Несоветская украинизация: власти Польши, Чехословакии и Румынии и «украинский вопрос» в межвоенный период

Началась организация сети периодических изданий. Всего было решено издавать 54 газеты: в Тарнопольской области – 12 газет, в Станиславской – 9 газет, Дрогобычской – 10 газет, в Волынской – 5 газет, во Львовской – 13 газет, в Ровенской – 5 газет^[636]. Одновременно началось преобразование культурной, научной и образовательной сфер в соответствии с общепринятыми в Советском Союзе нормами. Прежде всего, киевское руководство обратило внимание на состояние школьного образования в западноукраинских областях. 30 сентября 1939 г. Наркомат просвещения УССР направил соответствующую докладную записку в ЦК КП(б)У и Совнарком УССР. В записке говорилось о необходимости реорганизации системы народного просвещения в западноукраинских областях, приведения его в соответствии с принятыми в УССР нормами: народные школы 1-й ступени с шестилетним обучением реорганизовывались в начальную школу с 4 классами, народные школы 2-й (6–7 лет обучения) и 3-й (7 лет обучения) ступеней преобразовывались в неполные средние семилетние школы, а гимназии и лицеи – в средние школы с 10 классами. Обучение должно было стать бесплатным, обязательным (в деревне – не ниже начальной школы, в городах – семилетки) и, что было важным нововведением, проводиться на родном языке – украинском, польском, русском, еврейском^[637].

Партийные власти уделяли школе особое внимание. Было развернуто активное школьное строительство. В резолюции ноябрьского пленума ЦК КП(б)У 1940 г. «О работе Львовского и Ровенского обкомов КП(б)У» говорилось, что «ранее, до провозглашения советской власти, на территории современных западных областей Украины в школах обучалось около 900 тыс. детей… а сейчас в начальных, неполных средних и средних школах обучается 1 189 100 детей. Ранее, до советской власти, на территории современных западных областей Украины было не более 4 тыс. школ, а сейчас в западных областях Украины – 6739 начальных, неполных средних и средних школ. Раньше в селах совсем не было средних школ, а сейчас в селах западных областей 35 средних школ. Раньше было только 371 украинская школа, а в 1940–1941 учебном году их организовано 5798»^[638]. Правда, по другим данным – украинского Наркомпроса, – до сентября 1939 г. на территории Западной Украины действовали 5166 народных школы, из них украинских было 139, польских 2731, польско-украинских – 2198, польско-немецких – 7, немецких – 79, еврейских – Учеников же было 89 233 человек, из них 510 тыс. украинцев и 250 тыс. поляков, 70 тыс. евреев и 4207 немцев^[639].

Потребовались новые учительские кадры, и прежде всего украинские. До этого в народных школах из 14 203 учителей было 10 125 поляков и только 2477 украинцев^[640]. При этом польские учителя отнюдь не всегда выражали желание сотрудничать с новой властью. Например, в селе Грязнево Войтковского избирательного округа учительница («дочь ксендза») заявила: «Учить на украинском языке не буду»^[641]. Украинских учителей оказалось мало, к тому же выявилась удивительная вещь: они не всегда хорошо понимали тот украинский язык, на котором были написаны присланные из Большой Украины книги. Командование 72-й стрелковой дивизии, расположенной в г. Болехов, докладывая о работе среди населения по подготовке к выборам в Народное Собрание, передало слова одного из таких учителей, некоего Лимака. Тот говорил, «что украинская часть учительства плохо знает украинский язык», «когда он прочел брошюру М. Бажана, так увидел, что литературного украинского языка не знает» и попросил, «чтобы для учительства создать сеть кратковременных курсов для изучения украинского языка»^[642].

В этой ситуации из восточных областей Украины было направлено 1066 учителей^[643]. Например, к весне 1940 г. в Волынской области стали работать 3679 учителей вместо 1485^[644], в Дрогобычской – 4922 вместо 2365^[645], в Ровенской – 3410 вместо 2147^[646], в Тарнопольской – 4629 вместо 3300^[647], в Измаильской к февралю 1941 г. – 2382 вместо 693^[648]. При этом практически повсеместно учителей не хватало (особенно жаловались на недостаток учителей истории, украинского и русского языков^[649]). По данным Львовского обкома, до 17 сентября 1939 г. в области работали 3235 учителей, без работы были 3643 учителя. Советская власть, по словам главы обкома Л. С. Грищука, «дала работу» безработным учителям, однако при этом все равно ощущалась явная нехватка педагогических кадров. Не хватало учителей начальных классов – 1274, украинского языка – 204, русского – 369, истории – 195^[650].

Ситуация с кадрами учителей была настолько острой, что 8 апреля 1940 г. ЦК КП(б)У вынужден был просить ЦК ВКП(б) утвердить постановление, корректирующие сроки обучения языкам в школах: украинское руководство решило преподавать русский язык в украинских начальных школах с четвертого класса вместо второго, и в средних школах – с пятого класса вместо третьего, как это предусматривало постановление 1938 г. Кроме того, преподавать русский и украинский языки в молдавских, еврейских и польских школах планировалось с четвертого класса вместо второго и третьего, а иностранные языки в средних школах – с шестого класса вместо пятого^[651].

Одновременно в западноукраинских областях были созданы педагогические школы, краткосрочные курсы переподготовки, учительские институты^[652]. Для подготовки учителей для польских школ при Львовской педшколе решено было открыть польское отделение на 60 слушателей^[653]. Для «переподготовки» учителей были организованы специальные курсы, однако местные партийные работники признавали, как это было в Тарнопольской области, что «учительские кадры далеко не отвечают тем требованиям, которые стоят перед школой. Много учителей враждебно настроенных»^[654].

Вышеупомянутый руководитель львовской партийной организации Л. С. Грищук констатировал: «Еще сейчас среди учителей остается часть враждебных нам элементов. Об этом свидетельствуют факты в бывшей 11-й и 13-й гимназиях г. Львова. Учитель физкультуры, бывший офицер Парнас, читая лекцию о Сталинской Конституции, говорил ученикам: „На бумаге большевики умеют писать, это у них складно выходит, а в действительности ничего этого нет“»^[655]. А первому секретарю Станиславского обкома М. В. Груленко пришлось признать, что «около 70 % учителей работали в бывших гимназиях и польских школах Станиславского воеводства, принадлежали к разным контрреволюционным партийным организациям, значительная часть из них проводит еще теперь скрытую враждебную работу в школах»^[656].

Школьная реформа в западноукраинских областях потребовала от руководства УССР ощутимых затрат. Так, бюджет УССР на 1940 г. составил 8 млрд рублей, из них 3643 млн выделялось на народное просвещение. Из последней суммы 548 млн руб. предназначалось для западных областей^[657].

После школьной реформы началась реформа высшего образования и науки. 11 ноября 1939 г. на заседании Президиума АН УССР было решено отрядить на Западную Украину комиссию из числа научных сотрудников для ознакомления на месте с состоянием научно-исследовательских организаций Западной Украины, с Научным обществом им. Шевченко, с научно-исследовательской работой в области геологии, генетики. 9 декабря Президиум АН УССР, заслушав информацию академика А. В. Палладина о результатах работы комиссии, постановил считать нецелесообразным переход Научного общества им. Шевченко во Львове в состав АН УССР. В начале января 1940 г. это решение было санкционировано ЦК КП(б)У.

Роспуск НТШ не прошел безболезненно. Официально 14 января 1940 г. состоялось общее собрание общества, которое приняло решение о самороспуске. Однако тогдашний глава НТШ И. Раковский в знак протеста выехал – накануне собрания, 13 января 1940 г. – на Запад, воспользовавшись немецкой переселенческой комиссией во Львове. Одновременно ряд ученых из Галиции были введены в состав АН УССР. К. Студинский стал проректором и деканом филологического факультета Львовского университета. Ряд галицийских ученых стали работать во Львовском университете (М. С. Возняк, Ф. М. Колесса, В. Г. Щурат, И. Свенцицкий), а И. П. Крипьякевич возглавил львовское отделение Института истории Украины АН УССР^[658].

На научную жизнь на Западной Украине распространялась юрисдикция Академии наук УССР. Постановлением СНК УССР от 2 января 1940 г. «Об организации научных заведений в западных областях Украины» во Львове было создано отделение научных учреждений Академии наук УССР – Института литературы им. Шевченко, Института языкознания, Института фольклора, Института истории Украины, Института археологии, Института экономики. Кроме того, постановили организовать во Львове филиал Библиотеки АН УССР и передать ей библиотеки Научного общества им. Шевченко, научного общества «Оссолинеум», Народного дома^[659].

19 февраля 1940 г. список учебных и научных учреждений Львова пополнился медицинским институтом, преобразованным из медицинского факультета Львовского университета. В мае 1940 г. при Львовском госуниверситете было открыто заочное отделение, рассчитанное на подготовку педагогических кадров для школ западноукраинских областей. 21 мая 1940 г. СНК УССР постановил учредить во Львове Санитарно-бактериологический институт. Кстати, в этот же день во Львове был открыт вечерний Институт марксизма-ленинизма, а через два дня – 23 мая – СНК УССР постановил организовать во Львове межобластной научно-исследовательский Институт охраны материнства и детства. 20 ноября 1940 г. во Львове был открыт межобластной филиал Центрального украинского научно-исследовательского туберкулезного института^[660].

В регион была направлена группа преподавателей вузов из Киева, Харькова, Одессы, Днепропетровска, Москвы, Ленинграда и других городов^[661]. Большие изменения произошли во Львовском университете. В январе 1940 г. ему было присвоено имя Ивана Франко (до этого он носил имя польского короля Яна Казимира). В университете вновь, как и во времена Австро-Венгерской империи, появились кафедры украинского языка, литературы, истории. Все студенты должны были изучать украинский язык. Львовский университет разросся втрое.

Украинская интеллигенция на фоне расширения сети учебных заведений и возможностей для получения образования украинскому населению решила использовать благоприятные условия для сведения счетов со своими польскими коллегами-конкурентами. Только так можно объяснить историю, случившуюся во Львовском университете с его новым ректором, киевским профессором М. И. Марченко^[662]. В начале января 1940 г. в университете появился второй секретарь ЦК КП(б)У М. А. Бурмистенко. Марченко провел его по аудиториям и кабинетам. Партийный начальник обратил внимание на то, что отдельные вывески и объявления написаны по-польски, и спросил, почему так нерешительно переводится работа университета на украинский язык, почему до сих пор не объявили, что это университет украинский? В результате на здании появилась надпись «Львовский украинский государственный университет», заменив собой вывеску «Львовский государственный университет». В начале мая 1940 г. на доске приказов ректора было вывешено постановление Коллегии Наркомпроса УССР об увеличении процента украинцев среди студентов. Эти два обстоятельства позже послужили причиной ареста Марченко 23 июня 1941 г. органами госбезопасности, инкриминировавшими бывшему ректору «искажение национальной политики»^[663].

19 декабря 1939 г. украинский совнарком перешел к реформированию культурной жизни на Западной Украине. В специальном постановлении говорилось об организации театров, музыкальных коллективов, филармоний, домов народного творчества и театрально-музыкальных заведений на Западной Украине. Так, во Львове следовало сформировать Государственный украинский театр оперы и балета (в помещении Большого городского театра), Государственный украинский драматический театр, Государственный польский театр, Государственный еврейский драматический театр, Государственный театр миниатюр, Государственную областную филармонию с симфоническим оркестром, с украинской хоровой капеллой и сектором эстрады, областной Дом народного творчества, Государственную украинскую консерваторию с польским отделением, Государственное украинское музыкальное училище с польским отделением, украинские музыкальные школы^[664]. Тогда же Управлению по делам искусств при СНК предлагалось в директивном порядке на протяжении 10 дней собрать и направить в западные области Украины на постоянную работу группу театральных и музыкальных работников, прислать комиссию по музейному делу^[665]. Как указывалось в материалах IV сессии Верховного совета УССР, бюджет 1940 г. предусматривал выделение 546,8 млн рублей на финансирование культурно-просветительской сферы. За счет местного бюджета должно было быть профинансировано 202 районных клуба и дома культуры, 3250 сельских клубов и изб-читален, 450 библиотек для взрослых^[666].

Реформа была произведена и в музейном деле. В октябре 1939 г. по обвинению в национализме прекратил работу Музей украинского войска во Львове, а в музее истории Львова был закрыт отдел по истории Первой мировой войны и национально-освободительной борьбы 1918–1920 гг.^[667] Другие музеи были национализированы и реорганизованы. Постановлением Совнаркома УССР от 8 мая 1940 г. во Львове были сформированы областные исторический и этнографический музеи, областная картинная галерея, государственный областной музей художественных промыслов, областной мемориально-литературный музей имени Франко. Областные исторические музеи были организованы в Дрогобыче и Станиславе; краеведческие и этнографические музеи – в Яворове, Сокале, Луцке, Перемышле, Самборе, Стрые, Тарнополе, Ровно, Коломые и Рогатине; городские исторические музеи – во Владимире-Волынском, Кременце, Остроге, историко-археологический музей в г. Дубно^[668].

Одновременно была проведена «чистка» и реорганизация библиотек: подозрительная, по мнению новых властей, литература была или уничтожена, или переведена на специальное хранение. Была создана система областных и городских библиотек для взрослых и детей^[669]. Для усиления воздействия на широкие массы населения на предприятиях создавались рабочие клубы, избы-читальни, «красные кружки». Деятельность таких просветительских обществ, как «Просвита», «Родная школа», «Украинская беседа» и т. п., прекратилась.

20 декабря 1939 г. Политбюро ЦК КП(б)У, выполняя решение ЦК ВКП(б), приняло постановление об организации при Президиуме Верховного Совета УССР фонда помощи интеллигенции Западной Украины. Размер фонда составлял 2 млн рублей. Этим же постановлением из фонда выделялось по 10 тыс. рублей В. Г. Щурату, М. С. Возняку, И. П. Крипякевичу, Ф. М. Колессе^[670]. Напомним, что трое из них – Щурат, Возняк и Колесса – недавно стали академиками Украинской академии наук.

Общественно-политическая жизнь на Западной Украине кардинально изменилась. Присоединение к Украинской ССР нередко воспринималось украинским населением как победа над поляками, что приводило к желанию свести старые счеты и любой ценой закрепить за собой первенствующее положение. В своем докладе в Москву уже 21 сентября 1939 г. заместитель наркома обороны командарм 1-го ранга Г. И. Кулик отмечал, что «в связи с большим национальным угнетением поляками украинцев у последних чаша терпения переполнена и, в отдельных случаях, имеется драка между украинцами и поляками, вплоть до угрозы вырезать поляков…»^[671]. О том же докладывал 22 сентября в Москву и начальник Политуправления РККА армейский комиссар 1-го ранга Л. З. Мехлис: «Вражда между украинцами и поляками усиливается, сейчас активизировались украинцы и терроризируют в ряде мест польских крестьян. Были случаи взаимного поджога деревень, убийства и грабежей. Дано указание широко развернуть работу против национальной вражды между трудящимися украинцами и поляками, направив объединенные силы против панов-помещиков». Соответственно, уже 23 сентября Политуправление Украинского фронта издало директиву, в которой, в частности, приказывалось «разъяснять населению нашу национальную политику. Учесть при этом, что украинский народ находился под национальным гнетом панско-помещичьей и буржуазной власти, что польское правительство вело политику ополячивания украинцев и натравливания на них поляков. Сейчас эта национальная рознь сказывается и местами принимает форму взаимных убийств, поджогов и грабежей. Это на руку только врагам украинских и польских трудящихся. Трудящиеся украинцы и поляки должны быть друзьями, а не врагами, и объединиться для совместной борьбы с общим врагом – помещиком, угнетателем и эксплуататором. Надо заявить, что Красная армия не потерпит и не допустит национальную рознь между трудящимися»^[672].

Через несколько дней, 30 сентября, Военный совет и Политуправление Украинского фронта приказали политработникам вести разъяснительную работу среди населения, «призывать трудящиеся массы города и деревни Западной Украины к изжитию национальной вражды». «Ненависть трудящихся масс необходимо направлять против… помещиков, против эксплуататоров, – говорилось в директиве. – Всех лиц, замеченных в сознательном разжигании национальной вражды между поляками и украинцами, рассматривать как врагов трудящегося народа и применять к ним суровые меры репрессии»^[673]. В украинских селах предписывалось «снять все польские надписи и оставить надписи на украинском языке», польские же надписи надлежало «оставить в тех населенных пунктах, где преобладает польское население»^[674].

Большевистское руководство, декларировав принципы советской национальной политики, пыталось предоставить не только украинцам, но и полякам, и евреям возможности для национально-культурного развития: в 1939/1940 учебном году было сохранено 922 польские школы^[675], были созданы польский и еврейский театры, профессорам-полякам дозволялось (правда, временно) читать лекции на родном языке^[676]. Пресса выходила тоже не только на украинском языке. Например, во Львове издавалась не только «Вільна Україна», но и «Czerwony Sztandar»; если на украинском во Львове издавался художественно-литературный журнал «Новели мистецтва», то на польском – «Almanach literacki». Правда, украинский журнал был ежемесячным, а польский – ежеквартальным изданием^[677]. Однако на деле многочисленные преобразования в гуманитарной сфере существенным образом изменили роль украинского языка в общественной и культурной жизни, что фактически означало деполонизацию, обостряя и без того напряженные отношения между украинцами и поляками.

При этом следует учитывать, что настроения в советском обществе подогревались при помощи антипольской пропаганды. Так, в течение года перед вторжением Красной армии в Польшу на экраны Советского Союза вышли картины «Одиннадцатое июля», «Кармелюк», «Щорс», «Шел солдат с фронта», в которых поляки и Польша предстали отнюдь не с положительной стороны. Напротив, по мнению российского исследователя В. А. Токарева, они формировали «враждебно-сатирический портрет „панской“ Польши и поляка, гонор, лицемерие, алчность, национальную спесь и неприязненное отношение к другим народам, склонность к паразитизму и стяжательству»^[678]. В западноукраинском же обществе польско-украинские отношения в межвоенный период традиционно были напряженными. Неудивительно, что демонстрация фильма «Одиннадцатое июля», посвященного советско-польской войне 1919–1920 гг., вызывала неоднозначную реакцию в зале. Во время демонстрации картины в г. Станиславе зал кинотеатра «Варшава» «был переполнен… перед началом кинофильма специально выделенный товарищ из лекторской группы ПУАРМа познакомил собравшихся с содержанием кинофильма „Одиннадцатое июля“, и, когда произносил имя Великого Сталина, в зале раздались бурные аплодисменты. Послышались возгласы: „Хай живе товарищ Сталiн“, „Ура товарищу Сталину“. Когда в картине показывали бой, в зале слышны голоса: „Наши бьют поляков“, „Наши червонi йдут!“»^[679]. После просмотра кинокартины «Щорс» в с. Горбушево крестьяне обступили командиров и заявили: «Берите нас в Красную армию», «Пойдем вместе бить… капиталистов»^[680].

Иная реакция была у поляков. Во время просмотра кинофильма «Одиннадцатое июля» в Старобельском лагере для военнопленных «в момент показа разгрома белополяков большинство офицерского состава, шипя сквозь зубы „пся крев“, покинули зал, а солдатская масса с восхищением восприняла содержание кинофильма, крича „Правильно“»^[681].

Политотделы частей Красной армии постоянно фиксировали примеры «межнациональной розни». Например, политотдел 5-й кавалерийской дивизии, докладывая о настроениях населения (населенные пункты Пустомиты, Семенувка, Лесновицы, Глинка, Милашовицы), отмечал, что украинское население «с большой радостью высказывается за присоединение Западной Украины к Советской Украине». Однако в этих районах «имеется много враждебного элемента, который проводит контрреволюционную работу. Этот элемент распространяет слухи, что скоро Красная армия уйдет, а ксендз с. Милашовицы ведет такую агитацию: „Раньше поляки угнетали украинцев, а теперь нужно сделать наоборот“»^[682]. Политотдел 87-й стрелковой дивизии отмечал, что «в колонии Янин Бор (с большинством польского населения) неизвестными враждебными лицами распространяются следующие провокационные слухи: „Польскому населению будет запрещено пользоваться польским языком“»^[683]. Когда же в селе Ивановичи на торжественном собрании, посвященном 22-й годовщине Октября, выступила учительница-полька и на польском языке призвала всех жителей всеми силами поддерживать Советский Союз, «в знак протеста этому выступлению три учителя этого села демонстративно ушли с собрания»^[684].

Политотдел 99-й стрелковой дивизии докладывал: «В селе Пикулинцы сильна национальная рознь. Поляки не разговаривают с украинцами»^[685]. Нередки были случаи появления различного рода листовок и лозунгов. Так, 11 ноября 1939 г. на заборе гимназии по улице Задвиженной и на заборе военного склада по улице Яновского во Львове появился «польский герб, вырезанный из бумаги и наклеенный на красную бумагу с надписью „Нех живе непереможна Польша“»^[686]. 9 ноября в селе Яйковцы на дверях читальни появилась листовка на польском языке с призывом бороться с советской властью за независимую Польшу^[687]. Во время выборов в Народное собрание во Львове на 4-м избирательном участке «в уборной были написаны контрреволюционные лозунги такого содержания: „Смерть Сталину. Смерть Красной армии, долой советскую власть“, „Еще Польша не сгинела“, „Польша буде жить, а як прийде Сталин то буде вишати вверх ногами“ (написано на польском языке)»^[688]. Вообще во время выборной кампании нередко советские флаги сменялись бело-красными, появлялись гербы с белым орлом и листовки с надписями «Niech żyje Polska!»^[689].

При этом следует учитывать, что в создаваемом на Западной Украине советском аппарате решающую роль играли так называемые «уполномоченные», в основном выходцы из восточных районов УССР. Как уже говорилось, привлекались и «кадры» из местного населения, однако «на виду» были, конечно, не они. Культурный же уровень прибывших на Западную Украину советских служащих был низок, о чем неоднократно упоминают современные украинские авторы^[690]. Тем не менее действовали они весьма решительно, зачастую даже более настойчиво, чем это было необходимо. Хотя в официальной пропаганде и подчеркивалось равенство всех национальностей, украинские советские и партийные деятели зачастую «перегибали палку» в своем желании сделать на западноукраинских землях все так же, как в УССР. «Страдающей стороной» нередко оказывались поляки. В этой ситуации случаи притеснения поляков были отнюдь не единичны: приняты были даже специальные постановления Политбюро ЦК КП(б)У. В одном из них, датированном 19 декабря 1939 г., речь шла о неправильных действиях Коломыйского, Стрыйского и Станиславского временных управлений по отношению к верующим гражданам. Неправильные действия сотрудников этих временных управлений привели к выступлениям верующих, «организованным с провокационной целью ксендзами, монахами и польскими националистами». Например, глава Коломыйского временного управления тов. Бойко не воспротивился решению начальника штаба 13-й конвойной дивизии тов. Ширяева и комбата тов. Кобзаря выселить ксендзов из помещения рядом с костелом. В результате около дома ксендзов собралось свыше двух тысяч поляков, преимущественно женщин^[691]. Эти события происходили 27 ноября, а 30 ноября похожие события произошли в городе Стрый. Как говорилось в постановлении, Временное управление города решило переселить детей «из здания, в котором жили монашки», в другое, лучшее помещение. В результате во Временное управление обратилась большая группа поляков (около тысячи человек, опять-таки преимущественно женщин) с требованием «не закрывать костел и не выселять монашек»^[692].

Аналогичные действия произошли в другом городе, Станиславе. Глава местного Временного управления тов. Безкаравайный выдал ордер одной войсковой части на занятие помещения, принадлежащее костелу и занимаемое монахами. Итогом было выступление женщин с криками «костел не отдадим»^[693]. ЦК КП(б)У разъяснил тт. Бойко, Безкаравайному и Кулику, что поспешность действий, не вызванных крайней необходимостью, по изъятию помещений, принадлежащих костелам и ксендзам, в сложившейся обстановке «не может не вызывать неудовольствия верующих». Украинский ЦК напоминал Станиславскому, Львовскому, Ровенскому, Тарнопольскому, Волынскому и Дрогобычскому обкомам, что, согласно действовавшему законодательству, ни одна церковь, костел или синагога не могут быть закрыты без особого, в каждом отдельном случае, решения Президиума Верховного Совета УССР. Для использования же помещений, принадлежащих костелам, церквям или синагогам, требовалось согласование с ЦК КП(б)У^[694].

Однако неумеренность местных украинских властей была направлена не только против верующих. 3 июля 1940 г. Сталин дал шифротелеграмму секретарю Львовского обкома Л. С. Грищуку с предложением незамедлительно ликвидировать притеснения поляков, касавшиеся запрета польского языка, отказов в устройстве на работу, в помощи беженцам и т. д., а также принять меры к установлению братских отношений между украинскими и польскими трудящимися^[695].

О распространенности антипольских настроений свидетельствует также принятое 5 августа 1940 г. постановление Политбюро ЦК КП(б)У, в котором говорилось о незаконных действиях органов советской власти во Львове в отношении трудящихся, «в особенности польской национальности». Местные партийные и советские органы запрещали лекторам читать лекции на польском языке в аудитории, которая не понимает украинский язык. Были случаи самовольного вселения приезжих работников в квартиры местных жителей. Во Львове «было много случаев препятствия приему на работу поляков». Были и «другие перегибы, которые играют на руку врагам народа»^[696]. Например, некоторые работники милиции Львова предлагали врачам объявления о часах приема больных, написанные на польском языке и помещенные на дверях частных квартир, заменить объявлениями, написанными на украинском языке. Имелись также случаи «возмутительного отношения некоторой части приезжих из восточных областей УССР работников к польской трудовой интеллигенции»^[697]. «Своеволие и нарушение революционной законности со стороны части местных советских и партийных работников города Львова и Львовской области облегчало польским, украинским и еврейским буржуазным националистам вести подлую контрреволюционную работу, направленную против установления братских отношений между украинскими и польскими трудящимися»^[698], – говорилось в постановлении.

Антипольские настроения среди украинских партийных и советских деятелей на Западной Украине были настолько сильными, что распространялись даже и на бывших членов польской компартии. 2 ноября 1940 г. ЦК КП(б)У принял даже специальное постановление, осуждающее факты «неправильного отношения к бывшим членам КП Польши». Эти факты, судя по документу, выражались в «огульном недоверии к бывшим членам КП Польши во Львове и других городах западных областей Украины, в безосновательном отказе в работе на фабриках, заводах и учреждениях некоторым бывшим членам КП Польши, в слабом привлечении их к общественной работе». ЦК КП(б)У рекомендовал шире привлекать указанных товарищей к активной общественной работе, выдвигать на хозяйственную и советскую работу. ЦК КП(б)У признавал также, что подобные факты имели место и в отношении бывших членов КП Румынии по Черновицкой и Аккерманской областям^[699].

Таким образом, анализируя преобразования в западноукраинских областях в 1939–1941 гг., нельзя говорить исключительно о «советизации». Фактически была проведена деполонизация и украинизация общественной и культурной жизни региона, что привело к возникновению конфликтов не только на уровне принятия или неприятия советской власти, но и приводило к обострению польско-украинские противоречия. Польскому присутствию, о котором так заботились власти II Речи Посполитой, был нанесен ощутимый удар, и украинская сторона не замедлила этим воспользоваться. Интегрирование западноукраинских областей в состав Украинской ССР не могло пройти безболезненно для всех слоев населения, вынужденного определить свое отношение не только к новой власти, но и к новым украинским порядкам. Проводники интеграционной украинизационной политики украинского партийного руководства действовали весьма жестко, не только не смягчая, но обостряя и до того не простую межнациональную ситуацию в регионе.

* * *

Таким образом, 1930-е гг. принесли существенные изменения и в политику советской украинизации, и в политику польского, чехословацкого и румынского руководств по отношению к украинскому населению. В напряженной международной обстановке интеграционные усилия, предпринятые странами Восточной Европы, сопровождались, с одной стороны, попыткой наладить диалог с украинскими лидерами и в то же время – резким противодействием сепаратистских устремлений этнических меньшинств. На Волыни политика Г. Юзевского, не принесшая желаемых результатов, сменилась курсом на «усиление польскости»; в Подкарпатской Руси губернатором стал представитель местной русинской интеллигенции; Румыния эволюционировала в направлении авторитарного развития государственной жизни королевства. В УССР была существенно скорректирована политика украинизации.

С начала 1930-х гг. большевистское руководство стало предпринимать все больше интеграционных усилий. Этому способствовала изменившаяся социально-экономическая ситуация: после провала плана хлебозаготовок Сталин принял решение усилить влияние центра в республике путем коренного обновления всего украинского партийного аппарата – снизу доверху, и в республике началась борьба с националистическими элементами, проникшими в партийные и советские учреждения из-за невнимательного отношения к проведению украинизации. Лозунг об опасности с двух сторон – со стороны великодержавного шовинизма и местного национализма, – столь популярный в прежние годы, потерял свое значение: в 1934 г. на XVII съезде ВКП(б) Сталин заявил об опасности украинского национализма.