Глава 37
*Кирилл*.
Я помню каждую секунду, проведённую с ней, досконально воспроизвёл в памяти пока смотрел на чёрную урну два года назад в этом самом помещении, внимательно следя, чтобы никто не посмел к ней прикоснуться, пока меня обкалывают какой-то дрянью, чтобы я протрезвел, ошибочно думая что у меня белая горячка. Эти секунды блуждают по венам, царапая их изнутри, будто по венам по замкнутому кругу тащат колючую проволоку. Но сейчас я не помню, зачем пришёл к ней в больницу, разум был парализован какой-то мутью с вечера у Давлатовых, пока не увидел её, сидящую в кабинете в халате, заполняющую какие-то бумажки. Когда мы познакомились, и я узнал на кого она учится, бесчисленное множество раз представлял как приду вот так к ней на работу, чтобы забрать уставшую после операции, запру дверь кабинета и окончательно вымотаю ласками, качественно оттрахав по-быстрому, чтобы забыла, что кому-то не смогла помочь или наоборот, вытащила с того света, чтобы думала только обо мне до нового рабочего дня. Никто не знает, но я прожил жизнь, которой не было. Это была моя личная пытка, только ей и спасался, оказавшись запертым в этой неприметной с виду постройке на территории Давлатова, два года назад. Именно в этих стенах я провёл несколько недель, пока отец решал, что со мной можно сделать, не убивая, чтобы наказать. Царь оказался недостаточно жесток в своём решении, мне пришлось самому его ужесточить.
Думал, что если снова окажусь в этих стенах, разнесу всё к херам. Очнувшись сегодня здесь сначала действительно взбесился, но бешенство загасило последнее ощущение неподатливой плоти перед тем, как я отключился. Либо Ника восстанавливает девственность после каждого секса, либо я был последним, кто её трахал. И мне снова захотелось стать у неё первым, только эта мысль смогла меня остановить и не наброситься на Абрамову, несмотря на то, что её тело было не против, правда выглядела она так, будто к смерти готовится: бледная, вся в слезах, с неподдельным ужасом в глазах, и всё это после того как не мешкая всадила в меня скальпель, мне в неё в тот момент так же хотелось засадить член в ответ.
Эти стены хранят воспоминания о жизни, которой не было, но впервые я открыл глаза зная, что мои фантазии можно воплотить в жизнь, потому что она жива. Не знаю, чем меня обкололи сейчас, но я вспомнил, как когда-то желал только этого, чтобы она была жива, был готов забыть всё, лишь бы видеть её, слышать, чувствовать. Я обещал Нике, что буду трахать её пока она не сдохнет, и не намерен отказываться от своих слов, только не от этих. Но вот Барсу придётся её подождать. Я хочу, чтобы жизнь Абрамовой была долгой, такой же долгой, как я себе представлял, рассматривая холодную чёрную урну. Я ведь чуть не сожрал тот прах, когда меня накрыло понимание, что ничего из всего придуманного не воплотится в жизнь, что я больше никогда не почувствую на себе её пытливого взгляда, сладость дыхания и запаха тела, я хотел ещё хоть раз почувствовать его, но стоило открыть урну, как в нос ударял запах тлена.
Когда меня наконец отпустили, я искал похожих на неё девиц, мне было всё равно шлюха или девственница, главным условием было сходство. Фото Ники было разослано по всем борделям, модельным и актёрским агентствам, но все, кого мне предлагали в ответ, казались тусклыми, от всех меня воротило. Как же близок я тогда был к правде. Местный порно-режиссёр прислал мне видео очень похожей на Нику шлюхи. Это был идеальный вариант, мне казалось, что я нашёл ту, которая сыграет нужную мне роль. Внезапно пропавшую Екатерину Соболеву начали для меня искать, но безрезультатно. Когда контроль отца ослаб я сам наведался к её сутенёру, который после недолгих уговоров и пары сломанных рёбер признался, что его подопечная сдохла от передоза, и я купил билет в Америку. Уже когда я был за океаном мне пришло сообщение, что паспорт Соболевой засветился на вокзале в каком-то захолустье, но мне уже никто не был нужен, кроме Ники, и я проигнорировал его. Если бы я тогда не сдался, она уже давно была у меня, все бы иначе узнали какая она лживая тварь и перестали смотреть на меня как на мерзкое чудовище. Теперь раскурочить её образ жертвы будет сложнее.
Клим вошёл, сев на стул рядом с подобием кровати, на котором я лежал, рассматривая потолок. Я проигнорировал его появление, зная, что сейчас он начнёт читать мне мораль, напомнит, что предупреждал и в очередной раз пройдётся по моим нервам упоминанием, что Абрамова почти сосватана за Илью. Жалко парня, но ему придётся жёстко обломаться.
– Когда ты встречался с Никой два года назад, рассказывал ей что-нибудь о своих делах?
Я медленно приподнялся, посмотрев на крайне сосредоточенное лицо Клима, а затем сел на кровать, принявшись разминать затёкшие мышцы, дожидаясь, когда ослабнет шум в ушах и ноющая боль в плече.
– Мы с ней не встречались. – Начал прощупывать степень заинтересованности Клима в этом вопросе, не подавая вида, что он мне не понравился.
– Значит, когда ты за ней ухаживал.
– Не ухаживал.
Мне не нравился этот разговор, сам факт того, что эта тема вдруг поднялась, особенно Давлатовым. Просто так он спрашивать не будет, значит имеет какой-то интерес. Ника только раз стала свидетельницей моих методов, когда я привёз её посмотреть на арест сосунка Басова, но там всё прошло чисто, что не подкопаешься. Больше ничего она не знала, только если от сестры. Я всегда подозревал, что Ника не случайно шарахается от близости со мной, будто что-то знает. Знает! Она знает! Парень, которому я преподал урок, показав на пальцах, что бывает с теми, кто сам принимает и девчонкам подмешивает наркоту в коктейли, чтобы без труда трахнуть в туалете клуба. Сука! Сука, сука, сука!!! Неужели посмела что-то об этом рассказать. Если эта идиотка ляпнула что-то при Давлатове, который мне тогда помогал, он не посмотрит, что она сдружилась со Стеллой, решит проблему, чтобы его семейной идиллии ничто не мешало.
– На тебя у неё точно ничего нет. – Отследил его реакцию – крайне спокоен, значит его интерес заключается в чём-то другом.
– Я не о себе спрашиваю.
– Скажи прямо. С каких пор у тебя появилась привычка заходить издалека?
– Прямо. – Клим выдержал паузу, подбирая слова, похоже выражение моего лица подсказало ему, что лучше это сделать. – У меня есть подозрение, что два года назад она что-то натворила, и это что-то связано с тобой, но не связано со смертью Барса.
– Откуда такие выводы?
– Её поведение нетипично для жертвы изнасилования.
– Я! Её! Не! Насиловал! – Кинулся на Клима, сбросив со стула на пол, начав наносить удары кулаком рядом с его лицом, не чувствуя боли из-за мягкого покрытия, не переставая бить, пока он не скрутил меня всего одним приёмом, поменявшись со мной местами, и не отпуская пока я не перестал вырываться. – Это она сказала!!? Что она наговорила!!? – Рычал в пол. Клим не спешил с ответом, дожидаясь когда я успокоюсь.
– Хорошо, использую другое слово, ты надругался над ней, иначе Нику не клинило бы от каждого прикосновения и похотливого взгляда мужика, и без того надломанная психика не разлетелась бы ко всем херам. Хочешь продолжить этот разговор, или вернёмся к тому, который начал я?
Резко вывернулся из его захвата, воспользовавшись потерей бдительности и поднялся, удерживая между нами расстояние. Клим спокойно встал, поднял стул и снова сел на него как ни в чём не бывало.
– Похоже я исчерпал лимит твоего гостеприимства. Где мои вещи? – Решил закрыть тему, Давлатов прекрасно знает, что если я не хочу, никакого разговора не будет.
– В доме. Тебе пока туда нельзя.
– Она здесь. – Сначала я не обратил внимания, но теперь меня торкнуло: судя по часам Клима сейчас день и его не должно быть дома, в это время он лично забирает детей из школы и развозит по секциям. – Что случилось?
– Ничего, что требовало бы твоего вмешательства.
– Может я сейчас выгляжу паршиво, но тебя вырубить сил хватит, так что заканчивай говорить как отец.
– В Грача и Нику стреляли, по предварительным данным те же люди, что обстреляли машины наших.
Не стал спрашивать, если она здесь, значит цела, а ещё это значит, что отец со дня на день устроит её отъезд за границу. Мне это даже на руку, чем дальше она будет от ставшей привычной обстановки, тем мне будет проще вывести её на чистую воду.
– Сигареты есть? – Клим ухмыльнулся и помотал головой. Лицемер. Делает вид что не одобряет, но когда его сильно припирает, покуривает тайком от Стеллы и заначку с собой носит. – Долго она ещё здесь пробудет?
– Так же как и ты – сколько потребуется.
– Мне не требуется. Какого хуя я снова здесь оказался? Отец решил напомнить мне моё место?
– Он не знает.
Я застыл, не понимая, что Клим сейчас сказал. В смысле не знает? Я был уверен, что именно отец распорядился закрыть меня здесь. Это место стало особенным для нас, именно здесь я орал при нём и его друзьях, как медленно убивал девчонку Абрамову, надеясь, что хоть один из них не выдержит и отправит меня к ней. Я очень хотел к ней, невыносимо, это желание сжирало меня заживо.
«Я никого к себе не подпускал. Меня хотели приковать к постели, но я вырывался, не даваясь. Ничего не чувствуя, я легко отшвыривал от себя всех, понимая, что если меня прокапают ощущения станут иными, решимость исчезнет и мне придётся жить со своим дерьмом. Клим, Серый и Белый смотрели на меня не понимая откуда во мне после запоя столько сил. Их мне давала ненависть к самому себе, я сам не подозревал какая в ней скрыта мощь, но пользовался на полную катушку, исступлённо добиваясь своего.
Отец пришёл, когда друзья сдались. Он смотрел на меня брезгливо, явно подавляя желание плюнуть в лицо. Я не впервые видел этот взгляд, но впервые он был направлен на меня. Хотелось выть и скулить от понимания, что я потерял навсегда нежный взгляд Ники и отцовский, наполненный гордостью. Я знал, что жизнь стала невыносимой и видел только один выход.
– Я не жалею. Она получила то, что заслужила. – Говорил ему в глаза, видя как в них накаляется ненависть. – Я трахал её, наслаждаясь слезами, болью и кровью, колол наркоту, чтобы не вырубалась и продолжал. Если бы она так быстро не сдохла, эта пытка стала бы для неё бесконечной, я повторял её раз за разом.
Я знал, друзья его не поймут, если он оставит меня в живых, специально рассказал всё при них. Все, кроме отца смотрели на меня будто не веря, будто я сошёл с ума, они все знали меня другим, не способным на подобное, помнили моё бешенство, когда меня обвинили в похищении и групповом изнасиловании. Тогда они все меня поддержали, как один повторяя, что знают, что Кирилл Викторович Царёв на такое не способен. Да, когда-то между собой они меня так называли, только меня, Барса никогда. Теперь им всем блевать хотелось от меня и моих слов, смотрели как на гниющего заживо. Клим единственный смотрел с жалостью, будто понимая, чего я добиваюсь, но не стал останавливать отца, когда тот спокойным шагом направился ко мне. Я был готов, мне было хорошо от мысли, что скоро я увижу Нику, но в итоге меня накрыла темнота от резкого удара в голову отцовским кулаком.
Меня всё же связали, но даже цепи не выдержали когда один из врачей случайно задел урну с прахом, стоящую на краю стола. Я орал на них, чтобы не смели трогать, даже близко не подходили. Все вжались в стены, находясь в состоянии близком к потере сознания, даже мужики. В итоге уколы и капельницы мне делали дрожащими руками, дёргаясь от каждого моего движения.
Отец больше не приходил. Его решение мне озвучил Клим. И мне было откровенно похуй, я во всех разочаровался, ненавидя за слабость и неспособность наказать меня.»
– Расстроен?
– Разочарован.
Какого хуя она втянула Клима? Почему именно его? Неужели действительно планирует стать частью его семьи. Сука! Надо было её трахнуть, похуй даже если бы отключился в процессе, зато не пришлось бы сейчас терпеть самодовольный взгляд Давлатова.
– Ничего больше не хочешь спросить? – Смотрит на меня подозрительно.
Нет. Не хочу. Всё, что мне будет нужно я узнаю сам, давно привык и добиваться всего и решать всё самостоятельно. Такова участь изгоя, я с ней смирился, хоть Давлатов и говорит мне, что я остался для него другом и могу во всём на него полагаться. Единственный, кто не побоялся потерять расположение Виктора Царёва.
– Нет.
– Позвони, если передумаешь. – И, поднявшись со стула, бросил в меня телефоном, который я поймал налету.
Клим ушёл, не став запирать за собой дверь, либо предоставляя мне право выбора, либо догадываясь, что я не собираюсь выходить пока она здесь. И дело не в страхе перед отцом, я никогда его не боялся и не боюсь. Страшно не сдержаться, если увижу её испуганную, потерянную и уязвимую, могу сорваться и наброситься, чтобы осмотреть, удостовериться, что с ней действительно всё в порядке, что не задело, почувствовать дрожь её тела и желание найти защиты в моих объятиях, как когда-то, почувствовать как она успокаивается, как страх покидает её тело, увидеть благодарность в глазах, наполненных желанием и чистым восхищением, почувствовать её на своих пальцах, как когда-то. Бля-я-ядь. Нужно валить из этого места, где всё пропитано моими иллюзиями, каждую из которых я помню детально. Но разве её тело не ответило на мои грубые ласки, пусть с нажимом, но я добился своего. Либо она просто течная сучка, которая привыкла, что с ней так.
Разблокировал телефон, чтобы хоть чем-то себя занять и моментально психанул, сжав его до хруста. Вместо фото Ники, на которое я любил дрочить, дожидаясь когда она соблаговолит отдаться мне, моё, где я в отключке на больничном полу. Значит, поиграть со мной решила, как она там говорила, дёргать Ирбиса за усы. Очень нагло, но и в то же время смело, в её стиле, другая до такого не додумалась бы. Откуда в ней столько безбашенной дерзости, упорного нежелания лечь поджав лапки. Она же сама напрашивается на нежелательные для себя последствия и меня это дико заводит, как ничто и никогда.
Глава 38
– Какого… ты здесь делаешь!?
Схватил за руку и потащил к себе в кабинет, проигнорировав взгляды подчинённых, которых здесь уже не должно быть, но, благодаря устроенному отцом разносу, сегодня работа кипит как никогда. Её фигуру, выделяющуюся на фоне вида в панорамном окне вечернего города, который начало накрывать розовым закатом, я узнал сразу, даже в этом наряде, который ничто иное, как призыв для самцов к спариванию: закрытое красное платье обтянуло её точёную фигуру как вторая кожа, демонстрируя всем желающим очертания тела. И разукрашена в том же притягивающем взгляд стиле, серо-голубые глаза будто светились в тумане, который она навела вокруг них косметикой цветом похожей на пепел. Успел затолкать её в кабинет до того, как она сообразит что происходит, и скорее к шкафу, чтобы влить в себя ледяную воду под аккомпанемент бесполезных попыток открыть дверь. Вдохнул поглубже прежде чем обернуться и снова закипеть – смотрит на меня пристально, высокомерно. Никогда её такой не видел, смелой, чарующей, откровенно притягательной. И чего она молчит? Где крики и вопли? Думает, что если один раз я позволил ей себя вырубить, то можно на меня так смотреть.
– Куда вырядилась? – Откашлялся от замёрзших в горле слов. Три дня назад в неё стреляли, и вместо того, чтобы сидеть и не высовываться, эта идиотка куда-то собралась в образе идеальной мишени. Неужели отец решил ловить на живца? Иначе как объяснить, что Ника до сих пор в стране, спокойно расхаживает без охраны в этом ебучем платье и белых туфлях-лодочках на высоченных шпильках, делающих её фигуру более женственной. Сука! Вот для кого она так вырядилась?
– Кирилл, открой дверь, Илья будет меня искать.
Снова этот миротворческий тон, который выводит из себя до ошизения. Так и хочется спросить каких психологических книжек она начиталась и теперь уверена, что если так со мной говорить, то я всё забуду и всё ей прощу. Дура! Стоп, кто она сказала её там будет искать? Не думал, что дойдёт до этого, но кажется, самое время напомнить ей кое о чём.
– Ты знаешь, что Барс был его лучшим другом?
Вот оно, то что я хотел увидеть, растерянность и испуг, она будто потускнела, но я не успел достаточно насладиться эффектом, Ника на секунду закрыла глаза, а когда открыла я её не узнал. Передо мной стояла незнакомка, в глазах которой искрила злость.
– Нет, и что дальше? – Глаза в глаза, нагло и надменно. Я не ожидал от неё такого, она нынешняя резко контрастировала с образом в моей голове, который, как мне казалось, я знал в совершенстве. Она не могла так измениться, значит я ошибался, хотел верить, что ошибаюсь, но на самом деле вот она настоящая.
– Сама расскажешь Илье какую роль сыграла в смерти Барса?
– Не горю желанием.
– Значит, это придётся сделать мне.
– Твоё право.
– Не боишься его реакции?
– Нет. – Я ухмыльнулся её самоуверенности, а потом прозвучали слова, которые прокололи меня насквозь. – Главное, чтобы она не была такой же, как у тебя.
Пока я боролся с желанием придушить тварь, Ника спокойно осмотрелась и прошла в сторону дивана, сначала бросила на него свою белую сумку, а затем села сама, вернув на меня взгляд, снова другой, какой-то грустный и замученный, даже затравленный. Наверно заметила, что я рассматриваю просвет в задравшемся платье, и натянула его ниже, поздно, я уже рассмотрел, что бельё на ней тоже красное.
– Ты говорил, что хочешь моей боли. Меня одной тебе недостаточно?
Как благородно с её стороны. Только зря старается, если Илья сам не образумится, его ждёт жёсткое разочарование и неприкрытая правда жизни. Никогда Ника не войдёт в семью Клима.
– Разве ты в моём полном распоряжении? Мне приходится довольствоваться малым, оставаться неудовлетворённым.
Ника ухмыльнулась, напрасно думает, что здесь в безопасности. Посмотрел бы я на неё в других обстоятельствах, когда только я и она, и на километры больше никого. Пока она молча рассматривала меня с задумчивым видом, влил в себя ещё ледяной воды. Невовремя заныла рана на плече, и я не знал от чего хочу отвлечься больше: ноющей боли, её внешнего вида, или своих мыслей о происходящем.
– Знаешь, иногда мне бывает хорошо. – Заговорила, остановив поток моих мыслей, практически парализовав его, так же, как меня в больнице, когда неожиданно поцеловала, грязно, по-взрослому, лаская языком. И я не хочу знать, зачем она это сделала, мне нравится думать, что она этого хотела. Точно знаю одно: того, кто тебе противен, так не целуют. Уверен, поведи я себя иначе, обманчиво нежно, засадила бы не она в меня, а я в неё. – Настолько хорошо, что я забываю часть прошлого, точнее перестаю думать о нём. А тебе бывает так же хорошо?
Было один раз и длилось несколько секунд, когда увидел её в доме отца, стоящей на лестнице, и как идиот был рад, что она жива, ещё не поняв, что это конец всему, что я чувствовал к Нике до того момента. У меня, как у умирающего, целая жизнь пронеслась перед глазами, та, которой не было и уже никогда не будет.
– У меня ещё всё впереди. – Не хочу, чтобы она расслаблялась, мне нравятся её разнообразные попытки добиться от меня чего-то подобными разговорами. Нужно ещё раз навестить родительский дом и посмотреть, что она читает, наслаждаясь покоем в моей комнате.
– Может попробуем ускорить процесс?
Она пыталась скрыть страх, не выдавая себя внешне, но я его почувствовал, как и неуверенность, смешанную с робостью в голосе. Вышвырнуть бы её из кабинета, предварительно разодрав в клочья это платье, но мне стало интересно, какую игру она затеяла.
– И что же по-твоему этому может поспособствовать? – Плавно подошёл ближе к ней, протянув бутылку с водой, она мельком посматривала на неё весь разговор и спокойно взяла из моей руки, сразу сделав несколько небольших глотков.
– Общение с отцом. – Это последнее, что я ожидал от неё услышать. Даже предположить не мог, что она способна настолько далеко зайти в своих манипуляциях. Хотя чему я удивляюсь, если он давно повёлся на неё, так же как и я в своё время, похоже у нас генетическая предрасположенность вестись на таких.
– Думаешь, что настолько хорошо его обработала, что ради твоего душевного равновесия он уже готов простить меня?
Ника смотрела на меня снизу вверх, а мне нравилось как внешне беззащитно она сейчас выглядит, будто валяется у меня в ногах, как пытается сильнее вжаться в спинку дивана, снова безуспешно натягивая платье ниже. Раньше нужно было думать, до того как напялила на себя этот призыв к спариванию.
– Он простит, если прощу я.
– Твоё прощение мне не нужно.
– Ты его никогда и не получишь, – осеклась на мгновение, поняв, что лучше вернуться к миротворческому тону, потому что этот гневный, на который она сорвалась, мне очень не понравился, настолько, что я скрипнул зубами, – но Виктор об этом не узнает.
Теперь ухмыльнулся я. Как же хочется поверить, что она действительно такая наивная, что не понимает в какую ловушку себя загоняет. Смотрю на неё, а в глазах надежда, которую я сейчас буду ломать с треском и хрустом.
– Отец поверит тебе только в одном случае – если ты станешь моей женой. – Я часто видел как бледнеют люди, но Ника побила все рекорды в скорости, будто потеряв всю кровь за секунду. Пластиковая бутылка хрустнула в её руках, но Ника этого даже не заметила, полностью сосредоточившись на сказанных мною словах.
– Он не…
Нике будто стало трудно дышать и она приоткрыла рот, начав втягивать в себя спёртый воздух помещения. Она растеряла все слова и собранность, не веря, отрицая простой факт. И я не манипулировал, и не врал. Только так я мог вернуть расположение отца, обрекая себя делать Нику счастливой до конца её дней. И дело не в восстановлении её поруганной чести, а в том, что у нас есть общее прошлое, о котором он слишком много узнал.
– Пропал запал.
Её молчание затянулось, как и реакция на мои слова, и как раз она начинала меня злить, факт того, что Нике отвратительна мысль о браке со мной, жизни рядом.
– Нет. – Произнесла, явно подавив рвотный позыв. – Можно заключить фиктивный брак.
Похоже я ошибся, и жизнь рядом со мной её всё же не напрягает. Может согласиться? Нас распишут в течение часа, проблем станет чуть меньше. Отец захочет, чтобы мы жили у него. Интересно, надолго хватит её притворства? Что-то мне подсказывает, что терпение Царя закончится гораздо раньше.
– Ты плохо знаешь Виктора Царёва. Он проверит трахаю я тебя или нет. – Бутылка выпала из рук Ники. В этот момент она читала на моём лице, что я не преувеличиваю, что так и будет. – Готова исполнять супружеский долг?
Она мотала головой, тяжело сглатывая, выглядела так, будто отключится. Странно, я снова рядом с ней забыл, что знаю гораздо больше о Монике Абрамовой, что у меня есть информация о ней, которая хранится только в моей голове, которая раскурочит образ невинной жертвы. Отец когда-нибудь всё узнает, но сначала ответы на вопросы хочу получить я, потому что имею право и в этом быть первым.
– Виктор не станет меня заставлять, к тому же он уже кого-то выбрал мне в мужья.
– Значит, я обречён быть изгоем.
– Мы можем попробовать…
– Запомни, – мне надоели её жалкие попытки, я доступно объяснил, что фикция не прокатит, я и сам на неё не согласен, жить с ней не трахая не смогу, сорвусь в первую же неделю, – отец не выносит лжи и наказывает за неё. На мне он исчерпал свой лимит, поэтому отыграется на тебе, когда узнает правду.
– Это единственное, что тебя останавливает?
– Не льсти себе.
– Ты не сказал «нет».
Обожаю это её упрямство. Не сказал и не скажу. Мне очень хочется в это поиграть и я уже предвкушаю. Предположить не мог, что она сама себя погребёт под собственной ложью, так глупо просчитается.
– Мне терять нечего.
– Разве? – Искренне удивилась, будто действительно не понимает. Хотя не понимает. Откуда ей. Она в своей жизни никогда подобного не испытывала: жива, имеет всё, что пожелает, вместо того, чтобы гнить в тюрьме за убийство моего брата.
– Считаешь иначе?
– У тебя есть будущее, Кирилл.
Как ей удаётся ударять словами, попадая по самому больному, делать это непринуждённо с этим наивным, почти детским, взглядом. Я своё будущее с ней связал красивым бантиком, а теперь не могу развязать этот мёртвый узел, чтобы сделать из него что-то новое.
Присел перед ней на корточки. Она стала реже смотреть мне в глаза, а я уже привык, мне мало урывков, хочу чтобы снова не отрывала от меня взгляд. Даже сейчас в этом вызывающем платье на ребёнка похожа, дело не во внешности, а налёте беззащитности, который обезоружил меня два года назад. Психолога Стержнева, запись разговора с которым мне продали, она обмануть не могла, с ней что-то сделали в детстве, и это наложило отпечаток. Я так и не узнал, что случилось с маленькой Никой: двоих психологов, к моменту, когда ко мне попала информация о ней, уже не было в живых, ещё двое странным образом пропали, уехав за границу, остальные ценной информацией не обладали, всё их лечение заключалось в накачивании ребёнка препаратами, а не выяснением причины проблемы.
– Я не расскажу отцу о твоей затее, – начал договариваться, наладив желанный зрительный контакт, – позволю втянуть себя в это, но хочу кое-что знать, чтобы ты произнесла ответ, глядя мне в глаза, и он должен быть развёрнутым, чтобы я каждое слово запомнил, а ты вместе со мной, и если солжёшь, знай, я тоже не выношу и не прощаю лжи. – Я продолжил, когда Ника сосредоточилась. – Тебя трахал кто-то кроме меня?
Зрительный контакт разрушился, Ника закрыла глаза, будто решив спрятаться от меня. Не получится, я положил свои руки по обе стороны от неё, терпеливо дожидаясь реакции, для каждой у меня была подготовлена ответная.
– Нет. – Выдавила из себя, попытавшись отвернуться, отвести взгляд, но я не позволил, схватив за лицо, ледяное, хотя в кабинете невыносимо душно.
– Последняя попытка, отвечай, или пошла вон.
Мне на руку падали слёзы. Огромные капли шипели будто кислота, соприкасаясь с моей кожей, а Ника совсем сникла, окончательно став такой, какой я её помнил. Я ждал. Хотел услышать, даже если она солжёт, но мне хотелось того самого «хорошо», о котором она мне напомнила.
– Кроме тебя у меня никого не было.
– Не то. Постарайся, Ника. Ты знаешь, что я хочу услышать.
Ну же, это так просто: «Ты был у меня первым и единственным».
– Трахал меня только ты, и ни с кем другим это не повторялось и не повторится… потому что то, что делал со мной ты, нельзя называть сексом. Я никогда не назову тебя своим первым мужчиной. Для меня им станет тот, кто не будет истязать моё тело, тот, кто захочет доставить мне удовольствие, тот кто не станет зацикливаться на том, что я не девственница. Достаточно развёрнутый ответ?
Она говорила без запинки, гневно, отталкивающе мерзко, так что хотелось повторить наш первый раз, даже если бы он стал для меня последним, но из её глаз бесконечно лились слёзы и меня разрывал внутренний диссонанс, спровоцированный неверием в то, что я точно знаю, доказательство чего у меня есть. Я же должен почувствовать фальшь, всегда чувствовал, особенно в шлюхах. Но ничего, во мне не сработал ни один радар, не возникло привычного ощущения грязи, скрипящей на зубах.
Нужно было продолжать разговор, дожимать её, но я услышал шаги отца и приготовился к тому, что сейчас прессовать будут меня.