Сейчас Кира думала, что лучше быть одинокой по-честному, в разводе, и это не так страшно, как в двадцать пять. Сейчас ее одиночество было тихое и серое, а замужем оно было злое. Сейчас быть одной Кире было не так обидно, как жить в браке почти двадцать лет и куковать по вечерам одной, быть на последнем месте после работы, машины и кровных родственников, менять работы с понижением в деньгах и должности, потому что так ей удобнее было воспитывать детей, не рассчитывая на помощь, и совершать трудовые подвиги, которые никто не замечал. Когда Кира с мужем рассталась, ее когнитивный диссонанс «почему я одна, если нас двое» рассосался сам собой. Да, она и теперь прёт всё на себе, как делала это раньше, просто теперь она не ждет подкрепления.
Кира просто стоит на бруствере, как Клочков, как Родина-мать на Мамаевом кургане, а войне все еще не видно конца и края. Спасибо, Господи, что иногда убавляешь ее громкость. Что там еще за война у нее, спросите вы. Война за все хорошее против всего плохого. Против бедности, против старости, против всего, что отбрасывает назад стремительным домкратом. За то, чтобы детям жилось чуть легче, за то, чтобы увидеть при жизни кусочек рая, чтобы потом было, к чему стремиться. Да вы и сами все знаете, что я рассказываю.
О свободе
Однажды меня как писателя позвали в колонию. В воспитательных целях. Раньше я в таких местах не выступала и что там читать можно, даже не представляла. Ну, и воспитатель из меня еще тот.
Моя младшая дочь с ее двух до семи лет – это мое полное педагогическое фиаско. Все было просто ужасно, а потом как-то наладилось. Ценой развода и прочих психологических потерь. При этом у меня есть старшая дочь, которую я всегда считала своей большой педагогической удачей, а также красный диплом педагога дополнительного образования детей и взрослых. То есть при желании, чисто теоретически, я в колонии даже кружок вести смогу, если позовут.
Когда не знаешь, что делать, нужно быть честным. Не разводить ля-ля тополя про свою гениальность, а сказать – я пишу всякую хрень и не знаю, почему меня сюда к вам позвали. Поэтому давайте я тут полчаса повыступаю, а потом уйду. Воспитатели ваши себе поставят плюс в плане воспитательных мероприятий, у вас время быстрее пролетит, на тетку хоть посмотрите, я себе там тоже крыжик поставлю, что не слилась, хотя было капец как страшно. Короче, все получат свои бонусы, просто потерпите немного, и все.
И я прочитала им стихотворение про любовь. Про любовь как вид зависимости – человековые наркоманы, где взять чистой, кем снять ломку, и вот эта вся наркоманская лексика. В колонии, где сидят за распространение наркотиков, ага.
Через месяц мне позвонили сотрудники УФСИН и сказали:
– Вы знаете, в той колонии есть звукозаписывающая студия.
Ух ты, подумала я, чтоб я так жил.
– И они на то ваше стихотворение про любовь записали рэп.
О, рэп, подумала я. Я буду почти как Баста. У меня будет целый один свой рэп.
– Они приглашают вас его послушать и, возможно, прочитать вместе с ними.
Упс. С чтением рэпа у меня все очень не очень. Я свои стихи, когда с листа читаю, десять раз запинаюсь, а по памяти вообще не помню. И вот тут-то бы мне и отказаться. Но нет. Поэт, он же милость к падшим призывал. В той колонии целый актер театра с воли целый театральный кружок ведет, а я что? Людьми пренебрегать вообще нельзя, особенно если они к тебе со всей душой. Рэп написали, а могли сказать: «Дура какая-то пришла, хоть поржали».
Никаких новых стихов про любовь в наркоманской лексике я не написала, а говорить о чем-нибудь придется. Поэтому я решила написать монолог о свободе. Для сидящих людей в колонии, да. О том, что между нами не такая уж большая разница. Все люди на самом деле сидят в клетках, только у каждого она своя.
Уже много лет я не чувствую себя свободным человеком. Причины разные. При этом я не совершала никаких преступлений. Просто устроилась на работу чиновником. Просто родила второго ребенка. Просто устроилась на 25 работ – это, конечно, великое благо, что они есть, но это не про свободу, вообще нет. Трудоголизм – это тоже зависимость.
Свобода – это ветер в волосах, хочу булки ем, хочу – пряники, сдала квартиру – поехала на зиму на Гоа. В Сибири зимой как-то совсем не Гоа. Захотела – пошла купила себе десять платьев, а не детям новые кроссы, заплатила репетиторам, отвела на робототехнику, далее по списку.
Захотела – винишком накидалась, когда душа просит, а не когда вечер пятницы наступит, да и наступит ли, не факт – у меня и суббота рабочий день, и воскресенье, и все праздники в труде проходят. Работать четыре дня в неделю? Знаете же про очередную инициативу властей: работать до 60 и 65 лет, но четыре дня в неделю? Нее! Только восемь, только хардкор! Даешь четырнадцатидневку! Потом полдня на то, чтобы вещи в стиралку закинуть и в магазин сбегать, и хорош – самый замечательный выходной.
После второго декрета я вышла на работу в офис и целых два года изображала там из себя трезвенника. Корпоратив, днюха, шампусик чисто символически? Нет, я же мать, мне же ребенка из садика забирать, а там в правилах четко указано, что нетрезвым родителям детей не выдают. Так-то это заманчивое предложение: накидалась на корпоративе, приезжаешь домой и просто ложишься спать, никаких тебе ужинов, мытых попок перед сном, сказок на ночь, «Валя, не скачи по кровати сестры, иди в свою комнату», Валя в это время в ночной группе отжигает. Красота. Но воспитатели тоже люди и домой после работы хотят, поэтому ночной группы в нашем садике нет.
Садики все время говорят, что у них нет денег, и собирают с родителей то на одно, то на другое. При этом, смотрите, какой бизнес-потенциал: думаю, родители будут хорошо доплачивать за то, чтобы в садике ребенка оставлять еще на выходные и изредка до утра. Пришла такая мать утром, принесла свежие колготки: «– Сколько с меня? – Тысяча рублей». И все довольны. Сдавать на ремонт – это уже никого не мотивирует. Откройте садик в выходные, озолотитесь.
Свобода, это что ведь? Спать до обеда, каникулы когда хочешь, шоппинг до упаду. Ну да, шоппинг. На шоппинг заработать надо. Господи, благослови те времена, когда ребенок ходил в садик – рубить капусту женщине-матери было очень просто. Пришла такая красивая в офис, сидишь себе и знаешь, что ребенок спит сейчас или ест, гуляет или портрет матери из пластилина лепит. В 17 часов вылетела такая на помеле через весь город по пробкам, чтобы успеть к шести в садик. Успела – молодец. Не успела – не молодец. Извинилась перед воспитателем, забрала своего ребенка, который остался последним, купила ему шоколадку по дороге домой. Все. Нет больше никаких проблем.
Когда ребенок идет в школу, рубить капусту становится существенно сложнее. Встаешь в шесть утра, кофе попила, что-то там на себя натянула, в семь будишь ребенка, он сопротивляется, вы боретесь, мать побеждает. Даешь ему завтрак, он сопротивляется, вы боретесь, мать побеждает. Даешь ему одежду, он сопротивляется, мать побеждает. Выходите в школу, он сопротивляется… ну вы поняли, так до самого школьного порога.
В первом классе, чтобы вы знали, уроки продолжаются до половины одиннадцатого в первый месяц, потом чуть дольше. Я не знаю, как работают в это время те женщины, которые в офисе. Я вот как чувствовала ушла перед первым классом на фриланс, но тоже ничего хорошего. Отвела в школу, вернулась, только села поработать, как уже снова подъем. Пришли из школы, нужно поговорить за жизнь, сварить обед, накормить. Ребенок сопротивляется, мать снова одерживает победу.
Домашки в первом классе как бы нет, но она как бы есть. Домашку сделали, два часа перепирались, сорвали связки, учились писать в прописях. Надо бы погулять. У нас в доме живут пьющие люди, а во дворе ходит целый собачий прайд, поэтому гулять идем вместе. Ребенку стремно, мне скучно. Лавок нет, некуда даже жопу приткнуть, приходится ездить на самокате или роликах. Сложно ездить на самокате, когда у тебя в голове список из двадцати дел, и все срочные. Пришли домой, тут-то бы и поработать, но нет – ужин, какие чудеса, снова сам себя не приготовил. Дома в это время появляется старшая – нужно поговорить за жизнь, выдать денег, еду и чистую одежду. Конечно, этот человек уже требует минимального участия, но все-таки. Нельзя, чтобы человек жил позабыт-позаброшен, нужно поприставать – а что делала сегодня? А мальчик есть? А сейчас ты куда? Обычные материнские вопросы.
Ты думаешь, ну, вот они подрастут, и ты заживешь. Ага, размечталась. В это время случается пандемия, школы переходят на дистант, к ЕГЭ готовиться все сложнее. Ну, и конечно, на бюджет мы не поступаем. Что я делаю? Я устраиваюсь на вторую работу, получаю диплом педагога, иду преподавать детям журналистику в детском центре. Теперь мой день выглядит так.
Шесть утра – подъем, если работы много – подъем в пять. Восемь утра – вылет в школу, работа №1, готовлю занятие для работы №2. Киндер приходит из школы, домашка. Обед и ужин, сука такая, снова сами себя не хотят готовить. Работа №2, я веду занятия часов до восьми-девяти вечера. Дети, простите, я не под бухлишком, у меня просто язык уже спать лег. Он с шести утра каждый день убеждает и воспитывает. По воскресеньям тоже у нас кружок.
Дети еще пишут свои первые журналистские материалы и скидывают их по ночам в рабочую беседу. Утром встаешь – у тебя в беседе пара-тройка статьишек, в выходные тоже. Ты их не планировал, а они вот они, молодцы какие, понаписали. Всем нужно объяснить, что в их статьях не так. Не так, как правило, там почти все. Объяснять, как надо, приходится долго и не один раз, особенно муторно это делать в переписке. На это уходит много времени. Лучше всего было бы сесть рядом, тыкать ручкой в текст и объяснять на пальцах – метод старый, зато доходчиво. Но у нас тут волны удаленки, поэтому, лежа в кровати, хоть утром, хоть вечером, долго пишу им длинные послания в телефоне. На стуле за компом просто уже сидеть не могу.
У меня три года не было нормального отпуска. Нормального, это когда ты куда-то уезжаешь, один без детей, отключаешь телефон и чилишь. Честно говоря, такой отпуск у меня был один раз в жизни. Мне было 25, мы с подругой стали типа нормально зарабатывать, подвернулась хорошая путевка, и мы поехали на море. Всё, больше этот прекрасный опыт я повторить не смогла.
Если быть точной, три года отпуска не было совсем никакого. И вот он вдруг замаячил. Педагогам положены длинные отпуска, а тут еще отец детей решил с ними съездить в обе российские столицы и так путешествовать целый месяц. Поступок, достойный уважения, я серьезно. Без второго взрослого ему придется непросто. Даже пива выпить после трудного отпускного дня будет не с кем. Я знаю, я проходила.
И вот намечается большой отпуск. Мне стало страшно. Я и в выходные, если они вдруг бывают, не знаю, куда себя приткнуть. Как так, лежу на диване, деньги не зарабатываю, ни хрена не делаю – что-то тут не так. Неестественное состояние, ощущение неправильности происходящего. Ах ты, лодырюга такая. Пойти, что ли, полы по второму кругу помыть? Хоть бы кто заказик какой прислал. Что, никому релиз в пять часов вечера в воскресенье написать не надо? Ой, просрете вы весь свой бизнес с таким отношением к делу… И это мой выходной.
А тут отпуск на полтора месяца. Хорошо, что у меня есть работа №1, но ее как-то чертовски мало, и еще могу писать типа книжки. Все какое-то занятие. Ехать особо некуда и не на что. Или море, или ничего. А на море я как-то снова не заработала. Плохо старалась, видимо. Поэтому я набрала расшифровок, сценариев, ввязалась в один книжный проект. Не потому, что жадная до работы и алчная до денег. Страшно быть бедной, а я, в общем, такая и есть. Руки разжал – кусочек хлеба-то и выпал. Ладно, бы я одна была, но есть еще те, кого я на этот свет привела, и я за них головой отвечаю.
Свобода – это просто размеры твоей клетки. Размеры тех обязательств, которые ты взял на себя и несешь. Мало обязательств – клетка чуть просторнее, много – бывает, что прямо жмёт, давит на крышечку. У всего есть свой срок. Моим обязательствам сроку еще девять лет, и я подозреваю, что этим дело не закончится – еще один вуз, потом свадьбы, ипотеки, внуки. Сама жизнь – она и есть срок, который надо отбыть на Земле нашей, мать ее, душе. И надо еще постараться сильно ее не затрепать, она ведь кому-то потом достанется после нас. В отличном состоянии, хоть и б/у, как пишут на сайтах объявлений.
Как будто всё уже закончилось
В особо трудные минуты я начинаю жить формулами. Не знаешь, как поступить, поступай по алгоритму. Например, формула успешной работы у меня трехчастная: процесс, люди, вознаграждение. То есть должна быть по кайфу сама работа, должны быть приятны люди, с которыми приходится иметь дело, и оплата должна соответствовать моим внутренним ощущениям. Если две части этой формулы западают, с этой работой можно прощаться и не тратить время на стенания: «Ах, не уйти ли мне?» Вы же не будете работать в этом месте только потому, что у вас коллеги – душки?
Если не знаю, как поступить, тут формула такая: буду ли я делать это, несмотря ни на что, или не сделаю этого ни за какие коврижки? По сути, это развернутая форма вопроса «Да или нет, отвечай быстро!»
Если я не знаю, как я дальше буду жить, то для этого случая я вывела формулу «Живи так, как будто все уже закончилось». По сути, это продолжение всем известной формулы: «Танцуй, как будто никто не видит. Пой, как будто никто не слышит». Там есть еще «Люби, как будто тебя никогда не предавали» – в принципе, не поспоришь, но я не готова с этим согласиться. Каждый человек с возрастом обзаводится опытом, багажом и тараканами, и как-то не верится в то, что ты сможешь усыновить и принять как родных всех его тараканов.
Я бы еще добавила: пиши так, как будто никто никогда не прочитает. Да, и живи так, как будто уже все закончилось. То есть не рвись в счастливое будущее, не оглядывайся в стремное прошлое. Как будто всё уже было – и хорошее, и плохое. Хорошего можно не ждать, а плохого можно не бояться.
Живи сейчас. Как Бог на душу положит. Жить будущим = жить надеждами, зачастую пустыми, на то, что все будет лучше, чем сейчас, надо только постараться. Уж я-то старалась, вы бы видели. Жить прошлым = жить иллюзией, что все было возможно, а я прошляпила. Оба варианта так себе, оба – шелуха. Сколько раз мои усилия ни к чему не приводили, жить лучше так и не становилось. Наоборот, оглядываясь в прошлое, я думаю: «Это вот тогда мне плохо жилось? Оказывается, тогда было весьма и весьма хорошо».
Бег за лучшим будущим вымотал меня. Я могу это сравнить с судорожными движениями утопающего: бить руками по воде изо всех сил, хватать ртом воздух, потому что скоро он может закончиться. И все это не для того, чтобы плыть куда-то, а для того, чтобы просто оставаться на плаву. Да, я плохой пловец. Но я теперь лежу на дне и не думаю о том, что у меня дедлайн, что допустим, к 50 я должна стать большим начальником, зарабатывать столько, чтобы дважды в год отдыхать в Эмиратах или где там отдыхают успешные люди средней руки, продавать бестселлеры и еще раз выйти замуж, ибо быть разведенкой некомильфо, третий сорт. Всё уже закончилось, осталась только жизнь, не трепыхайся. Ты уже утонула, лежи спокойно. Такой вот дзен.