, дожидаясь, когда он закончит свою мысль, но с этим у него явно возникли затруднения. – Никуль, ты иди, а я к твоему возвращению попробую найти цензурное объяснение.
– Не торопись, потом как-нибудь расскажешь.
– Никуль, – притормозил меня, когда я собралась выйти, – третьи сутки пошли, как ты надо мной не стебёшься. Я волнуюсь.
– Я аккумулирую.
– А я заебался искать в интернете перевод того, что ты мне говоришь.
Это жестоко и на издевательство похоже, но зато у меня появилось больше времени, чтобы побыть наедине со своими мыслями.
– Какой же ты всё-таки контрадикторный.
– Для тебя какой угодно. – Выкрутился паршивец. – Никуль, давай покатаемся сегодня. Я дом купил, хочу, чтобы ты первая заценила.
Язык не повернулся отказать. Шмель меня так редко о чём-то просит, что даже от мысли попробовать отвертеться от его просьбы стало противно.
– Только если дашь порулить. – Выдвинула свой любимый ультиматум.
– Бля, у меня налика с собой нет, чтобы твои аттракционы на дорогах оплачивать.
– Переведёшь онлайн.
– Никуль, взятки должностным лицам лучше давать наличными, без палева. Заучи это наизусть. – Кивнула. Шмель точно плохого не посоветует. – Иди уже, Царь трапезничать желает.
На входе меня встретила приветливая девушка-администратор, которая каким-то образом без лишних просьб и объяснений сразу поняла, что именно меня нужно проводить в ресторан. Мы прошли через холл, по коридору мимо административных отделов к лифту. Сначала мы поднялись на самый верхний этаж, а затем пешком ещё на этаж вверх по лестнице, оказавшись под стеклянным куполом, где и был накрыт стол. Виктор стоял у края крыши спиной к нам и никак не отреагировал на наше появление. Девушка-администратор быстро удалилась, пожелав нам хорошего вечера, оставив наедине. Виктор некоторое время продолжал стоять неподвижно, то ли рассматривая город за стеклом, то ли что-то обдумывая. Когда он обернулся ещё некоторое время у него был отсутствующий взгляд, который затем резко перевёл на меня.
– Поговорим. – Произнёс, полностью сосредоточившись на мне, серьёзный как никогда.
– Хорошо.
Подошла ближе к столу, Виктор тоже двинулся в его сторону и помог мне сесть, затем расположившись напротив. Тем для разговора у нас не так много, из них насущные – возвращение Кирилла, к которому я не готова, ни я, ни комната, которую должна была подготовить и, из самых свежих, моё состояние в последние дни. Я как могла старалась не вызывать подозрений, но Виктор, даже если я рисую на своём лице радость и счастье, моментально просекает что что-то не так, как сейчас, скользнув взглядом по моему чёрному платью. Похоже он решил сменить обстановку, если выбрал для разговора это место за пределами дома. Ресторан красивый: стеклянный купол, хмурое осеннее небо в тускло просвечивающих сквозь пелену звёздах, доносящийся издалека шум города и воздух, насыщенный свежестью собирающегося начаться дождя.
– Хочешь что-нибудь?
– Домой.
– Скоро поедем.
– Может не будем ужинать. Я хотела пораньше лечь спать.
– Чтобы увидеть очередной кошмар? – Я замерла в молчании не понимая, к чему Виктор ведёт, откуда в его сосредоточенном на мне взгляде столько странного недоверия. – Мне тебя не понять. Мне никогда не снились кошмары, я не знаю, что это такое когда тебя мучают во сне, все свои мучения я испытываю наяву. Сегодня с твоей помощью я хочу избавиться от одного из них. Мне кажется, что ты достаточно окрепла для этого разговора. – Мне стало не по себе. Виктор говорил спокойным ровным тоном, но внутри разрасталась вибрирующая тревога. Стеклянный купол больше не казался мне чем-то красивым и необычным, я начала чувствовать себя в ловушке. – Мне нужен твой ответ на важный для меня вопрос: какими были последние слова Василия?
Придётся делать то, что я ненавижу – врать. Даже не знаю, что ужаснее, то что Виктор из моего ответа узнает, что его сын – ничтожество, которое хотело убить собственного нерождённого ребёнка, или что у него мог быть внук, которого, как и желал Барс, нет в живых, возможно.
– Я не помню. – Ответила зная, что Виктор поймёт, что я лгу, и скорее всего задастся логичным вопросом, «зачем».
– А что помнишь? Какими были последние минуты жизни моего сына? Хоть что-то должно было сохраниться в твоей памяти. Тебя допрашивали, ты давала показания, чтобы тебя оправдали тебе пришлось по минутам восстановить произошедшие события. Расскажи всё, что помнишь. Я хочу прожить с тобой тот вечер, увидеть его твоими глазами, перестать надеяться, что Ваське есть оправдание, что в последних минутах его жизни было хоть что-то хорошее.
Было – его смерть, которая не принесла никому из нас избавления, но, и я упорно в это верю, спасла две жизни.
Сосредоточилась, стараясь не выдать своей растерянности, надеясь, что Виктор не захочет подробностей, иначе я запутаюсь и выдам себя.
– Барс пришёл к Киссе. Её не было дома, но он не поверил и зашёл в квартиру, чтобы проверить, обошёл все комнаты. Я пригрозила, что вызову полицию, если он не уйдёт, но это не помогло. – Слова застревали в горле, удушая меня, заставляя испытывать боль, каждое будто разрывало голосовые связки, когда я выталкивала его из себя.
– Дальше.
– Я хотела уйти сама, но Барс схватил меня. Когда я попыталась вырваться он достал нож и начал водить им у моего лица, угрожая. Я притворилась, что не буду сопротивляться, а когда он отвлёкся на зазвонивший телефон, попыталась сбежать. – Я замялась вспоминая, что говорила дальше в своих показаниях, но мысли были будто разбросаны, и у меня никак не получалось их упорядочить. – Барс догнал меня, схватил, начал скручивать, душить, я начала вырываться, когда высвободилась из его хватки, он потерял равновесие, упал и замер. – Снова замялась, но на этот раз Виктор мне помог.
– «Когда перевернула его, увидела нож в животе, попыталась привести в себя, но он не реагировал». – Виктор зачитал часть моих показаний со своего телефона. – У тебя хорошая память – слово в слово. Его можно было спасти?
От вопроса Виктора непроизвольно вздрогнула, будто от удара током. Зачем сейчас об этом спрашивать? У него наверняка есть материалы дела, в которых всё подробно описано.
– Ты же знаешь из заключения, что нет. – Ответила, поняв, что пауза затянулась.
– А ты пыталась?
– У меня был шок. Его ранение было смертельным, Барс не выжил бы даже если бы я вызвала скорую.
Виктор молча смотрел на меня. То что его лицо и взгляд ничего не выражали, казалось жутким. В тишине до меня дошло, что все эти вопросы не о последних минутах Барса, а о моих рядом с ним. Стоило это понять и вибрирующую тревогу сменил леденящий страх.
– В палате твоего недавнего пациента были установлены камеры. – Прервал тишину непривычно жёстким тоном. – После того, как я лицезрел тебя в непотребном виде, сразу добился у Гордеева видеозаписей произошедшего. Я видел как ты реагируешь на угрозу.
– От пациента её не было.
Моё подсознание било тревогу, но я не обращала на неё никакого внимания, потому что было поздно – Виктор ещё не задал вопрос, ради которого я здесь, но предчувствие которого заставляло моё сердце колотится как никогда бешено.
– Ты не в первый раз продемонстрировала хладнокровие и стрессоустойчивость. Мне перечислить? Напомнить?
– Со дня смерти Барса многое изменилось, я в том числе.
– Ника, не ври мне! – Предупредил, показывая, что на грани, но у меня до сих пор нет права рассказать правду, за которой скрывается реальный кошмар. – Ты же уже поняла, к чему я веду. – Его голос расползался во мне острой дрожью, пробирающей до боли.
– Нет. – Мотала головой, вцепившись пальцами в сиденье стула, пытаясь поверить в свои слова, быть убедительной, отвечая голосом противящимся лжи, чувствуя как по щекам скатились первые слёзы.
Виктор поднялся со своего места, подойдя ко мне, медленно развернув салфетку, лежащую на тарелке передо мной. На плотной белой ткани лежал нож с красным лезвием, который я уже видела на днях во время празднования дня рождения Клима.
– «Когда я начала вырываться, он достал нож и начал водить им у моего лица, угрожая». – Виктор процитировал уже по памяти мои показания. – Такие детали впечатываются в память, разъедая её. – Виктор взял нож в свою руку и поднёс к моему лицу на уровне глаз. – По-твоему такое возможно забыть? Прекрати врать, смысла больше нет. Давая показания, ты понятия не имела, что нож, от которого умер Васька, был особенным, не таким, как миллионы других.
– Я не понимаю о чём ты. – Застыла взглядом на лезвии, по которому будто стекала кровь, в отражении металла которого я видела на своём лице кровавые слёзы.
– «Ты намного сильнее, тебе не нужно оружие, чтобы справиться со мной», – слова, которыми ты успокаивала слетевшего с катушек пациента. Мы оба знаем, что Барс без труда мог нагнуть тебя и выебать, и нож для этого ему бы не потребовался. Ника, ответь мне на вопрос, на который когда-то не смогла солгать, кажется я имею право получить на него ответ: ты когда-нибудь убивала?
Я сорвалась, поднялась резко со своего места, отвернувшись, спрятав глаза, и шатаясь отошла к ближайшей стеклянной стене, по которой струйками стекала дождевая вода. Я не слышала, когда начался дождь, шум капель заглушил мой внутренний вопль отчаяния, растянувшийся на два года и только что иссякший под ненавидящим взглядом Виктора, отражение которого на фоне ночной тьмы становилось всё ближе. Я снова увидела этот звериный взгляд, который моментально сковывает, от которого леденеет всё внутри, в котором нет ни капли здравого смысла, только дикие инстинкты и приговор. Именно так смотрел на меня Барс, когда захотел, когда, стиснув челюсть, выслушивал мои отказы, когда сдавливал моё горло, возвращая себе контроль над эмоциями, понимая, что моё «нет» не перестанет звучать для него. Тогда я не знала, что значит этот взгляд, к чему может привести непокорность ему и ответный протест, зато теперь, когда испытала его плоды, была готова принять всё, что сейчас на меня обрушится. Я собрала остатки воли, чтобы обернуться и принять новую реальность, осквернившую всё, что стало для меня дорого, из чего я собрала новую себя.
– «Попыталась привести в себя», – ты так не говоришь, это слова не врача, больше похоже на слова глупой напуганной девчонки, такой как… твоя сестра. – Я вздрогнула от испуга, застыв и перестав дышать, молчаливо дав ответ сразу на все вопросы Виктора, даже ещё не заданные. Реакция была молниеносной – Виктор схватил меня за шею, сдавив горло, приблизив своё лицо к моему, рассматривая с отвращением. – Идиотка! Ты хоть понимаешь, что ты натворила!?
Я увидела в нём то, что все это время игнорировал мой разум – взгляд, который достался обоим его сыновьям, дело было не в цвете глаз или их разрезе, а том, как он смотрел на меня. Он больше не скрывал свою жестокость, не сдерживал бешенство. Знакомься, Ника, Виктор Кириллович Царёв собственной персоной, без прикрас. Ты в очередной раз ошиблась, решив, что обрела в этом мире опору и защиту. А я-то ломала голову, как у такого отца могли вырасти такие дети, а на самом деле всё было на поверхности, просто мне в очередной раз хотелось довериться кому-то и, как бы наивно это ни было, почувствовать отцовскую любовь. На этого человека я растратила остатки своей веры в то, что моё решение, принятое два года назад, смогут понять. Может и смогут, но только после того, как исчерпают, выместив на мне, своё бешенство.
– Только что поняла. – Прохрипела, приняв реальность, смирившись с её правдой. – Вы все чудовища – Барс, Ирбис… ты. Каждый считает, что вправе вынести приговор и привести его в действие. Теперь твоя очередь, каким будет твой приговор моей сестре? Мне?
– Нет, это у тебя не пройдёт, жалости к тебе больше нет. Я из-за тебя… – Виктор осёкся так и не выпустив из себя своё главное обвинение, вспомнив наверное, что то, что я не признаю изнасилованием было, одному из его сыновей удалось без труда, как он выразился, выебать меня. Рука на моей шее ослабла, дав почувствовать на коже дрожь своего хозяина. Виктора Царёва трясло от сдерживаемой жажды наказать меня. – Ирбис возвращается послезавтра. Через неделю вы поженитесь, и ты станешь для него лучшей из жён, тебе придётся ещё немного постараться ради благополучия своей сестры. Ты меня поняла? – Схватил за лицо, уже больно, теряя самоконтроль. Кивнула, больше мне ничего не осталось, теперь на мне отыграется сам Царь, он же и прикончит, узнав о гибели сына Барса, своего внука, маленького зверёныша.