Но город рос, менял деревянные тротуары и дома на асфальт и камень, наполнялся машинами и новыми людьми. Появлялись новые улицы и новые школы, заводы, площади и скверы. Для новой просторной площади, открытой ветрам и свету, старый Ильич не подходил и потому был отправлен куда-то в почетную ссылку. Сюда выписали столичного жителя, и он, высокий и строгий, по московской привычке первое время жителей особо не замечал. Повернувшись спиной к городу, всё внимание он направил на энергию власти, пульсирующую в двух зданиях, обрамлявших площадь. Лишь иногда, по большим праздникам, он снисходительно всматривался в прокатывавшуюся мимо волну горожан, украшенную флагами, бумажными цветами, воздушными шариками, доброжелательно внимал их приветственным крикам. Волны радости, праздничного возбуждения, пьянящего коктейля эмоций, окатывали его и потихоньку согревали каменное сердце.
4
Городу, привыкшему к более тесной связи с людьми, ходившими по его тротуарам, жившим в домах, ложившимися в его землю, этого отстраненного взгляда было мало и он потихоньку пытался выращивать новых хранителей, каждый из которых воплощал какую-то черточку его души. Ими становились и танк, вставший на постамент, и каменный хоккеист, и маленькие барельефы на стенах зданий. Они понемногу прорастали где-то на периферии внимания – на спокойных тенистых улочках или окраинах, в новых микрорайонах и на старых домах. Но до поры до времени над всем этим маленьким сообществом безусловно царил монумент Вождю.
И вдруг всё переменилось… У его ног больше не прокатывалась два раза в год шумная и весёлая волна горожан, а собиравшиеся иногда в апрельские дни группки людей излучали теперь волны гнева, обиды, возмущения. Из долетавших до Ильича слов, ему стало ясно, что и само его существование находится под угрозой. Его собратьев в других городах сносили, обливали краской и грязью, отправляли на задворки. Да и сам он чувствовал, что единое пространство империи, воплощением которой он был, рвалось и истончалось. В его каменной лобастой голове поселились тревога и недоумение. Люди, за которыми он так пристально наблюдал, оставались вроде бы те же, или неотличимо похожие, а вот речи, которые они говорили, кардинально поменялись. Мир, который он знал, рухнул, и сам он превратился в забытый всеми обломок…
Пролетело незаметно ещё несколько лет, или даже десятилетий, и наш Ленин нашел свое место в изменившемся мире города. Он стал проще и теплее, глядя с величавой снисходительностью на своих горожан, рассаживающихся как воробьи на жердочке у его ног с пивом, мороженным, фотоаппаратами в дни праздников и концертов, проходящих на площади. Вновь рядом с ним шумела радостная толпа, взлетали фейерверки, гремела музыка, бегали дети. Устало, но пристально приглядывался он теперь к домам Власти напротив, ощущая ответственность за те маленькие, горячие комочки жизни, что каждый день приходили в мир за его спиной.
С каким-то даже облегчением Ильич думал: "Всё, хватит! Пора на покой. Я теперь не Главный хранитель, а пенсионер, рядовой каменный житель этого города". Но впечатанная в камень ещё при рождении ответственность за неразумных и недолговечных, но таких теплых и беспокойных подопечных требовала от него найти себе замену среди подросшего незаметно каменного пополнения.
5
В ночной тишине под призрачным светом фонарей пустая улица казалась каменным ущельем, на дне которого прячется неведомое. Ветер подхватил брошенный пакет и взметнул высоко в воздух. Похожий на маленькое привидение он пометался на высоте человеческого роста и, словно увидев добычу, резко рванул вниз. Но долететь до земли не успел. Сильная серая лапа, стремительно выброшенная навстречу, подцепила его на крепкий коготь и вновь подбросила вверх. Словно играющий кот, лев, спрыгивая с высоты камня, постарался в прыжке ещё раз поддать по пакету.
– Прекрати, Во Ван! У нас сегодня важное дело, – раздался суровый рык с соседнего постамента, и рядом приземлилась точная копия первого зверя.
Впрочем, Лео Ван не сердился на брата. После долгого неподвижного сидения в одной позе на посту возле торгового центра так хотелось размяться, насладиться силой мышц, остротой когтей, послушностью сильного тела. Долгие дни и ночи эти каменные львы несли свою службу, верные делу, для которого их создали китайские мастера. Оскаленными клыками, выпущенными когтями и неслышимым для людских ушей тихим рыком отпугивая зло и бедность от стоящего за их спинами здания. Лишь иногда в совершенно безлюдные ночи они позволяли себе сойти с постаментов и серыми тенями промчаться по городу.
Хотя время от времени Во Ван позволял себе и не сходя с места пошутить с человечками. То подмигнуть поднимающейся по лестнице красотке с развевающейся белой гривой, то чуть-чуть пошевелить ухом, стряхивая обнаглевшего голубя, или легонько прихватить когтем забравшегося к нему любителя сделать фото на память. Забавно было видеть ошеломлённые лица и не верящие себе глаза. Впрочем, его точные и выверенные движения длились не больше мига. Взмах ресниц – и всё как было, застывшая в камне фигура льва. Померещилось!
А сегодня у них был серьёзный повод для путешествия по городу. Надо было донести до всех каменных жителей города важную весть – прежний Вожак одряхлел и отказывается от власти, и решить со своим прайдом будут ли они заменять его. В их небольшой, но постоянно растущей львиной стае, именно Во и Лео Ваны были признанными лидерами. Не потому, что старше других (это не так) или сильнее, а потому, что изначально сделанные под европейцев, они лучше понимали ставший им родным Город. Встав на посту, они первым делом выбрали себе новые европейские имена. Услышав, как один из прохожих окликнул знакомого: «Ну чё, Во Ван, как делишки?», – левый лев очень обрадовался, что сможет взять себе здешнее имя, но с милой его сердцу частичкой Ван. Правый согласился с этой общей фамилией, присоединив к ней имя не совсем здешнее, но всё же не китайское – Лео, что значит Лев.
Да и место, где они стояли было особым. Это был настоящий центр Города, его солнечное сплетение. По этой короткой пешеходной улочке проходил хотя бы иногда каждый житель и гость города. Здесь покупали и продавали, отдыхали и праздновали, ели мороженное и катались на лошадях, развлекались и работали. Братья Ваны всегда были в курсе цен на рынке на картошку и на валюту, видов на урожай и тенденций моды, кто приехал в город и какой фильм обсуждают горожане. Кому же, как не им возглавлять прайд? Не этой же парочке у одного из китайских ресторанов, которые никак не могли поверить, что находятся не в Поднебесной? Что, впрочем, и не удивительно. И сами эти фигуры выглядели как воплощение Будды в львином облике, и всё остальное, по их мнению, ничем не отличалось от Срединной империи. За их спинами стоит прекрасное в своём разноцветье с характерной крышей и красными фонариками здание, их ноздри овевают знакомые запахи специй и приправ, и лица хозяев, поваров и посетителей ничем не отличаются от канонов народа хань. А то, что иногда (пусть даже часто) среди них встречаются некрасивые лица северных варваров, так что ж – в Поднебесной империи цветут сто цветов и живут сто народов. В этой провинции такие поданные… И с этой идеи их было не сдвинуть.